Магистрам-литведам / Said

склонный к насилию, неуравновешенный — может порож дать одну лишь риторику, и ничего больше. Один миф под крепляет и порождает другой. Оба они стóят друг друга и движутся к общей симметричной схеме: как от восточных людей, от арабов можно было бы чего то ожидать, но как человеческие существа, они ни на что не способны.

Из себя, в себе самом, как набор убеждений, как метод анализа, ориентализм не способен к развитию. Более того, это настоящая доктринальная антитеза развития. Его цен тральным аргументом является миф об остановившихся в своем развитии семитах. Из этой матрицы исходят и про чие мифы, каждый из которых говорит нам, что семиты полностью противоположны западному человеку и пото му непременно оказываются жертвами собственной сла бости. При помощи концентрации событий и обстоя тельств семитский миф в сионистском движении бифур кировал: одни, семиты, пошли по пути ориентализма, а другие, арабы, были вынужден идти по пути восточного человека. Всякий раз, когда речь заходит о шатре и племе ни, или когда идет речь о национальном характере арабов, непременно вытаскивают на свет этот миф. Власть, кото рой обладают эти инструменты, подкрепляется сформи ровавшимися вокруг них институтами. За каждым ориен талистом в буквальном смысле стоит поддерживающая шаткую власть система с учетом эфемерности распростра няемых ориентализмом мифов. Эта система пронизывает собой каждый из институтов государственной власти. Пи сать об арабском восточном мире — это значит писать от имени всей нации и притом заниматься вовсе не идеоло гией, а говорить от лица неоспоримой и несомненной аб солютной истины, подкрепленной абсолютной силой.

В февральском номере «Комментария» за 1974 год опуб ликована статья профессора Гила Карла Элроя, озаглавлен ная «Хотят ли арабы мира?». Элрой — профессор политоло гии и автор двух работ: «Отношение к еврейской государст венности в арабском мире» и «Образы конфликта на Сред

475

нем Востоке». Это человек, который профессионально обя зан «знать» арабов, эксперт в области «имиджмейкерства». Его аргументы вполне предсказуемы: арабы хотят уничто жить Израиль, арабы сами признаются в своем ничтожестве (и Элрой нарочито обращается за подтверждением к египет ским газетам, отождествляя при этом их с «арабами», как будто это одно и то же), и так далее с неослабевающим, но явно однобоким рвением. Центральным моментом его ста тьи — как и в предыдущих статьях других «арабистов» (сино ним «ориенталистов»), вроде генерала Харкаби, которые специализируются на «арабском уме» — является рабочая гипотеза (если убрать всю не относящуюся к делу чушь) о том, кто такие арабы на самом деле. Другими словами, Эл рой собирается доказать, что поскольку арабы, во первых, все как один склонны к кровавой мести, во вторых, психо логически неспособны к миру и, в третьих, от природы склонны к такому пониманию справедливости, которое на самом деле есть нечто прямо противоположное, им нельзя доверять и с ними нужно бороться так, как борются со смер тельно опасной болезнью. В подтверждение своих слов Эл рой приводит цитату из эссе Гарольда У. Глиддена (Glidden) «Арабский мир» (мы уже упоминали его в главе 1). Элрой считает, что Глиддену «очень хорошо» удалось «ухватить культурное различие между западным и арабским взглядом» на мир. Тут аргументы Элроя сходятся: арабы — безнадеж ные дикари, а потому этот авторитет в области арабского ума сообщает широкой аудитории, состоящей преимущест венно из встревоженных евреев, что им следует, как и рань ше, быть начеку. И все это он проделает в академической ма нере, беспристрастно и объективно, опираясь на свидетель ства, почерпнутые у самих арабов (которые, как он уверяет с олимпийской спокойствием, «категорически исключают … подлинный мир») и из психоанализа.*

* Alroy, Gil Carl. Do The Arabs Want Peace? // Commentary. February 1974. P. 56–61.

476

Можно было бы попытаться объяснить подобные заяв ления, признав, что существует еще одно скрытое, но тем не менее важное различие между ориенталистами и вос точными людьми: первые пишут, а вторые выступают как предмет описания. Для последних основная роль — пас сивность, тогда как для первых — это власть наблюдать, изучать и так далее. Как сказал однажды Роланд Барт, миф (и те, кто его увековечивает) может изобретать себя без конца.* Восточный человек представлен как фиксирован ный, стабильный, нуждающийся в исследовании, нуж дающийся даже в знании о самом себе. Никакой диалек тики нет и не нужно. Есть источник информации (восточ ный человек) и источник знания (ориенталист), или ина че, автор и предмет его исследования, во всем остальном остающийся инертным. Взаимоотношения между ними — прежде всего вопрос силы и власти, чему есть многочис ленные примеры. Вот пример, взятый из работы Рафаэля Патаи «Золотая река — Золотой дороге».

Для того чтобы надлежащим образом оценить, что средневосточная культура с охотой примет из того необъ ятного богатства, которое предлагает ей западная цивили зация, прежде необходимо добиться хорошего и глубокого понимания средневосточной культуры. Те же условия не обходимы для того, чтобы оценить возможный эффект благоприобретенных черт на культурный контекст ориен тированных на традицию народов. Также следует изучить более глубоко, нежели прежде, пути и способы, при помо$ щи которых можно было сделать новые культурные предло$ жения привлекательными. Короче говоря, единственный способ, каким можно распутать гордиев узел сопротивле$ ния вестернизации на Среднем Востоке, заключается в изучении Среднего Востока, в получении более полной кар$ тины его традиционной культуры, достижении лучшего понимания происходящих ныне процессов перемен, более

глубокого проникновения в психологию человеческих групп,

* Barthes, Roland. Mythologies. Trans. Annette Lavers. N. Y.: Hill & Wang, 1972. P. 109–159. См.: Барт Р. Мифологии. М., 2000.

477

взращенных в рамках средневосточной культуры. Дело это накладное, но результат,— достижение гармонии между Западом и примыкающими территориями, имеющими первостепенную важность,— того стоит.*

Метафоры, которыми наполнен данный пассаж (я выде лил их курсивом), взяты из разнообразных видов человече ской деятельности — коммерции, садоводства, религии, ве теринарии, истории. Тем не менее каждый раз связь между Средним Востоком и Западом на самом деле определяется как сексуальная: как я говорил ранее при обсуждении твор чества Флобера, существует исключительно устойчивая ас социация между Востоком и сексом. Средний Восток со противляется, как и положено всякой девственнице, однако мужчина ученый добивается успеха за счет того, что взла мывает, пронизывает этот гордиев узел насквозь, несмотря на то, что «дело это накладное». «Гармония» — это результат завоевания, победы над девичьей скромностью. И уже ни в коем случае это не сосуществование на равных. Лежащее в основе этой ситуации отношения силы между ученым и предметом исследования по сути никогда не меняется: такое единообразие на руку ориенталисту. Изучение, понимание, знание, оценка, маскируемые льстивыми речами о «гармо нии», на самом деле — это орудие завоевания.

Словесные операции в таких сочинениях, как работа Патаи (которая даже превзошла предыдущую его работу «Арабский ум»**) нацелены на сжатие и редукцию вполне определенного рода. Бо´льшая часть его параферналий но сит антропологический характер — он описывает Сред ний Восток как «культурный регион»,— но вот результат

* Patai, Raphael. Golden River to Golden Road: Society, Culture, and Change in the Middle East. Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 1962; 3rd rev. ed., 1969. P. 406.

** Patai, Raphael. The Arab Mind. N. Y.: Charles Scribner's Sons, 1973. Есть примеры работ еще более расисткого толка, см.: Laffin, John. The Arab Mind Considered: A Need for Understanding. N. Y.: Taplinger Publishing Co., 1976.

478

направлен на то, чтобы полностью искоренить плюра лизм различий среди арабов (кем бы они на самом деле ни были) ради одного различия, а именно того самого, что отличает арабов ото всех остальных. В качестве предмета изучения и анализа их еще проще контролировать. Более того, подвергнув их такого рода редукции, легко можно допустить, легитимизировать и придать значимость вся кой чуши, какую, например, можно найти в работе Санья Хамади (Sania Hamady) «Темперамент и характер арабов». Вот, например.

До сих пор арабы демонстрировали полную неспособ ность к дисциплине и единству. У них могут быть взрывы коллективного энтузиазма, однако они не способны к длительным и упорным коллективным действиям, кото рые обычно принимают без восторга. Они обнаружили не достаток координации и гармонии в организации и функ ционировании. Также они не проявили никакой способ ности к кооперации. Им чуждо всякое коллективное дей ствие на общее благо или ради взаимной выгоды.*

Ее стиль говорит даже больше, чем собиралась сказать сама Хамади. Такие глаголы, как «демонстрировать», «об наружить», «проявить», используются с косвенными до полнениями: кому арабы все это демонстрируют, прояв ляют и показывают? Да, очевидно, никому в особенности, но всем вместе. Это еще один способ говорить, что эти ис тины самоочевидны только для привилегированного или подготовленному наблюдателя, поскольку Хамади нигде

* Hamady, Sania. Temperament and Character of the Arabs. N. Y.: Twayne Publishers, 1960. P. 100. Книга Хамади пользуется большой популярностью у израильтян и апологетов Израиля, ее сочувствен но цитирует Элрой, а также Эмос Элон (Elon, Amos. The Israelis: Founders and Sons. N. Y.: Holt, Rinehart & Winston, 1971). Ее также часто цитирует Моро Бергер (Morroe Berger) (см. сноску на с. 480–480). Образцом для подражания для нее выступает книга Лэйна «Нравы и обычаи современных египтян», однако ей не хвата ет общей эрудиции и грамотности Лэйна.

479

не приводит общедоступных свидетельств, подтверждаю щих ее наблюдения. Да и действительно, учитывая пол ную их бессмысленность, какие же могут быть тут свиде тельства? Дальше — больше, ее тон становится еще более уверенным: «Им чуждо всякое коллективное действие». Категории становятся все более резкими, утверждения — все более непререкаемыми, а сами арабы полностью пре вращаются из народа в предмет для стилистических уп ражнений Хамади. Арабы существуют только как повод для деспотичного наблюдателя: «Весь мир — моя идея».

И так во всех работах современных ориенталистов: они полны самых причудливых измышлений, как, например, утверждение Манфреда Халперна: если все действия чело веческого ума можно свести к восьми базовым операциям, то исламский ум способен освоить только четыре,* или ут верждение Морро Бергера о том, что если в арабском языке такое место занимает риторика, то следовательно, арабы не способны к истинному мышлению.** Возможно, кто то на

* Этот тезис Манфред Халперн развивает в работе: Halpern, Manfred. Four Contrasting Repertories of Human Relations in Islam: Two Pre Modern and Two Modern Ways of Dealing with Continuity and Change, Collaboration and Conflict and the Achieving of Justice // Paper presented to the 22nd Near East Conference at Princeton University on Psychology and Near Eastern Studies, May 8, 1973, Thi. Этой статье предшествовала также другая работа Халперна: A Redefinition of the Revolutionary Situation // Journal of International Affairs. 1969. Vol. 23, no. 1 P. 54–75.

** Berger, Morroe. The Arab World Today. N. Y.: Doubleday Anchor Books, 1964. P. 140. Такого рода выводы только подчеркивают топор ную работу квазиарабистов вроде Джоэла Кармайкла и Даниэля Лернера (Carmichael and Lerner), однако нечто подобное присутст вует, хотя и в более тонкой форме, в работах таких политологов и ис ториков как Теодор Дрепер, Вальтер Лякер и Эли Кедури (Draper, Laqueur, and Kedourie). Это также хорошо заметно в таких заслужен ных работах, как работа Габриэля Баера (Baer, Gabriel. Population and Society in the Arab East. Trans. Hanna Szoke. N. Y.: Frederick A. Praeger, 1964, и Альфреда Бонна (Bonne, Alfred. State and Economics in the

480

зовет эти утверждения по их структуре и функциям мифами, однако необходимо попытаться понять, какими императи вами обусловлено их применение. Вот одна из таких попы ток, конечно же, вполне спекулятивная. Генерализации ориенталистов весьма детализированы, когда речь идет о перечислении недостатков арабов, но оказываются куда ме нее подробными, когда речь заходит о том, чтобы проанали зировать их сильные стороны. Арабская семья, арабская ри торика, арабский характер,— несмотря на пространные описания ориенталистов, все это выглядит безжизненным, лишенным человеческих потенций, даже если те же самые описания обладают полнотой и глубиной благодаря широ кому охвату предмета исследования. И вновь Хамади.

Итак, араб живет в тяжелой и неблагодарной среде. У него мало шансов развить свои потенции и определить достойную позицию в обществе; он слабо верит в прогресс и перемены и видит утешение лишь в загробном мире.*

Middle East: A Society in Transition. London: Routledge & Kegan Paul, 1955). Похоже, достигнут консенсус, что если они (арабы) и мыслят вообще, то каким то иным образом, не обязательно используя кате горию причины, а часто и без нее. См. также: Adel Daher's RAND study, Current Trends in Arab Intellectual Thought (RM 5979 FF, December 1969). Типичный вывод звучит так: «Ориентация на реше ние конкретных проблем, очевидно, полностью отсутствует в араб ском мышлении» (P. 29). В своей рецензии для Journal of Interdisciplinary History (см. сноску 124 вверху), Роджер Оуэн под вергает критике само понятие «ислам» как пригодный при изучении истории концепт. В центре его внимания находится «Кембриджская история ислама», которая, по его мнению, некоторым образом уве ковечивает идею ислама (которую можно найти у таких авторов, как Карл Беккер и Макс Вебер), «по существу заданную как религиоз ная, феодальная и антирациональная система, которой не хватает тех необходимых характеристик, которые обусловили возможность европейского прогресса». По поводу доказательств полной несо стоятельности позиции Вебера см.: Rodinson, Maxime. Islam and Capitalism. Trans. Brian Pearce. N. Y.: Pantheon Books, 1974. P. 76–117.

* Hamady. Character and Temperament. P. 197.

481

То, чего араб не может добиться самостоятельно, сле дует искать в работах о нем. Это ориенталист прекрасно разбирается в его потенциях, он не пессимист, он спосо бен определить позицию — свою собственную и араба. Возникающий перед нами образ араба как восточного че ловека — определенно негативный. Тогда зачем же, спро сим мы, все эти бесчисленные посвященные ему работы? Что же удерживает ориенталиста, если только не лю бовь,— а это определенно не она,— к арабской науке, уму, обществу, его достижениям? Другими словами, какова природа араба, как она раскрывается в мифическом дис курсе о нем?

Прежде всего это два момента: численность и плодови тость. Оба качества в конце концов можно свести одно к другому, однако в целях нашего анализа их необходимо разделить. Почти без исключений во всех современных работах по ориенталистике (в особенности в сфере социо логии) много говорят о семье, о доминирующей роли мужчины, о том, что влияние семьи пронизывает все об щество. Типичный пример такого рода — работа Патаи. При этом немедленно проявляется молчаливый парадокс: ведь если семья — это такой институт, единственным средством от разрушения которого оказывается плацебо «модернизации», то придется признать, что семья про должает воспроизводить себя, она плодовита и по преж нему является источником существования арабов в мире. То, что Бергер называет «большой ценностью, которую мужчина придает своим сексуальным силам»,* означает скрытую силу, которая лежит в основе присутствия арабов в мире. Если арабское общество репрезентировано почти исключительно в негативных и по большей части пассив ных терминах, его похищает и покоряет герой ориента лист, то можно считать, что подобная репрезентация — это способ справиться с громадным разнообразием и по

* Berger. Arab World. P. 102.

482

тенциальной множественностью арабов, источник кото рой носит если и не интеллектуальный и социальный ха рактер, то сексуальный и биологический. Тем не менее абсолютно нерушимым табу в ориенталистском дискурсе является положение, что к самой сексуальности следует относиться серьезно. На нее никогда в явном виде не воз лагают вину за отсутствие успехов и «реальной» рацио нальности, которые вскрывают у арабов исследования ориенталистов. Однако, по моему мнению, это и есть не достающее звено в аргументации, чьей главной целью яв ляется критика «традиционного» арабского общества, как у Хамади, Бергера и Лернера. Они признают силу семьи, подчеркивают слабость арабского ума, отмечают «важ ность» Восточного мира для Запада, но никогда не гово рят, что из этого дискурса следует: единственное, что ос тается арабам после всего сказанного и содеянного,— это недифференцированное сексуальное влечение. Но ино гда — как, например, в работе Леона Мугниери (Mugni ery) — тайное становится явным: «Могучее сексуальное влечение … характерно для всех обладающих горячей кро вью южан».* В большинстве случаев, однако, приниже ние арабского общества и его сведения к невообразимым банальностям, непостижимым для каждого, за исключе нием более низких в расовом отношении арабов, осуще ствляется за счет скрытых сексуальных преувеличений: араб только и занят, что сексуальным самовоспроизведе нием, причем безостановочно, и практически ничего больше. Ориенталист об этом не говорит прямо, хотя все аргументация строится именно на этом: «Но кооперация на Ближнем Востоке — это по большей части все еще се мейное дело? и ее редко встретишь за пределами круга кровных родственников или деревни».** Это все равно

* Цит. по: Irene Gendzier. Frantz Fanon: A Critical Study. N. Y.: Pan theon Books, 1973. P. 94.

** Berger. Arab World. P. 151.

483

что сказать, что араба расценивают как только лишь био логическое существо; в институциональном, политиче ском, культурном отношении он — ноль, или почти ноль. А вот как производители семей в численном отношении арабы что то значат.

Проблема с подобными взглядами в том, что они не сколько усложняют приписываемую арабам ориентали стами вроде Патаи, Хамади и прочими пассивность. Од нако это вполне в духе логики мифа и сновидений — опе рировать радикальными противоположностями. Ведь миф не анализирует и не решает проблемы. Он их репре зентирует как уже проанализированные и уже решенные, т. е. представляет их как составные (assembled) образы, вроде того, как из всякого хлама составляют огородное пугало и выдают его потом за человека. Поскольку этот образ использует весь материал в собственных целях, а миф по определению замещает собою жизнь, противопо ложность между чрезмерно плодовитым арабом и пассив ным чучелом не функциональна. Дискурс сглаживает противоположности. Араб как восточный человек — это такое невозможное создание, чья либидозная энергия толкает его к пароксизмам чрезмерной стимуляции — и тем не менее в глазах всего мира он — марионетка, бес смысленно уставившаяся на современный ландшафт: он не может ни понять его, ни совладать с ним.

Похоже, что именно такой образ араба встает в недав них дискуссиях о политическом поведении на Востоке. И часто для этого дают повод научные дискуссии среди экспертов ориенталистов, наиболее популярными тема ми в которых являются революция и модернизация. Под эгидой Школы восточных и африканских исследований в 1972 году вышел в свет том, озаглавленный «Революция на Среднем Востоке и другие примеры», под редакцией П. Дж. Ватикиотиса (Vatikiotis). Заглавие уж слишком ме дицинское, поскольку ожидается, что мы решим, будто ориенталисты, наконец, смогли извлечь выгоду из того,

484