Магистрам-литведам / Said

ориентализм не принимают столь многие из мыслящих не западных людей, заключается в том, что они совершенно справедливо воспринимают современный дискурс ориен тализма как дискурс власти, чьи истоки — в эпохе колони альных завоеваний. Все это недавно стало темой интерес ного симпозиума «Колониализм и культура».* В этом дис курсе, основанном по большей части на допущении, что ислам монолитен и неизменен и, следовательно, его можно продвигать на «экспертный» рынок для удовлетворения внутренних политических интересов, ни мусульмане, ни арабы, ни кто либо из других дегуманизированных малых народов не видят себя человеческими существами, а своих исследователей — всего лишь учеными. Главным образом в дискурсе современного ориентализма (и в подобных ему дискурсах, созданных для коренных жителей Америки и африканцев), они видят хроническую тенденцию к отрица нию, подавлению и искажению культурного контекста со ответствующей системы мышления с целью поддержать видимость ее научной беспристрастности.

II

Несмотря на всю популярность взглядов Льюиса, все же не хотелось бы думать, что ничего другого за последние пят надцать лет не появилось. Действительно, после распада Советского Союза ученые и журналисты в США поспешили объявить ориентализированный ислам новой «империей зла». Как следствие, и электронные, и печатные СМИ были переполнены унизительными стереотипами, валящими в одну кучу ислам и терроризм, арабов и насилие, Восток и тиранию. Также в различных частях Среднего и Дальнего Востока происходил возврат к исконной религии и прими

* Dirks, Nicholas B., ed. Colonialism and Culture. Ann Arbor: The University of Michigan Press, 1992.

535

тивному национализму, один из наиболее позорных аспек тов которого — все еще действующая иранская фетва про тив Салмана Рушди. Но это далеко не полная картина, и в оставшейся части этого эссе мне хотелось бы поговорить о новых направлениях исследований, критики и интерпрета ции, которые, принимая основные положения моей книги, идут дальше (что, как мне представляется, обогащает наше понимание сложности исторического опыта). Конечно, ни одна из этих тенденций не была совсем уж неожиданной, однако ни одна из них до сих пор и не обрела статус полно правного научного направления или практики. Междуна родная ситуация остается поразительно неспокойной, идеологизированной, напряженной, изменчивой и даже убийственной. Несмотря на то, что Советский Союз распал ся и страны Восточной Европы обрели политическую неза висимость, схемы власти и господства по прежнему броса ются в глаза. Глобальный Юг — который когда то роман тично и даже эмоционально назвали Третьим миром — за путался в долгах, расколот на множество несвязанных еди ниц, погряз в проблемах бедности, болезней и отставания в развитии, которые последние десять пятнадцать лет только множатся. Ушли в небытие Движение неприсоединения5 и харизматические лидеры, возглавлявшие борьбу за незави симость и деколонизацию. Тревожные примеры этнических конфликтов и локальных войн, не ограничивающихся гло бальным Югом, как свидетельствует Босния, возникают снова и снова. В Центральной Америке, на Среднем Восто ке и в Азии также доминируют США, подпираемые обеспо коенной и все еще необъединенной Европой.

Объяснения современным событиям в мире, и попыт ки понять их, исходя из культуры и политики, возникают поразительно драматичным образом. Я уже упоминал фундаментализм. Его секулярным эквивалентом высту пают возврат к национализму и теории, подчеркивающие кардинальные различия — как я уверен, надуманно все объемлющие — культур и цивилизаций. Не так давно, к

536

примеру, профессор Самюэль Хантингтон из Гарвардско го университета выдвинул едва ли убедительное утвержде ние, что на смену биполярному миру времен холодной войны пришло то, что он назвал «столкновением цивили заций».6 Тезис этот основан на предпосылке, что Запад ная, конфуцианская и исламская цивилизации, наряду с несколькими другими, являются чем то вроде герметич ных отсеков, чьи обитатели заинтересованы главным об разом в отражении атак со стороны.*

Это утверждение совершенно нелепо, поскольку одним из великих достижений современной теории культуры яв ляется почти повсеместное признание того, что культуры гибридны и гетерогенны, и, как я показываю в «Культуре и империализме», культуры и цивилизации настолько взаимозависимы и взаимосвязаны, что любое обобщен ное или просто схематичное описание их индивидуально сти обречено на неудачу. Разве можно сегодня говорить о «западной цивилизации» иначе, как о некой идеологиче ской фикции, подразумевающей своего рода сепаратное превосходство горстки ценностей и идей, ни одна из ко торых не имеет смысла вне истории завоеваний, мигра ции, путешествий и смешения народов, придавшим за падным нациям их нынешнюю смешанную идентич ность? В особенности это касается Соединенных Штатов, которые сегодня могут быть описаны как гигантский па лимпсест различных рас и культур, объединенных про блематичной историей завоеваний, истребления, и, ко нечно же, общими культурными и политическими дости жениями. Одной из целей «Ориентализма» было показать, что любая попытка втиснуть культуры и народы в отдель ные дифференцированные типы или сущности приводит в результате не только к искажениям и фальсификации, но и разоблачает тот способ, которым знание сотруднича

* Huntington S. The Clash of Civilizations // Foreign Affairs. Sum mer 1993. Vol. 71, no 3. P. 22–49.

537

ет с властью, порождая такие абстракции как «Восток» и «Запад».

Нельзя сказать, чтобы Хантингтон и вместе с ним все теоретики и апологеты торжествующей западной традиции вроде Фрэнсиса Фукуямы полностью утратили влияние на общественное мнение. Они сохранили, как свидетельству ет симптоматичный случай с Полом Джонсоном, некогда левым интеллектуалом, а теперь — ретроградным социаль ным и политическим полемистом. В номере от 18 апреля 1993 года «New York Times Magazine», который трудно на звать маргинальным изданием, Джонсон опубликовал ста тью, озаглавленную «Колониализм возвращается — как раз вовремя». Основная идея этой статьи состоит в том, что «цивилизованные страны» должны взять на себя задачу ре колонизации стран Третьего мира, «где нарушены основ ные условия цивилизованной жизни», причем сделать это необходимо с помощью системы навязываемой опеки. Его модель — это явное возрождение колониальной модели XIX века: чтобы европейцы могли получать прибыль, им необходимо установить политический порядок.

Призыв Джонсона не остался незамеченным для выс ших американских чиновников, СМИ и, конечно же, для американского внешнеполитического курса, который по прежнему связан с интервенциями на Среднем Восто ке, в Латинской Америке, Восточной Европе и повсюду носит откровенно миссионерский характер, особенно в России и бывших советских республиках. Важно то, что в общественном сознании образовалась еще не изученная, но серьезная трещина между старыми идеями западной гегемонии (частью чего является система ориентализма), с одной стороны, и более современными идеями, родив шимися в подчиненных и обездоленных сообществах, а также в среде интеллектуалов, академических ученых и творцов — с другой. Сейчас уже бросается в глаза, что люди второго сорта,— которые прежде подвергались ко лонизации, порабощению и подавлению,— не желают

538

больше молчать и мириться с тем, что их никто не прини мает в расчет, кроме пожилых европейцев или американ цев. Произошла настолько серьезная революция в созна нии женщин, представителей различных меньшинств и маргиналов, что она затронула и господствующую тен денцию мышления по всему миру. И хотя, работая над «Ориентализмом» в 1970 х, я уже имел об этом некоторое представление, сейчас она настолько очевидна, что мимо нее не может пройти ни один серьезно занимающийся изучением культуры ученый.

Можно выделить два основных течения: постколониа лизм и постмодернизм. Использование приставки «пост» предполагает не столько переход, преодоление, сколько, как выразилась Элла Шохат в своей конструктивной статье по поводу постколониализма, «преемственность и разрыв; но акцент делается на новых способах и формах старых ко лониальных практик, а не на их преодолении».* И постко лониализм, и постмодернизм появились как связанные темы действий и исследований в течение 1980 х годов и, по видимому, во многих случаях работы, подобные «Ори ентализму», рассматривались как их предшественники. Здесь не место вступать в нескончаемый терминологиче ский спор касательно обоих слов, суть которого зачастую заключается в том, следует ли писать эти слова через де фис. Здесь важно говорить не об отдельных случаях чрез мерного до комичности употребления жаргонизмов, а обо значить события и действия, которые с позиции книги, вышедшей в 1978 году, важно отметить сейчас, в 1994 году.

Большинство заслуживающих внимания работ о новом политическом и экономическом порядке касаются того, что Гарри Магдофф в своей недавней статье назвал «глоба лизацией», системой, с помощью которой кучка финансо вой элиты распространяет свою власть на весь мир, что ве дет к повышению цен на товары и услуги, перераспределе

* Notes on the «Post Colonial» // Social Text. 1992. Vol. 31/32. P. 106.

539

нию благосостояния от низкодоходных секторов (обычно в незападном мире) к высокодоходным.* Наряду с этим, как четко показали Масао Миёши и Ариф Дирлик, уста новился новый международный порядок, в котором у го сударств больше нет границ, труд и доход принадлежат только глобальным менеджерам, а колониализм вновь по является на сцене в форме подчинение Юга Севером.** И Миёши, и Дирлик показывают, как интерес западных ученых в предметах типа мультикультурализма и постко лониализма на деле может быть культурным и интеллекту альным отступлением перед лицом новых реалий глобаль ной власти. «Нам необходимо,— говорит Миёши,— серь езное политическое и экономическое исследование, а не жесты педагогической целесообразности», представлен ные «либеральным самообманом», заключенным в таких новых областях, как культурология и мультикультурализм.

Но даже если мы принимаем такие обвинения всерьез (а мы должны это делать), в историческом опыте имеются серьезные основания для того, чтобы проявить интерес как к постмодернизму, так и к его существенно от него отлич ному дополнению — постколониализму. Прежде всего в первом присутствует гораздо больший евроцентристский уклон, а также теоретический и эстетический акцент на всем локальном и случайном, почти декоративная невесо мость истории, пастиш и помимо всего прочего — консу меризм. Самыми ранними исследователями постколониа лизма были такие выдающиеся мыслители, как Анвар Аб дель Малик, Самир Амин, К. Л. Р. Джеймс. Почти все их

* Magdoff. Globalisation — To What End? // Socialist Register 1992. New World Order? / Eds Ralph Milliband and Leo Panitch. N. Y.: Monthly Review Press, 1992. P. 1–32.

** Miyoshi. A Borderless World? From Colonialism to Transnationalism and the Decline of the Nation State // Critical Inquiry. Summer 1993. Vol.19, no 4. P. 726–751; Dirlik. The Postcolonial Aura: Third World Criticism in the Age of Global Capitalism // Critical Inquiry. Winter 1994. Vol. 20, no 2. P. 328–356.

540

работы основывались на изучении доминирования и кон троля, рассматриваемых либо с точки зрения полностью обретенной политической независимости, либо — неза вершенного либерационистского проекта. Хотя Жан Франсуа Лиотар в одном из самых известных программных заявлений постмодернизма подчеркивает исчезновение больших нарративов (метанарративов) эмансипации и просвещения,7 во многих работах первого поколения по стколониальных ученых и художников делается совершен но иной акцент: метанарративы все же остаются, даже если их осуществление и реализация в настоящее время вре менно приостановлена или отсрочена. Это важное разли чие, которое связано с актуальными экономическими и политическими императивами постколониализма и отно сительной обособленностью постмодернизма, сказывает ся на разности подходов и результатов, хотя все же между ними существует и некоторое пересечение (например, в методе «магического реализма»).

По видимому, неверно было бы утверждать, что в боль шинстве из лучших постколониалистских работ, которые в большом количестве появились с начала 1980 х, отсутство вал акцент на локальном, региональном и случайном. Он, конечно же, был. Однако, как мне кажется, более интерес на связь их основных принципов с универсальными про блемами, которые касаются эмансипации, пересмотра от ношения к истории и культуре, широко распространенно го использования повторяющихся (recurring) теоретических моделей и стилей. Их лейтмотивом была последовательная критика европоцентризма и патриарха та. В 1980 х годах в американских и европейских кампусах и студенты, и преподаватели усердно занимались расши рением так называемых основных учебных планов, чтобы включить туда работы женщин, неевропейских художни ков и мыслителей, в общем, «подчиненных». Это сопрово ждалось важными изменениями в подходе к страноведе нию, прежде всецело находившихся в руках классических

541

ориенталистов и аналогичных фигур в других областях. Антропология, политология, литература, социология и в первую очередь история испытали на себе влияние всесто роннего критического анализа источников, теоретических новаций и отказа от европоцентристской перспективы. Возможно, самый блестящий труд, связанный с подобной переоценкой ценностей, был проделан не в области иссле дований Среднего Востока, а в индологии с появлением Subaltern Studies?8 — группы замечательных ученых и ис следователей во главе с Ранаджитом Гухой (Guha). Их це лью была революция (ни больше, ни меньше) в историо графии, а ближайшей задачей — борьба с доминированием в индийской историографии националистической элиты и признание важной роли в истории городских бедняков и сельских масс. Думаю, было бы неправильно напрямую связывать эту главным образом академическую работу с «межнациональным» неоколониализмом. Следует при нять во внимание достижения этой группы, не забывая при этом о возможных подводных камнях.

Особенно меня интересовало включение в сферу по стколониализма проблем географии. В конце концов «Ориентализм» — исследование, основанное на переос мыслении того, что в течение веков считалось непреодо лимой пропастью, разделяющей восток и запад (East and West). Моя цель, как я сказал выше, заключалась не столь ко в том, чтобы снять различие само по себе — кто же мо жет отрицать конструктивную роль и национальных, и культурных различий в отношениях между людьми,— сколько бросить вызов представлению о том, что подоб ные различия непременно подразумевают враждебность, навеки фиксированный и реифицированный набор про тивоположных сущностей и все вытекающее отсюда зна ние в целом. В «Ориентализме» я призывал по новому взглянуть на разделения и конфликты, из поколения в по коление порождавшие враждебность, войны и имперский контроль. И в самом деле, одним из самых интересных ре

542

зультатов постколониальных исследований было новое прочтение канонических культурных текстов не с целью принизить или очернить их, но с тем, чтобы заново иссле довать их основные предпосылки, преодолевая узкие рам ки бинарной оппозиции «господин—раб». В этом же клю че шло воздействие поразительно многоплановых рома нов, вроде «Полуночных детей» Рушди, рассказов К. Л. Р. Джеймса, поэзии Эме Сезера и Дерека Уолкотта (Aimé Césaire, Walcott), которые привнесли смелые нова торские новации в художественную форму, воплотившие в себе переоценку исторического опыта колониализма, возрожденного и преобразованного в новую эстетику рас пределения и зачастую трансцендентного переформули рования.

Похожие результаты можно найти в работе ряда извест ных ирландских писателей, которые в 1980 году создали группу под названием «Field Day» (Знаменательный, сча стливый день). В предисловии к сборнику их работ гово рится:

(авторы) полагали, что Field Day может и должен внести свой вклад в разрешение существующего кризиса с помо щью анализа распространенных мнений, мифов, стерео типов, которые стали одновременно и симптомом и при чиной нынешней ситуации (между Ирландией и Севе ром). Крах конституционных и политических соглаше ний, обострение насилия, на подавление или сдерживание которого эти меры были направлены, делает такой анализ еще более настоятельным на Севере, нежели в Республи ке… Поэтому компания решила осуществить ряд публика ций, начав с серии памфлетов (в дополнение к внушитель ному ряду поэм Симуса Хини, эссе Симуса Дина, пьес Брайана Фрила и Тома Полина), направленных на иссле дование природы ирландской проблемы и благодаря кото рым она могла бы быть разрешена более успешно, чем прежде.*

* Ireland's Field Day. London: Hutchinson, 1985. P. vii—viii.

543

Идея переосмысления и переформулирования истори ческого опыта, который некогда был основан на геогра фическом разделении народов и культур, находится те перь в самом центре целого потока академических и кри тических работ. Ее можно увидеть, по крайней мере, в трех следующих текстах: «По ту сторону арабов и евреев: пересоздаем левантийскую культуру» Амиела Алкалея, «Черная Атлантика: современность и двойное сознание» Пола Гилроя и «Подчиненные другим: британские писа тельницы и колониальное рабство, 1670–1834 гг». Мойры Фергюсон.* В данных работах подвергаются переосмыс лению те сферы, которые раньше считались исключи тельным достоянием одного народа, пола, расы или клас са. Авторы показывают, каким образом в эти сферы вклю чаются другие. Левант, который на протяжении длитель ного времени воспринимался как поле битвы? между ара бами и евреями, в книге Алкалейя предстает как общая средиземноморская культура обоих народов. Согласно Гилрою, похожий процесс меняет — а на деле удваивает — наше восприятие Атлантического океана, который преж де воспринимался как исключительно европейский путь. Заново обращаясь к исследованию взаимоотношений английских рабовладельцев и африканских рабов, Фер гюсон предлагает более сложную модель, разделяя белую женщину и белого мужчину и вычленяя таким образом новый слой унижений и тягот в Африке.

Я мог бы привести еще больше примеров. Однако на этом завершу, отметив кратко, что, хотя враждебность и несправедливость все еще существуют (что и пробудило мой интерес к ориентализму как культурному и политиче

* Alcalay, Amiel. Beyond Arabs and Jews: Re making Levantine Culture. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1993; Gilroy, Paul. The Black Atlantic: Modernity and Double Consciousness. Cambridge: Harvard University Press, 1993; Ferguson, Moira. Subject to Others: British Women Writers and Colonial Slavery, 1670–1834. London: Routledge, 1992.