«Полторы комнаты Бродского»

Эпизод сценария театрализованного представления,

посвященного творчеству И.А. Бродского

Время больше пространства. Пространство – вещь. Время же, в сущности, мысль о вещи. Жизнь – форма времени…

И.А. Бродский

Каждый, наверно, хоть раз задумывался, что его жизнь, словно два мира, которые иногда оказываются добрыми соседями или несовместимыми противоположностями, а могут и вовсе не соприкасаться друг с другом. Один из этих миров реальная жизнь: события, люди… Другой мир – это наше восприятие этой реальности, наше время, пространство, и ощущение жизни. И.А. Бродский, на мой взгляд, гений русской и мировой литературы, но главное, он человек, который ощущал и чувствовал происходящее в его жизни и вокруг нее необычайно тонко и остро. Я хочу показать, что богатство внутреннего, персонального мира, не только компенсирует недостатки и несправедливость реального, общего, но и является основой личности.

Вся жизнь Бродского – бесконечный конфликт действительности и мира поэта. Реальность кажется беспощадной: обвинение в тунеядстве, суды, психиатрическая больница, ссылка, предательства друзей, а в итоге вынужденное расставание с любимым городом и страной. Но читая стихи Бродского, его воспоминания, понимаешь, что он всегда смотрел глубже, не погрязал в проблемах, которые, казалось, стали обыденностью.

Я хочу донести то, о чем говорил этот поэт своими стихами и своей жизнью - жить надо свободно, поднимаясь выше политических строев, ограничений, клеток и стен.

Отдельно хочется сказать про Марину Басманову. Говорят, что количество стихов Бродского, посвященных одному человеку, а именно ей, не имеет аналогов в мировой поэзии. Марина Павловна Басманова - ленинградская любовь Иосифа Александровича, художница, одна из самых загадочных, странных и скрытных людей в окружении поэта. Вряд ли найдется сегодня персонаж из этого окружения, который был бы окутан столькими слухами, версиями, недомолвками и тайнами. Она принципиально не дает интервью, не встречается с журналистами, не отпирает дверей даже знакомым людям, не ведет телефонных разговоров с незнакомыми. Существует только одна фотография загадочной "М.Б.", едва позволяющая судить о том, как она выглядит на самом деле.

Мне кажется, что в этом есть некая несправедливость: искренние поклонники великого поэта по сей день почти ничего не знают о женщине, в значительной степени, формировавшей судьбу поэта и ставшей причиной множества прекрасных строк. Поэтому в сценарии мной использован образ женщины, которая всегда будет рядом с Бродским, но так и не появится как четкий персонаж - для этого будет использоваться теневой театр.

Комната - еще один образ, который я хочу использовать. «Полторы комнаты», знаменитое эссе, написанное уже в Америке, слова, которые для многих стали неотъемлемой частью поэта; мне кажется, что этот образ как нельзя лучше выражает миры Иосифа Бродского. Казалось бы, комната в коммуналке, где помимо семьи Бродских, жили еще 9 человек – это реальность. Но для Иосифа Александровича это пространство стало отдельным миром, со своими законами, историей, жителями, местом, о котором он вспоминает с невероятной теплотой, трепетом, в чем-то с иронией и сдержанностью, и вот она - личная реальность.

Сценарий состоит из трех эпизодов, пролога и финала.

В прологе задаются предлагаемые обстоятельства. Подвижная часть сцены поднимается, на ней вырастает комната. В прологе впервые появляется тень женщины – Марии Басмановой.

Первый эпизод - «Остановись мгновенье! Ты не столь прекрасно, сколько ты неповторимо». Это эпизод, который я хочу написать подробно. В нем показать время травли и преследований поэта.

Второй эпизод - «Сентиментальное путешествие на Родину». О том, что было с Бродским после эмиграции, о его желании и нежелании одновременно вернуться на родину. В этом эпизоде используются видеоматериалы из фильма Андрея Хржановского «Полторы комнаты, или Сентиментальное путешествие на Родину».

Третий эпизод – «М.Б.», полностью посвящен Марине Басмановой, загадочной и неуловимой. У И.А.Бродского стихотворения, посвященные его возлюбленной, мне кажутся особенными – это «Неважно», «Подражая Некрасову, или Любовная песнь Иванова», «Любовь». На них я и хочу построить эпизод.

В финале появляются реальные герои – организаторы творческого фестиваля «Полторы комнаты Бродского» в Санкт-Петербурге.

Важное выразительное средство сценария - музыка композиторов, которых любил сам Бродский: Моцарта, Баха, Вивальди, Бориса Тищенко – петербургского друга поэта.

На вращающемся участке сцены расположена конструкция - комната, стены которой сделаны из белой эластичной ткани, конструкция выполнена таким образом, что комната может менять свой размер - становиться больше или меньше. Полотна - стены будут использоваться как теневой театр, а также для видео и фотопроекций.

Вращающаяся сцена повернута так, что комната расположена к зрителю задней стеной, на ней видеопроекция кадров из фильма Андрея Хржановского «Полторы комнаты, или Сентиментальное путешествие на Родину»:

Голос на видео: Жил - был когда-то мальчик. И был город. Самый красивый город на свете. С огромной серой рекой, повисшей над своим глубоким дном, как огромное серое небо – над ней самой. Вдоль реки стояли великолепные дворцы. Мальчик скатывался на лед и проходил к середине реки. Все это время он думал о том, что делают рыбы под таким толстым льдом…

Видео меняется: звучит фонограмма Г. Свиридова «Время вперед!», под которую меняются кадры хроники, на них шествие людей с портретами Сталина, лица улыбающихся советских юношей и девушек, строящиеся города, кадры фильмов о рабочей молодежи, фрагменты программ «Новости дня» и «Время», в которых сообщается о трудовых успехах и подвигах народа.Видео заканчивается. Конструкция поворачивается, теперь перед зрителем предстает сама комната. Внутри появляется яркий свет, в центре стул, на котором сидит человек (актер в образе Бродского), вокруг него раскиданы листы бумаги.

Фонограмма песни «Идет рабочий класс» (музыка В. Баснера, слова М. Матусовского):

Еще повсюду на земле

Предутренний покой,

А мы шагаем, не спеша,

Дорогой заводской.

Мы начинаем этот путь

В один и тот же час.

Идут хозяева земли,

Идет Рабочий Класс!

Припев:

Руки рабочих,

Вы даёте движенье планете!

Руки рабочих,

Мы о вас эту песню поём!

Руки рабочих

Создают все богатства на свете,

Землю родную вдохновляя трудом!

В это время на стенах комнаты при помощи теневого театра возникают силуэты рабочих с молотами (фонограмма ударов молота), строящихся домов и подъемных кранов (пластическая композиция). Человек в комнате закуривает. За пределами стен на сцене появляется дым. Тени замирают, делают акцент в сторону Бродского, он не реагирует, после чего возвращаются к работе, фонограмма песни затихает, остаются лишь удары молотов, Иосиф Александрович берет с пола листы:

Бродский: Каждый пред Богом

наг.

Жалок,

наг

и убог.

В каждой музыке

Бах,

В каждом из нас

Бог.

Он взмахивает рукой, звук молотов постепенно превращается в мелодию В.А. Моцарта «Симфония №40 соль минор (К 550) - Часть 4», а тени растворяются, вместо них появляется визуализация с изображениями Петербурга, рисунков поэта и кадров из фильма Андрея Хржановского «Полторы комнаты, или Сентиментальное путешествие на Родину», на которых музыкальные инструменты летят по небу.

Бродский: Меня окружают молчаливые глаголы,

Похожие на чужие головы глаголы,

Голодные глаголы, голые глаголы,

Главные глаголы, глухие глаголы.

Глаголы без существительных, глаголы — просто.

Глаголы, которые живут в подвалах,

Говорят — в подвалах, рождаются — в подвалах

Под несколькими этажами

Всеобщего оптимизма.

Каждое утро они идут на работу,

Раствор мешают и камни таскают,

Но, возводя город, возводят не город,

А собственному одиночеству памятник воздвигают.

И уходя, как уходят в чужую память,

Мерно ступая от слова к слову,

Всеми своими тремя временами

Глаголы однажды восходят на Голгофу.

И небо над ними

Как птица над погостом,

И, словно стоя

Перед запертой дверью,

Некто стучит, забивая гвозди

В прошедшее,

В настоящее,

В будущее

Время.

Никто не придет и никто не снимет.

Стук молотка

Вечным ритмом станет.

Земли гипербола лежит под ними,

Как небо метафор плывет над ними!

Свет гаснет. На задней стене комнаты, при помощи теневого театра появляется фигура первого человека.

Первый человек: В 1963 году ленинградская госбезопасность и тесно сотрудничавший с ней обком комсомола обратили внимание на то, что их бывший фигурант по делу Уманского и Шахматова становится исключительно популярен среди интеллигентной молодежи города. 27 января 1963 года в газете «Смена» излагался доклад секретаря Ленинградской областной промышленной организации ВЛКСМ Кима Иванова. Комсомольский лидер, которому вскоре предстояло стать главой ленинградского КГБ, критиковал Союз писателей за недостаточное внимание к творческой молодежи.

Человек выходит из-за стены, идет в правый угол сцены, его высвечивает. В его руках газета, широким жестом он открывает ее с резким звуком (фонограмма), зритель видит название «Смена», читает.

Первый человек: Именно поэтому по городу бродят и часто выступают перед молодежью с упадническими и формалистическими произведениями разного рода «непризнанные» поэты типа Бродского. Союз писателей отгораживается от подобных молодых людей, мыслящих себя «отвергнутыми гениями», вместо того чтобы воспитывать их, давая отпор наносному, надуманному в творчестве этих в той или иной степени известных людей.

Прожектор гаснет. На теневом театре появляются три фигуры.

Вместе: 29 ноября 1963 года в газете «Вечерний Ленинград» появилась статья «Окололитературный трутень», подписанная…

Второй человек: Ларнером (фонограмма, звук газеты).

Третий человек: Медведевым (фонограмма, звук газеты).

Четвертый человек: Иониным (фонограмма, звук газеты).

Фигуры выходят из теневого театра, направляются в левый угол сцены, на них направлен свет. В руках газеты, которые они открывают синхронно, на первой странице написано «Вечерний Ленинград».

Второй человек: (фонограмма, звук газеты) Несколько лет назад в окололитературных кругах Ленинграда появился молодой человек, именовавший себя стихотворцем. Приятели звали его запросто – Осей. В иных местах его величали полным именем – Иосиф Бродский.

Вместе с его словами по одному из зрительного зала выходят пять человек, у каждого лицо закрыто газетой «Вечерний Ленинград», беспорядочно располагаются позади говорящих. Вместе расправляют газеты (фонограмма). От стен комнаты начинает идти дым. Внутри конструкции появляется свет, где, как и прежде, сидит человек с сигаретой в одной руке и листами бумаги в другой, он встает, комната начинает медленно уменьшаться. Остальная сцена в темноте. Он комкает бумагу и отбрасывает ее в сторону.

Бродский: Люби проездом родину, друзей.

На станциях батоны покупая,

О прожитом бездумно пожалей,

К вагонному окошку прилипая.

Голос Бродского стихает. Свет в комнате уходит и снова падает на людей, вышедших из теневого театра.

Второй человек: (говорит резко, с насмешкой; фонограмма: звук газеты. Выходят еще пятеро с газетами.) С чем же хотел прийти этот самоуверенный юнец в литературу? На его счету был десяток-другой стихотворений, переписанных в тоненькую тетрадку, и все эти стихотворения свидетельствовали о том, что мировоззрение их автора явно ущербно (вместе дважды расправляют газеты, фонограмма).

Свет снова меняется. Голос поэта становится громче.

Бродский: Все тот же вальс в провинции звучит,

Летит, летит в белесые колонны,

Весна друзей по-прежнему молчит,

Блондинкам улыбаясь благосклонно.

Луч света снова вне комнаты, второй человек перебивает.

Второй человек: (говорит с раздражением; фонограмма: звук газеты. Появляется следующая пятерка) Он подражал поэтам, проповедовавшим пессимизм и неверие в человека, его стихи представляют смесь из декадентщины, модернизма и самой обыкновенной тарабарщины. Жалко выглядели убогие подражательные попытки Бродского. Впрочем, что-либо самостоятельное сотворить он не мог: силенок не хватало. Не хватало знаний, культуры. Да и какие могут быть знания у недоучки, не окончившего даже среднюю школу? (вместе трижды расправляют газеты, фонограмма).

Свет возвращается в комнату, которая продолжает сжиматься, потолок уже почти касается головы человека внутри нее.

Бродский: Отходят поезда от городов,

Приходит моментальное забвенье,

Десятилетья искренних трудов,

Но вечного, увы, неоткровенья.

Свет меняется. С постепенным нарастанием звучит фонограмма музыки Бориса Тищенко «Двенадцать».

Третий человек: (фонограмма: звук газеты, снова выходят пятеро) Тарабарщина, кладбищенски - похоронная тематика – это только часть невинных развлечений Бродского.

Свет снова в комнате, человек сидит на стуле, потому что комната слишком мала. Фонограмма: звук газеты (четыре раза).

Поэт: Да что там жизнь! Под перестук колес

Взбредет на ум печальная догадка,

Что новый недоверчивый вопрос

Когда-нибудь их вызовет обратно.

Свет возвращается за пределы комнаты. Музыка становится громче.

Четвертый человек: (с ненавистью и презрением, появляются люди с газетами) Еще одно заявление: «Люблю я родину чужую». Как видите, этот пигмей, самоуверенно карабкающийся на Парнас, не так уж безобиден. Признавшись, что он «любит родину чужую», Бродский был предельно откровенен. Он и в самом деле не любит своей Отчизны и не скрывает этого. Больше того! Им долгое время вынашивались планы измены Родине (вместе расправляют газеты пять раз, фонограмма).

В комнате, которая скоро станет слишком мала для поэта, яркая вспышка. Теперь стены и человек внутри подсвечиваются фиолетовым светом, прожекторы снова падают на людей на сцене.

Бродский: Так, поезжай. Куда? Куда-нибудь,

Скажи себе: с несчастьями дружу я.

Гляди в окно и о себе забудь.

Жалей проездом родину чужую.

Закончив говорить, он резко встает, раскидывая руки в разные стороны, включается стробоскоп, в это же время подвижная часть сцены начинает вращаться, подниматься и опускаться. Звучит фонограмма В.А. Моцарта «Симфония №25». Комната становится то больше, то снова сжимается, она останавливается, поэт стоит в полный рост, комната приобрела первоначальный размер, но сама конструкция поднялась выше, стены снова белые, Стробоскоп выключается, Четыре человека сходятся на авансцене, бросают газеты себе под ноги, музыка резко прекращается, они одновременно со звуком наступают на бумагу несколько раз. На этот звук, словно на клич, люди с газетами расходятся на линии, они расправляют газеты раз за разом так, что получается четкий ритм (фонограмма), четверо на авансцене, повторяют его ударами ноги. На площадке с комнатой загорается красный свет, так что стены тоже меняют цвет, Звучит фонограмма И.С. Бах «Konzert fьr 2 Cembali». Человек в комнате садится на стул, берет с пола бумагу и перо, начинает писать. На стенах при помощи теневого театра появляются силуэты людей, выполняя пластическую композицию, окружают комнату, сквозь эластичную ткань, проступают контуры сначала ладоней, потом целых рук, после тел, они извиваются, тянутся к поэту, пытаются схватить его, вытолкнуть из комнаты, но он не поддается. Свет переходит на толпу внизу, самое яркое пятно на четверых в центре.

Четверо: (с призывом) Очевидно, надо перестать нянчиться с окололитературным тунеядцем. Такому, как Бродский, не место в Ленинграде. Не только Бродский, но и все, кто его окружает, идут по такому же, как и он, опасному пути. Пусть окололитературные бездельники вроде Иосифа Бродского получат самый резкий отпор. Пусть неповадно им будет мутить воду! (начинают отбивать ритм ногой, сопровождая его ударами скрученных газет)

На основной сцене остается только пятно света, человек в комнате встает, отбрасывает в сторону бумагу, силуэты во время его слов по одному исчезают, цвет стен постепенно меняется от красного к белому. Фонограмма ударов и шелеста газет стихает, но толпа внизу не перестает повторять движения беззвучно.

Бродский: Я не то что схожу с ума, но устал за лето.

За рубашкой в комод полезешь, и день потерян.

Поскорей бы, что ли, пришла зима и занесла все это --

города, человеков, но для начала - зелень.

Стану спать не раздевшись или читать с любого

места чужую книгу, покамест остатки года,

как собака, сбежавшая от слепого,

переходят в положенном месте асфальт.

Свобода -

это когда забываешь отчество у тирана,

а слюна во рту слаще халвы Шираза,

и, хотя твой мозг перекручен, как рог барана,

ничего не каплет из голубого глаза.

Толпа: (снова звучит фонограмма шелеста газет) Пусть окололитературные бездельники вроде Иосифа Бродского получат самый резкий отпор. Пусть неповадно им будет мутить воду!

Фонограмма меняется на музыку Г.Ф. Генделя «Концерт g-moll, Allegro». В это время весь свет резко уходит, на стенах комнаты, при помощи теневого театра появляются силуэты, они строят клетку из прутьев, которые по размеру меньше стен комнаты, комната становится меньше, но не намного, а после подвижная площадка резко опускается вниз, на уровень основной сцены. Внутри зажигается спичка, поэт подкуривает, он сидит прямо на полу. За пределы стен идет дым. Комната подсвечена по периметру белым. Бродский берет перо, водит им по стенам, поверх решеток, на них появляются проекции рисунков Иосифа Александровича.

Бродский: Гражданин второсортной эпохи, гордо

Признаю я товаром второго сорта

Свои лучшие мысли и дням грядущим

Я дарю их как опыт борьбы с удушьем.

Я сижу в темноте. И она не хуже

В комнате, чем темнота снаружи.

Свет остается только на дальней стене, подвижная конструкция медленно поднимается. Рисунки тускнеют и исчезают. Появляется силуэт худой высокой женщины. Она, едва касаясь, проводит рукой по ткани. Бродский замирает, вся комната подсвечивается снизу ярко-голубым. Очень тихо звучит фонограмма Г.Ф. Генделя «Концерт гроссо №12» Поэт впервые делает резкие движения, он пытается дотронуться до руки с другой стороны стены, но силуэт перемещается, еще одна попытка, на этот раз женщина отходит назад, ее тень становится нечеткой. Бродский сползает по стене на пол, спиной к силуэту.

Бродский: Я был только тем, чего

ты касалась ладонью,

над чем в глухую, воронью

ночь склоняла чело.

Я был лишь тем, что ты

там, снизу, различала:

смутный облик сначала,

много позже - черты.

Это ты, горяча,

ошую, одесную

раковину ушную

мне творила, шепча.

Это ты, теребя

штору, в сырую полость

рта вложила мне голос,

окликавший тебя.

Я был попросту слеп.

Ты, возникая, прячась,

даровала мне зрячесть.

Так оставляют след.

Образ снова приближается и становится четким, останавливается прямо за ним, словно кладет руки ему на плечи. Музыка меняется, звучит Д.Д.Шостакович - Симфония №7 "Ленинградская". За пределами комнаты появляется яркий свет. В центре основной сцены, прямо под комнатой трибуна, за которой человек в одежде судьи.

Судья: (газеты в их руках сменились на папки) Личное дело № 1276. Бродский, Иосиф Александрович. Родился 24 мая, 1940 года. Отец – Александр Иванович Бродский, фотокорреспондент флотской газеты, окончил войну в чине капитана 3-го ранга. Мать – бухгалтер (закрывают папки и снова открывают, фонограмма хлопка).

Судья ударяет о трибуну, Бродский встает, тень за ним отходит в сторону, не отрывая взгляда от нее, он выходит на край комнаты.

Судья: Чем вы занимаетесь?

Фонограмма: стук печатной машинки.

Бродский: Пишу стихи. Перевожу. Я полагаю...

Судья: Никаких “я полагаю”. Стойте, как следует! Не прислоняйтесь к стенам! Смотрите на суд! Отвечайте суду как следует! У вас есть постоянная работа?

Бродский: Я думал, что это постоянная работа.

Судья: Отвечайте точно!

Бродский: Я писал стихи. Я думал, что они будут напечатаны. Я полагаю...

Судья: Нас не интересует “я полагаю”. Отвечайте, почему вы не работали?

Бродский: Я работал. Я писал стихи.

На сцене затемнение, тишина. Луч света перемещается по зрительному залу, останавливается на человеке в первом ряду, тот встает. Звучит фонограмма В.А. Моцарта «Соната для фортепьяно № 11, Турецкое рондо». Каждый из говорящих в зале выступает очень эмоционально, активно жестикулируя.

Человек 1: Я лично Бродского не знаю. Я выступаю как гражданин и представитель общественности. Разум – оружие опасное для его владельца! Бродский не просто тунеядец, он воинствующий тунеядец. С людьми, подобными Бродскому, надо действовать беспощадно!

Свет переходит на другого человека из зала, музыка становится немного громче.

Человек 2: Бродский отрывает молодежь от труда, от мира и жизни. Он принадлежит компании, которая сатанинским хохотом встречала слово «Труд»! Он забыл главный принцип – кто не работает, тот не ест! Надо выселить его из города – героя!

Снова переход света. Встает третий человек.

Человек 3: Он хам, прощалыга, идейно – грязный человек. Почитатели Бродского брызжут слюной, ведь еще этот сказал… Пушкин сказал: «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан!»

Музыка заканчивается. Свет снова на сцене. Фонограмма: звук печатной машинки.

Судья: Ваш трудовой стаж?

Бродский: Примерно...

Тень женщины снова становится неясной и все дальше отходит в сторону. Комната начинает сужаться, возникает эффект сопротивления, потому что стены все равно возвращаются к прежнему размеру.

Судья: Нас не интересует “примерно”!

Бродский: Пять лет.

Судья: А вообще, какая ваша специальность?

Бродский: Поэт. Поэт-переводчик.

Судья: А кто это признал, что вы поэт? Кто причислил вас к поэтам?

Бродский: Никто (без вызова). А кто причислил меня к роду человеческому?

Судья: А вы учились этому?

Бродский: Чему?

Судья: Чтобы быть поэтом? Не пытались кончить Вуз, где готовят... где учат...

Бродский: Я не думал, что это дается образованием.

Судья: А чем же?

Бродский: Я думаю, это... (растерянно)... от Бога...

Судья: Суд удаляется на совещание.

На основной сцене гаснет свет. Звучит фонограмма композиции «Подражая Некрасову, или Любовная песнь Иванова» (читает Бродский).

Кажинный раз на этом самом месте

я вспоминаю о своей невесте.

Вхожу в шалман, заказываю двести.

Река бежит у ног моих, зараза.

Я говорю ей мысленно: бежи.

В глазу - слеза. Но вижу краем глаза

Литейный мост и силуэт баржи.

Моя невеста полюбила друга.

Я как узнал, то чуть их не убил.

Но Кодекс строг. И в чем моя заслуга,

что выдержал характер. Правда, пил.

Я пил как рыба. Если б с комбината

не выгнали, то сгнил бы на корню.

Когда я вижу будку автомата,

то я вхожу и иногда звоню.

Подходит друг, и мы базлаем с другом.

Он говорит мне: Как ты, Иванов?

А как я? Я молчу. И он с испугом

Зайди, кричит, взглянуть на пацанов.

Их мог бы сделать я ей. Но на деле

их сделал он. И точка, и тире.

И я кричу в ответ: На той неделе.

Но той недели нет в календаре.

На задней стене комнаты при помощи теневого театра из-за фигуры Бродского выходит его тень, приближается к женской. Их тени тянутся друг к другу, руки соприкасаются, движения постепенно переходят в танец. Сам Бродский - на сцене - в это время неподвижен, лишь смотрит. К концу композиции на теневом экране вспышка света, тень поэта исчезает, появляется силуэт другого мужчины. Он направляется к женщине, та смотрит в сторону Бродского, отворачивается, и два силуэта вместе растворяются. Комната резко уменьшается, будто обваливается, так что поэт помещается в ней только сидя. Свет резко возвращается на основную сцену.

Судья: Направить на судебно-психиатрическую экспертизу, перед которой поставить вопрос, страдает ли Бродский каким-нибудь психическим заболеванием и препятствует ли это заболевание направлению Бродского в отдаленные местности для принудительного труда. Есть у вас вопросы?

Бродский: У меня просьба — дать мне в камеру бумагу и перо.

Судья: Это вы просите у начальника милиции.

Бродский: Я просил, он отказал. Я прошу бумагу и перо.

Судья (смягчаясь): Хорошо, я передам.

Бродский: Спасибо.

Свет гаснет, только один луч направлен на Бродского. Он начинает раздвигать стены, которые поддаются, но с трудом. Звучит фонограмма песни группы «Встреча рыбы» на стихи Бродского «Не выходи из комнаты» (читает И.А. Бродский).

Не выходи из комнаты, не совершай ошибку.

Зачем тебе Солнце, если ты куришь Шипку

За дверью бессмысленно все, особенно - возглас счастья.

Только в уборную - и сразу же возвращайся.

О, не выходи из комнаты, не вызывай мотора.

Потому что пространство сделано из коридора

и кончается счетчиком. А если войдет живая

милка, пасть разевая, выгони не раздевая.

Не выходи из комнаты; считай, что тебя продуло.

Что интересней на свете стены и стула?

Зачем выходить оттуда, куда вернешься вечером

таким же, каким ты был, тем более - изувеченным?

О, не выходи из комнаты. Танцуй, поймав, боссанову

в пальто на голое тело, в туфлях на босу ногу.

В прихожей пахнет капустой и мазью лыжной.

Ты написал много букв; еще одна будет лишней.

Не выходи из комнаты. О, пускай только комната

догадывается, как ты выглядишь. И вообще инкогнито

эрго сум, как заметила форме в сердцах субстанция.

Не выходи из комнаты! На улице, чай, не Франция.

Не будь дураком! Будь тем, чем другие не были.

Не выходи из комнаты! То есть дай волю мебели,

слейся лицом с обоями. Запрись и забаррикадируйся

шкафом от хроноса, космоса, эроса, расы, вируса.

Подвижная сцена начинает вращаться, то опускаясь вниз, то снова поднимаясь. К концу композиции комната останавливается, стены резко растягиваются, решетки, сделанные при помощи теневого театра, спадают, не выдерживая напора растущих стен. Внутри конструкции яркая вспышка света, затем сразу темнота. Через несколько секунд появляется маленький огонек – это спичка в руках Бродского, которую поэт тушит еще через пару мгновений.