1 Лейбниц г.В. Новые опыты о человеческом разуме. М.; л., 1936. С. 88.

Трудности заключались в психологическом объяснении пристраст-ности сознания. Явления сознания казались имеющими двойную детер-минацию — внешнюю и внутреннюю. Соответственно, они трактовались как якобы принадлежащие к двум разным сферам психики: сфере по-знавательных процессов и сфере потребностей, аффективности. Проблема соотношения этих сфер — решалась ли она в духе рационалистических концепций или в духе психологии глубинных переживаний — неизмен¬но интерпретировалась с антропологической точки зрения, с точки зрения взаимодействия разных по своей природе факторов-сил.

Однако действительная природа как бы двойственности явлений ин-дивидуального сознания лежит не в их подчиненности этим независи-мым факторам.

Не будем вдаваться здесь в те особенности, которые отличают в этом отношении различные общественно-экономические формации. Для общей теории индивидуального сознания главное состоит в том, что деятельность конкретных индивидов всегда остается «втиснутой» (insere) в наличные формы проявления этих объективных противоположностей, которые и на-ходят свое косвенное феноменальное выражение в их сознании, в его осо-бом внутреннем движении.

Деятельность человека исторически не меняет своего общего строе-ния, своей «макроструктуры». На всех этапах исторического развития она осуществляется сознательными действиями, в которых совершается пере-ход целей в объективные продукты, и подчиняется побуждающим ее мо-тивам. Что радикально меняется, так это характер отношений, связываю-щих между собой цели и мотивы деятельности.

Эти отношения и являются психологически решающими. Дело в том, что для самого субъекта осознание и достижение им конкретных це-лей, овладение средствами и операциями действия есть способ утвержде-ния его жизни, удовлетворения и развития его материальных и духовных потребностей, опредмеченных и трансформированных в мотивах его дея-тельности. Безразлично, осознаются или не осознаются субъектом моти¬вы, сигнализируют ли они о себе в форме переживаний интереса, желания или страсти; их функция, взятая со стороны сознания, состоит в том, что они как бы «оценивают» жизненное значение для субъекта объективных обстоятельств и его действий в этих обстоятельствах, придают им лично-стный смысл, который прямо не совпадает с понимаемым объективным их значением. При определенных условиях несовпадение смыслов и зна¬чений в индивидуальном сознании может приобретать характер настоя¬щей чуждости между ними, даже их противопоставленности.

В товарном обществе эта чуждость возникает необходимо и притом у людей, стоящих на обоих общественных полюсах. Наемный рабочий, ко-нечно, отдает себе отчет в производимом им продукте, иначе говоря, он выступает перед ним в его объективном значении (Bedeutung), по край¬ней мере, в пределах, необходимых для того, чтобы он мог разумно выпол-

нять свои трудовые функции. Но смысл (Sinn) его труда для него самого заключается не в этом, а в заработке, ради которого он работает. «Смысл двенадцатичасового труда заключается для него не в том, что он ткет, пря¬дет, сверлит и т.д., а в том, что это — способ заработка, который дает ему возможность поесть, пойти в трактир, поспать»1. Эта отчужденность про-является и на противоположном общественном полюсе: для торговцев минералами, замечает Маркс, минералы не имеют смысла минералов2.

Уничтожение отношений частной собственности уничтожает эту про-тивопоставленность значений и смыслов в сознании индивидов; их несов-падение, однако, сохраняется.

Необходимость их несовпадения заложена уже в глубокой предыс-тории человеческого сознания, в существовании у животных двух видов чувственности, опосредствующих их поведение в предметной среде. Как известно, восприятие животных ограничено воздействиями, сигнально свя-занными с удовлетворением их потребностей, хотя бы только эвентуаль¬но, в возможности3. Но потребности могут осуществлять функцию психи¬ческой регуляции, лишь выступая в форме побуждающих объектов (и, соответственно, средств овладения ими или защиты от них). Иначе го¬воря, в чувственности животных внешние свойства объектов и их спо¬собность удовлетворять те или иные потребности не отделяются друг от друга. Вспомним: собака в ответ на воздействие условного пищевого раз-дражителя рвется к нему, лижет его4. Однако неотделимость восприятия животными внешнего облика объектов от его потребностей вовсе не озна-чает их совпадения. Напротив, в ходе эволюции их связи становятся все более подвижными и до чрезвычайности усложняются, сохраняется лишь невозможность их обособления. Они разделяются только на уровне чело-века, когда во внутренние связи обеих этих форм чувственности вклини-ваются словесные значения.

Я говорю, что значения вклиниваются (хотя, может быть, лучше бы-ло бы сказать «вступают» или «погружаются»), единственно для того, что¬бы заострить проблему. В самом деле: ведь в своей объективности, т.е. как явления общественного сознания, значения преломляют для индиви¬да объекты независимо от их отношения к его жизни, к его потребностям и мотивам. Даже для сознания утопающего соломинка, за которую он хва тается, все же сохраняет свое значение соломинки; другое дело, что эта со ломинка — пусть только иллюзорно — приобретает в этот момент для не го смысл спасающей его жизнь.

1 Маркс К.у Энгельс Ф. Соч. Т. 6. С. 432.

2 См. Маркс К.у Энгельс Ф. Соч. Т. 42. С. 122.

3 Это и послужило основанием для немецких авторов различать окружение (Umwel

как то, что воспринимается животными, и мир (Welt), который открывается только с<

знанию человека.

4 См. Павлов ИЛ. Поли. собр. соч. Т. III. Кн. 1. С. 157.

Хотя на первоначальных этапах формирования сознания значения выступают слитно с личностными смыслами, однако в этой слитности им-плицитно уже содержится их несовпадение, которое далее неизбежно при-обретает и свои открытые, эксплицированные формы. Последнее и делает необходимым выделять в анализе личностный смысл в качестве еще од¬ной образующей систему индивидуального сознания. Они-то и создают тот «утаенный», по выражению Л.С.Выготского, план соз-нания, который столь часто интерпретируется в психологии не как формирующийся в деятельности субъектов, в развитии ее мотивации, а как якобы непосред-ственно выражающий изначально заключенные в самой природе челове¬ка внутренние движущие им силы.

В индивидуальном сознании извне усваиваемые значения действи-тельно как бы раздвигают и одновременно соединяют между собой оба ви¬да чувственности — чувственные впечатления внешней реальности, в ко-торой протекает его деятельность, и формы чувственного переживания ее мотивов, удовлетворения или не удовлетворения скрывающихся за ними потребностей.

В отличие от значений личностные смыслы, как и чувственная ткань сознания, не имеют своего «надиндивидуального», своего «не психологиче-ского» существования. Если внешняя чувственность связывает в сознании субъекта значения с реальностью объективного мира, то личностный смысл связывает их с реальностью самой его жизни в этом мире, с ее мотивами. Личностный смысл и создает пристрастность человеческого сознания.

Выше говорилось о том, что в индивидуальном сознании значения «психологизируются», возвращаясь к чувственно данной человеку реаль-ности мира. Другим, и притом решающим, обстоятельством, превращаю-щим значения в психологическую категорию, является то, что, функцио-нируя в системе индивидуального сознания, значения реализуют не самих себя, а движение воплощающего в них себя личностного смысла — этого для-себя-бытия конкретного субъекта.

Психологически, т.е. в системе сознания субъекта, а не в качестве его предмета или продукта, значения вообще не существуют иначе, как реализуя те или иные смыслы, так же как его действия и операции не су-ществуют иначе, как реализуя ту или иную его деятельность, побуждае-мую мотивом, потребностью. Другая сторона состоит в том, что личност-ный смысл — это всегда смысл чего-то: «чистый», непредметный смысл есть такая же бессмыслица, как и непредметное существо.

Воплощение смысла в значениях — это глубоко интимный, психоло-гически содержательный, отнюдь не автоматически и одномоментно проис-ходящий процесс. В творениях художественной литературы, в практике мо-рального и политического воспитания этот процесс выступает во всей своей полноте. Научная психология знает этот процесс только в его частных вы-ражениях: в явлениях «рационализации» людьми их действительных по-буждений, в переживании муки перехода от мысли к слову («Я слово поза-

был, что я хотел сказать, и мысль бесплотная в чертог теней вернется», — цитирует Тютчева Л. С. Выготский).

В своих наиболее обнаженных формах процесс, о котором идет речь, выступает в условиях классового общества, борьбы идеологий. В этих усло-виях личностные смыслы, отражающие мотивы, порождаемые действитель-ными жизненными отношениями человека, могут не найти адекватно во-площающих их объективных значений, и тогда они начинают жить как бы в чужих одеждах. Нужно представить себе капитальное противоречие, ко-торое порождает это явление. Ведь в отличие от бытия общества, бытие ин-дивида не является «самоговорящим», т.е. индивид не имеет собственного языка, вырабатываемых им самим значений; осознание им явлений дей-ствительности может происходить только посредством усваиваемых им из¬вне «готовых» значений — знаний, понятий, взглядов, которые он получает в общении, в тех или иных формах индивидуальной и массовой коммуни-кации. Это и создает возможность внесения в его сознание, навязывания ему искаженных или фантастических представлений и идей, в том числе таких, которые не имеют никакой почвы в его реальном, практическом жизненном опыте. Лишенные этой почвы, они обнаруживают в сознании человека свою шаткость; вместе с тем, превращаясь в стереотипы, они, как и любые стереотипы, способны к сопротивлению, так что только серьезные жизненные конфронтации могут их разрушить. Но и их разрушение не ве-дет еще к устранению дезинтегрированности сознания, его неадекватности, само по себе оно создает лишь его опустошение, способное обернуться пси-хологической катастрофой. Необходимо еще, чтобы в сознании индивида осуществилось перевоплощение субъективных личностных смыслов в дру¬гие, адекватные им значения.

Более пристальный анализ такого перевоплощения личностных смы-слов в адекватные (более адекватные) значения показывает, что оно про-текает в условиях борьбы за сознание людей, происходящей в обществе. Я хочу этим сказать, что индивид не просто «стоит» перед некоторой «витри-ной» покоящихся на ней значений, среди которых ему остается только сде-лать выбор, что эти значения — представления, понятия, идеи — не пассивно ждут его выбора, а энергично врываются в его связи с людьми, образующие круг его реальных общений. Если индивид в определенных жизненных об-стоятельствах и вынужден выбирать, то это выбор не между значениями, а между сталкивающимися общественными позициями, которые посредст-вом этих значений выражаются и осознаются.

В сфере идеологических представлений этот процесс является неиз-бежным и имеющим всеобщий характер лишь в классовом обществе. Од-нако он сохраняется и в условиях социалистического, коммунистического общества, — в той мере, в какой здесь проявляются особенности индивиду-альной жизни человека, особенности складывающихся личных его отноше¬ний, общений и жизненных ситуаций; он сохраняется и потому, что остают-

ся неповторимыми и его особенности как телесного существа и конкретные внешние условия, которые не могут быть идентичными для всех.

Не исчезает, да и не может исчезнуть постоянно воспроизводящее се¬бя несовпадение личностных смыслов, несущих в себе интенциональность, пристрастность сознания субъекта и «равнодушных» к нему значений, по-средством которых они только и могут себя выразить. Потому-то внут-реннее движение развитой системы индивидуального сознания и полно драматизма. Он создается смыслами, которые не могут «высказать себя» в адекватных значениях; значениями, лишенными своей жизненной поч¬вы и поэтому иногда мучительно дискредитирующими себя в сознании субъекта; они создаются, наконец, существованием конфликтующих ме-жду собой мотивов-целей.

Нет надобности повторять, что это внутреннее движение индивидуаль-ного сознания порождается движением предметной деятельности человека, что за его драматизмом скрывается драматизм его реальной жизни, что по-этому научная психология сознания невозможна вне исследования деятель-ности субъекта, форм ее непосредственного существования.

А.Н.Леонтьев

УСЛОВИЯ ВОЗНИКНОВЕНИЯ СОЗНАНИЯ

Что же представляет собой та специфически человеческая деятель-ность, которая называется трудом?

Труд — это процесс, связывающий человека с природой, процесс воз-действия человека на природу. «Труд, — говорит Маркс, — есть прежде всего процесс, совершающийся между человеком и природой, процесс, в котором человек своей собственной деятельностью опосредствует, регули¬рует и контролирует обмен веществ между собой и природой. Веществу природы он сам противостоит как сила природы. Для того чтобы присво-ить вещество природы в форме, пригодной для его собственной жизни, он приводит в движение принадлежащие его телу естественные силы: руки и ноги, голову и пальцы. Воздействуя посредством этого движения на внешнюю природу и изменяя ее, он в то же время изменяет свою собст-венную природу. Он развивает дремлющие в ней силы и подчиняет игру этих сил своей собственной власти»2.

Для труда характерны прежде всего две следующие взаимосвязанные черты. Одна из них — это употребление и изготовление орудий. «Труд, — говорит Энгельс, — начинается с изготовления орудий»3.

Другая характерная черта процесса труда заключается в том, что он совершается в условиях совместной, коллективной деятельности, так что че-ловек вступает в этом процессе не только в определенные отношения к природе, но и к другим людям — членам данного общества. Только через отношения к другим людям человек относится и к самой природе. Значит, труд выступает с самого начала как процесс, опосредствованный орудием (в широком смысле) и вместе с тем опосредствованный общественно.

1 Леонтьев А.Н. Проблемы развития психики. 2-е изд. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1981. С. 276—284.

2Маркс К.у Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 188—189. 3Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 491.

378 Тема 4. Возникновение и развитие психики

Употребление человеком орудий также имеет естественную исто¬рию своего подготовления. Уже у некоторых животных существуют, как мы знаем, зачатки орудийной деятельности в форме употребления внеш¬них средств, с помощью которых они осуществляют отдельные операции (например, употребление палки у человекообразных обезьян). Эти внеш-ние средства — «орудия» животных, однако, качественно отличны от ис-тинных орудий человека — орудий труда.

Различие между ними состоит вовсе не только в том, что животные употребляют свои «орудия* в более редких случаях, чем первобытные лю-ди. Их различие тем не менее может сводиться к различиям только в их внешней форме. Действительное отличие человеческих орудий от «ору¬дий» животных мы можем вскрыть, лишь обратившись к объективному рассмотрению самой деятельности, в которую они включены.

Как бы ни была сложна «орудийная» деятельность животных, она никогда не имеет характера общественного процесса, она не совершается коллективно и не определяет собой отношений общения осуществляющих ее индивидов. Как бы, с другой стороны, ни было сложно инстинктивное общение между собой индивидов, составляющих животное сообщество, оно никогда не строится на основе их «производственной» деятельности, не за-висит от нее, ею не опосредствовано.

В противоположность этому человеческий труд является деятельно-стью изначально общественной, основанной на сотрудничестве индивидов, предполагающем хотя бы зачаточное техническое разделение трудовых функций; труд, следовательно, есть процесс воздействия на природу, свя-зывающий между собой его участников, опосредствующий их общение. «В производстве, — говорит Маркс, — люди вступают в отношение не только к природе. Они не могут производить, не соединяясь известным образом для совместной деятельности и для взаимного обмена своей деятельно-стью. Чтобы производить, люди вступают в определенные связи и отно-шения, и только в рамках этих общественных связей и отношений суще-ствует их отношение к природе, имеет место производство»1.

Чтобы уяснить себе конкретное значение этого факта для развития че-ловеческой психики, достаточно проанализировать то, как меняется строение деятельности, когда она совершается в условиях коллективного труда.

Уже в самую раннюю пору развития человеческого общества неиз-бежно возникает разделение прежде единого процесса деятельности между отдельными участками производства. Первоначально это разделение име-ет, по-видимому, случайный и непостоянный характер. В ходе дальнейшего развития оно оформляется уже в виде примитивного технического разделе¬ния труда.

На долю одних индивидов выпадает теперь, например, поддержание огня и обработка на нем пищи, на долю других — добывание самой пи-