От Гражданской войны к «гражданскому миру»
Период новой экономической политики следует рассматривать как весьма сложное и противоречивое сочетание реформ и контрреформ в различных сферах жизни советского общества. Последнее обстоятельство, наряду с половинчатостью проводимых мероприятий по принципу «шаг вперед, два шага назад» и в сочетании с первоначальной задумкой нэпа, как ограниченной по времени и специфической по методам программы выхода из тотального кризиса 1920-1921 гг., во многом определили серьезный структурный кризис политической жизни, ставший неотъемлемой частью нэповской реальности. Нэповский либерализм не означал отказа от этатизма и государственного коллективизма, а лишь удлинял путь к нему. С другой стороны нэп возвратил общество к мозаичной социальной структуре, что не позволяет говорить об общественном сознании 1920-х годов как монолите. Это было обусловлено тем, что массовое сознание воспринимало нэп в основном через призму социальных аномалий. Усиливающиеся противоречия между партийно-государственным управлением и ожиданиями широких слоев населения подпитывали антинэповские настроения, на которые опиралась сталинская группа в конце 20-х годов, и «разрешились» тем, что нэп, языком Сталина, «послали к черту».
Логику нэпа и специфику политической культуры этого периода невозможно понять, не учитывая доминирующий фактор партийного руководства различными сферами жизни общества. Интерес сохранения и укрепления правящей элитой новой власти был определяющим на всем протяжении указанного периода, а преобразования заранее ограничивались идеологическими рамками «переходного периода к социализму», в дальнейшем еще более суженными сталинской идеей «строительства социализма в одной стране». Пересмотр краеугольной для большевиков концепции мировой революции начался не сразу. Лидеры большевиков в 1921-1923 гг. старались говорить лишь о некоторых новых акцентах в прежней концепции. Перелом наступил в 1923-1925 гг., решающим внешним фактором чего стало поражение революционных выступлений в Германии, а главным внутренним обстоятельством – обострение внутрипартийной борьбы. Суровая необходимость «строить социализм в отдельно взятой стране» стала серьезным ударом по мифологеме «революционного обновления мира». На фоне нэповского отступления от «революционных завоеваний» уже в середине 1920-х гг. революционная мифологема затрещала по швам, породив настроения реванша в партийной среде.Сталинуудалось реанимировать миф «революционного обновления», сплавив его с возрожденным старым, традиционным мифом о «добром царе». Легитимация властиСталинапредполагала ее отчуждение от масс, придание ей сакрального характера. Не случайно в то же время предпринимались попытки сделать Христа «первым коммунистом» и канонизировать большевистских вождей.
Острая внутрипартийная борьба не оставляла времени и возможности для подготовки и проведения глубоких стратегических перемен. Если в фокусе экономики на первый план выступают многочисленные кризисы двадцатых годов и непримиримое столкновение государственной и частной хозяйственной инициативы, то политический ракурс демонстрирует партийно-государственный корабль, раскачиваемый бурями внутрипартийных дискуссий, экипаж которого («ленинская гвардия») занят жесткой подковерной борьбой без правил за «наследство вождя».
В ходе дискуссии о профсоюзах зимой 1920-1921 г. контроль за прохождением материалов в печати пытались осуществлять не только ЦК партии и отдельные вожди, но и устойчивые группы партийных функционеров. В том, что ленинской группе удалось обуздать влиятельные группы функционеров, значительную роль сыграло установление фактического контроля за прессой. То, что обсуждение в печати последних статей Ленинаконтролировалось, демонстрируют факты регулярной передачи особых сводок Агитпропа с анализом результатов дискуссий и подборками газетных вырезок в ОГПУ. В 1923-1924 годах ожесточение полемики было связно не столько с письмомТроцкого«Новый курс», сколько с появившимися в «Правде» критическими резолюциями из районов. Именно обнародование мнения «низов» и взорвало ситуацию, стало катализатором дискуссии и изменило отношение к печати как к инструменту внутрипартийной борьбы. После публикации «Правдой» в июне 1924 года докладаСталинана курсах секретарей укомов при ЦК уже никого не возмущало ни содержание односторонней полемики, ни тональность, с которой печать обрушилась на «Уроки Октября»Троцкого. Решающее значение для закрепления данного статуса прессы имелXIVсъезд партии. В борьбе с «новой» оппозицией сталинская группа блестяще использовала прессу, прямо и опосредованно влияя на аппарат, давно усвоивший истину: «Читай аккуратно «Правду», будешь в курсе дела». Структуры ЦК установили жесткий контроль над всеми стадиями информационного обеспечения внутрипартийной борьбы.
В двадцатые годы в рабочей среде отмечались открытые выступления в поддержку оппозиционеров. Были случаи, когда вывешивали портреты Л.Д.ТроцкогоиГ.Е.Зиновьева(1883-1936) и завешивали портретыЛенина. Однако подобные акции были редки, и в них участвовало всего несколько десятков человек. Несмотря на все меры предосторожности, в рабочей среде знали о ленинском «Письме к съезду» и особенно хорошо об оценке личностиСталина. Но какой-то серьезной поддержки оппозиция в рабочей среде не получила. Рабочие, хотя в некоторых случаях и симпатизировали оппонентамСталина, но опять же все сводили к критике экономических трудностей, которые волновали людей больше, чем борьба за власть в верхних эшелонах. Современный российский историкС.А. Шинкарчукна материалах Северо-запада России наглядно продемонстрировал, что рабочим надоела бесконечная борьба за власть, и часть из них связывала именно с этим материальные трудности, наивно веря в связь единства партии с улучшением жизни.
Можно утверждать, что основная часть населения не понимала сути разногласий внутри партийного руководства. Отсюда и явно скептическое отношение по поводу перспектив построения социализма. Во многих случаях рабочие даже поддерживали борьбу с оппозицией, хотя скорее это был, скорее, заранее срежессированный спектакль. Можно считать, что в одобрении мероприятий власти проявлялось некое пассивное сопротивление режиму. Не было и всеобщего культа поклонения генсеку. Дело в том, «низы» демонстрировали безразличие к тому, «кто будет у власти, Пятаков или Сталин, лишь бы не делили Россию» и не очень мешали жить.
Установление монополии партийно-советской печатистало важнейшим фактором формирования политической культуры населения. Если официальная пресса фактически была огосударствлена и превращена в специфическое ведомство государственного аппарата, то практически вся печать политических партий и наиболее независимая «нэповская» пресса были разгромлены в 1922-1923 гг. В литературе отмечается, что в годы Гражданской войны легальную прессу имели анархисты, народнические группы и националистические организации. В конце 1920 года дажеН.И. Махно(1888-1934) официально разрешили издание газеты «Голос махновца». Однако, разраставшееся с 1920 года народное движение обусловило рост значения репрессий как в отношении повстанческой, так и легальной прессы («Максималист», «Знамя» и др.). Тем не менее, легальная пресса не просто устояла, но и стала расти. Образно говоря, Нэп породил свою «дочь Неп» - независимую печать. Причем помимо аполитичных журналов, существовали и издания с выраженным общественно-политическим оттенком («Новая Россия», «Право и жизнь» и др.). Однако с начала 1922 года репрессивная политика, направленная на обеспечение партийной монополии, была возобновлена. В первую очередь запретительная политика в 1926-1927 гг. затронула издания общественно-политического характера. Окончательная гибель альтернативной печати в 1929 году и закрытие частных издательств в 1934 году были тесно связаны с переходом к форсированному социалистическому строительству.
Складыванию комплекса негативных оценок нэпа способствовало и фактическое отсутствие в нем правовой составляющей. Тогда как культура правосознанияи атмосфера доверия являются стратегическими посылками любой реформы и одной из важнейших предпосылок ее эффективности. Сохранившаяся с эпохи военного коммунизма недемократическая избирательная система предусматривала открытые и многоступенчатые выборы, а также лишение избирательных прав самой экономически активной части общества двадцатых годов - так называемых нэпманов. В этой связи интенсивную кодификацию первой половины 1920-х годов можно рассматривать, как попытку восполнить пробелы в законе за счет революционного правосознания. Например, с введением нэпа начала проводиться достаточно либеральная политика в отношении проживания и передвижения населения. Зато сами граждане в атмосфере нагнетания всеобщей подозрительности последних лет нэпа все чаще обращались во властные структуры с предложениями усиления надзора ОГПУ, введения прописки для дачников и тому подобных мер, ограничивающих свободу передвижения.
Следует признать, что ликбез не поднял крестьянина на качественно новую ступень и не восполнил тех небывалых потерь в сфере культуры, которые понесла страна. Не лучше обстояло дело и с качеством рабочих кадров, которые в большей степени формировались за счет детей крестьян, принесших с собой на заводы и фабрики деревенские особенности психического склада и традиционной политической культуры. Реалии нэпа подпитывали негативное отношение к нему, как в высших эшелонах власти, так и в широких массах, которые с влиянием нэпа связывали возвращение к «старым порядкам».