ЗАОЧНИКИ русский / ТЕКСТЫ 2007 / Яковкина Романтизм. Литература

9

б. РОМАНТИЗМ В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ 1810-1820 ГОДОВ

Романтизм как художественное направление возник в ряде европейских стран на рубеже XVIII и XIX веков. Важнейшими вехами, определившими его хронологичес­кие рамки, стали Великая Французская революция 1789-1794 годов и буржуазные революции 1848 года.

Романтизм представлял собой сложное идеологичес­кое и философское явление, отражавшее реакцию раз­личных социальных групп на буржуазные революции и буржуазное общество.

Антибуржуазный протест был свойственен и консер­вативным кругам, и прогрессивной интеллигенции. От­сюда те чувства разочарования и пессимизма, которые свойственны западноевропейскому романтизму. У одних писателей-романтиков (так называемых пассивных) про­тест против «денежного мешка» сопровождался призы­вом к возврату феодально-средневековых порядков; у прогрессивных романтиков неприятие буржуазной дей­ствительности порождало мечту о другом, справедливом, демократическом строе.

132

Русский романтизм, в отличие от европейского с его ярко выраженным антибуржуазным характером, сохра­нял большую связь с идеями Просвещения и воспринял часть из них — осуждение крепостного права, пропаганду и защиту просвещения, отстаивание народных интересов. Огромное воздействие на развитие русского романтизма оказали военные события 1812 года. Отечественная война вызвала не только рост гражданского и национального самосознания передовых слоев русского общества, но и признание особой роли народа в жизни национального государства. Тема народа стала очень значительной для русских литераторов-романтиков. Им казалось, что по­стигая дух народа, они приобщались к идеальным нача­лам жизни. Стремлением к народности отмечено творче­ство всех русских романтиков, хотя понимание «народной души» у них было различным.

Так, для Жуковского народность — это прежде всего гуманное отношение к крестьянству и вообще к бедным людям. Сущность ее он видел в поэзии народных обря­дов, лирических песен, народных примет и суеверий.

В творчестве романтиков-декабристов представление о народной душе связывалось с другими чертами. Для них народный характер — это характер героический, национально-самобытный. Он коренится в национальных традициях народа. Наиболее яркими выразителями на­родной души они считали таких деятелей, как князь Олег, Иван Сусанин, Ермак, Наливайко, Минин и По­жарский. Так, понятному народному идеалу посвящены поэмы Рылеева «Войнаровский», «Наливайко», его «Думы», повести А. Бестужева, южные поэмы Пушки­на, позднее — «Песнь про купца Калашникова» и поэмы кавказского цикла Лермонтова. В историческом прошлом русского народа поэтов-романтиков 20-х годов особенно привлекали кризисные моменты — периоды борьбы с татаро-монгольским игом, вольного Новгорода и Пско­ва — с самодержавной Москвой, борьбы с польско-швед­ской интервенцией и т. п.

Интерес к отечественной истории у поэтов-романти­ков порождался чувством высокого патриотизма. Рас­цветший в период Отечественной войны 1812 года рус­ский романтизм воспринял его как одну из своих идейных

133

основ. В художественном плане романтизм, подобно сен­тиментализму, уделял большое внимание изображению внутреннего мира человека. Но в отличие от писателей* сентименталистов, которые воспевали «тихую чувстви­тельность» как выражение «томно-горестного сердца», романтики предпочитали изображение необыкновенных приключений и бурных страстей. Вместе с тем безуслов­ной заслугой романтизма, прежде всего его прогрессив­ного направления, стало выявление действенного, воле­вого начала в человеке, стремления к высоким целям и идеалам, которые поднимали людей над повседневнос­тью. Такой характер носило, например, творчество анг­лийского поэта Дж. Байрона, влияние которого испыта­ли многие русские писатели начала XIX века.

Глубокий интерес к внутреннему миру человека вы­зывал у романтиков равнодушие к внешней красивости героев. В этом романтизм так же кардинально отличался от классицизма с его обязательной гармонией между внешностью и внутренним содержанием персонажей. Ро­мантики же, наоборот, стремились обнаружить контрас­тность внешнего облика и духовного мира героя. В каче­стве примера можно вспомнить Квазимодо («Собор Парижской богоматери» В. Гюго), урода с благородной, возвышенной душой.

Одним из важных достижений романтизма является создание лирического пейзажа. Он служит у романтиков своего рода декорацией, которая подчеркивает эмоцио­нальную напряженность действия. В описаниях приро­ды отмечалась ее «духовность», ее соотношение с судь­бой и участью человека. Ярким мастером лирического пейзажа являлся Александр Бестужев, уже в ранних повестях которого пейзаж выражает эмоциональный под­текст произведения. В повести «Ревельский турнир» он так изображал живописный вид Ревеля, соответствовав­ший настроению персонажей: «Это было в мае месяце; яркое солнце катилось к полудню в прозрачном эфире, и только вдали серебристой облачной бахромой касался воды полог небосклона. Светлые спицы колоколен ре-вельских горели по заливу, и серые бойницы Вышгоро-да, опершись на утес, казалось, росли в небо и, будто опрокинутые, вонзались в глубь зеркальных вод».13

134

Своеобразие тематики романтических произведений способствовало использованию специфического словар­ного выражения — обилию метафор, поэтических эпите­тов и символов. Так, романтическим символом свободы представало море, ветер; счастья — солнце, любви — огонь или розы; вообще розовый цвет символизировал любовные чувства, черный — печаль. Ночь олицетворя­ла зло, преступления, вражду. Символ вечноц изменчи­вости — волна морская, бесчувственности — камень; об­разы куклы или маскарада означали фальшь, лицемерие, двуличность.

В. А. Жуковский. Родоначальником русского роман­тизма принято считать В. А. Жуковского (1783-1852). Уже в первые годы XIX века он приобретает известность как поэт, воспевающий светлые чувствования — любовь, дружбу, мечтательные душевные порывы. Большое мес­то в его творчестве занимали лирические образы родной природы. Жуковский стал создателем в русской поэзии национального лирического пейзажа. В одном из ранних своих стихотворений элегии «Вечер» поэт так воспроиз­водил скромную картину родного края:

Все тихо: рощи спят; в окрестности покой,

Простершись на траве под ивой наклоненной,

Внимаю, как журчит, сливался с рекой,

Поток, кустами осененный.

Чуть слышно над ручьем колышется тростник.

Глас петела вдали уснувши будит селы.

В траве коростыля я слышу дикий крик...1*

Эта любовь к изображению русской жизни, нацио­нальных традиций и обрядов, легенд и сказаний выра­зится и в ряде последующих произведений Жуковского. В 1808 году им было создано поэтическое произведение, баллада «Людмила». Хотя сюжет ее был заимствован из сочинения немецкого поэта Бютера, тем не менее Жуков­ский переносит действие баллады в Россию, изображая русскую жизнь конца XVIII века. Фантастическому сю­жету баллады присущи все характерные для романтичес­ких произведений такого рода черты: возвращение про­павшего жениха, полночная поездка его с Людмилой, сопровождаемая вереницей таинственных видений, кото­рые «с поздним месяца восходом Легким светлым хорово­дом В цепь воздушную свились. Вот за ними понеслись,

135

Вот поют воздушны лики: Будто в листьях повилики Вьется легкий ветерок, Будто плещет ручеек». После «Людмилы» им были созданы баллады «Громобой» (1810), «Светлана» (1808-1812). Они были написаны поэтом на сюжеты, взятые из русской средневековой жизни, изоби­луют описаниями народного быта, обрядов, в частности святочных гаданий:

Раз в крещенский вечерок Девушки гадали; За ворота башмачок, Сняв с йоги, бросали; Снег пололи; под окном Слушали, кормили Счетным курицу зерном. Ярый воск топили, В чашу с чистою водой Клали перстень золотой, Серьги нзумрудяы, Расстилали белый плат И над чашей пели в лад Песенки подблюдны».1"

Поэт тонко и впечатляюще изображает взволнован­ное состояние девушки, томимой тревогой за судьбу любимого и страхом перед ночными чудесами:

Вот красавица одна К зеркалу садится. С тайной робостью она В зеркало глядится, Темно в зеркале, кругом Мертвое молчание. Свечка трепетным огнем Чуть лиет сиянье... Робость ей волнует грудь, Страшно ей назад взглянуть, Страх туманит очи. С треском пискнул огонек, Крикнул жалобно сверчок, Вестник полуночи."

Изображение чудесного и таинственного в балладах Жуковского, доставляющее, по выражению Белинского, «сладостно-страшное удовольствие», определило необы­чайный успех его произведений.

С началом Отечественной войны 1812 года Жуковс­кий становится ратником дворянского ополчения, с ко­торым находится под Можайском в день Бородина, а затем попадает в Тарутинский лагерь. Здесь он создает под впечатлением военных событий и общего патриоти-

136

ческого подъема свое лучшее гражданское стихотворе­ние «Поэт во стане русских воинов», позднее напечатан­ное журналами «Вестник Европы» и «Сын Отечества». «Певец во стане...», по существу, был страстным публи­цистическим произведением рождающегося гражданствен­ного романтизма, дальнейшее развитие которого про­изойдет в начале 20-х годов XIX века. Написанная после оставления Москвы русской армией, в то время, когда еще не был ощутим перелом в военных действиях, поэма была обращена к патриотическому чувству русских лю­дей, напоминала им о славных боевых традициях их предков, начиная с киевского князя Святослава, Дмит­рия Донского и кончая Суворовым. Значительное место в поэме было уделено изображению национального героя М. И. Кутузова и его сподвижников — генерала Ермоло­ва, Раевского, Коновницина и др. За ними следовали и командиры казацких и партизанских отрядов: «Вихрь-атаман» Платов, «пламенный боец» Денис Давыдов, бес­страшный Сеславин, который «где ни пролетит с крыла­тыми полками, Там брошен в прах и меч и щит. И устлан путь врагами». С большим чувством говорил поэт о люб­ви к родной земле:

...Страна, где мы впервые Вкусили сладость бытия, Поля, холмы родные. Родного веба милый свет. Знакомые потоки, Златые игры ювых лет И первых лет уроки. Что вашу прелесть заменит? О, Родина святая, Какое сердце не дрожит. Тебя благословляя?"

Вместе с тем, многое в ходе военных событий осталось непонятым автором, — например, национально-освободи­тельный характер великой борьбы русского народа. Не понят был Жуковским и стратегический замысел Кутузо­ва, хотя он прославлял в поэме опыт и твердость «героя под сединами». Несмотря на это, обращение поэта к высо­кому патриотизму соотечественников нашло горячий от­клик в их сердцах. С волнением и восторгом читали совре­менники «Певца во стане русских воинов». Поэма перепи­сывалась от руки и распространялась сотнями списков.

137

Популярность поэта обратила на него внимание выс­шего общества и самого царя. Он был приближен ко двору. Так началась длительная придворная служба Жу­ковского. Сначала он стал чтецом вдовствующей импе­ратрицы, затем учителем невесты великого князя Нико­лая Павловича (будущего императора Николая I), a позднее — учителем его сына. В годы нелегкой придвор­ной службы Жуковский не хлопотал о личной карьере, он стремился наряду со знаниями передать членам цар­ской семьи идеи гуманизма и просветительства. И хотя молодые друзья упрекали подчас поэта в том, что его талант начинает меркнуть в придворной атмосфере, они никогда не сомневались в его человеческой порядочности и душевных качествах. О степени доверия Жуковскому знавших его людей говорит тот факт, что декабристы (в частности Н. Муравьев) сообщили ему о существова­нии «Союза благоденствия» и звали присоединиться к ним. Жуковский отказался, но зная о заговоре, не выдал друзей, несмотря на свою близость ко двору.

В молодости Жуковский активно участвовал в лите­ратурной жизни. В начале XIX века он был членом «Дру­жеского литературного общества», куда входили Андрей Тургенев, Мерзляков, Воейков и др., затем секретарем «Арзамаса». Его природная общительность, остроумие, склонность к шутке ярко отразились и в протоколах этого общества и его письмах к «арзамасцам». Устраивал Жу­ковский и собственные «пятницы» и «субботы», на кото­рые собирались друзья, писатели и музыканты. Это время осветилось для него сердечной дружбой с Пушкиным, постоянным защитником которого он оставался до конца жизни поэта. Он добивался смягчения участи опального Пушкина, ходатайствовал за него перед Александром I и Николаем I. Много делал Жуковский и для других лите­раторов. Он добился освобождения от солдатчины Бара­тынского, выкупа из крепостной неволи Шевченко, воз­вращения из ссылки Герцена, защищал Н. И. Тургенева, И. В. Киреевского, помогал Н. В. Гоголю.

Взгляды поэта даже в молодости были далеки от радикализма, позднее он осудил восстание на Сенатской площади. Но в то же время пользовался любым случаем, чтобы облегчить участь ссыльных. Будучи противником

138

«тиранства», угнетения человека человеком, он смелым гражданским поступком доказал верность своим убежде­ниям, освободив своих крепостных. В архиве его хранят­ся письма никому не известных, бедных людей, просив­ших его о заступничестве, — среди них были сироты, вдовы, крепостные. Жуковский помогал и сохранил их письма.

В поздний период своего творчества Жуковский мно­го занимался переводами и создал ряд поэм и баллад сказочного и фантастического содержания («Ундина», «Сказка о царе Берендее», «Спящая царевна»).

Баллады занимали одно из центральных мест в твор­честве Жуковского, он обращался к этой форме поэти­ческого произведения в течение всей жизни. В литера­турных кругах он даже получил прозвище «балладника». Под его влиянием балладный жанр стал «расти вширь». Появился и ряд последователей — ими были П. А. Плет­нев, В. К. Кюхельбекер и даже молодой Пушкин. Крити­ка неоднозначно оценивала баллады Жуковского. Жур­налист Греч, не одобрявший распространение балладного жанра, писал: «Ах, любезный творец «Светланы», за сколько душ ты должен дать ответ? Сколько молодых людей соблазнил ты на душегубство?».18 Возможно, од­ной из причин подобного отношения были новизна и сложность этого жанра. Баллада, ставшая одним из из­любленных жанров поэтов-романтиков, оказалась наибо­лее удобной поэтической формой для воплощения тех нравственных и сословных сдвигов, которые произошли в начале XIX века, сложностей человеческой психики.

Баллады Жуковского исполнены глубокого философ­ского смысла, в них отразились и его личные пережива­ния, и раздумья и черты, присущие вообще романтизму.

Личная жизнь поэта не была безоблачной, с юных лет он почувствовал горечь социального неравенства, затем — несбывшиеся мечты о счастье с любимой девушкой, чув­ство к которой он сохранил на долгие годы. Меланхоли­ческие настроения, близкие самому Жуковскому, окра­шивают большинство его творений. Они усиливаются сознанием неверности житейских благ, предчувствием утрат. Решение общественных и индивидуальных про­блем поэт пытается найти этическим путем. Основная

139

тема его баллад — преступление и наказание. Жуковс­кий обличал низменные страсти человека — эгоизм, жадность, честолюбие. Он считал, что преступление со­вершается тогда, когда человек ие сумел обуздать эти страсти и забыл свой нравственный долг.

Так, Варвнк — герой одноименной баллады — захва­тил престол, погубив законного наследника, своего пле­мянника. Жадный епископ Гаттон («Божий суд над епис­копом») не дает хлеба голодающему народу. Наказаниями за преступления в балладах Жуковского являются или муки совести, или — в тех случаях, когда раскаяние не наступает, — судьей человеческих преступлений стано­вится природа. Природа в балладах Жуковского всегда справедлива, и она часто осуществляет возмездие: так, река Авон, в которой был утоплен маленький престоло­наследник, выходит из берегов, и в ее яростных волнах тонет преступный Варвик; жадного епископа Гаттона загрызли мыши, которые расплодились в его полных амбарах. Преступление должно быть наказано.

Жуковскому, как и другим русским романтикам, в высокой стенени было присуще стремление к нравствен­ному идеалу. Этим идеалом для него были человеколю­бие и независимость личности. Их он утверждал и своим творчеством, и своей жизнью.

«Эпоха Жуковского» в русском литературном роман­тизме заканчивается вместе с 20-ми годами XIX века, но значение его творчества непреходяще. Помимо поэтичес­кого наследия поэта, большой заслугой Жуковского яв­ляются его достижения в области русского стихосложе­ния. В этом отношении он может считаться одним из зачинателей новой, национальной школы русской лите­ратуры. Белинский справедливо заметил, что «без Жу­ковского мы не имели бы Пушкина».

§ в. ЛИТЕРАТУРНАЯ ЖИЗНЬ 1815-1825 ГОДОВ

Творчество основоположника русского романтизма В. А. Жуковского идейно претворило новую страницу в истории отечественной литературы, которая в значитель­ной степени определялась общественной обстановкой пос­левоенных лет.

140

Патриотический подъем, возникший во время воен­ных событий 1812 года, осознание особой роли народа в жизни государства, усиливающееся осуждение существу­ющих порядков и распространение свободолюбивых идей способствовали политизации общественной жизни и ли­тературы. Позднее И. И. Пущин назовет этот период «по­литической эпохой русской жизни».

Политическая направленность общественных интере­сов, проникая в литературную среду и сочетаясь с роман­тическими тенденциями, выражалась в вольнолюбивых мотивах творчества ряда поэтов и писателей 1815^1825 го­дов, в тематике журнальных публикаций, в образовании литературных обществ, в которых обсуждались все вол­нующие вопросы современности. Литературная жизнь сочетается с жизнью общественной, становится ее факто­ром. Особенно ярко это проявилось в деятельности таких литературных обществ, как «Арзамас», «Зеленая лам­па», «Вольное общество любителей российской словесно­сти». Первым из них был «Арзамас», возникший в 1815 году в ходе литературной дуэли между Шаховским, приверженцем «Беседы» Шишкова, и Жуковским. Мысль о создании дружественного литературного кружка заро­дилась еще раньше. В 1814 году Жуковский писал Воей­кову о желательности подобного объединения и среди предполагаемых участников называл Вяземского, Ба­тюшкова, Уварова, Дашкова и др. Поводом к оформле­нию кружка послужили написание и постановка Шахов­ским, ярым «беседчиком», комедии «Липецкие воды, или Урок кокеткам», в которой под видом поэта Фиалки-на был выведен Жуковский. На спектакле присутствовал поэт с друзьями, и когда Фиалкин заговорил стихами Жуковского, зрители стали обращать на него насмешли­вые взгляды. «Можно вообразить себе положение бедно­го Жуковского! — писал в своих воспоминаниях Ви-гель. — Можно представить удивление и гнев вокруг него сидящих друзей! Перчатка была брошена; еще ки­пящие молодостью Блудов и Дашков спешили поднять ее». Для отпора «беседчикам» было решено создать осо­бое литературное общество «безвестных любителей сло­весности». «Арзамас» пародировал в своей структуре организационные формы «Беседы» с царившей в ней

141

служебно-сословной и литературной иерархией. В «Ар­замас» вошли лица сугубо частные, имена их признава­лись несущественными и взамен давались прозвища: сам Жуковский, избранный секретарем общества, был наре­чен Светланой, А. Тургенев получил имя Эолова арфа, серьезный сдержанный Дашков был прозван Чу (предос­терегающее междометие), пылкий и темпераментный Блудов — Кассандрой, Вигель за характерный острый профиль получил прозвище Ивиков журавль и т. п.

Первое заседание общества состоялось в доме С. Ува­рова на Малой Морской, 21. В библиотеке хозяина за длинным столом собрались Жуковский, Вяземский, Блу­дов, Дашков, Вигель, А. Тургенев. В дружеской обста­новке, среди веселья и оживленных споров были подпи­саны предварительные правила «Арзамаса», в составлении которых деятельное участие принимал Жуковский. Поэт изобрел особый шутливый ритуал приема в общество. По примеру парижской Академии будущий член должен был произносить похвальную речь покойному предше­ственнику. Так как члены «Арзамаса» были признаны бессмертными, то в качестве «покойника» выбирался кто-либо из здравствующих «беседчиков». Затем был изобретен и довольно сложный последующий церемони­ал. Так, например, прием в члены «Арзамаса» Василия Львовича Пушкина сопровождался целым рядом испы­таний: «Пушкина ввели в одну из передних комнат, положили на диван и навалили на него шубы всех про­чих членов», это так называемое «шубное пренье» было первым испытанием». Второе испытание состояло в том, что лежа под ними, он должен был выслушать чтение целой французской трагедии какого-то безвестного авто­ра. «Потом с завязанными глазами водили его с лестни­цы на лестницу и привели в комнату с кабинетом. Каби­нет, в котором все члены были ярко освещены, а эта комната оставалась темной и отделялась от него оранже­вой, огненной занавеской. Здесь развязали ему глаза — и представилось ему посередине чучело огромное, безоб­разное, устроенное на вешалке для платья. Пушкину объяснили, что это чудовище означает дурной вкус, по­дали ему лук и стрелы и велели поразить чудовище. Василий Львович (надобно вспомнить его фигуру: тол-

142

стый с подзобком, задыхающийся и подагрик) натянул лук, пустил стрелу и упал, потому что за занавеской был скрыт мальчик, который в ту же минуту выстрелил в него из пистолета холостым зарядом и повалил чуче­ло».19 Правда, таким образом принимали только добро­душного В. Л. Пушкина.

Многое в этом литературном содружестве носило шутливо-игровой характер. В воспоминаниях графини А. Д. Блудовой общество характеризуется как «веселый кружок арзамасский». Вторил ей и Вигель в своих воспо­минаниях: «С каждым заседанием становился он весе­лее, за каждой шуткой следовали новые, на каждое острое слово отвечало другое».20 Но наряду с шутливо-пародийными заседаниями и веселыми ужинами, на ко­торых неизменно подавался жареный гусь из Арзамаса (этот город в то время ими славился), на собраниях общества читались и обсуждались новые произведения его членов. «Арзамас» стал, по словам Вяземского, шко­лой «литературного товарищества», центром передовой русской литературы. Расширяется его состав. Вслед за дядей был принят А. С. Пушкин, несколько позднее — М. Ф. Орлов, Н. И. Тургенев, Н. М. Муравьев, К. Н. Ба­тюшков. Под влиянием Вяземского усиливается дух борь­бы с косностью и рутинерством, как литературным, так и общественным. Цель общества была определена Пуш­киным как стремление «Глухого варварства начала Са­тирой грозной осмеять». Пародии, эпиграммы, насмеш­ливые послания стали способами обличения. Однако жизнь неумолимо вторгалась в литературные дискуссии «веселого кружка арзамасского». В дневнике Николая Тургенева появилась запись: «Третьего дня был у нас «Арзамас». Нечаянно мы отклонились от литературы и стали спорить о политике внутренней. Все согласны в необходимости уничтожить рабство».21 Далее от разгово< ров попытались перейти к делу. На одном из заседаний М. Ф. Орлов «с горечью заметил, — рассказывает Ви­гель в своих воспоминаниях, — что превосходные даро­вания наши остаются без всякого полезного употребле­ния. Дабы дать занятие уму каждого, предложил он завести журнал, коего статьи новостью и смелостью идей пробудили бы внимание читающей России». Кроме того,

143

он предполагал расширить круг деятельности общества и увеличить количество членов его, создав периферий­ные филиалы. Однако предложения Орлова встретили оппозицию умеренной части общества в лице Блудова, ♦ ...с этого времени, — повествует дальше Вигель, — заметен стал совершенный раскол: неистощимая весе­лость скоро прискучила тем, у кого голова была полна великих замыслов, тем же, кои шутя хотели занимать­ся литературой, странно показалось вдруг перейти от них к чисто политическим вопросам».22 В результате происшедшего раскола Арзамас «тихо заснул вечным сном».

Другим литературным обществом, возникшим в Пе­тербурге в 1819 году» была «Зеленая лампа». В основе общества, так же как в Арзамасе, находился дружеский литературный кружок, собиравшийся на квартире Ни­киты Всеволожского (угол канала Грибоедова, бывш. Екатерининского, и Театральной пл.). Общество насчи­тывало около двадцати членов: Н. В. Всеволожский, Я. Н. Толстой, Ф. Н. Глинка, С. П. Трубецкой, А. Д. Улы-бышев, А. А. Токарев, Н. И. Гнедич, В. В. Энгельгардт, А. С. Пушкин и др. Бывали А. А. Дельвиг, Л. С. Пуш­кин (брат поэта), П. П. Каверин. Время для дружеских встреч не было определено — сходились в разные дни, раз в 2-3 недели, всего состоялось двадцать две встречи. Собирались обычно поздно вечером, после окончания спектаклей. Каждый из членов общества носил перстень с опознавательным знаком — изображением лампы.

На заседаниях общества читались различные литера­турные произведения (всего было прочитано их около 100), вольнолюбивые стихи, обсуждались отчеты о ре-пертуарах петербургских театров и сочинения историчес­кого характера. Так, Я. Толстой составил «Список зна­менитых деятелей древнего периода русской истории». С. Трубецкой подготовил библиографию по русской исто­рии. Никита Всеволодович Всеволожский был не только хозяином дома, обеспечившим дружеские встречи шам­панским, но и одним из ведущих участников литературно-политических дискуссий. Он переводил с французского водевили, сочинял и собственные. Его театральные увле­чения сочетались с занятиями историей. На заседаниях

144

«Зеленой лампы» он читал написанные им жизнеописа­ния деятелей русской истории. Ф. Глинка писал о нем:

Он весел, любит жизнь простую, И страх, как всеми он любим! И под кафтаном золотым Он носит душу золотую.

Так же, как на заседаниях Арзамаса, беседы «Зеле­ной лампы» перемежались шутками, веселыми рассказа­ми. Заседания обычно завершались ужином, за которым, но воспоминаниям Я. Толстого, «начиналась свободная веселость; всякий болтал, что в голову приходило, остро­ты, каламбуры лились рекой».

Но общество не ограничилось дружескими встречами и чтением. Позднее, находясь в южной ссылке и тепло вспоминая о «Зеленой лампе», Пушкин писал: «Вот он, приют гостеприимный, Приют любви и вольных муз, Где с ними клятвою взаимной Скрепили вечный мы союз, Где дружбы знали мы блаженство, Где в колпаке за круглый стол Садилось милое равенство» ,м В последней строфе поэт упоминал об эмблеме общества — фригийс­ком колпаке — символе революционной Франции, что, безусловно, свидетельствовало о вольнолюбивых настро­ениях членов общества.

На заседаниях общества, как свидетельствуют мему­аристы, вместе с обсуждением литературных и театраль­ных новинок, веселыми шутками и дружескими ужина­ми, велись свободные разговоры на политические темы: «Открытым сердцем говоря насчет глупца, Вельможи злого, насчет Холопа записного, Насчет небесного царя, А иногда насчет земного».