6 курс / Компаниец ..19.09.2013 / Мор основы задан по рус экономист / Gilyarov-Platonov-Jizn.est.podvig

Народность и нигилизм

другую зависимость, столь же личную. И это, повторяем, необходимо должно продолжаться, пока не войдет, наконец, в общее сознание, что беда здесь не в форме, а в самом существе; что беда в неправильности самого понятия о свободе; что истинная свобода вовсе не есть личная свобода; что свобода есть беспрепятственная возможность согласия личности с теми разумно-нравственными законами, которые вложены в нее, с тем божественным семенем, которое всем нам одинаково дано для произращения; и что, наконец, в этом смысле истинная личная свобода есть именно личное порабощение, совершенное самоотречение личности, совершенное ее самоотвержение и самопокорение закону божественному.

“Уважай прежде самого себя, если хочешь, чтобы тебя уважали другие”, — говорит г-н Дубенский, верный своему началу личности. Из предшествующего читатели могут заметить, что мы вообще против всякого личного уважения, будет ли оно относиться к себе или к другим, и что, по нашему мнению, оно во всяком случае не может служить признаком полного развитая. Но заметим здесь всю софистичность этого свидетельства прописей, которое, вслед за другими, приводит г-н Дубенский в защиту начала личности. “Уважай прежде самого себя...” Но если я буду, прежде всего, уважать себя, как себя, как личность в строгом смысле слова, как этого именно Ивана Петровича или Степана Семеновича, — я не понимаю, почему ж меня будут уважать другие? Тут совершенно нет последовательности. Уж если может что-нибудь случиться с другими от моего самоуважения, так скорее то, что и другие будут уважать также самих себя, а не меня же. Если же я буду уважать в себе собственно не себя, а именно те разумнонравственные законы, которые в меня вложены, или даже те особенности народные и общественные, которым я служу частным выражением, то действительно меня могут в силу этого уважать другие. Но, в таком случае, изречение: “Уважай себя” будет скорее значить: “Уважай других прежде, чем себя”, то есть, мысль совершенно противоположную. Таким образом, делать из этого изречения вывод в пользу начала личности,

331

Н.П. ГИЛЯРОВ-ПЛАТОНОВ

значит пользоваться двусмысленностью основания для того, чтоб вывести ложное заключение.

“Мы обращаем внимание, — говорит г-н Дубенский, желая отстоять эгоистическое начало и, между тем, отнять у него эгоистическое значение: мы обращаем внимание на значение человеческой личности, требуем уважения к ней...” “Неужели это эгоизм? — спрашивает он. — “Смотря по тому, — ответим мы ему, — какого значения и какого уважения вы требуете. Если вы даете значение личности служебное, и если требуете уважениясобственнонекличности,акразумно-нравственным законам, то, разумеется, это не будет эгоизм. Но индивидуализм требует именно противоположного: иначе он перестает быть тем, чем он есть”.

“Мыговоримкаждомучеловеку...” —продолжаетг-нДу- бенский. Но что ж из того? Этим вы говорите только каждому человеку: “будь эгоистом”, а вовсе не прекращаете эгоизма.

“Мы говорим каждому человеку, — замечает далее г-н Дубенский, — развивай свои силы, совершенствуйся, потому что чем более будешь развит, тем будешь свободнее”.

Это совсем другое. Развитие и совершенствование действительно есть начало свободы и вовсе не ведет к эгоизму. Но дело в том, выходит ли то и другое из личного начала? Это-то

итребуется доказать. А между тем на самом-то деле истинное развитие и истинное совершенство, как мы выше уже сказали,

иестьименнонечтодругое,каксамоотречениеличностиипокорение ее высшим нравственным законам. Истинная свобода человека есть именно независимость его не только от чужой, но и от собственной личности, от собственного произвола.

“Уважай других, — продолжает речь свою г-н Дубенский, — отдавай справедливость каждому в своих сношениях с людьми; имей всегда в виду, что они так же свободные личности, как ты сам. Цени их достоинство и будь снисходителен к их недостаткам”.

Все это прекрасно. Но как все это может быть достигнуто единственно на личном основании? Где для меня личное побуждение отдавать другим справедливость в сношениях с

332

Народность и нигилизм

ними? Справедливость вовсе не личное начало. Я знаю, конечно, что другие суть так же свободные личности, как я сам. Ну что ж, пусть же каждый и промышляет о себе, так как он такая же свободная личность, как и я. Пусть каждый ищет сам себе справедливости и достает ее. Мое дело до меня; мне важен мой собственный интерес, а не чужой. Какое также для меня личное основание ценить чужие достоинства и быть снисходительным к чужим недостаткам? Умей каждый сам быть для меня нужным, и тогда я оценю его достоинство, чего оно будет для меня стоить. А если я вижу недостатки, какое для меня личное основание быть снисходительным? Не будет ли это “обязательное братство” какой-то “нравственный коммунизм”? И если я могу чужими недостатками воспользоваться, чтоб на счет их увеличить свои интересы, какое побуждение мне удержаться от того? Мне нет обязанности из-за других “жертвовать своими интересами”! Не я виноват, что NN слабее меня, РР буднее, RR недогадливее. Пусть они принимают свои меры, пусть развиваются, пусть богатеют, если хотят и находят случай. Они такие же свободные личности, как и я. Я в их дела не мешаюсь, и они не мешай мне и не стесняй меня.

Так действительно и рассуждает строго проведенный индивидуализм. Ему соответствует в быте даже целая форма общественного устройства; на нем и основано то знаменитое selfgovernement, к которому приближаются Северо-Американские Штаты, и будущее, окончательное развитие которого, и именно в этом государстве мы представляем не чем иным, как крайним, неминуемым выражением, которое должно найти себе в быте индивидуалистическое воззрение, зачатое в Европейской истории*. “Промышляй о себе, насколько хватит сил; эксплуатируй других, насколько они сами тебя допустят. Не пеняй, коли приходится плохо; не упускай, коли выходит случай”. Вот, в самом деле, строго говоря, вся программа этого общественного устройства, представляющегося некоторым

* Надеемся, читатели обратят внимание, что мы говорим не о самоуправ-

лении вообще, а именно о том самоуправлении, к полному осуществлению которого идет Северная Америка. Предмет этот, впрочем, заслуживает осо-

бого подробного рассмотрения.

333

Н.П. ГИЛЯРОВ-ПЛАТОНОВ

как верх доступной человеку свободы, и, не спорим, конечно, все-таки лучшего, чем многие и очень многие другие общественным формы.

Но автор не решается идти до этих выводов. С непоследовательностью, которая делает ему честь, он желал бы не допускать эксплуатации ближнего; он желал бы водворить справедливость, внушить снисходительность... Но как же это сделать при сохранении личного начала? Как достигнуть, не жертвуя личными интересами? При совершенно одинаковой заботливости и совершенно об одних и тех же интересах сильный всегда будет жить на счет слабого, богатый на счет бедного, сметливый на счет малосмысленного. Как же достичь снисхождения к слабому, бедному и малосмысленному, не стесняя выгод сильного, богатого и сметливого, которые вовсе в своих преимуществах не виноваты? И как сохранить право на личные выгоды одним, не заставляя других страдать от своих недостатков, в которых большей частью они ведь тоже сами не виноваты? Как же быть, в самом деле?.. Устроить разве так, чтобы предупредить самое появление этих горестных недостатков и чтоб устранить самое появление этих обидных преимуществ? Чтоб, предоставляя каждому право на исключительную заботу о собственных интересах, дать каждому и способы к достижению этих интересов?..

В самом деле это представляется единственным случаем ограничить каждого собственными интересами и сохранить общественную справедливость, — оставить личный интерес единственным всеобщим двигателем и предотвратить в то же время необходимо соединенные с ним личные насилия одних и личные страдания других...

Но это будет... коммунизм!

Коммунизм, и это действительно последнее слово индивидуализма, неминуемый выход строго-последовательного его развития...

Но коммунизм и индивидуализм враждебны между собой? Совершенно: и едва ли есть еще сфера, в которой бы противоположные мнения враждовали так ожесточенно, как

334

Народность и нигилизм

враждуют в настоящее время между собой эти две крайние социальные школы...

Но коммунизм несостоятелен? Несомненно, — и автор во многом совершенно верно отметил его немыслимость...

Что же это значит? Но то самое и значит, что индивидуализм столь же несостоятелен, как и противоположный ему коммунизм, и потому же самому, почему этот последний. Удары, которые так щедро и так метко сыплют индивидуалисты своим противникам, падают, по прямой линии, на их же собственную голову.

Сущность в том, что коммунизм, как и индивидуализм, оба равно построены на эгоистическом начале, и как тот, так

идругой, оба равно служат химерической мечте примирить исключительное самоугождение личности с идеей общественности: разница между ними только в способе применения основного начала. И в этом именно смысле оба они ложны, хотя и взаимно противоположны; оба взаимно между собой враждебны, и в то же время каждый ведет и указывает к другому. Словом, это два члена дилеммы, построенной на одном

итом же ложном основании. Опровергая один, вы непременно приходите к другому; но и этот окажется непременно столь же ложным, как и предшествующий, и поведет опять к нему же. Это, именно, и сбывается теперь с горячей борьбой между индивидуализмом и коммунизмом. Обе стороны правы, но обе стороны и виноваты; обе опровергают одна другую, и каждая, в своей последовательности, ведет, в то же время, к своей другой, как к своей истине. Обе стороны совершенно правы в своих нападениях одна на другую, и обе вполне несостоятельны, каждая в своей положительной части. И здесь-то собственно причина той ожесточенности, с какой ведут эту борьбу два социальных учения. Нельзя не видеть индивидуализму всей мечтательности коммунизма; нельзя не видеть и коммунизму всей дикости индивидуализма: но нельзя, в то же время, каждому и не чувствовать всей силы ударов, которые наносит ему противник. И вот каждый от чувствительных для него ударов спешит укрыться в самую дальнюю крайность своего воззре-

335

Н.П. ГИЛЯРОВ-ПЛАТОНОВ

ния; спасая последовательность, каждый тем думает спасти всю свою теорию, но каждый тем самым только в большей наготе обнаруживает ее несостоятельность. Индивидуалист, ввиду нападений коммунизма, спешит провести свое начало личной исключительности до самых последних пределов прямого вывода. И что ж? Кому бы, например, могло прийти в голову защищать хоть такую мысль, какова странная мысль о необязательности личных пожертвований в пользу общества, высказываемая г. Дубенским со слов его европейских учителей? Или, еще более, кому бы могло прийти в голову защищать мысль, уже не просто странную, а даже поражающую своей дикостью, какова мысль о недозволительности личного благодеяния, высказываемая тем же г. Дубенским и опять со слов тех же своих учителей? Мало того, что дозволит жестокосердое бесчувствие к бедам ближнего, но еще положит запрет на дела милосердия, осудит чувство сострадательной любви, как незаконное, как безнравственное! До чего не доводит система! А всего этого не было бы, если б, как мы сказали, корифеям политической экономии, со слов которых записывает г. Дубенский, не грозил страшный для них призрак коммунизма; если б не приходилось им чувствовать, что, в противном случае, им должно было бы согласиться с тяжеловесными уликами в собственнойнепоследовательности,ичерезтосамое,следовательно, подписать добровольно, с одной стороны, свой собственный смертный приговор, и с другой — признание системы, самой по себе все-таки не менее, очевидно, ложной. Полагаем также, что и коммунизм, со своей стороны, и вся прилегающая к нему школа, никогда не дошли бы до тех чудовищных размеров немыслимости, в какие они развились теперь, если б пред ними, в свою очередь, не стоял быт Европы со своим личным началом, очерченным в такой резкой односторонности! Борьба вынуждает обе стороны к крайностям, на которые они без этого никогда не решились бы, и которые каждый беспристрастно размышляющий несомненно отвергнет при первом рассмотрении. Одним словом сказать, достаточно, по нашему мнению, только сопоставить эти два учения со всеми их дово-

336

Народность и нигилизм

дами и противодоводами, и это простое сопоставление, само по себе, было бы уже решительным смертоубийством того и другого.

Гдежеисход,спросятнас,когдатаидругаяшколаложны? Исход в том, что следует отвергнуть самое начало, на котором они построены. Начало это, как мы сказали, у обеих — эгоистическое. Следовательно, должно поискать другого основания для социальной науки. Объясним это в двух словах.

Каждый желает наслаждаться. Но наслаждение никому не дается даром. При ограничении личных стремлений самыми незатейливыми потребностями, и притом в стране наиболее кипящей готовыми благами природы, все-таки нужно известное напряжение личной силы, чтобы достать себе эти блага и чтобы удовлетворить эти свои незатейливые потребности. Островитянин Тихого океана, в двух шагах от готово насыщающего хлебного дерева, все-таки должен дойти, или хоть, по крайней мере, поднять руку, чтобы достать нужный себе плод. Отсюда необходимость труда для собственного каждого счастья.

Совокупный труд несравненно производительнее отдельного: многие силы, дружно работающие вместе, произведут не только большее количество, чем каждая из них взятая порознь, что уже само собой очевидно, но и произведут гораздо больше, чем все эти силы, взятые вместе, но работающие отдельно. Отсюда — необходимость общественности для собственного блага каждого лица в отдельности.

Как воспользоваться несомненным благом общественности, к возможно полнейшему удовлетворению стремлений каждого к личному наслаждению? Вот общий вопрос, который задают себе обе ныне препирающиеся социальные школы и на который обе они отвечают совершенно одинаково, различаясь между собой только способом применения основного взгляда.

“Хлопочи каждый сам о себе, и не обращай внимания на других, коль скоро не видишь, что можно из них выжать соб- ственнуювыгоду, —говоритиндивидуалист, —ичемболееты будешь заботиться о себе, чем менее о других, тем лучше. Каж-

337

Н.П. ГИЛЯРОВ-ПЛАТОНОВ

дый будет делать то же самое, — и всеобщее довольство обеспечено. Исключительное стремление каждого к собственной выгоде увеличит общее напряжение сил. Увеличение общего напряжения сил повлечет к увеличению всеобщего изобилия; а всеобщим изобилием увеличивается и выпадающее, при всеобщем труде, на долю каждого личное наслаждение. Между тем самое стремление каждого получить именно как можно больше, а дать как можно меньше, или, говоря благородным языком, всеобщее соревнование умерит взаимные притязания и установит необходимое равновесие. В сумме произведений, добытых общим трудом, каждый получит себе долю личного наслаждения именно в той самой мере, в какой он заслуживает своей личной деятельностью”.

Словом, зависть с личным самоуправством признается началом общественной жизни, обеспечением всеобщей справедливости и источником общего счастья.

“Но всеобщее равновесие, при неравенстве сил, есть мечта, — возражает индивидуализму коммунист. — Сильный всегда будет давить слабого и заставит его работать в свою пользу. Добытое чужой работой, за исключением удовлетворения потребностей, составит для сильного, в свою очередь, новую силу; образует собственность, образует капитал, на который он снова, дешевле действительной стоимости, купит себе услуги слабого и бедного. В результате вашего порядка вещей, вашего неограниченного простора личности и уединения в кругу собственных интересов, будет всеобщее рабство, при исключительном господстве немногих счастливых избранников, и всеобщая отягчающая бедность при тунеядстве меньшинства. Нужно сделать так, — заключает коммунист, — чтобы все заботились о каждом, и никто не смел брать больше того, что ему дадут. Обеспечьте каждому совершенно равное участие в дарах природы, и вы тем обеспечите самую возможность труда. А обеспечением труда обеспечивается самая свобода личного действия. Между тем, уверенность каждого в неизменном получении справедливого вознаграждения и неизбежная для всех необходимость

338

Народность и нигилизм

достигать этого вознаграждения именно трудом уничтожит тунеядство и увеличит труд каждого в отдельности: а чрез то самое и увеличится идущая в раздел всем сумма предметов личного наслаждения”.

Итак, зависть с насильственным нивелированием всех посредством общества признается опять законом общественной жизни, началом справедливости и средством к достижения всеобщего счастья.

Но зависть, по самому существу своему, противна той дружности, которая составляет необходимое основание общества.Поэтомуставитьееначаломобщественнойжизни,значит вступать в прямое логическое противоречие. И в этом состоит коренная ошибка обеих систем.

В практическом применении своем зависть не иначе может разрешиться как в личное насилие. Будет ли то насилием в форме личного самоуправства, как допускает индивидуализм, или насилием со стороны всего общества, как требует коммунизм; явится ли оно неизбежным последствием общественного устройства, как это видим в индивидуализме, или будет первым актом, с которого начинается преобразование общества, как этого хочет коммунизм, — все равно. В том и другом случае оно неразрывно связано с признаваемым основным началом. И в этом состоит вторая, уже производная ошибка той и другой системы. Полагать, что на основании личного насилия, или при допущении его, возможно устроить общее всех личное довольство и счастье, значит вступать в такое же прямое логическое противоречие, как и думать, что во взаимновраждебных отношениях может скрываться основание общественной дружности.

А полагать, что в том или другом случае, при тех или других формах, основанных на той же вражде и на том же насилии, может быть хоть тень справедливости междучеловеческих отношений — просто смешно.

Та и другая школа очень хорошо видит производные ошибки своих противников и ловко выставляет на вид. Но ни та ни другая никак не умеют понять, что существо ошибки за-

339

Н.П. ГИЛЯРОВ-ПЛАТОНОВ

ключается в общем их коренном основании, а совсем не в том, как оно применяется; что различия большего тут нет, стоит ли насилие и несправедливость в самом начале, как исход, или отнесено в конец, как дальнее последствие; что в том и другом случае насилие остается все тем же насилием, и несправедливость все той же несправедливостью, и система, которая их освящает, все также негодной.

Если индивидуалист воображает, что личной разнузданностью можно достигнуть благодеяний общественности, он действительно ошибается, и коммунист прав, когда возражает ему, что при неравенстве сил, какое существует в современном обществе, неограниченный простор личности ведет к несправедливому господству немногих личностей над всеми. Но ошибка индивидуализма не в том, что в обществе существует неравенство сил, а в том, что при неравенстве сил дозволяется личности преследовать свои исключительные интересы.

Равным образом, если коммунист воображает, что удовлетворение личных нужд может быть достигнуто предустановленным общением собственности, то он заблуждается, и индивидуалист прав, когда замечает ему, что при условии предлагаемого им равенства прав всех и каждого общение собственности разграбит всех, а не успокоит никого. Но ошибка коммунизма не та, что он признает равенство прав всех и каждого на участие в благах природы, но та, что, осуществляя это равенство в форме всеобщего принуждения, он надеется достигнуть чрез то всеобщего удовлетворения.

“Всеобщее уравнение есть мечта”, — говорит индивидуалист, и говорит совершенно справедливо. Неравенство лежит в самой природе; особенности физического и нравственного устройства в людях будут всегда, и никакой нивелировкой вы их не истребите. “Следовательно, мечта, — заключает индивидуалист, — и всеобщее одинаковое всех удовлетворение равным для всех общественным обеспечением, и, следовательно, коммунизм несостоятелен”. — Но, следовательно, по тому же самому несостоятелен и индивидуализм: ибо при неравенстве необходимо должно быть насилие одних и стеснение других.

340