1.4. Вопросы изучения современной телевизионной речи

Телевизионная речь привлекала к себе внимание исследователей, но почти исключительно со стороны журналистской практической стилистики. В огромной массе работ по тележурналистике можно найти лишь немногие, где отмечаются те или иные особенности употребления языковых явлений в телеречи или обсуждаются отдельные моменты статуса телеречи.

О необходимости руководствоваться в телевыступлении общими закономерностями устной речи говорит С.В.Светана [Светана, 1976, с. 9]. Она формулирует требование к языку телепередачи - "совпадать с повседневным языком масс, чтобы была расположенность к публицисту" [там же, с. 10]. Особой телеречи нет, считает автор, язык печати не имеет существенных черт, которые позволили бы квалифицировать его как особую разновидность литературного языка [там же, с. 19, 26]. В ней очень важна ориентация на слушателя (А.М.Пешковский говорил об отличии психики слушателя от психики читателя). С.В.Светане и ее ученице М.Богомоловой принадлежат и первые наблюдения над собственно устными явлениями в телеречи.

С.В.Светана выделяет два типа телеречи - подготовленные (текстовые) и неподготовленные (бестекстовые) [там же, с. 9]. "... телевизионное выступление, - пишет она, - строится с учетом законов звучащей, устной речи, а это означает, что для телевизионного выступления решающими становятся общие критерии, с которыми подходят к анализу любого устного выступления" [там же]. "... речь, звучащая по телевидению, может изучаться как одна из форм повседневного речевого общения" [там же, с. 32].

Говоря об особенностях телеречи, автор увлекается не столько языковым описанием, сколько коммуникативными коннотациями телеречи, комбинаторными приращениями смысла. Таким образом, четкое теоретическое осознание особенностей телеречи как феномена не сочетается в книге с изучением на материале ее речевых и языковых особенностей.

А.А.Леонтьев исследовал не столько собственно лингвистическую, сколько психолингвистическую проблематику массовой коммуникации и охарактеризовал радио- и телевизионную речь как вид общения. Он пишет об особой манере общения с телеаудиторией - не призывно-митинговой, не официально-деловой, а доверительно-интимной [Леонтьев, 1974, с. 51]. Основная тяжесть ложится при этом не на убеждение, а на информацию, что вызвано спецификой восприятия [там же]. "... внушение сохраняется и в этом случае, только оно осуществляется принципиально иным образом - если в обычной публичной речи внушение предполагает общий психологический подъем аудитории, то в радио и телевидении оно осуществляется через индивидуальное, личностное доверие зрителя (слушателя) к выступающему" [там же, с. 51-52].

В.Г.Костомаров считает возможным толковать язык массовой коммуникации как "оформляющийся новый тип функционально-стилевых единств" [Костомаров, 1974, с. 58], потому что "понятие стиля в массовой коммуникации в целом выходит за пределы семиотической системы собственно языковых средств выражения" [там же, с. 59] и потому что "существование факта как литературного зависит от его дифференциального качества (т. е. соотнесенности либо с литературным, либо с внелитературным рядом), другими словами - от функции его" [там же, с. 61].

В книге А.Ю.Юровского и Р.А.Борецкого "Основы телевизионной журналистики" (1966) авторы отмечают, что "логический строй, стилистика письменной речи существенно отличается от устной. Живая речь предполагает незавершенные фразы, допускает паузы размышления, подыскивание нужного слова" [Юровский, Борецкий, 1966, с. 195]. "Видимо, - пишут авторы, - должно стать правилом не давать на передачу выступающему текста. Это не значит все же, что его не нужно писать до передачи" [там же], но лучше иметь подробные тезисы с опорными пунктами мысли в логическом развитии темы.

Наконец, отметим работу Б.А.Зильберта [Зильберт, 1988], где выделяются тексты разных прагматических и функциональных аспектов с разной модальной направленностью. Несмотря на гетерогенность и многотемность текстов, создается функционально-стилевое их единство.

Отмеченные выше работы вышли в свет сравнительно давно, и новые стремительно развивающиеся на телевидении процессы не смогли найти в них отражения.

Из последних исследований, посвященных анализу телевизионной речи, особо следует отметить книгу О.А.Лаптевой [Лаптева, 2000], в которой автор говорит о необходимости изучения такого подтипа устной публичной речи, как речи телевизионной, где, по мнению исследователя, проявляются все возможные характеристики устной литературной речи - как собственные устные, так и разговорные. Исследование выполнено в нормативном аспекте и прослеживает поведение в этом типе речи общелитературной, книжно-письменной, устно-литературной и устно-разговорной нормы. И если в описании устно-разговорного синтаксиса и устной научной речи, нашли свое отражение явления, сложившиеся как типизированные и устойчивые на базе речевых проявлений психолингвистических особенностей порождения устноречевого высказывания, то в данной работе автора интересуют сами процессы функционирования языкового явления.

Перспективной задачей данного исследования является создание в будущем общей теории устной литературной речи, действенной же - описать языковую реальность и существующий узус как они есть и провести это по возможности сквозь призму нормы, не давая при этом нормативно-речевых рекомендаций. Культурно-речевой аспект затрагивается здесь лишь в той мере, в какой комментирует степень отхода от нормы.

Материал данного исследования позволяет констатировать разнообразные и многочисленные способы преобразования кодифицированных языковых средств, которые затрагивают все уровни языковой системы. Несмотря на то, что в результате отступлений от нормы никаких других норм не образуется, картина представляется в какой-то степени упорядоченная: "... отступления складываются в некоторую сумму массово распространенных способов. Это ведет к складыванию определенных тенденций, расшатывающих действующую систему кодифицированных норм" [Лаптева, 2000, с. 499].

Второе позволяет утверждать, что телевизионная речь - наиболее «разговорная» из публичных разновидностей устной литературной речи, в которой детально представлены все способы воплощения устно-литературной нормы и очень массово - способы воплощения устно-разговорной нормы. При этом, как отмечает автор, отчетливо проявляется единство литературного языка, которое сказывается в перекрещивании некоторых разрядов средств: они обнаруживают одновременную принадлежность и к отступлениям от общелитературной нормы, и к воплощению устно-литературной нормы. Такая двойственность этих разрядов зависит от соотношения кодифицированной общелитературной и узуальной устно-литературной. Таким образом, исследователь приходит к выводу о недискретности языкового континуума, составляющего литературный язык, где между его составляющими нет четких границ.

Влияние звучащих стредств массовой информации на языковые процессы трудно переоценить. Стремительно нарастает «словесный вал». Усиливается его эмоциональное и ментальное моздействие. Средства массовой информации способны как формировать общественное сознание, так и деформировать его. При этом все более используется «свежий» русский язык, как называют японцы свою разговорную речь.

Важную роль в этом играет нарастающая раскованность публичной речи, когда отдается предпочтение свободному говорению в разных типах «официальной» обстановки. Такие условия очень благоприятны для неконтролируемого смешения книжно-письменных и устно-разговорных речевых особенностей. Это способствует снижению речевой культуры: ведь книжно-письменные языковые средства не приспособлены для устного произнесения.

Все новые позиции сегодня отвоевывает себе разговорная речь. Это гораздо далее идущий процесс, чем демократизация языка художественной литературы и газеты. Теперь язык прессы и звучащих средств массовой информации все менее смыкается с книжно-письменным типом литературного языка, которому по-прежнему остаются верны лишь письменная научная и отчасти деловая речь (в определенных своих жанрах). Этот тип сокращает сферу своего распространения и во многих областях терпит вторжение ранее чуждых ему элементов. Эти процессы приходят на смену прежнему эволюционному его формированию и развитию.

Все это не может не сопровождаться сильнейшим раскачиванием и расшатыванием литературной нормы. Ведь она изначально ориентирована на книжно-письменный тип, а если его языковые средства вовлекаются в область функционирования устной литературной речи, которая не была специально ориентирована на стандартную кодифицированную норму, то они легко подвергаются отстранению от нее. Информационная и официальная телевизионная речь испытывают огромное по силе воздействие устно-речевой стихии. Норма остается незыблемой лишь тогда, когда диктор или ведущий зачитывает письменное сообщение. В остальных случаях она подвергается этому воздействию и реагирует на нее нормативными колебаниями и отступлениями, которые могут доходить до степени полного несоблюдения нормы, то есть речевых ошибок. Что касается свободно говорящих с телеэкрана многочисленных носителей литературного языка – непрофессионалов телевидения, то в их речи наблюдаются явления двух родов: отход от стандартной литературной нормы и проявление узуальной устно-литературной нормы, которой они владеют и пользуются в обычных условиях [Лаптева, 2000]. В то же время в телевизионной речи все более необязательным становится точный выбор языкового средства, все более обязательным обращение к устно-литературной норме, которая с кодифицированной не совпадает. Этот процесс мы считаем принципиальным, определяющим облик современной телеречи.

Мы поставили перед собой задачу дать своего рода языковой портрет конкретных носителей языка – ведущих регулярных телевизионных авторских программ Киры Прошутинской и Андрея Караулова. Портрет этот будет сделан с той существенной оговоркой, что предметом нашего внимания являются только те языковые особенности, которые не укладываются в рамки кодифицированной нормы.

Мы уже говорили о том, что с середины 60-х и до середины 70-х годов были установлены основные характеристики и специфические явления русской разговорной речи, а с середины 70-х и до середины 80-х – устной научной (т.е. разновидности устной публичной) речи. Кроме вклада в научное описание разновидностей литературного языка, эта работа имела и важное теоретическое значение, т.к. она позволила уточнить состав и структуру современного русского литературного языка. На сегодняшний день все еще продолжают оставаться не изученными (или слабо изученными) целые весьма важные для языкового существования современного русского языкового сообщества области устной литературной речи. К таким областям относится прежде всего современная телевизионная речь.

Здесь следует вспомнить, что Вл.Барнет был склонен весь состав русского литературного языка в его письменной и устной сферах употребления рассматривать как непрерывный языковой континуум. Он полагал, что только полярно противопоставленные разновидности литературного языка могут считаться структурными, другие же, сочетающие в себе разные черты этих противопоставленных разновидностей в разных пропорциях, следует считать коммуникативно-функциональными [Барнет, 1985]. Если отвлечься от литературного языка в целом и обратиться только к устной литературной речи, то здесь структурными разновидностями будут такие ее полюса, как дикторская (сценическая) речь и обиходно-бытовая разговорная речь. Первая целиком подготовленна, неспонтанна, вторая целиком неподготовленна и спонтанна, чем и обуславливаются их основные структурные различия. Между ними простирается широкая и неоднородная область устной публичной речи, где языковые характеристики варьируются в зависимости от разной степени проявления этих свойств.

По сути, разновидности устной литературной речи надо вычленять не только по признаку спонтанности, но и по другому – по характеру соотношения ее с тематически соответствующим письменным текстом, то есть с письменной разновидностью языкового континуума литературного языка в целом. В той мере, в какой степень спонтанности устной литературной речи бывает различна, бывает соответственно различна и степень опоры на подготовленный текст. Эта диада имеет самые прямые последствия для речевого воплощения устного текста. При наивысшем, максимальном проявлении одного из этих признаков и нулевом участии другого перед нами структурная разновидность, при некоторой степени участия того и другого – коммуникативно-функциональная.

Ясно, что с этой точки зрения телевизионная речь, в которой ориентация на письменный текст и спонтанность выступают как переменные признаки, является коммуникативно-функциональной разновидностью устной литературной речи. Ясно также, что степень этой ориентации, а значит и степень спонтанности телевизионной речи весьма различна в разных случаях, то есть, таким образом, телевизионная речи сама неоднородна и делится на разновидности, подчас весьма далекие друг от друга по своим языковым особенностям. Это понятно, так как телевизионная речь представляет собою некоторую весьма сложно организованную совокупность разновидностей, воплощающихся в различных жанрах. Эти разновидности, как и жанры, тоже можно рассматривать как некий континуум с полярными и промежуточными членами. Жанры же, как известно, имеют не только структурно-композиционную, но и собственно языковую специфику. Полярно противоположными и соответственно структурно определенными членами жанрового континуума являются дикторское прочтение текста официальной информации и запись скрытой камерой в естественной обстановке ответа человека на вопрос репортера. Остальные жанры по выделенным нами признакам располагаются посередине этой шкалы.

Если говорить о тенденции развития телевизионных жанров и их языкового воплощения, то следует отметить все возрастающее стремление нашего телевидения (а в зарубежном телевидении аналогичные процессы прошли раньше и полнее [Архипов, 1974]) к увеличению и расширению «свободных» жанров и соответственно к сокращению «протокольной» части телепередач. Это понятно, так как впрямую связано с повышением эффективности воздействия телеречи, с наиболее полным проявлением функции воздействия телеречи, с наиболее полным проявлением функции воздействия, которая наряду с функцией сообщения (информативной) является ведущей в языке средств массовой информации. Конкретно это проявляется в стремительной перестройке стиля телевизионных передач, в бурном росте и возникновении все новых и новых передач «разговорного» жанра.

Конечно, язык их сравнительно с официальными информациями совсем иной: и сознательно, когда говорит ведущий, и бессознательно, когда говорит интервьюируемый или участник беседы, в них вводятся живые речевые формы.

С ростом такого типа передач телеречь все более поляризуется на собственно дикторскую, неспонтанную, и живую, спонтанную, чему в полной мере отвечают два принципиально различных типа сценариев: с полностью готовым текстом или только с обозначением ролей и основной темы сообщения – даже и для ведущего.

Живой, спонтанный тип телеречи стремится полностью слиться с разговорной речью, но часто остается на уровне устной публичной речи (коллективной или индивидуальной) из-за специфики условий съемки и общих задач телепередачи. В этом типе речи на телевидении широко звучат многие и многие типы разговорных и, шире, устно-литературных синтаксических построений, используется разговорная лексика, а также наблюдаются самые различные отклонения от литературной фонетики в сторону региональных фонетических черт.

Промежуточноймежду дикторским и «непрофессиональным» типами речи является речь корреспондентов и комментаторов, которая опирается на письменный текст, как дикторская, но включает много элементов, способствующих ее непринужденности, то есть не чужда разговорности, как живая «непрофессиональная».

Эта последняя почти всегда спонтанна, однако совсем неоднородна у разных говорящих – в ее градациях важную роль играет индивидуальный речевой облик говорящего.

Итак, телевидение меняется на наших глазах, и поляризация речи телевидения не абсолютна. Кроме отмеченного промежуточного положения речи корреспонденции, комментария и репортажа, наблюдаюся самые разные типы использования разговорности, разная степень насыщения коллоквиализмами [Лаптева, 2000]. Иногда такое насыщение превращается в своего рода стилистический прием, что можно заметить, например, в актерской речи на телевидении (круглые столы, беседы, интервью).

Таким образом, если устная публичная речи представляет собой разновидность устной литературной речи, занимающую промежуточное положение между кодифицированной речью (допускающей письменное воплощение) и разговорной речью (не допускающей такого воплощения), то телевизионная речь второго типа представляет собой разновидность устной литературной речи, или совпадающую с устной публичной речью, или занимающую промежуточное положение между устной публичной речью и речью разговорной, с одной стороны, и речью регионально-литературной, с другой. Отличие телеречи второго типа от устной публичной – в ее большей разговорности, от разговорной – в меньшей ситуативности и большей представленности общественно значимых тем.

Итак, если обратиться к собственно языковым явлениям телеречи, то во втором ее типе, который близок к устной публичной речи, но имеет более ярко выраженную тенденцию к живости и диалогичности, поражает несдерживаемая стихия спонтанности.

Попробуем поэтому сопоставить общие характеристики устно-разговорной речи как структурной разновидности литературного языка и телевизионой речи как коммуникативо-функциональной его разновидности, чтобы, отталкиваясь от моментов их сходства и различия, понять в сопоставлении их языковые особенности. Функции РР и телеречи – информативная (сообщения) и воздействия, здесь разницы нет. Частичное различие наблюдается в тематическом плане обоих видов устной литературной речи: если РР – это речь на повседневно-бытовые темы, куда включаются и темы общественно значимые, то телеречь – это речь только на общественно значимые темы в виде информации, бесед, интервью, репортажей, тематических передач и других жанров. По-разному отражается на формировании речи и ситуативный фактор: в РР он поддерживает непринужденность и спонтанность речи, в телеречи – сдерживает их, так как официальная обстановка протекания речи им не способствует. Для снятия этого на телевидении используются разные средства, помогающие воссоздать естественную обстановку общения, но, конечно же, полного эффекта получиться не может, разве что при съемках скрытой камерой. Вместе с тем та и другая речь звучащая и формируется в соответствии с психолингвистическими механизмами продукции спонтанной речи. Этим определяется ее сегментация, повышенная глагольность, слабооформленность развернутой речи и, как следствие, широкое употребление типизированных синтаксических конструкций. В стилистическом плане той и другой речи наблюдается много общего – она часто экспрессивна, порой стилистически снижена, хотя телеречи свойственна общая стилистическая установка на нейтральность. Отмеченное тематическое различие ведет к большей насыщенности РР бытовой и нейтральной лексикой, а телеречи – нейтральной и книжной. Если обратиться к такому экстралингвистическому фактору, как неофициальность – официальность условий протекания общения, который Е.А.Земской рассматривается как основа для разграничения РР и КЛЯ, то РР – речь, конечно, неофициальная, а на телеречи все более сказывается стремление телевидения нейтрализовать официальность обстановки.

Телеречь не оторвана от устной литературной речи в целом – это живая речь носителей литературного языка. На телеэкране они сохраняют все свои речевые привычки, если съемка велась без специальной организации. Эта речь становится функционально-коммуникативной разновидностью устной литературной речи лишь в совокупности с речью, продуцированной в условиях специальной съемки в телестудии или в другом месте, но с подготовкой к съемке, а также с профессиональной речью тележурналистов, которая и является предметом нашего исследования.

Итак, мы вплотную подошли к вопросу о соотношении непринужденной спонтанной и телевизионной речи. Здесь следует уточнить понятие спонтанности и соотнести с ним понимание особенностей публичной речи в целом.

Спонтанность речи, если понимать ее как свойство речи, формирующейся в момент сообщения, по сути совпадает с тем, что мы понимаем под неподготовленностью речи [Степанов, 1998]. Подготовленность речи должна предполагать воспроизведение заранее заготовленных речевых средств. Такого рода подготовленность чаще всего предстает как опора на написанный – письменный – текст, ибо способ предварительной записи речи удобнее и надежнее, чем запоминание подготовленных речевых средств, особенно в случае большого объема сообщения. С точки зрения отношения к подготовленному заранее тексту и соответственно речевой активности в момент сообщения можно выделить два основных вида речи – воспроизведение (а внутри него – точное воспроизведение, то есть чтение вслух или передача устными средствами выученного наизусть, и неточное воспроизведение – пересказ с опорой на письменный текст) и продуцирование.

Продуцируемая речь не может быть подготовленной и неспонтанной по самой своей природе. Она порождается в момент речи. При этом возможна ориентация продуцируемой речи на соответствующие по теме образцы общелитературной и письменной речи, но такая ориентация неизбежно подчиняется основным законам порождения устной речи – закону глубины предложения В.Ингве и закону глубины оперативной и непосредственной памяти Миллера. Действие этих законов (которые по существу являются одним законом) ведет к речевой сегментации устного высказывания, то есть организации его не только по синтаксическим законам предложения и словосочетания, но и согласно принципу раздельного формирования и восприятия в речи отдельных небольших по объему частей высказывания, по своей структурной организации отличающихся от предложения и словосочетания, но и согласно принципу раздельного формирования и восприятия в речи отдельных небольших по объему частей высказывания, по своей структурной организации отличающихся от предложения и словосочетания прежде всего необязательностью грамматических связей для отделенных значительным временным промежутком членов высказывания. Реализация общелитературных синтаксических схем, осуществление связей согласования и подчинения актуальны в устном высказывании лишь применительно к этим отрезкам.

Особенно остро встает вопрос о соотношении устности и разговорности применительно к той сфере устной литературной речи, которая выходит за пределы бытового общения. «С распространением форм массовой коммуникации (митингов, собраний, всеобщего образования), - пишет В.Г.Костомаров вслед за акад. В.В.Виноградовым, - устная форма речи теряет интимно-камерный характер, исключительную связь с повседневно-бытовым (разговорным) стилем, проникает в науку и другие сферы жизни общества, обслуживаемые книжными стилями (интеллектуальная речь)» [Костомаров, 1965]. Особенно наглядно специфика этой сферы предстает в речи публичных выступлений (УПР).

В УПР представлены оба основных вида речи – воспроизведение (репродуцирование) и продуцирование. Первый вид лишен характеристик устной речи (кроме собственно звучания) и может включать разговорные элементы лишь постольку, поскольку они свойственны письменному тексту. Второй вид – это речь спонтанная, наделенная всеми характеристиками порождаемой речи. Все, что ее отличает от письменной речи, обязано своим возникновением устности.

Таким образом, в целом телевизионная речь как коммуникативно-структурное образование, которое входит в состав литературного языка и является частью его устно-литературной разновидности, располагает всем спектром его средств, одни из которых (книжно-письменные и общелитературные) подвергаются в ней всевозможным смещениям, другие же (устно-литературные и устно-разговорные) представлены во всем своем объеме. Это речь носителей литературного языка, объединяемая функцией адресации телезрителя. В телевизионной речи используются два способа представления речи – как репродуцируемой и как продуцируемой. При репродукции (чтении) возможно использование любого книжно-письменного, при продукции (говорении) – любого устно-разговорного средства. Таким образом, диапазон используемых языковых средств здесь шире, чем в речи публичного назначения, где существуют ограничения в использовании книжно-письменных и устно-разговорных средств [Лаптева, 1985].

Источниковедческой базой нашего исследования являются авторские телевизионные программы, построенные в жанре телеинтервью: «Мужчина и женщина» К.Прошутинской и «Момент истины» А.Караулова (объем исследуемого материала – 14 программ). При отборе материала мы исходили из концептуальной идеи всего исследования. Чем обусловлен выбор именно этих программ? Во-первых, обе программы авторские; во-вторых, оба автора выбирают для диалога очень яркие персоналии (интервьюируемые известны и интересны широкой публике как активные политические и государственные деятели, деятели науки, искусства, представляющие разные стороны «спектра» современной общественной жизни); в-третьих, оба интервьюера имеют особую речевую тактику (см. подробнее главу 2 настоящего исследования); в-четвертых, каждая из рассматриваемых программ имеет свой, особый стиль, который включает в себя эстетику организации пространства в студии, разные формы речевого поведения адресата, создание «имиджа» ведущего (как внешнего, так и речевого).

При всей общности предмета речи и подходов к его представлению мы легко можем выделить в этих программах и существенные различия, что и представляет для нас особый интерес. Кроме отмеченного во 2 главе различия в авторских интенциях следует отметить также и принадлежность данных программ к разным типам телеречи.

Программу К.Прошутинской «Мужчина и женщина» скорее всего можно отнести к первому типу (репродуцирование), поскольку она имеет сценарный вариант и, как следствие, четкую структуру, систему заранее продуманных вопросов, условия взаимодействия с участниками программы и зрителями в студии, а также эстетику организации студийного пространства.

«Объективированная рамка» (ср.: жанрово-определяющие признаки [Антонова, 1998]) включает в себя, во-первых, предынтервью, основной задачей которого является предварительный сбор информации о будущем участнике программы. (К.Прошутинская сама упоминает об этом в одной из своих передач: - Вы знаете / журналист / который готовил передачу / он в предынтервью назвал Вас оптимистом //)

Но поскольку главный диалог программы – откровенный разговор о любви мужчины и женщины (в контексте данной программы – супругов), то есть людей, хорошо знающих друг друга, то в задачу предынтервью входит и диалог с супругой героя передачи.

Во-вторых, проход по коридорам в направлении студии, в ходе которого герою передачи предлагается ответить на ряд конкретных вопросов, начинающихся словами: «Про вас говорят…» (прием объективации), на которые он должен дать либо утвердительный, либо отрицательный ответы (да или нет – механизм действия «детектора лжи») и сделать это достаточно быстро.

Вот фрагмент подобного диалога с композитором В.Артемовым (март 1997 г.).

К.Прошутинская: Итак / про Вас говорят / что Вашу деятельность благословил папа Иоанн Павел II?

В.Артемов: Павел благословил «Реквием» //

К.Прошутинская: Что Вас обвиняют / в требованиях непомерно больших гонораров?

В.Артемов: Нет //

К.Прошутинская: Что по духу / Вы оптимист?

В.Артемов: И да / и нет //

К.Прошутинская: А по убеждению / ярый антикоммунист?

В.Артемов: Да //

Третьей составляющей «объективированной рамки» является репрезентативный ряд, который включает в себя следующие компоненты: во-первых, заставка программы, в которой с помощью видеоряда обыгрывается название передачи – мужчина и женщина; во-вторых, видеоряд, иллюстрирующий факты из жизни героя программы; в-третьих, способ организации пространства в студии, где, с одной стороны, экран, на котором появится герой программы, а с другой стороны – это расположение ведущей и зрителей в студии. Столик ведущей находится строго напротив экрана (что свидетельствует о предстоящем конструктивном диалоге) и чуть ниже его (что подчеркивает значимость персоналии, приглашенной к разговору). Символично и расположение зрителей в студии: они образуют полукруг, где с одной стороны находятся только женщины, а с другой – мужчины; в-четвертых, атрибуты оформления студии: это прежде всего символический подиум, на котором появится в конце программы герой, чтобы сказать несколько слов зрителям в студии и телезрителям, а также вращающаяся стеклянная ширма (символическая стена), на которой герой программы должен оставить автограф.

Составляющие «субъективированной рамки» (ср.: жанрово-образующие признаки [Антонова, 1998]), на наш взгляд, следующие.

Организация диалоговых партий в студии. Исходя из интенции – глубокого исследования личности героя передачи – К.Прошутинская практически уже в начале программы формулирует основные положения предстоящего диалога, тем самым, с одной стороны, настраивает собеседника на нужную «волну», а с другой – намечает возможные пути будщего взаимодействия.

Вот несколько примеров:

(1) - Мы хотим понять / какие Вы / «властители наших дум» // Поэтому давайте сегодя говорить и о высоком и о низком / то есть о человеческом // Если Вы / не возражаете?

(2) – Издавна вообще-то у части людей в частности у меня / существует мнение что все-таки животное не может быть / полностью счастливо ни в зоопарке ни в цирке тем более / потому что все-таки это каждый раз / некое насилие если уж не говорить о жестокости // Думаю что дрессировщик Запашный со мной не согласится // А если он / будет рассуждать просто как человек?

Весьма частотным является и вопрос о родителях, то есть тех людях, которые были рядом с этой личностью довольно долгий период ее становления. Например:

(3) – Согласитесь / когда о Ваших родителях / я знаю только то / что они были музыкантами / это в общем не очень много пищи для размышлений // Поэтому / если это возможно / все-таки чуть-чуть // Или Вы развивались и росли / вопреки им?

Обязательными являются также и вопросы, связанные с профессиональной деятельностью героев передачи:

(4) – По-моему Вы первый дрессировщик / в мире который заставил вместе работать очень таких / ярых врагов слонов и тигров // Это / возникло случайно или / Вы в общем как-то думали об этом?

(5) – Скажите / а вдруг вопреки Вашему желанию / я совершенно не разбираюсь в психологии и в психофизике творчества музыканта // Вдруг Вам в голову придет какая-то шлягерная мелодия // Может такое произойти?

Для Прошутинской-исследователя весьма характерны и сложные философские вопросы, требующие глубокого осмысления жизненно важных позиций, ответы на которые адресат дает скорее всего самому себе, нежели адресанту или вовлеченным в этот процесс зрителям.

Вот несколько примеров.

(6) - Вы к Богу относитесь лучше / чем к ближнему?

(7) – Прошло уже несколько лет после этого и / о вас уже / снова услышали / но услышали несколько в другом аспекте / уже мишенью вашей / был не лев а / короли преступного мира / некие / высокопоставленные чины, которые до этого были неприкасаемы / когда вы все-таки чувствовали большую опасность / сражаясь с Кингом или / с людьми / о которых я только что говорила?

Особое внимание автор программы уделяет проблемным вопросам, которые требуют от собеседников неоднозначных решений, а также реализации личностных принципиальных позиций.

(8) – Вот до определенной поры / Вы жили на сопротивлении и людям / и обстоятельствам / от которых зависела Ваша судьба // Как Вы считаете / это во благо Артемову-композитору?

Совершенно особое место в контексте всей программы занимает диалог о любви, для которого герой приглашается в студию. На данном этапе диалоговые партии выстраиваются автором в соответствии с определенными вехами в развитии отношений героя передачи и его супруги. Задача же автора на данном этапе – с одной стороны, выяснить, насколько хорошо близкие люди знают, чувствуют друг друга. С другой – подвести героя к публичному признанию в любви. (Следует отметить, что автору удается это сделать весьма успешно.)

(9) К.Прошутинская: Я надеюсь / что сегодняшний Ваш рассказ о Валерии Алексеевне / это в какой-то степени / подарок ей // и компенсация / вот это публичное признание в любви //

В.Артемов: Я перед ней преклоняюсь //

Второй составляющей «субъективированной рамки» является организация диалога со зрителями. И в данном случае автором спланированы четкие условия взаимодействия с героем программы: во-первых, вопросов можно задать не больше двух-трех; во-вторых, главная задача, которую определяет для зрителей автор-ведущая, - понравиться герою программы (он должен выбрать лучший вопрос), но беря во внимание тот факт, что участники программы – выдающиеся в профессиональной и общественной деятельности люди, нетрудно понять, какого рода должны быть вопросы зрителей: глубокие, оригинальные, в общем, нестандартные и неординарные.

Вот пример такого вопроса:

(10) – Слово гений / в данном случае / не похвала и не определение / а просто технологическая принадлежность // Шуберт знал о том / что он гений / годам к 26-ти / Пушкин / примерно к 17-ти / Ницше в 23 / и Шопенгауэр / к 28-ми // Когда Вы узнали / что Вы гений?

Наконец, третьей составляющей «субъективированной рамки», бесспорно, является имидж ведущей (как внешний – невербальные средства, так и речевой – тональность, ролевые позиции). Последняя составляющая выходит за рамки нашего исследования. Можем сказать лишь, что К.Прошутинская создает образ мягкой, женственной ведущей, которая внимательно слушает, умело подбирает особую, располагающую к откровенности тональность диалога, хотя преданные экрану зрители наверняка помнят ее совсем иной: властной, конструктивно мыслящей, а в некоторых моментах даже резкой и бескомпромиссной (имеется в виду программа «Пресс-клуб», автором и ведущей которой Прошутинская была не один год).

Исходя из перечисленных выше особенностей организации программы и учитывая степень подготовленности речи автора-ведущей, можно со всей определенностью сказать, что реплики Прошутинской, которая, кроме того, относится к элитарному типу языковой личности, в целом не выходят за рамки кодифицированного литературного языка и включают разговорные элементы лишь постольку, поскольку они свойственны письменному тексту.

(11) К.Прошутинская: Еще мне сказали / что вот иногда животным подносят рюмочку // Это правда?

Программа же А.Караулова «Момент истины» скорее относится ко второму типу телеречи (продуцирование), поскольку в ней нет четкой структуры (нет ни зачина, ни концовки), отсутствует организация пространства (съемка всегда происходит на территории интервьюируемого), а самое главное – нет системы заранее продуманных вопросов. Сам Караулов на вопросы, как он готовится к очередному интервью, собирает ли предварительную информацию о будущем своем собеседнике, отвечает: «Никогда! Ничего не читаю и никаких вопросов специально не придумываю. Просто веду беседу и вопросы возникают сами собой…» (Журналист, 1992, № 2-3). В ряде случаев это действительно так, но далеко не во всех:

(1)(Из беседы с В.Спиваковым.)

А.Караулов: Но вот я знаю что у вас был момент / когда / страх перед выходом на сцену был столь велик / что Вам пришлось обратиться к психиатру / как это может быть?

В.Спиваков: Да / Вы / хорошо подготовились я чувствую к встрече //

Скорее всего, Караулов все же продумывает ряд вопросов, призванных в соответствии с авторской интенцией эпатировать собеседника, вынудить заговорить его своим языком:

(2)(Начало интервью с первым вице-премьером Санкт-Петербурга.)

- Вы когда / Игорь Юрьевич в морг входили / это было очень страшно?

(3)(Начало интервью с В.Спиваковым.)

- А что ж вы / руки-то не жалеете Владимир Теодорович? В драку все время норовите влезть?

(4)(Начало интервью с Б.Покровским.)

- Борис Александрович / а вот были такие примеры когда на сцене актер певец / бог / а в жизни прошу прощения он дурак дураком?

Такое начало диалога как минимум ставит собеседников Караулова в тупик, поскольку, приглашенные в программу «Момент истины», они готовятся к серьезному обстоятельному разговору, понимая смысл названия передачи буквально – как момент предельной искренности, когда срываются все «маски» и человек обнажает свою суть.

(Б.Покровский: Вы знаете я вам говорю такие вещи которые может быть не надо говорить / но поскольку ваша передача называется «Момент истины» / я раскрываюсь //)

Не все интервьюируемые готовы к подобной тактике ведущего, что зависит от индивидуальных психологических языковых особенностей коммуникантов. Одних такие вопросы ведущего застают врасплох, и они демонстрируют полную растерянность (- В каком смысле? То есть как?); другие, напротив, спокойно ведут свою «сольную» партию (- Я не удивляюсь / это прежняя профессия наверно / вызвала такие…)

В целом же программа явно не является воспроизведением письменного текста, спонтанна и обладает особенностями, выводящими ее за пределы кодифицированного литературного языка. Прежде всего это проявилось в использовании раговорного и жаргонно-просторечного пластов лексики, что и явилось предметом нашего исследования.

Наблюдения за реальными процессами речевого общения неоднократно ставило перед исследователями проблему, связанную с отнесением конкретных речевых произведений к тому или иному жанру. К какому жанру, например, отнести интервью? И является ли оно вообще речевым жанром? Если понимать под речевыми жанрами «относительно устойчивые тематические, композиционные и стилистические типы высказываний» [Бахтин, 1986, с. 255], то жанрами следует считать и письмо, и рассказ, и реплику бытового диалога, и военную команду, и вопрос.

В терминологии Т.В.Шмелевой разграничение жанров в аспекте их «элементарности» представлено в понятиях одноактного и многоактного жанров [Шмелева, 1995, с. 59]. М.Ю.Федосюк предложил различать элементарные и комплексные речевые жанры [Федосюк, 1997, с. 104]. К числу элементарных автор относит, например, такие, как сообщение, похвала, приветствие, приказ – то есть те, в составе которых отсутствуют компоненты, допускающие квалификацию их как текстов определенных жанров. Соответственно комплексными речевыми жанрами следует считать, по мнению М.Ю.Федосюка, такие типы текстов, в которые входят компоненты, репрезентирующие, в свою очередь, элементарные речевые жанры. Комплексные жанры, кроме того, могут быть как монологическими (например, утешение, убеждение, уговоры), так и диалогическими (беседа, дискуссия, ссора) [Федосюк, 1996, с. 76-79]. С этой точки зрения интервью, бесспорно, является комплексным диалогическим речевым жанром.

Однако предметом нашего исследования является телеинтервью, по своим жанрово-определяющим признакам примыкающее к устному публич-ному диалогу. Е.И.Голанова в работе, посвященной устному публичному диалогу, а именно жанру интервью, отмечает процессы, характерные для русского языка 90-х годов ХХ столетия [Голанова, 1996]. По мнению автора, эти процессы ведут к изменениям в структуре и содержании многих жанров речи, к их перераспределению на шкале значимости и употребительности, а одной из самых активных форм коммуникации в наши дни становится устная публичная речь и в первую очередь - публичный диалог.

Называя интервью одним из ведущих жанров современного публичного диалога, исследователь анализирует структуру интервью, определяет наиболее частотные типы и разновидности этого жанра устной публичной речи, а также отмечает основные лингвостилистические особенности текста современного публичного диалога, акцентируя внимание на очевидном сдвиге языковой нормы и создании нового варианта нормы публичного речевого поведения: «... в наши дни идет активный процесс смены не только общественно-политических ориентиров, но и связанный с этим процесс смены языковых / речевых «вкусов» [там же, с. 437]. Определяя стремление к экспрессивности и выразительности речи как момент положительный, автор предлагает все же различать возможное, «допустимое» и «недопустимое» в языке литературно говорящих людей, в публичной речи.

Таким образом, в ходе исследования мы пришли к следующим выводам.

• Несмотря на то, что интерес исследователей к диалогу всегда был очень высок и вклад ученых-лингвистов в изучение различных аспектов диалогической речи поистине огромен, многие вопросы все еще остаются без ответа. Достижения последнего десятилетия в изучении речевого общения связаны с интеграцией научных идей и направлений, с комплексным использованием инструментария смежных областей прагматики, в основе которых лежит изучение взаимодействия участников общения в рамках диалога. Наиболее перспективной в этом смысле, на наш взгляд, является методика интент-анализа, позволяющая реконструировать интенции говорящего по его речи. Именно эта методика и положена в основу нашего исследования.

• Поскольку языковая личность является одним из важнейших текстообразующих факторов диалогической речи, мы попытались определить, к какому типу речевых культур принадлежат ведущие исследуемых нами программ и каковы их «личностные комплексы» с целью создания представления о речевом облике говорящих и программ в целом. К.Прошутинская – человек, обладающий сильным типом нервной системы, уравновешенным и подвижным. Из коммуникативных черт необходимо отметить черты мобильной языковой личности. По особенностям речевой культуры К.Прошутинскую можно квалифицировать как элитарную языковую личность. А.Караулов – человек, обладающий сильным типом нервной системы. К коммуникативным показателям следует отнести доминантность и мобильность, пластичность в овладении новыми ситуациями и сферами общения. По типу речевой культуры А.Караулова можно отнести к среднелитературному, близкому к элитарному типу.

• Довольно сильно разнятся «личностные комплексы» обоих ведущих: Прошутинская – личность, ищущая компромисс, способная посмотреть на ситуацию глазами собеседника и сопереживать его проблемы; Караулов, напротив, легко идет на конфликт, провоцируя собеседника к столкновению (на языковом уровне это прежде всего выражается в неоправданном использовании разговорной и жаргонно-просторечной лексики).

• Кроме того, программы «Мужчина и женщина» и «Момент истины» принадлежат к двум типам телеречи. Программу К.Прошутинской, скорее всего, можно отнести к первому типу (репродуцирование), поскольку она имеет сценарный вариант и, как следствие, четкую структуру, систему заранее продуманных вопросов, условия взаимодействия с участниками программы и зрителями в студии, а также эстетику организации студийного пространства. Программа же А.Караулова скорее тяготеет ко второму типу телеречи (продуцирование), поскольку в ней нет четкой структуры (нет ни зачина, ни концовки), отсутствует организация пространства в студии (съемка всегда происходит на территории интервьюируемого), а самое главное – нет системы заранее продуманных вопросов. Программа в основном строится по законам устной спонтанной телеречи, когда нет ни перспективы развития замысла ведущего, ни стратегии будущего диалога. Речевое поведение собеседников Караулова зависит от их умения выстраивать общение в ситуации неопределенности, когда его участникам неизвестны стереотипные способы реагирования на ситуацию и когда, впрочем, они максимально проявляют свои скрытые черты.

• Являясь комплексным диалогическим речевым жанром, телеинтервью, кроме того, принадлежит к наиболее распространенной разновидности устного публичного диалога, который до настоящего времени был освещен только с точки зрения структурно-композиционных параметров, наиболее частотных типов и разновидностей этого жанра устной публичной речи, а также с точки зрения основных лингвостилистических особенностей, но рассмотренных только в нормативном аспекте. Что же касается прагматического аспекта, то в этом смысле устный публичный диалог и, в частности жанр телеинтервью, требует освещения.