Магистрам-литведам / Said

ка, средневосточных исследованиях, опубликованных членами группы Халла (Hull group), инновативном анали зе и предложениях многих ученых в Европе, США и на Ближнем Востоке.* Однако я и не пытался сделать нечто большее, чем просто упомянуть о них или сказать бук вально несколько слов. Моя задача состояла в том, чтобы описать определенную систему идей, но ни в коем случае не заменить ее другой системой. Кроме того я попытался поднять ряд вопросов, относящихся к проблеме человече ского опыта: каким образом возможна репрезентация иных культур? Что такое иная культура? Насколько полез но понятие отдельной культуры (расы, религии или циви лизации), или же оно всегда предполагает либо самовос хваление (если речь идет о собственной культуре), либо враждебность и агрессию (если обсуждается «иная» куль тура)? Действительно ли культурные, религиозные и ра совые различия значат больше, чем социоэкономические или политико исторические категории? Каким образом идеи приобретают авторитет и власть, «нормальность» и даже статус «естественной» истины? Какова в этом роль интеллектуала? Должен ли он утверждать культуру и госу дарство, частью которых он является? Какое внимание следует уделять независимым критикам и критикам от оппозиции?

Надеюсь, что на некоторые из этих вопросов в неявной форме я уже дал ответ, но позволю себе сказать об этом еще несколько слов в более явной форме. Как я уже гово

* См., например, последние работы Анвара Абдель Малика, Ива Лакосте и других авторов, опубликованных в Review of Middle East Studies 1 and 2 (London: Ithaca Press, 1975, 1976), различные статьи, посвященные анализу политики на Среднем Востоке, Ноама Хом ского, а также работы, выполненные в рамках Middle East Research and Information Project (MERIP). Интересные перспективы раскры ваются в работе Габриэля Ардана, Костаса Акселоса и Жака Берка (Gabriel Ardant, Kostas Axelos, Jacques Berque et al. De rimpérialisme à la decolonization. Paris: Éditions de Minuit, 1965).

505

рил, ориентализм ставит под вопрос не только саму воз можность неполитизированной науки, но также и целесо образность слишком тесных связей между ученым и госу дарством. В равной степени очевидно, что обстоятельства, придающие убедительность ориентализму как типу мыш ления, будут существовать и дальше, что не может не удру чать. Однако есть основания надеяться, что ориентализм не всегда будет оставаться столь бесспорным в интеллек туальном, идеологическом и политическом отношении.

Я никогда не взялся бы за работу такого рода, не будь я уверен, что существует гуманитарная наука, которая не столь извращена, или по крайней мере не столь слепа к че ловеческой реальности, как та, о которой у нас по преиму ществу шла речь. Уже сегодня существует целый ряд от дельных исследователей, которые работают в таких облас тях, как исламская история, религия, цивилизация, со циология и антропология, и чьи труды имеют большую научную ценность. Проблемы начинаются тогда, когда цеховая традиция ориентализма подминает под себя не достаточно бдительного ученого, чье индивидуальное соз нание как ученого не может противостоять слишком глу боко укорененным в этой профессии idées reçues. Таким образом больше вероятность того, что интересные работы будут создавать те ученые, которые сохраняют верность дисциплине, заданной интеллектуально, а не такому «полю», как ориентализм, заданному каноническим, им перским или географическим образом. Прекрасным при мером такого рода является антропология Клиффорда Гирца,86 чей интерес к исламу носит в достаточной мере конкретный характер, чтобы определяющим для него ста ли изучаемые им отдельные общества и проблемы, а не ри туалы, предрассудки и доктрины ориентализма.

С другой стороны, ученые и критики, воспитанные в рамках традиционных ориенталистских дисциплин, мо гут освободиться из прежних идеологических тенет. Уро вень образования Жака Берка и Максима Родинсона со

506

ответствует самым строгим критериям, однако энергию и живость их исследованиям даже традиционных проблем придает высокий уровень методологической осознанно сти. Если ориентализм исторически всегда был слишком самодоволен и ограничен, слишком изолирован, слиш ком позитивистски уверен в своих методах и предпосыл ках, тогда единственный способ открыть себя тому, что изучаешь на Востоке и о Востоке,— это сознательно под вергнуть свой метод критическому анализу. Именно это отличает Берка и Родинсона, каждого по своему. В их ра ботах можно найти, во первых, непосредственную чут кость к лежащему перед ними материалу, а кроме того, по стоянное внимание к собственной методологии и практи ке, неустанное стремление соотносить свою работу больше с материалом, нежели с доктринальными пред рассудками. Конечно, Берк и Родинсон, как и Абдель Ма лик и Роджер Оуэн, прекрасно понимают, что изучение человека и общества — будь то восточное общество или нет — лучше всего проводить в широком поле всех гума нитарных наук. А потому эти ученые выступают как вни мательные читатели и прилежные ученики того, что про исходит в других областях. Интерес Берка к недавним открытиям в структурной антропологии, внимание Ро динсона к социологии и политической теории, а Оуэна — к экономической истории,— все это способствует внесе нию корректив из других современных наук о человеке в исследование так называемых проблем Востока.

Но все это не отменяет того обстоятельства, что даже если мы отвергнем ориенталистское деление на «них» и «нас», сегодня на гуманитарную науку оказывают воздей ствие мощные пласты политических и в конечном счете идеологических реалий. Этого никто не в состоянии избе жать: даже если отказаться от деления на Восток—Запад, остается деление на Север—Юг, на имущих—неимущих, империалистов—антиимпериалистов, цветных—белых. С ними невозможно справиться, просто сделав вид, будто

507

их не существует. Напротив, современный ориентализм преподает нам хороший урок в отношении интеллектуаль ной нечестности, сокрытия и маскировки, результатом чего является интенсификация, усугубление и увековечи вание этих делений. Тем не менее открыто полемичная и добропорядочная «прогрессивная» наука легко может вы родиться в догматический сон, что тоже не вдохновляет.

Мое собственное понимание проблемы представлено в сформулированных выше вопросах. Современная мысль

иопыт научили нас обращать внимание на то, с чем связа на репрезентация, изучение Другого, расовое мышление, бездумное и некритическое приятие авторитета и автори тетных идей, в чем состоит социополитическая роль ин теллектуалов, чем обусловлена значимость скептического

икритического сознания. Возможно, если мы вспомним, что изучение человеческого опыта обычно имеет этиче ские, если не сказать политические, последствия в хоро шем или дурном смысле, то не будем столь безразличны к тому, что делаем как ученые. А что может быть для ученого лучшей нормой, нежели человеческая свобода и знание? Возможно, нам также следует помнить, что изучение че ловека в обществе основано на конкретной человеческой истории и опыте, а не на чопорных профессорских абст ракциях, не на туманных законах и произвольных систе мах. Тогда проблема состоит в том, чтобы строить иссле дование на основании опыта, который подлежит прояс нению и, возможно, претерпит в ходе исследования изме нения. И вновь: любой ценой нужно избегать ориентали зации Востока. Результатом этого может быть только уточнение знания и снижение самомнения ученых. Если уйдет «Восток», останутся только ученые, критики, ин теллектуалы,— люди, для которых расовые, этнические и национальные различия менее важны, чем общее дело развития человеческого сообщества.

Конечно, я верю (и старался показать это в своей рабо те), что уже сегодня в науках о человеке сделано достаточ

508

но в методологическом и идейном плане для того, чтобы ученые могли обходиться без расовых, идеологических и империалистических стереотипов того рода, что породил в ходе своего исторического доминирования ориента лизм. Я считаю, что ориентализм оказался несостоятель ным не только в интеллектуальном, но и в человеческом отношении, поскольку встав в извечную оппозицию цело му региону мира, который он посчитал в отношению себя чужим, ориентализм оказался не в состоянии идентифи цировать себя с человеческим опытом, не смог даже рас познать в нем человеческий опыт. Мировой гегемонии ориентализма и всему, что он символизирует, может быть брошен вызов, если мы сможет правильно воспользовать ся общим ростом в XX веке политического и историческо го осознания множественности народов на земле. Если эта книга и найдет какое то применение в будущем, то как скромный вклад в подобный вызов и как предупреждение: все эти системы мысли, подобные ориентализму, дискур сы власти, идеологические фикции,— ложные оковы ума — их слишком легко создавали, применяли и защища ли. Кроме того, надеюсь, что мне удалось показать читате лю, что ответом на ориентализм не может быть оксидента лизм. Ни один из бывших «восточных» людей не будет чувствовать себя комфортно при мысли, что, сам побывав некогда восточным человеком, он поддастся соблазну — большому соблазну — заняться изучением новых «восточ ных» людей — или «западных»,— им же самим созданных. Если в знании об ориентализме и есть какой то смысл, так это в том, чтобы постоянно напоминать нам об искуше нии деградации знания, любого знания, повсюду и в лю бое время. Теперь, возможно, еще больше, чем прежде.

ПОСЛЕСЛОВИЕ К ИЗДАНИЮ 1995 ГОДА

I

«Ориентализм» был завершен в конце 1977 году и опуб ликован год спустя. Эта книга была и поныне остается единственной, которую я написал на одном дыхании — от замысла через ряд промежуточных набросков к оконча тельной редакции — без каких либо перерывов или отвле чений. В бытность мою в 1975–1976 годах стипендиатом Стэнфордского центра фундаментальных исследований в области наук о поведении, я провел там год без забот и тре вог, необычайно комфортный и относительно беззабот ный год. Не считая этого, я не почувствовал какой либо поддержки или интереса со стороны внешнего мира к моей работе. Меня подбадривали друзья и ближайшие родст венники, но вопрос, может ли заинтересовать широкую ау диторию исследование того, каким образом власть, наука и воображение Европы и Америки на протяжении двухсот лет представляли себе Средний Восток, арабов и ислам,— оставался открытым. Сейчас я вспоминаю, насколько трудно было заинтересовать этим проектом серьезного из дателя. В частности, одно научное издательство очень ос торожно предложило мне скромный контракт на неболь шую монографию — настолько бесперспективной и незна чительной выглядела вся эта затея. Но, к счастью (я уже

510

говорил об этом в той части книги, которая отведена для благодарностей, насколько мне повезло с первым издате лем «Ориентализма»), вскоре после того, как я завершил работу, все обернулось хорошо. И в Америке, и в Англии, где книга вышла отдельным изданием в 1979 году, «Ориен тализм» получил множество откликов, частью (как и сле довало ожидать) весьма враждебных, частью не относя щихся к делу, но все же в основном — положительных и даже восторженных. Появившееся в 1980 году француз ское издание открыло серию переводов, число которых увеличивается и по сей день. Многие из переводов породи ли дискуссии на языках, которыми я не владею. Существу ет замечательный, но все таки спорный перевод на араб ский, выполненный сирийским поэтом и критиком Кама лем Абу Дибом (Kamal Abu Deeb). Мы еще вернемся к нему несколько позже. Затем «Ориентализм» появился на япон ском, немецком, португальском, итальянском, польском, испанском, каталонском, турецком, сербо хорватском и шведском языках (в 1993 году книга стала бестселлером в Швеции, что озадачило местного издателя не меньше меня). Несколько изданий (на греческом, русском, нор вежском и китайском) готовятся к выходу. Были одно два сообщения о других изданиях на европейских языках, в том числе в Израиле. Были неполные пиратские издания в Иране и Пакистане. Многие переводы, о которых мне из вестно (в частности, японский), имеют уже по несколько редакций; все они еще в печати и, похоже, дадут повод дис куссиям, выходящим далеко за пределы того, о чем я мог помышлять, работая над этой книгой. В результате всего этого из «Ориентализма», почти в духе Борхеса, получи лось сразу несколько книг. Принимая во внимание сказан ное другими и написанное мною самим после «Ориента лизма» (восемь или девять книг и множество статей), я хо тел бы обсудить здесь это странное, зачастую тревожащее и, конечно же, неожиданное обилие появившихся версий «Ориентализма», насколько мне удалось их понять. Есте

511

ственно, я попытаюсь скорректировать неверные прочте ния, а иногда и намеренно ложные истолкования. Мне придется повторить некоторые аргументы и рассуждения, говорящие о полезности «Ориентализма» в тех отношени ях, которые я мог предвидеть тогда лишь частично. Цель всего предприятия — не свести счеты или сорвать похвалы

всвой адрес, но восстановить тот расширенный смысл ав торства, преодолевающий эгоизм одиноких отшельников,

вкоторых все мы превращаемся, принимаясь за работу. В любом случае «Ориентализм» сейчас представляется мне коллективным трудом, который вытесняет меня как авто ра больше, чем я ожидал, когда писал эту книгу.

Мне хотелось бы начать с того аспекта рецепции моей работы, о котором я сожалею больше всего и который сей час (в 1994 году) труднее всего преодолеть. Комментато ры — и враждебно настроенные, и дружественные,— оши бочно, и, пожалуй, слишком уж громогласно объявили книгу антизападной. В основе такого восприятия моей ра боты лежат два соображения, иногда приводимые вместе, иногда по отдельности. Во первых, мне приписывается утверждение, будто феномен ориентализма — это синек доха, или символ в миниатюре, всего Запада, и на самом деле его следует воспринимать как репрезентацию Запада

вцелом. Так, следуя этой логике, весь Запад является вра гом арабов и ислама или, по той же причине, Ирана, Ки тая, Индии, как и многих других неевропейских народов, пострадавших от колониализма и предрассудков Запада. Второй из приписываемых мне аргументов не менее по учителен. Он состоит в том, будто бы, по моему утвержде нию, хищный Запад и ориентализм попирают достоинст во арабов и ислама. (Заметьте, что термины «Запад» и «ориентализм» слились в один.) А коли так, само сущест вование ориентализма и ориенталистов используется как предлог для защиты прямо противоположной позиции, а именно что ислам совершенен, это единственный путь (al hal al wahid) т. д. и т. п. Оказывается, что критиковать

512

ориентализм, как я сделал это в своей книге, означает под держивать исламизм и мусульманский фундаментализм.

Трудно понять, что делать с подобными карикатурны ми искажениями книги, которая с точки зрения автора и всей его аргументации является явно антиэссенциалист ской, предельно скептичной по отношению ко всяким ка тегориальным обозначениям типа «Восток» или «Запад». Я настойчиво стремился к тому, чтобы не только не «за щищать» Восток и ислам, но даже вообще не обсуждать эту тему. Тем не менее «Ориентализм» действительно был воспринят в арабском мире как пример систематической защиты ислама и арабов, несмотря на все мои явные заяв ления о том, что у меня не было ни намерения, ни тем бо лее возможности, показать, какими Восток и ислам явля ются в действительности. На самом деле моя позиция го раздо радикальнее. В самом начале книге я заявляю, что слова «Восток» и «Запад» не соответствуют никакой ус тойчивой реальности в смысле естественной данности. Более того, все подобные географические обозначения являются причудливой комбинацией эмпирического и имагинативного. Сама идея Востока, которая является употребительным понятием в Британии, Франции и Аме рике, по большому счету исходит не только из желания описать этот регион, но также из стремления доминиро вать там и каким то образом защититься от него. Это осо бенно заметно, как я пытался показать, когда речь идет об исламе как об особо опасном воплощении Востока.

Главным во всех этих рассуждениях является то, что, как показал Вико, история делается самими же людьми. И если борьба за контроль над территорией является ча стью такой истории, то же касается и борьбы за ее истори ческий и социальный смысл. Задача критического иссле дования — не в том, чтобы отделить одну борьбу от дру гой, но, напротив, в том, чтобы соединить их, несмотря на все различие между всепоглощающей материальностью одной и явной идеальностью другой. Я попытался сделать

513

это, показав, что развитие и существование любой культу ры требует наличия иного и конкурирующего с ней alter ego. Конструирование идентичности — поскольку иден тичность Востока, Запада, Франции или Британии, буду чи вместилищем определенного коллективного опыта, является в конце концов именно конструкцией,— предпо лагает нахождение противоположного, «Другого», чья действительность является предметом постоянной интер претации и переинтерпретации с точки зрения его отли чия от «нас». Каждая эпоха и каждое общество воссоздают своих «Других». Собственная идентичность или идентич ность «Другого» — вовсе не есть нечто статичное, но, ско рее, исторический, социальный, интеллектуальный и по литический процесс — это соревнование, затрагивающее людей и институты всех без исключения обществ. Ны нешние споры о «настоящем французе» или «настоящем англичанине» во Франции и Англии соответственно, или об исламе в таких странах, как Египет или Пакистан, суть составляющие одного и того же процесса интерпретации, который включает в себя идентичности различных «Дру гих», будь то эмигранты или беженцы, вероотступники или неверующие. Во всяком случае, должно быть ясно, что все это — не одни только умственные упражнения, а крайне необходимые социальные противоборства, затра гивающие такие конкретные политические вопросы, как законы об иммиграции, кодексы индивидуального пове дения, установление праведной веры, легитимизация на силия и/или права на восстание, характер и содержание образования, направленность внешней политики, кото рой зачастую приходится иметь дело с указанием офици альных врагов государства. Короче говоря, конструирова ние идентичности связано с диспозицией власти и безвла стия в любом обществе, а потому не может быть предме том только лишь академических спекуляций.

Эту в высшей степени текучую и исключительно насы щенную событиями реальность подчас бывает трудно

514