52 См. С. Б. В с с р л п и с к и й, Феодальное землевладение в Северо-Восточ­ной Руси. М.—л.. Ичд-ш ан ссср, 1947. Стр. 387.

™ Л. С. Г я ц II с с к и Г], Нижегородский летописец. Нижний Новгород, 1880, стр. 15—16.

__ 22 __

работать на феодалов за ссуды и проценты. Таким образом, мон­голо-татарское иго, связанное с ним разорение и переселение масс крестьянства в конечном счете облегчали наступление феодалов на крестьянство.

Формы наступления феодалов на крестьянство были различ­ными: от привлечения обедневших крестьян на свою землю разны­ми льготами — освобождения от уплаты налогов, выполнения на­туральных и денежных повинностей в пользу княжеской власти, от подсудности княжеской администрации, сопряженной с ироизво-лолг и поборами княжеских людей (отсюда название многих посе­лений— «слободы», то есть «свободы»),— до открытого насильст­венного захвата крестьянских земель. Народные массы оказывали активное сопротивление наступлению феодалов на землю и свою свободу. Крестьяне отказывались от выполнения повинностей, ухо­дили от феодалов; было немало случаев покушений на жизнь и собственность феодалов. Сохранились сведения о том, как крестья­не сопротивлялись основанию новых монастырей на их землях. гнали монахоп, справедливо опасаясь обычного в таких случаях перехода окрестных земель в собственность вновь основанного мо­настыря.

Феодалы были остро заинтересованы в приобретении и закреп­лении за собой рабочей силы для обработки земли и эксплуатации промыслов — без крестьян земля не имела никакой практической ценности. Нуждаясь в рабочей силе, феодалы не только перемани­вали крестьян друг у друга разными льготами, но и насильно уво­зили их к себе. Мелким и средним землевладельцам, особенно дворянам, трудно было противостоять сильному боярину или мона­стырю, который мог и льготами привлечь крестьян, и силой захва­тить нх, и с которым не мог не считаться и сам князь. Хотя феода­лы соперничали между собой, господствующий класс в целом был заинтересован в установлении такого порядка, который обеспечил бы закрепление крестьян за феодалами. Но при феодальной раз­дробленности такой порядок не мог быть создан. Только объедине­ние страны под властью одного кпязя и усиление государственного аппарата могло обеспечить закрепление крестьян в масштабах всей страны. Обт^единенное Русское государство складывалось » XIV— XV вв. как государство господствующего класса феодалов, классо­вой целью которого было подавление сопротивления народных масс. Уже в 50-х гг. XV в. Троице-Сергиев монастырь добился от князей права ограничить время ухода крестьян одним сроком в году — Юрьевым днем осенним. С образованием единого государ­ства это правило стало по Судебнику 1497 г. общегосударственным законом. Л1 П. Покровский был прав, когда трактовал «Москов­ское государство XV в. как огромную ассоциацию феодальных вла­детелей— в силу особенно благоприятных условий поглотившую все остальные ассоциации»5*1.

Развитие феодального землевладения и хозяйства создало ко второй половине XV в. необходимые материальные и социальные

н Л1. Н. Покровский. Избранные произведения, кн. 1. Русская история с древнейших времен. Л1, «Мысль», ]%в, стр. 209—210-

предпосылки для такого усиления московской великокняжеской власти, которое позволило ей на протяжении конца XV— начала XVI в. объединить огромную территорию и ликвидировать крупные государственные образования — Новгородскую и Псковскую рес­публики. Тверское, Рязанское, Нижегородское, Ярославское и дру­гие княжества. Однако из-за относительной слабости городов и не­развитости товарного производства и обращения эта огромная тер­ритория оставалась слабо связанной экономически. Тс торговые связи, которые развивались между русскими землями в XIV— XV вв., имели, как правило, феодальный характер, не затрагивали основ производства и базировались преимущественно на естествен­но-географическом разделении труда. Торговля велась преимуще­ственно крупными феодалами (монастыри, князья, бояре), а также крестьянами; она базировалась на излишках продуктов натураль­ного хозяйства, в особенности — промыслов, и почти не была свя­зана с товарным производством. Образовавшиеся в результате тор­говли денежные накопления феодалы использовали для покупки земель, ростовщических операций, создания сокровищ; часть денег уходила в Орду. На производство такая торговля почти не влияла, она была лишь дополнением натурального хозяйства. Существо­вавшее в наиболее крупных городах купечество занималось глав­ным образом внешней, а не внутренней торговлей, как это вообще свойственно ранним стадиям развития торгового капитала в фео­дальную эпоху. В социальном отношении купечество было неустой­чиво и постоянно обнаруживало тенденцию к переходу в разряд землевладельцев и слиянию с боярством. Это явление, отмеченное М. П. Тихомировым для русского купечества XI—XIII вв.55, была характерно и для купечества северо-восточных городов при монго­ло-татарском иге, а в известней степени-—и для новгородского купечества, несмотря на его значительное развитие в социальном и экономическом отношениях.

Города в целом, как уже отмечалось, оказались в неблаго­приятных условиях после монголо-татарского вторжения и их роль в развитии социально-экономических процессов еще более умень­шилась. Это, конечно, не значит, что «городская Русь... была окон­чательно добита татарами», как писал М. II, Покровский56.

Во второй половине XIV в. вместе с общим хозяйственным подъемом страны наступил и новый подъем городов, особенно ска­завшийся в Московском княжестве57, а также в Новгороде и Пскове58. Потребность в обороне стимулировала развитие город­ских укреплений, рост обработки металлов, изготовления оружия. С конца XIV в. на Руси появилось уже огнестрельное оружие,ожи­вилась и усилилась торговля. Новгород был тесно связан с так на­зываемой «Низовской» землей — Северо-Восточной Русью; разви-

г?г' См. Л\. Н.Тихомиров. Ук. соч., стр. 158.

51 М. Н. Покровский. Русская история в самом сжатом очерке. См. \\. ! I. П и кров с к >[ и. Избранные произведения, кн. 3, стр. 'М.

" См. Л. М. Сахаров. Города Северо-Восточной Руси XIV—XV веков. 1Ьд-во МГУ. 1959,

м См. Б. А. Р ы 6 а к о в. Ук. соч.

- 24 —

вались торговые связи с городами балтийского побережья, генуэз­скими колониями в Северном Причерноморье, со странами Востока — по Волге, с городами великого княжества Литовского. В Москве и Новгороде существовали корпорации купцов («сукон-ьики», «сурожане» в Москве, «Иванское сто» п Новгороде), кото­рые вели внешнюю торговлю.

Городское население принимало активное участие в политиче­ских событиях. Об этом свидетельствуют частые и сильные классо­вые столкновения в Новгороде. И в Северо-Восточной Руси замет­на тенденция к восстановлению вечевых собраний, проявлявшаяся в периоды народных восстаний (например, в Москве в 1382 и J445 гг., в Твери в 1293 и 1327 гг.). Закономерности развития рус­ских феодальных городов в принципе не отличались, да и не могли отличаться от общих закономерностей развития городов в феодаль­ных странах, будь то на Западе или на Востоке. Однако условия развития на Руси были иные, нежели в некоторых странах За­падной Европы, где горожанам удавалось добиться освобождения от феодального гнета, установления особого городского правопо­рядка и принципа «городской воздух делает человека свободным». Ослабленные русские города не могли оказывать серьезного противодействия сильным феодалам, особенно великокняжеской власти, которая быстро укреплялась на протяжении XIV—XV вв. Если в странах Западной Европы королевская власть опиралась а своей объединительной политике на города, а затем «в благодар­ность за это поработила и ограбила своего союзника»5-', то в Рос­сии подобное порабощение и ограбление произошли из-за неблаго­приятного для городов соотношения сил на самых раышх этапах объединительного процесса. Монголо-татарское нашествие и иго, в свою очередь, весьма этому способствовали. Города были по-прежнему феодальными центрами, с большим удельным весом в них феодальных владений.

Уже во второй четверти XIV в. исчезают свидетельства о ка­ких-либо элементах вечевых порядков в Северо-Восточной Руси. Лишь в моменты обострения классовой борьбы кое-где вновь ожи­вало вече, причем в окраинных городах пережитки вечевых учреж­дений держались, кажется, дольше, нежели в центре. Северо-во­сточные города выступали .материальной опорой князей. Со второй половины XIV в. (но не раньше) заметна тенденция к поддержке московского князя как наиболее сильного со стороны горожан (присяга московскому князю в 1371 г. в момент конфликта с твер­ским князем, требование тверичен прекратить сопротивление в мо­мент осады Твери московским войском в 1375 г.). Хотя города были материальной и военной опорой княжеской власти, источни­ками денежных средств, хотя выступления горожан п критические моменты феодальных войн играли порой немалую роль в исходе событий, все же вряд ли может идти речь о союзе великокняже­ской власти с горожанами, так как союз предполагает участие не­зависимых, самостоятельных сил, а северо-восточные города на­ходились под полным контролем княжеской власти. Тем более, что

К. М я р к с и Ф. Э н гел ьс, Соч., т. 21,

__ 25 __

стр. 412.

города выступали опорой не только московского князя, но и других князей, его соперников60.

Лишь в отношениях между Москвой и Великим Новгородом можно проследить черты политического союза. Несмотря на то что по традиции московский князь обычно являлся и новгородским кня-лем, он не только не оказывал практически никакого воздействия на внутреннюю жизнь Новгорода, но даже не бывал там, выступая лишь в роли военного руководителя, как например в 1323 г. во вре­мя конфликта со шведами. В. Л. Янин убедительно показал, что, несмотря на господство феодальной аристократии, Новгородская республика в определенной степени отвечала интересам как купе­чества, так и самых широких масс населения —по крайней мере до установления бсярско-олигархического правления в начале

XV в. «Па новом этапе борьбы Новгорода с Москвой черный люд отказывает боярству в своей поддержке», в то время как «еще в XIV в. черному люду было что защищать в новгородских респуб­ликанских порядках»*1. Поэтому есть основания расценивать отно­шения между Новгородом и Москвой в XIV в. как отношения не только между феодальной верхушкой двух государств, но и как отношения московской великокняжеской власти и новгородских го­рожан в той степени, в какой их интересы могли быть отражены в политике новгородского правительства. М. II. Покровский верно заметил, что «в первую половину XIV в. не было более обычной политической комбинации, как союз Новгорода и Москвы против Твери»с>'2. Однако и Новгород не избежал общей участи русских городов — после присоединения к Москве этот союзник великокня­жеской власти был «порабощен и ограблен» ею.

*1 Вследствие своеобразных условий общественно-экономического развития образование Русского государства во главе с Москвой первоначально произошло на феодальной основе при отсутствии экономического единства, подобно тому как в Австро-Венгрии, Ис­пании и других странах Европы63. Возникшее государственное об­разование отличалось внутренней противоречивостью: вместе с крупным прогрессивным значением оно имело и некоторые кон­сервативные последствия. Наиболее важным из них был рост кре­постничества, ставшего основой феодальной монархии, организа­ции се вооруженных сил, государственного хозяйства. Сохранение экономического и политического могущества крупных феодалов, «живых следов прежней автономии», по словам В. И. Ленина, вы­нуждало великокняжескую власть лавировать, идти на уступки и компромиссы. Таким был, например, определившийся в начале

XVI в. компромисс с церковью, сохранившей огромные богатства и иммунитетные привилегии и приобретшей большое влияние на по-

00 См. Л. В. Череп и ни. К вопрос} о роли городов в процессе образова­ния Русского цен трал питанного государства. В кн.: «Городя феодальной Рос­сии». М„ Н-и-ви АН СССР. |%6, стр.'124.

fil В. Л. Я (1 if и. Новгородские посадники. Илд-во .МГУ, 1962. стр. 341.

'~'2 М. Н. Покровский. Избранные произведения, кн. I, стр. 211.

c;t Ф. Э II г с л ь с. Начало конца Австрии; К- М арке. Революционная Испания; Ф. Э п г с л ь с. Заметки о Германии. См К. М арке и Ф. Э и г с л ь о. Соч., т. 4, стр. -172—473; т. 10. стр. 431, -1.32; т. 18, стр. 572; ср. также В. И. Л е-31 и и. Ноли. собр. соч.. т. 1, стр. 153.

— 26 —

лнтическую и культурную жизнь России в средние века. Сохране­ние «живых следов прежней автономии», противоречие между по­литической централизацией и экономической раздробленностью было объективной основой тех жестоких политических кризисов, которые потрясали Русское государство на протяжении XVI и на­чала XVII столетии.

Сложный характер объединительного процесса, протекавшего в условиях монголо-татарского ига и борьбы с внешними врагами, отразился и о развитии русской культуры XI1J—XV вв.

Начало этого периода характеризуется тяжелым уроном во всех областях духовной и материальной культуры. Истребление и увод массы ремесленников подорвали самую основу материальной культуры — ремесло, которое в средние века покоилось на ручной технике и было сопряжено с многолетней выработкой соответству­ющих навыков профессионального мастерства. Исследователь древ­нерусского ремесла Б. А. Рыбаков установил, что «по целому ряду производств мы можем проследить падение или даже полное заб-пение сложной*.. техники, огрубение и опрощение ремесленной промышленности во второй половине ХШ п. После монгольско­го завоевания исчез ряд технических приемов, знакомых Киевской Руси; в археологическом инвентаре исчезл^много предметов, обыч­ных для предшествующей эпохи»64. Исчезли шиферные пряслица и сердоликовые бусы, стеклянные браслеты и амфоры-корчаги; на­всегда утратилось искусство тончайшей перегородчатой эмал~пГ потопала поли.хромная строительная керамика, полтораста лет не было филиграни и тиснения металла.

Тяжело пострадало от нашествия''русское зодчество, достиг­шее столь изумительного совершенства и великолепия в домонголь­ское время. На полвека вообще прекратилось каменное строитель­ство из-за отсутствия .материальных средств и мастеров-строителей. Возобновленное в конце ХШ в. каменное зодчество утратило мно­гие прежние технико-строительные приемы. Московские мастера в XIV—XV вв. вернулись к кладке стен из одного тесаного камня, хотя уже в первой половине ХШ в. владимиро-суздальские зодчие умели сочетать камень и кирпич, плотный известняк и известняко­вый туф; исчезло замечательное искусство белокаменной резьбы, делавшее столь нарядными постройки XII—ХШ вв.; были утраче­ны многие приемы строительной техники и не раз разрушались недавно возведенные или только возводимые постройки (как это случилось, например, с новым Успенским собором в Москве в 1474 г.).

Б .ходе повторявшихся вторжений погибло огромное множест­во памятников письменности. Летопись указывает лишь на некото­рые случаи гибели книжных богатств, но по ним можно предста­вить, как тяжело пострадала русская письменность ог нашествий монголо-татар. В 1382 г., когда москвичи отбивали внезапное на­падение Тохтамыша, горожане и жители окрестных деревень снес-

и Б. Л. Р ы 6 а к о /!. Ук. соч., стр. 534.

__ 27 __

ли свои книги в каменные церкви для сохранения от огня, и этих книг было так много, что они заполнили внутренние помещения кремлевских храмов доверху. Все это богатство погибло, когда Тохтамышу удалось путем вероломства ворваться в город65. Не случайно многие из сохранившихся памятников древнерусской литературы дошли до нас через Новгород, не подвергшийся монго­ло-татарскому разгрому. Находка в конце XVIII в. единственного списка «Слова о полку Игореве» наглядно свидетельствует, какие шедевры древнерусской литературы могли безвозвратно исчезнуть во время вторжений монголо-татар и насколько вследствие этого, вероятно, обеднены наши представления о древнерусской культуре домонгольского времени.

Ущерб, нанесенный литературе монголо-татарским вторже­нием, не ограничивался только уничтожением памятников письмен­ности: изменился и самый характер литературных произведений. Па время пришло в упадок летописание, который, по словам Д. С. Лихачева, сказался «прежде всего в полном прекращении ле­тописной работы в целом ряде городов, либо целиком стертых с лица земли, как Старая Рязань, либо опустошенных и культурно обескровленных, как Владимир, Чернигов, Киев». По и в тех цен* трах летописной работы, которые подверглись меньшему разоре­нию, «летописание все же сужается, бледнеет, становится немного­словным, лишается тех выдающихся политических идей и того ши­рокого общерусского гс^изонта, которыми обладали русские лето­писи в XI и XII вв.»66.

Упадок пережили после монголо-татарского нашествия и жи­вопись, и прикладное искусство. О какой бы области материальной или духовной культуры ни шла речь —факты самым категориче­ским образом опровергают порожденные далеко не научными со ображениями суждения насчет мнимого культурного «превосходст­ва» монголо-татарских завоевателей и тем более насчет «особой миссии» Чингис-хана и его преемников, создавших «Евразию». По­всюду в Азии и £вропе, куда приходили монголо-татарские завое­ватели, они приносили смерть, разрушения, гибель культуры. И от того, что завоеватели пользовались при своих разрушениях заимст­вованными в Китае и у арабов совершенными средствами боевой техники и приемами организации войска, их разрушительная роль на завоеванных землях отнюдь не превращалась в организацию ка­кой-то более высокой культуры. Монголо-татарское нашествие было страшным бедствием для русской культуры — это бесспорный исторический факт.

Оценивая тяжелые последствия монголо-татарского вторжения для русской культуры, А. С. Пушкин проницательно и точно ска­зал: «России определено было высокое предназначение... Не необо­зримые равнины поглотили монголов и остановили их нашествие на самом краю Европы; варвары не осмелились оставить у себя в тылу порабощенную Русь и возвратились на степи своего восто­ка. Образующееся просвещение было спасено растерзанной и из-

65 ТЛ, стр. 423.

BG Д. С Лихачев. Русские летописи и их культурно-историческое значе­ние. М.—Л., Изд-во АН СССР, 1947, стр. 280—281.

— 28 —

„цыхающей Россией...». В примечании к этим словам Пушкин за­метил: «но Европа в отношении к России всегда была столь же не­вежественна, как и неблагодарна». «Татары не походили на мав­ров. Они, завоевав Россию, не подарили ей ни алгебры, ни Аристо­теля»67.

Причинив огромный ущерб русской культуре, монголо-татар­ские завоеватели были не в силах ее уничтожить; «...каковы бы ни были разрушения культуры — ее вычеркнуть из исторической жиз­ни нельзя... никогда никакое разрушение не доведет до того, чтобы эта культура исчезла совершенно»,— писал В. II Ленин68. История русской культуры после монголо-татарского нашествия прекрасно подтверждает это ленинское положение.

Письменные и вещественные источники убедительно свидетель­ствуют, что велика была обрушившаяся на Русь катастрофа, но ве­лики были и силы русского народа, его жизнеспособность, его му­жество и настойчивость, с которыми нреодолевал он тяжелое ра­зорение. В XIII—XIV столетиях, когда уровень производительных сил, свойственный феодальной стране, был неизмеримо более низ­ким по сравнению с последующими временами, именно от физиче­ских усилий людей зависело восстановление хозяйства и всей ма­териальной культуры. К этому обязательно надо прибавить и рост крепостнической эксплуатации, распространение подневольного труда. В этих условиях, подвергаясь постоянной опасности вторже­ний, не раз прерываясь ими и начинаясь заново, шел трудный про­цесс восстановления и дальнейшего развития материальной и ду­ховной культуры Руси.

Важнейшим фактором развития культуры в XIII—XV вв. был развившийся в то время процесс формирования русской (велико­русской) народности, унаследовавшей культурные традиции древ­ней Руси. Именно в этот период стали складываться специфические особенности русской народности, нашедшие свое воплощение во всех областях материальной и духовной культуры69.

Можно считать установленным, что со второй пол-овины XIV в. начался новый подъем русской культуры, обусловленный успехами хозяйственного развития и крупной победой над завоевателями в исторической Куликовской битве.

Возрождавшаяся и развивавшаяся русская культура полно­стью сохранила свой национальный характер; монголо-татары ни­чем не обогатили ее, а их влияние практически было весьма не­значительным. Некоторое количество восточных слов, проникших в русский язык при посредстве монголо-татар («базар», «магазин*, «чердак», «алтын», «сундук», «зенит», «кафтан», «тюфяк» и т. п.), отдельные мотивы в прикладном искусстве, в одежде феодальных' верхов — этим в сущности и ограничилось монголо-татарское влия-1

07 Л. С. Пушкин. Поли. собр. соч. fo Р-тл томах], т. 5, стр. 177—178.

118 В. И. Л г и 11 и. Селимой экстренный съезд РКП (б) 6—8 марта 1918 г. Поли. собр. соч.. т. 3G, сгр. 46.

6В Мы не рассматриваем злеем историко-культурные процессы, совершав­шиеся в XIII—XV br. n Западной к Юго-Западной Руси, где шло формирова­ние украинской и белорусской народностей и их культур.

— 29 —

нис на русскую культуру70. Мнения отдельных ученых о том, что-с монголо-татарами пришли на Русь некоторые отрицательные обы­чаи, вроде затворничества женщин, а также произошла «порча нра­вов»,— давно уже были подвергнуты сомнению. Если с монголо-та-тарами и были связаны темные явления в обычаях и нравах, то это может свидетельствовать лишь об отрицательном влиянии мон-голо-татар на русскую культуру, а кроме того, не следует забывать, что на самой Руси, как и во всякой стране в средние пека, было немало темного и дикого с точки зрения современных понятий а нравах и обычаях и обусловлено это временем, эпохой.

А. С. Пушкин возражал против мнения, что «владычество та­тар оставило ржавчину на русском языке».'Он писал, что «чуждый язык распространяется не саблею и пожарами, но собственным оби­лием и превосходством. Какие же новые понятия, требовавшие но­вых слов, могло принести нам кочующее племя варваров, не имев­ших ни словесности, ни торговли, ни законодательства? Их нашест­вие не оставило никаких следов в языке образованных китайцев, и предки наши, в течение двух веков стоная под татарским игом, на языке родном молились русскому богу, проклиная грозных вла­стителей, и передавали друг другу свои сетования. Таковой же при­мер видели мы в новейшей Греции. ...Как бы то ни было, едва ли полсотни татарских слов перешло в русский язык... он один остал­ся неприкосновенной собственностью несчастного нашего отече­ства»71.

Ни в законодательстве, ни в общественной мысли, ни в лите­ратуре, ни в живописи, нельзя заметить ничего такого, что было бы заимствовано у монголо-татар. Вернейший показатель в этом от­ношении—оценка монголо-татарского вторжения и ига самим на­родом. Все, что нам известно об устном народном творчестве XIV— XV вв,, совершенно определенно и категорически свидетельствует о резко негативной оценке, данной народом монголо-татарскому вторжению и игу.

Конечно, прямое влияние на всю русскую культуру XIV— XV вв. оказали тяжелая борьба с внешним врагом и стремление к объединению страны для борьбы с внешней опасностью. В области материальной культуры наиболее интенсивно развивались именно, те стороны, которые были связаны с военными потребностями — строительство крепостей, производство оружия. Характерно, что ог­нестрельное оружие, бывшее на Западе «с самого начала направ­ленным против феодального дворянства оружием городов и возвы­шающейся монархии, которая опиралась на города»72, появилось на Руси всего на семь лет позднее первого его применения на За­паде, но в условиях, весьма далеких от того уровня общественно-экономического развития, при котором развернулась борьба го-

70 См. Б. Д. Г р с к о п, Л. Ю. Якубовский. Золотая Орда и ее паде­ние, стр. 258.

71 А. С. П у ш к и н. Ук. собр. соч , т. 5. стр. 17.

72 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 20, стр. 171. Ф. Энгельс говорит, о «пушках горожан», перед которыми не устояли «неприступные до тех пор ка­менные стены рыцарских замков», о «пулях бюргерских ружей», которые «про­бивали рыцарские ланцыри».

- 30 —

родских бюргеров против феодального дворянства. Высокого со­вершенства достигла .металлообработка, тесло связанная с военны­ми потребностями.

И в духовной культуре тема борьбы с внешними врагами, един­ства и величия русской земли красной нитью проходит не только через произведения письменности и живописи, но и через символи­ческие образы архитектуры. Идея неразрывной связи Руси XIV— XV вв. со славными временами Киевской Руси и Владимиро-Суз-дальской Руси, а также древности и силы Новгорода и Пскова воз­буждала патриотическое чувство, порождала уверенность, что рус­ская земля освободится от тяжкого иноземного ига и снова будет такой же великой и славной, какой была прежде.

Можно наметить несколько этапов историко-культурного про­цесса на Руси от второй половины ХШ до конца XV в., соответст­вующих этапам общеисторического развития.

Первый этап (от монголо-татарского вторжения приблизитель­но до середины XIV столетия) характеризуется заметным упадком: различных сфер материальной и духовной культуры; но вместе с тем уже в конце ХШ столетия наблюдаются первые признаки на­чинающегося возрождения. В Твери, Новгороде, потом в Москве возобновляется каменное зодчество, появляются новые центры ле­тописания (Москва, Тверь). Вообще география культурных цент­ров меняется — прежние очаги культуры; Владимир, Суздаль, Рос­тов— отходят на задний план. Это связано с изменением соотно­шения политических сил на Руси, а также с разгромом городов монголо-татарами. Внешние связи русской культуры в этот период оказываются почти полностью прерванными. Только Новгород и Псков сохраняют общение со странами Запада. Этим двум городам принадлежит особое место в истории русской культуры ХШ— XV вв. Уцелевшие от монголо-татарского погрома и установившие политический строй феодальной республики, они достигли в этот период расцвета экономики и культуры; здесь сохранялись и про­должались традиции древнерусской письменности, зодчества, жи­вописи; культура приобрела заметные демократические черты. Новгород и Псков были крупнейшими центрами европейской куль­туры своего времени; об этом убедительно свидетельствуют резуль­таты работ советских археологов в последние десятилетия и в чис­ле их открытие в 1951 г. знаменитых берестяных грамот.

Второй этап (примерно с середины XIV до середины XV сто­летия) — это хозяйственный подъем Руси, укрепление местных го­сударственных образований, подъем Москвы, Твери, Новгорода, Нижнего Новгорода, Рязани как крупных и сильных экономических и политических центров. Куликовская битва знаменует важный этап на пути освобождения страны от ига иноземных захватчиков и объединения ее под властью Москвы. В этот период происходит подъем русской культуры, причем ей свойственны как идея единст­ва русской земли, так и весьма существенные местные особенности. Столь крупные и непохожие друг на друга Андрей Рублев и Фео­фан Грек, возвеличивающее тверских князей «Слово похвальное инока Фомы», летописная повесть о князе Михаиле Ярославиче и противостоящее им московское летописание, настойчиво проводя-.

щее идею богоизбранности Москвы и прав потомков Калиты на по­литическое главенство в русских землях, расцвет своеобразного новгородского и псковского зодчества — все эти и многие другие явления русской культуры отчетливо свидетельствуют и о ее не­сомненном подъеме, и о сильных местных особенностях, а также о сознании единства русской земли и в историческом, и в современ­ном аспектах. И дело не только в том, что Киевскую Русь повсюду почитают своей предшественницей, но и в том, что по всей русской земле расходится знаменитая «Задонщина» и с ней целый цикл сказаний о Мамаевом побоище, проникнутых идеей единства всех русских людей в борьбе с ненавистным врагом.

В этот период начинает ломаться созданная монголо-татара-ми замкнутость русской культуры, устанавливаются связи с бол­гарской и сербской культурами. Подвергаясь южнославянскому влиянию, русская литература, однако, сохраняет в полной мере свой национальный характер и заметно обогащается за счет этого влияния и в художественном и отчасти в идейном отношении. В ли­тературе возникают и усиливаются элементы психологизма. Атмо­сфера подъема, наступившая после Куликовской победы, стимули­рует подъем культуры во всех отношениях; зарождаются антицер­ковные «еретические» течения, возникают и смелые зачатки рационалистического мышления. Новгород, Псков, Тверь, где рас­пространяются ереси, находятся в явном контакте с культурой За­пада. Русская общественная мысль в целом пытается — еще в рам­ках религиозного мировоззрения — осмыслить и связать прошлое и настоящее русской земли. Все это — характерные черты того своеобразного этапа в развитии русской культуры, который Д. С. Лихачев назвал «Предвозрождением»73.

Новый этап в историко-культурном процессе относится ко вто­рой половине XV в. и продолжается еще в начале XVI столетия. В это время происходит объединение русских земель со всеми его как прогрессивными, так и консервативными последствиями; уси­ливается взаимопроникновение местных культур. Псковские зодчие появляются в Москве, местное летописание пристально следит за событиями в Москве. Становясь государственным цетром страны, Москва превращается в центр формирующейся культуры рус­ской народности. Предшествующий этап расцвета культуры мест­ных центров обогатил культуру страны в целом и теперь она сли­вается в общем потоке, хотя местные черты сказываются еще долго. Это и не удивительно, если вспомнить, что и в области социально-экономических и политических отношений еще долго сохранялись «живые следы прежней автономии». Еще более расширяются и усиливаются связи со странами Запада, но на пути культурного общения с ними встает церковь с ее упорной борьбой против «ла­тинства», против всего нового и иноземного. Русское «Предвозрож-дсние» не сменилось «Возрождением», и это связано прежде всего с особенностями социально-экономической основы единого Русско­го государства, возникавшего и развивавшегося па базе феодализ-