Раздел 2. Культура России Нового времени

В результате его в России XV1H века вестернизация тради­ционной культуры парадоксально выступала как средство ее ориешпализации (относительно Европы и западных ценностей), а внешняя демократизация общественной жизни служила ук­реплению абсолютизма восточно-деспотического типа, исклю­чающего правовое регулирование политической и социокуль­турной реальности. Усвоение русским просвещенным дворян­ством ценностей, норм, принципов европейской культуры и цивилизации выступало, начиная с петровского времени, как средство идеологической мимикрии восточного деспотизма под личиной западного «просвещения».

В «Петровских реформах», осмысляемых с большой истори­ческой дистанции, одновременно угадываются и либеральные начинания Екатерины II и Александра I, и республиканские про­екты декабристов, и административная перестройка Николая I, и Великая крестьянская реформа 1861 г., и столыпинская ре­форма, и все фазы Русской революции... Не случайно многие мыслители Серебряного века (в том числе так называемые ве­ховцы, авторы знаменитого сборника статей «Вехи» 1909 г., и особенно Н. Бердяев) усматривали в петровских преобразова­ниях зародыш будущего большевизма. А.Н. Толстой в своем романе «Петр I» также развивал подобную идею, вызывая у своих читателей прозрачные ассоциации социалистического строитель­ства в годы первых пятилеток с титаническими усилиями Петра по преодолению векового варварства. Вольно или невольно об­раз вождя, возглавившего грандиозную индустриализацию Со­ветской России и чудовищную по жестокости коллективизацию, ассоциировался у читателей толстовского романа с Петром Ве­ликим, «варварскими средствами» искоренявшего варварство на Руси. И эта, может быть, с художественной точки зрения уязвимая ассоциация в политическом плане представляла Ста­лина как нового Петра, второго преобразователя России.

Можно сказать, что «Петровские реформы» представляли собой тот узел трудноразрешимых национальных проблем, ко­торый России предстояло в дальнейшем развязывать на протя­жении нескольких столетий, в том числе и за пределами XX века. Поэтому понимание смысла и цели, характера и результа­тов «Петровских реформ» было чрезвычайно важно для интер­претации и оценки всей истории русской культуры Нового и Новейшего времени — вплоть до конца XX века.

180

Лекция 11. Русское Просвещение

Лекция 11. Русское Просвещение

Преодолевая статичность и нормативность, характерные для средневековья, русская культура XVIII века начала про­никаться принципом историзма: история отныне восприни­малась в России не как предопределение, не как застывшая вечность или постоянно воспроизводимый эталон, не как идеал мироздания (что было характерно для древнерусской культу­ры), но как иллюстрация и урок современникам, как резуль­тат участия человека в ходе событий, итог сознательных дей­ствий и поступков людей, как поступательное движение мира от прошлого к будущему. История отныне предстает как па­мять, как искусственное «воскрешение» прошлого (с целями воспитания или назидания, ради осмысления, анализа извле­ченного опыта или отталкивания от прошлого), как «аппли­кация» на современность, как «урок» настоящему; вместе с тем рождается и ориентация русской культуры на будущее, ее апелляция к идеям и установкам развития, а не сохране­ния; динамики, а не желанной стабильности.

Отсюда развитие в XVIII веке профессионального научного интереса к изучению национальной истории — становление отечественной истории как науки. В России появляются исто­рики-профессионалы (В. Татищев, М. Ломоносов, Г.Ф. Миллер, М. Щербатов, И. Болтин, А.Л. Шлёцер и др.); возникает опыт художественного осмысления национальной истории в поэзии, прозе и драматургии {А. Сумароков, М. Херасков, Екатерина II, Я. Княжнин, Н. Карамзин и др.). Переживая свою современ­ность, начиная с Петровских преобразований, как совершаю­щуюся историю, как активизацию России на европейской ис­торической арене, новоявленные русские историки обращают особое внимание на истоки российской государственности, не­редко ассоциируя Киевскую Русь с античностью {русской ан­тичностью). Тем самым, вольно или невольно, национально-ис­торическое самосознание России проникалось европейскими критериями историзма.

Но самое главное — Россия начинает соотносить себя с други­ми странами, со всем европейским и мировым историческим раз­витием, стремясь определить свое место в истории. Российские политики и деятели культуры начинают остро и болезненно со­знавать свое отставание от Европы по тем или иным позициям;

181