Раздел 2. Культура России Нового времени

ивать чужое, а искажать результаты человеческого разума и его всемирного прогресса; не вписываться в систему мировых законов, но, напротив, способствовать отмене «общего закона человечества» по отношению к России и русским. Поэтому «идеи долга, справедливости, права, порядка», составляющие со­циальную и культурную «атмосферу Запада», «идейное насле­дие» Европы, отсутствуют «в повседневном обиходе» русских, не входят «необходимым элементом» в «социальный уклад» Рос­сии. Даже лучшие идеи оказываются включенными в отечествен­ную культуру и общественное сознание вне «связи и последова­тельности», вне логической преемственности с предшествующим и последующим. Русская культура, убежден Чаадаев, внеисто-рична, а в силу неспособности приобщиться к мировому исто­рическому опыту отторгнута от передовой части человечества, уже вступившей на путь «бесконечного развития». Принципу единства человеческого рода, выношенному Европой, общности человеческого мышления, «всемирной идее», «установлению со­вершенного строя на земле» Россия может, по Чаадаеву, проти­вопоставить только «национальный предрассудок».

За подобными высказываниями, внешне кажущимися крайне пессимистическими и даже страдающими мизантропией (в отношении к России, русской культуре, русскому национально­му характеру), стоит стремление выстроить типологию миро­вых культур и цивилизаций, выявить среди них место для Рос­сии и ее культуры, показать ее принципиальное своеобразие, сущностное отличие от других, неповторимость и даже исклю­чительность (пусть и негативного свойства). Последовательно культурологическая позиция русского мыслителя, испытывав­шего склонность к компаративистскому подходу к истории куль­тур и цивилизаций и сознательно заявлявшего о собственной культурной вненаходимости по отношению к России, позволи­ла ему выявить цивилизационную «вненаходимость» самой Рос­сии, объяснить ее «одиночество» в мире, хотя эта ее «исключи­тельность» и вызывала у Чаадаева реакцию отрицания, осужде­ния, недоумения.

В 40-е годы XIX века противоречивая концепция Чаадаева, сделавшего своим предметом соотношение России и Запада од­новременно в плане категорического избранничества и самоуни­чижения, комплекса национальной неполноценности, дезинтег­рировалась, расколовшись на две части — западничество и сла-

200

Лекция 12. Западничество и славянофильство

вянофилъство. Несмотря на выраженное сочувствие представи­телей одной концепции — западников — к Западу, а представи­телей другой — к Востоку (России); несмотря на пафос аполо­гии национальной самобытности и исключительности у славяно­филов и, напротив, пафос национального самоотречения и ут­верждения единого пути мировой культуры и цивилизации у западников, — в обеих концепциях культурного и цивилизаци-онного развития было много общего: и ощущение выделенное -ти, обособленности России и русской культуры среди других наций и культур, и попытки объяснить это теми или иными историческими закономерностями (через категории отсталости, прогресса, традиции, самобытности, народности, общего и осо­бенного в национальном развитии), и стремление тем или иным способом преодолеть существующий разрыв между Западом и Востоком. Прав АИ. Герцен, который писал в некрологе К. С. Аксакову, что западников и славянофилов объединяла «одна лю­бовь, но не одинокая» — чувство безграничной любви к русско­му народу, к русскому быту, к русскому складу ума. Противо­речивое единство западничества и славянофильства Герцен срав­нивал с мифологическим двуликим Янусом или двуглавым ор­лом, смотрящим в разные стороны, несмотря на то, что «сердце билось одно». Сам Герцен, вначале последовательный и убеж­денный западник, к концу жизни явно стал склоняться к пози­ции, очень близкой славянофилам (апология крестьянской об­щины, долженствующей стать основанием для «русского социа­лизма», критика западно-европейского филистерства, индивиду­ализма и эгоизма, противоположных русскому коллективизму и соборности и т.п.). Можно сказать, что и другие классики за­падничества (В. Белинский, К. Кавелин, М. Катков), в том числе и такие радикально настроенные, как Н. Добролюбов и Н. Чернышевский, проделали в динамике своих взглядов похо­жую эволюцию.

Многие классики славянофильства начинали как типичные западники (И. Киреевский, А. Хомяков, К. Аксаков, Ю. Сама­рин) и лишь постепенно сформулировали свою особую идей­ную платформу. Поздние славянофилы, вроде И. Аксакова, а также наследовавшие им почвенники (Ап. Григорьев, Н. Стра­хов, Ф. Достоевский, Н. Данилевский) стремились скорректиро­вать свою позицию таким образом, чтобы «снять» противопо­ложность славянофильства и западничества и включить некото-

201

г

Лекция 12. Западничество и славянофильство

а антизападничества

славянством

Особый путь России и русской культуры Агрессия Европы против России

Сопротивление русской культуры культурной интервенции Европы

Схема 24. Россия и Европа с точки зрения славянофилов

202

рые положения западников в славянофильскую доктрину и преодолеть концептуальную односторонность своих воззре­ний.

Русские западники, как и русские славянофилы, были идеалистами: одни идеализировали Запад, другие — Россию; те и другие предлагали заведомо утопические пути разрешения реальных проблем русской культуры и российской действитель­ности. Ю.М. Лотман замечал, что русский западник был очень мало похож на реального человека Запада своей эпохи и, как правило, очень плохо знал Запад: он конструировал «идеальный Запад» по контрасту с наблюдаемой им русской действительно­стью. Аналогичным образом обстояло дело с представлениями о России славянофилов, гораздо лучше знавших Запад (где они учились и подолгу жили), нежели собственную родину, кото­рую они идеализировали и поэтизировали, глядя на нее из сво­его «чудного далека» (как выразился В.Г. Белинский, характе­ризуя позицию Н.В. Гоголя, писавшего о России из Италии). Славянофилы апеллировали к «России» столь же идеальной, фантастической, вымышленной, как и «Запад» в мечтах запад­ников. Собственно, и «Запад» и «Восток» («Россия») были для русских мыслителей лишь условными знаками, символами «сво­его» и «чужого», зеркально отображающими полярные пред­ставления о реальности, весьма далекими от самой реальнос­ти, — ее концептами, теоретическими моделями.

Столкновение русского западника с реальным Западом, под­черкивал Ю.М. Лотман, как правило, сопровождалось столь же трагическим разочарованием, как и столкновение их противни­ков с реальной русской действительностью. Самая же полемика западников и славянофилов, принимавшая подчас очень резкие формы, во многом определялась взаимодополнительносгью этих направлений русской общественной мысли: идейные противники нуждались друг в друге как в материале своего самоутверждения и борьбы с оппонентами; они только и могли существовать «в паре» — как бинарная смысловая структура русской культуры XIX века, как типичный для русской культуры «взаимоупор», поддерживаемый резкостью полемики и доказательностью фило­софского спора, с одной стороны, и незавершимостью диалога, неразрешимостью идейного противоборства — с другой.

Славянофильство и западничество были в России националь­ной формой романтизма, своеобразие которого заключалось

203

«Азиатчина» и ее преодоление Россией

Тяготение русской культуры

х западно—европейской Европейское просвещение

Схема 25. Россия и Европа с точки зрения западников

204

Лекция 12. Западничество и славянофильство

именно в «парности» соответствующих устремлений и идеалов. Однако какие бы концепты ни избирались русскими романти­ками, какие бы развернутые теории национальной или всемир­ной культуры ни выстраивались ими, их идеалы были в равной мере оторваны от действительности. Если западничество было безоглядно устремлено в идеальное будущее России, приоб­щившейся к «мировой цивилизации» (в лице Европы), то славя­нофильство опрокидывало Россию и русскую культуру в столь же идеальное их прошлое, когда национальная самобытность еще не подвергалась столь разрушительным испытаниям и «чу­жеродным» культурным «прививкам». Современность же мало занимала и тех и других: для того, чтобы ее адекватно рефлек­сировать, нужно было быть куда более трезвым реалистом; между тем и славянофилы и западники (в том числе радикаль­ные западники) были по преимуществу мечтателями. Неосуще­ствимость как одного, так и другого идеала была очевидна уже современникам теоретиков обоих лагерей, если они не были предубеждены в пользу какой-либо из этих двух противобор­ствующих концепций национальной самоидентичности.

Сама «действительность», как ее понимали и как пропаган­дировали, с одной стороны, славянофилы, с другой — западни­ки, была теоретически сконструированной, заданной (в соот­ветствии с изначально облюбованным идеалом) и была весьма далека от реальной жизни. От личности требовались сверхуси­лия для воссоздания действительности в соответствии с высо­кими принципами и заявленными идеалами. По существу, «дей­ствительность», как ее моделировали западники и славянофи­лы, представляла собой также некий концепт реальности, тен­денциозный и абстрактный. Своеобразие русских романтиков того и другого крыла заключалось в том, что романтические ус­тремления в том и в другом случае сочетались с решением про­светительских задач (недаром так много теоретизировали о про­свещении — русском, европейском, народном и светском — и славянофилы и радикалы); и утопизм романтический соединял­ся с утопизмом просветительским, тем самым как бы «удваи­вая» идеализм и беспочвенность затяжного спора.

Впрочем, именно то, что участники спора о путях развития России и русской культуры апеллировали к одной и той же дей­ствительности в ее национальной специфике, которой все они были по-своему не удовлетворены, коренного преобразования

205

Уровень достижений мировой культуры

КУЛЬТУРА V ЕВРОПЫ

4'

Культура Востока

Культура отсталых народов

Различные стадии отставания культур от мирового уровня

Степень европейского влияния на другие культуры

Схема 26. Социокультурный прогресс в концепции западников

206

Схема 27. Социокультурный прогресс в концепции славянофилов

207