Жизнеописание чекки флорентийского инженера

Если бы необходимость не понуждала людей к изобретательности ради собственной пользы и удобства, то и архитектура не достигла бы столь удивительного совершенства в замыслах и работах тех, кто ею занимался, добиваясь для себя выгоды и славы и получая за это немалые почести, повседневно воздаваемые им теми, кто знает толк в хорошем. Эта необходимость прежде всего ввела в обиход самые здания, она же – их украшения, она же – ордера, статуи, сады, бани и все остальные роскошные удобства, о которых мечтают все, но обладают которыми немногие; она же, наконец, возбудила в людях желание состязаться и соревноваться не только в количестве, но и в удобстве воздвигаемых ими сооружений. Вот почему мастера принуждены были проявлять изобретательность в орудиях для стрельбы, в военных машинах, в водопроводах и во всех тех ухищрениях и приспособлениях, которые под названием инженерных и архитектурных, расстраивая врагов и устраивая друзей, делают мир и прекрасным, и удобным. И любой, кто лучше других умел сделать эти вещи, не только не знал никаких забот, но и получал от всех наивысшие похвалы и награды, каковым был во времена отцов наших и флорентинец Чекка, через чьи руки в его время прошли многочисленные и очень важные дела, с которыми он, служа своей родине и работая бережливо, к удовлетворению своих благодарных сограждан, справлялся столь отменно, что хитроумные и старательные труды его сделали его знаменитым и славным среди прочих превосходных и хвалимых художников.

Говорят, что в дни своей юности Чекка был отличнейшим деревообделочником, но все помышления свои направил на поиски преодоления трудностей инженерного дела, как‑то: устройства на поле битвы стенных машин, лестниц для захвата городов, таранов для пробития стен, заслонов для защиты солдат во время боя или любой вещи, которая могла бы повредить врагам и помочь друзьям, а так как родине он принес пользу величайшую, то он и заслужил от флорентийской Синьории, что она установила ему постоянное содержание. Поэтому даже когда не воевали, он разъезжал по всему государству, осматривая укрепления и слабые места в стенах городов и замков, и указывал способ их исправления и все остальное, в чем была потребность. Говорят, что облака, которые несли во время процессий во Флоренции на празднике св. Иоанна, вещь несомненно хитроумнейшая и прекрасная, были изобретением Чекки, который много занимался подобными вещами в те времена, когда в городе принято было часто устраивать празднества. И поистине, хотя теперь такие празднества и представления совсем почти оставлены, все же зрелища эти были отменно прекрасными, и устраивались они не только сообществами или братствами, но и в частных домах дворян, которые имели обыкновение создавать кружки и компании и собираться в определенное время для веселья, а среди них постоянно находились всякие незаменимые в обществе мастера, которые, помимо того что отличались остроумием и приятностью, ведали устройством таких празднеств. Но в числе последних самыми торжественными и общенародными были четыре, устраивавшиеся почти ежегодно, и причем, не считая праздника св. Иоанна, когда устраивалась особо торжественная процессия, по одному в каждом городском квартале, а именно: в Санта Марна Новелла – праздник св. Игнатия; в Санта Кроче – праздник св. Варфоломея, именуемого святым Баччо; в Санто Спирито – праздник Св. Духа и в Кармине – праздники Вознесения Господня и Успения Богоматери. Празднество Вознесения (о других важных праздниках уже говорилось и еще будет говориться) было исключительно красивым, ибо Христос поднимался с отменно сделанной деревянной горы на облаке, полном ангелов, и возносился на небеса, оставив апостолов на горе; сделано это было так хорошо, что прямо чудо, и главным образом потому, что названные небеса были еще больше, чем в церкви Сан Феличе ин Пьяцца, но устроены почти с такими же приспособлениями. А так как названная церковь Кармине, где происходило это представление, была больше и выше церкви Сан Феличе, иногда в приличествующем случае, помимо той части, куда возносился Христос, устраивались другие небеса над главной абсидой, где несколько больших колес в виде мотовил, которые от центра к краям и в отменнейшем порядке приводили в движение десять кругов, изображавших десять небес, и которые были сплошь покрыты огоньками, представлявшими звезды и зажженными в медных фонариках, установленных на шпеньках и не опрокидывавшихся, когда колесо вращалось, вроде тех фонарей, которыми в наше время обычно все пользуются. От этих небес, которые были вещью поистине прекраснейшей, отходили два толстых каната, протянутых от мостика, то есть алтарной преграды, которая имелась в названной церкви и над которой и происходило представление. К концам этих канатов были привязаны при помощи так называемых «браков» два небольших бронзовых блока, управлявшие железным стержнем, вделанным в основание площадки, на которой отвесно стояли два ангела, привязанные за пояс и уравновешенные двумя грузами, один из которых был у них под ногами, а другой, находившийся у основания площадки, на которой они стояли, сдерживал их обоих на одном расстоянии друг от друга и на одном уровне. Все же в целом было покрыто большим количеством хорошо разложенной ваты, изображавшей облако со множеством херувимов, серафимов и других подобных им ангелов, разноцветных и отлично прилаженных. Эти маленькие ангелы спускались на веревке, прикрепленной к верхнему «небу», к двум большим ангелам, которые стояли на названной алтарной преграде, где разыгрывалось празднество. Они возвещали Христу о том, что он должен вознестись на небо, или совершали другие действия, а так как железо, к которому они были привязаны за пояс, было прикреплено к площадке, куда они упирались ногами, они при входе и выходе могли поворачиваться вокруг своей оси, могли кланяться и оборачиваться в зависимости от надобности; поэтому же перед обратным своим полетом вверх они оборачивались к небу, после чего их поднимали тем же самым способом. Эти приспособления и эти изобретения принадлежали, как говорят, Чекке, и хотя задолго до того нечто подобное делал Филиппо Брунеллеско, многое с большим знанием дела было добавлено Чеккой. Это затем и подсказало ему мысль устроить облака, плывшие по городу за ежегодной процессией накануне Иванова дня, а также и другие прекраснейшие вещи, которые там совершались. А заботиться об этом должен был он потому, что, как говорилось, он всегда был готов услужить обществу.

А теперь неплохо было бы кстати рассказать кое‑что о том, что делалось на названном празднестве и во время процессии, дабы сохранить это в памяти потомков, ибо теперь это сильно разладилось. Итак, прежде всего над всей площадью Сан Джованни натягивался голубой холст, на котором были нашиты большие лилии, вырезанные из желтого холста, в середине же в нескольких кругах также из холста и размером в десять локтей находились гербы флорентийского народа и коммуны, капитанов гвельфской партии и другие, а кругом, по краям этой сени, накрывавшей всю площадь, хотя она и была огромнейшей, висели большие, также холщовые знамена, расписанные разными эмблемами, гербами магистратов и цехов и многочисленными львами, одним из знаков отличия города. Эта сень, или шатер, устроенная таким образом, находилась от земли на высоте около двадцати локтей и держалась на прочнейших канатах, прикрепленных к многочисленным железным крюкам, которые и теперь можно видеть кругом храма Сан Джованни, на фасаде Санта Марна дель Фьоре и на всех домах, окружающих названную площадь. А между канатами были веревки, которые также поддерживали эту сень, укрепленную таким образом повсюду и особенно по краям канатами, веревками, подкладками и вставками из вдвое сложенного полотна или брезента – словом, так, что лучшего и вообразить невозможно. И более того, все было прилажено так и с такой тщательностью, что даже ветер, который, как известно каждому, в этом месте всегда очень сильный, хотя и надувал и шевелил эти полотнища, но ни унести, ни попортить их никак не мог. Шатер этот состоял из пяти кусков, дабы удобнее было с ним обращаться, когда же он натягивался, их соединяли, стягивали и сшивали таким образом, что они казались одним целым. Тремя кусками покрывались площадь и пространство между Сан Джованни и Санта Марна дель Фьоре, причем средний, на котором были названные круги с гербами коммуны, был расположен против главных дверей; остальные же два куска, простирались по бокам, один со стороны Мизерикордии, а другой – со стороны канониката и попечительства Сан Джованни. Облака же, которые устраивались сообществами по‑разному, с различными выдумками, сооружались, как правило, таким образом. Из досок сколачивали четырехугольную раму высотой приблизительно в два локтя с четырьмя прочными подставками по углам в виде козел, на которые ставятся столы, и перевязанными, как коновязь. На этой раме помещали крест‑накрест две доски в локоть шириной с отверстием в пол‑локтя в середине, куда вставлялся высокий стержень, на который прилаживалась мандорла, вся покрытая ватой, херувимами, огоньками и другими украшениями, и внутри которой на поперечном железном брусе помещалась, по желанию, сидящая или стоящая фигура, изображавшая святого, почитавшегося преимущественно данным сообществом как его собственный заступник и покровитель, или же Христа, Богоматери, св. Иоанна или же какого другого святого, причем одежда этой фигуры закрывала брус так, что его не было видно. К тому же стержню были приделаны железные скобки, которые, расположенные по кругу в нижней части мандорлы или под ней, образовывали четыре ветки, а то больше или меньше, похожие на ветви дерева, на концах которых такими же скобами были прикреплены, по одному на каждую ветку, маленькие мальчики, одетые ангелами и по желанию вращавшиеся на скобе, на которую опирались их ноги и которая, в свою очередь, вращалась на петлях. Подобные ветви образовывали иногда два или три ряда ангелов или святых в зависимости от того, кого там изображали. И все это сооружение, а именно и стержень, и скобы, образовывавшие иногда лилию, порой же дерево и часто облако или что‑либо подобное, покрывалось ватой и, как сказано, херувимами, серафимами, золотыми звездами и другими украшениями. Внутри же находились грузчики или крестьяне, которые несли это на плечах и которые становились кругом этой площадки, названной нами рамой, снизу которой, там, где тяжесть ложилась им на плечи, были подложены кожаные подушки, набитые пером, ватой или чем‑либо подобным, упругим и мягким. И все сооружения и ступеньки и остальные их части были покрыты, как говорилось выше, ватой для более приятного вида, и все эти машины назывались облаками. А позади следовали конные и пешие люди и слуги, одетые по‑разному, в соответствии с изображавшейся историей, наподобие того, как и ныне они следуют за колесницей или чем‑нибудь другим, заменяющим названные облака. В нашей книге имеются подобного рода рисунки, отменно выполненные рукой Чекки и поистине хитроумные и полные хорошей выдумки. Им же изобретались для процессии разные святые, которые сами шли или которых несли либо мертвыми, либо по‑разному замученными. Одни казались пронзенными копьями или мечом, у других был кинжал в горле, а у иных еще что‑нибудь в том же роде в соответствии с изображаемым лицом. Об этом способе я подробнее говорить не буду, так как теперь хорошо известно, что делалось это сломанным мечом, копьем или кинжалом, оба конца которых закреплялись на железных кружках в точности друг против друга, а часть, якобы вонзившаяся в раненого, отпиливалась по мерке. Достаточно сказать, что в большинстве случаев это было изобретением Чекки. Точно так же и великаны, шествовавшие во время этих празднеств, устраивались следующим образом. Кое‑кто из имевших большую сноровку в ходьбе на ходулях или же, как их называют в других местах, на «лапах», заказывали их высотой в пять и шесть локтей от земли и, привязав их и приспособив как следует, влезали на них, надев огромные маски и всякое потешное тряпье или оружие, так, чтобы члены и голова у них были как у великанов, и, ловко шагая, они в самом деле казались настоящими великанами; при этом, однако, спереди кто‑нибудь шел с пикой, на которую этот самый великан опирался одной рукой, но таким образом, что казалось, будто пика эта была его оружием, – будь то дубинка, копье или же большое било, которым обычно у авторов романов вооружен был Морганте. И, подобно великанам, делались и великанши, что несомненно было и прекрасным, и чудесным зрелищем. А при них состояли маленькие духи, отличавшиеся от них тем, что, не имея ничего, кроме собственного обличья, они так ходили на этих ходулях высотой в пять и шесть локтей, что казались самыми настоящими духами, но и у них тоже кто‑нибудь шел спереди, помогая им пикой. Рассказывают, однако, что некоторые, даже ни на что вовсе не опираясь, отлично ходили на такой высоте. Всякий же, кому знакома мозговитость флорентинцев, ничуть этому не удивится, ибо, не говоря даже о Монтуги, флорентинце, который в хождении и танцах на канате превзошел всех своих предшественников, всякому, кто знавал некоего по имени Ру видимо, умершего лет десять тому назад, известно, что залезть на любую высоту по канату или веревке, спрыгнуть с флорентийских стен на землю и шагать на ходулях, гораздо более высоких, чем описанные выше, было для него все равно, что для другого ходить по ровному месту. Потому и не удивительно, что тогдашние люди, занимавшиеся подобными вещами ради денег или по другой причине, помимо вышеописанного проделывали и не такое.

Не буду говорить, ибо не стоит того, и о неких восковых свечах, которые расписывались всякими фантазиями, но так грубо, что простонародных маляров называли «свечными», а плохие картины – «восковыми чучелами». Скажу только, что во времена Чекки они уже почти не применялись и вместо них устраивались колесницы, похожие на триумфальные, какие в ходу и поныне. Первой из них была Монетная колесница, которая была доведена до совершенства, как это ныне ежегодно можно видеть в Иванов день, когда ее выпускают мастера и начальники Монетного двора, сверху увенчав ее фигурой св. Иоанна и окружив ее снизу многими другими святыми и ангелами, изображаемыми живыми людьми. Недавно было постановлено, что такую колесницу должен изготовить каждый околоток, ставивший восковую свечу, и таких колесниц было сделано не меньше десяти для торжественного прославления названного праздника; однако больше их не строят из‑за несчастных случаев, вскоре после этого приключившихся. Первая же, принадлежавшая Монетному двору, была выстроена под руководством Чекки мастерами Доменико, Марко и Джулиано дель Tacco, которые были тогда во Флоренции из первых мастеров‑деревообделочников, работавших в области резьбы и инкрустации. В этой колеснице особого одобрения помимо прочих вещей заслуживали нижние колеса, которые были устроены на шарнирах так, чтобы при поворотах на углах можно было поворачивать все сооружение и чтобы оно наклонялось как можно меньше, в особенности ради безопасности тех, кто на нем был привязан.

Он же выстроил для чистки и подправки мозаики абсиды церкви Сан Джованни леса, которые по желанию поворачивались, поднимались, опускались и придвигались с такой легкостью, что управлять ими можно было вдвоем, благодаря чему Чекка приобрел величайшую известность.

Когда флорентинцы обложили своими войсками Пьянкальдоли, благодаря его же выдумке солдаты вошли туда через подкоп без единого удара мечом. После чего, следуя дальше с тем же войском к некоторым другим крепостям, он собирался измерить какую‑то высоту в опасном месте, но был убит по воле злой судьбы, а именно: когда он высунул из‑за стены голову, чтобы опустить отвес, некий священник из числа неприятелей, боявшихся изобретений Чекки, больше чем целого войска, выстрелил в него из станкового арбалета и снарядом угодил ему в голову так, что бедняга тут же и умер. Гибель и утрата Чекки сильно огорчили и все войско и всех его сограждан, но, поскольку этому ничем уже нельзя было помочь, он в своем гробу был отправлен во Флоренцию, где сестры его похоронили в церкви Сан Пьеро Скераджо, а под его мраморным изображением была помещена нижеследующая эпитафия: Fabrum magister Cicca, natus oppмdis vel obsidendis vel tuendis. hic jacet. Vixit ann. XXXXI mens. IV, dies XIV. Obiit pro patria telo ictus. Piae sorores monumentum fecerunt MCCCCLXXXVIII. (Здесь покоится начальник мастеров Чекка. который был рожден для осады и для защиты крепостей. Жил он 41 год. 4 месяца. 14 дней и пал за отечество, копьем пронзенный. Памятник ему воздвигли благочестивые сестры в 1488 году).