Магистрам-литведам / Said

это Запад. Космополитизм географии имел, по Керзону, первостепенное значение для всего Запада, чьи отноше ния с остальным миром строились на откровенной алчно сти. Тем не менее географические устремления могли так же принимать морально нейтральную форму эпистемоло гического импульса открывать, заселять, узнавать, как в случае с Марлоу из «Сердца тьмы», который признается в своем пристрастии к географическим картам.

Когда я был мальчишкой, я страстно любил географи ческие карты. Часами я мог смотреть на Южную Америку, Африку или Австралию, упиваясь славой исследователя. В то время немало было белых пятен на Земле, и, когда ка кой нибудь уголок на карте казался мне особенно привле кательным (впрочем, привлекательными были все глухие уголки), я указывал на него пальцем и говорил: «Вырасту и поеду туда».*

За 70 лет до того, как Марлоу сказал это, Ламартина во все не беспокоило, что там, где на карте было белое пятно, в действительности жили люди, как ни о чем подобном даже в теории не помышлял Эммер де Ваттель,10 швейцар ско прусский авторитет в области международного права, который в 1758 году призывал европейские государства взять власть над территориями, населенными одними только кочевыми племенами.** Важно было облагородить обыкновенное завоевание идеей, превратить тягу к обла данию географическим пространством в теорию об осо бого рода взаимоотношении между географией, с одной стороны, и цивилизованными и нецивилизованными на родами — с другой. Но для такой рационализации требо вался французский гений.

* Conrad, Joseph. Heart of Darkness // Youth and Two Other Stories. Garden City, N. Y.: Doubleday, Page, 1925. P. 52. См.: Конрад Дж. Сердце тьмы. СПб.: Азбука, 1999. С. 14.

** Этот показательный фрагмент из работы Ваттеля можно найти в: Curtin, ed., Imperialism. P. 42–45.

335

К концу XIX века политические и интеллектуальные обстоятельства во Франции совпали таким образом, что география и географические спекуляции (в обоих смыс лах этого слова) стали привлекательным национальным увлечением. Этому способствовал и общий настрой об щественного мнения в Европе; явный успех британского империализма достаточно внятно говорил сам за себя. Однако Франции и занимавшимся этим вопросом фран цузским мыслителям всегда казалось, что Англия мешает даже относительно успешной имперской роли Франции на Востоке. Перед началом франко прусской войны в по литической мысли по восточному вопросу довольно часто принимали желаемое за действительное, причем это не ограничивалось только поэтами и писателями. Вот, на пример, статья Сен Марка Жирардена (Saint Marc Girardin) в «Revue des Deux Mondes» от 15 марта 1862 года.

La France a beaucoup à faire en Orient, parce que l'Orient attend beaucoup d'elle. Il lui demande même plus qu'elle ne peut faire; il lui remettrait volontiers le soin entier de son avenir, ce qui serait pour la France et pour l'Orient un grand danger: pour la France, parce que, disposée a prendre en mains la cause des populations souffrantes, elle se charge le plus souvent de plus d'obligations qu'elle n'en peut remplir; pour l'Orient, parce que tout peuple qui attend sa destinée de l'étranger n'a jamais qu'une condition précaire et qu'il n'y a de salut pour les nations que celui qu'elles se font elles mêmes.* 11

По поводу подобных взглядов Дираэли, без всякого со мнения, сказал бы, как он это часто и делал, что у Фран ции в Сирии были лишь «сентиментальные интересы» (это и есть тот «Восток», о котором писал Жирарден). Фикцией «populations souffrantes»,12 конечно же, восполь зовался Наполеон, когда призывал египтян, говоря от их

* Цит. по: de Caix M. La Syrie in Gabriel Hanotaux, Histoire des colonies françaises, 6 vols. Paris: Société de l'histoire nationale, 1929–1933. Vol. 3. P. 481.

336

лица, подняться против турок во имя ислама. На протяже нии 30 х, 40 х, 50 х и 60 х годов под «страдающими наро дами» Востока понимали лишь христианское меньшинст во в Сирии. И нет никаких письменных следов «l'Orient», взывающего к Франции о спасении. Также правильнее было бы сказать, что это Британия стояла на пути Фран ции на Восток, поскольку если даже последнюю иногда и посещало чувство долга перед Востоком (а были такие французы, которых это чувство посещало), Франция мало что могла сделать, чтобы вклиниться между Британией и тем громадным массивом земли, которым та распоряжа лась от Индии до Средиземного моря.

Одним из самых ярких последствий войны 1870 года во Франции был бурный расцвет географических обществ и вновь мощно зазвучавшее требование территориальных приобретений. В конце 1871 года Парижское географиче ское общество (Société de géographie de Paris) объявило, что не будет более ограничивать себя «научными спекуляция ми». Оно призвало граждан не «забывать, что нашему прежнему превосходству был брошен вызов с того самого дня, как мы устранились от участия … в борьбе между ци вилизацией и варварством». Гийом Деппин (Guillaume Depping), глава того направления, которое получило на звание «географического», в 1881 году утверждал, что в ходе войны 1870 года «победил именно школьный учи тель», имея в виду, что подлинный триумф касался победы прусской научной географии над французской стратеги ческой небрежностью. Правительственный «Journal offi cial» спонсировал выпуск за выпуском, посвященные дос тоинствам (и выгодам) географических исследований и колониальных авантюр. В одном номере граждане могли узнать от де Лессепса об «открывающихся возможностях в Африке» и от Гарнье (Garnier) об «освоении Голубой реки (Blue River)». Научная география вскоре уступила место «коммерческой географии» по мере того, как намечаю щееся слияние национальной гордости за научные и ци

337

вилизационные достижения и довольно рудиментарного мотива получения прибыли были направлены в русло поддержки колониальных приобретений. Говоря словами одного энтузиаста, «географические общества созданы для того, чтобы снять роковые чары, которые держали нас в пределах наших берегов». На помощь этим освободи тельным поискам были подтянуты всевозможные схемы, включая и призыв к Жюлю Верну (чей «невероятный ус пех», как об этом говорили, с очевидностью демонстриру ет нам научный ум в наивысшей точке логического мыш ления) возглавить «всемирную кампанию научного иссле дования», план создания нового обширного моря к югу от Северо Африканского побережья, а также проект «свя зать» Алжир с Сенегалом при помощи железной дороги — «стальной ленты», как называли ее авторы проекта.*

В значительной мере экспансионистский пыл во Фран ции на протяжении последней трети XIX века был вызван явным стремлением компенсировать победу Пруссии в войне 1870–1871 годов и, что не менее важно, желание встать на равных с достижениями Британской империи. Последнее стремление было столь сильным и так соответ ствовало стародавней традиции англо французского со перничества на Востоке, что Франция, похоже, была в бу квальном смысле зачарована Британией, стремясь во всех связанных с Востоком вопросах непременно догнать и пе регнать англичан. Когда в конце 1870 х годах Société académique indo$chinoise13 заново формулировало свои цели, оно сочло важным «ввести Индокитай в сферу ори ентализма». Зачем? Затем, чтобы сделать из Кохинхины14 «французскую Индию». Отсутствие значительных коло ниальных владений военные называли причиной сочета ния военной и коммерческой слабости в войне в Прусси

* Эти любопытные детали можно найти в работе: McKay, Vernon. Colonialism in the French Geographical Movement // Geographical Review. April 1943. Vol. 33, no. 2. P. 214–232.

338

ей, не говоря уже о давней и отчетливо сознаваемой коло ниальной слабости в сравнении с Британией. «Мощь экс пансии западных рас,— утверждал ведущий географ Ла Ронсьер Ле Нури (La Roncière Le Noury),— ее высшие цели, составляющие ее влияние на судьбы человечества, послужит предметом замечательного исследования для будущих историков». Однако только если белые расы не будут отказывать себе в тяге к путешествиям — знак их интеллектуального превосходства — может произойти ко лониальная экспансия.*

Из подобных утверждений вырастает часто разделяе мое представление о Востоке как о географическом про странстве, которое нужно возделывать, пожинать там плоды и охранять его. Образы сельскохозяйственного по печения, а также образы откровенного сексуального вни мания к Востоку присутствовали повсюду. Вот типичное излияние Габриэля Чармса (Charmes), написанное в 1880 году.

В тот день, когда мы уйдем с Востока и когда туда при дут другие великие европейские державы, с нашей торгов лей в районе Средиземного моря будет покончено, равно как с нашим будущим в Азии и грузооборотом в наших южных портах. Оскудеет один из самых плодоносных источ$ ников нашего национального богатства. (Курсив Э. С.)

Другой мыслитель, Леруа Бельё (Leroy Beaulieu), раз вивал эту философию еще дальше.

Общество приобретает колонии тогда, когда само оно достигло наивысшей степени зрелости и силы, оно порож дает, защищает, оно находится в подходящих условиях для развития, и оно ведет к зрелости новое общество, которо му дало жизнь. Колонизация — это одно из самых слож ных и тонких явлений социальной физиологии.

* Murphy, Agnes. The Ideology of French Imperialism, 1817–1881. Washington: Catholic University of America Press, 1948. P. 46, 54, 36, 45.

339

Такое уравнивание репродукции с колонизацией ведет Леруа Бельё к довольно циничной идее о том, что все, что только ни есть живого в современном обществе, «усили вается благодаря этой бьющей вовне от собственного изо билия деятельностью». Поэтому, говорит он,

колонизация — это необузданная сила народа, это его мощь воспроизводства, это его рост и умножение посред$ ством пространства, это подчинение вселенной или об ширной ее части языку данного народа, его обычаям, иде ям и законам.*

Дело здесь в том, что пространство более слабых или менее развитых регионов, таких как Восток, рассматри вается как нечто притягивающее к себе французские ин тересы, взывающее о проникновении, осеменении,— ко роче, о колонизации. Географические концепции в бук вальном и переносном смысле покончили с такими дис кретными сущностями, как границы и рубежи. Не в меньшей степени, чем провидцы предприниматели,— такие, как де Лессепс, который намеревался освободить Восток и Запад от их географических уз,— свою избыточ ную активность на инертный и женственный Восток из ливали французские ученые, администраторы, географы и коммерческие агенты. Появились географические об щества, чье число и размеры превосходили число и раз меры географических обществ по всей Европе почти вдвое. Были могущественные организации, как напри мер Comité de l'Asie française и Comité d'Orient; были науч ные общества, ведущим среди которых было Société asiatique, чьи отделения и члены занимали прочные пози ции в университетах, в институтах и в правительстве. Ка ждое из них на свой лад делало интересы Франции на Востоке более реальными и более значительными. Почти вековая история того, что теперь казалось пассивным

* Ibid. P. 189, 110, 136.

340

изучением Востока, подходила к концу — Франция на протяжении двух последних десятилетий XIX века осо знала свою готовность принять на себя наднациональ ные обязательства.

В той единственной части Востока, где британские и французские интересы буквально накладывались друг на друга, на территории ныне безнадежно больной Оттоман ской империи, оба эти антагониста разворачивали кон фликт с почти совершенной и характерной последова тельностью. Британия присутствовала в Египте и Месо потамии, посредством ряда квазификтивных договоров с местными (и не имеющими власти) вождями она контро лировала Красное море, Персидский залив и Суэцкий ка нал, равно как и бóльшую часть земель, лежащих между Средиземным морем и Индией. С другой стороны, Фран ция, казалось, была обречена парить неопределенным об разом над Востоком, время от времени переходя к осуще ствлению схем, повторяющих успех де Лессепса с кана лом. По большей части эти схемы представляли собой проекты по строительству железных дорог, такие как пла нировавшаяся через более или менее контролировавшую ся англичанами территорию дорога — сирийско месопо тамская линия. Кроме того, Франция считала себя защит ником христианских меньшинств — маронитов, халдеев, несториан.15 Тем не менее, когда подошло время, Брита ния и Франция вместе пришли к согласию о необходимо сти раздела азиатской части Турции. Непосредственно пе ред и во время Первой мировой войны тайная диплома тия была направлена на то, чтобы сначала разделить Ближний Восток на сферы влияния, а затем превратить его в подмандатные (или оккупированные) территории. Во Франции бóльшая часть экспансионистских настрое ний сформировалась в пору расцвета географического движения, фокусировавшегося на планах по разделению азиатской Турции, так что в Париже в 1914 году с этими целями «была развернута впечатляющая кампания в прес

341

се».* В Англии многочисленные комитеты получили офи циальные полномочия изучать и рекомендовать политику по наиболее удачному разделу Востока. Именно из таких комиссий как Бунзеновский комитет (Bunsen Committee) выйдут впоследствии совместные англо французские ко манды, среди которых наибольшую известность приобре тет команда, возглавляемая Марком Сайксом и Жоржем Пико (Sykes, Picot).16 Главным тезисом этих планов был справедливый раздел географического пространства, на правленный на сознательное смягчение англо француз ского соперничества. Как отмечал в своем меморандуме Сайкс,

было ясно, … что рано или поздно произойдет восстание арабов и что Франция и мы сами должны улучшить свои отношения для того, чтобы это восстание не стало прокля тием вместо благословения…**

Однако враждебность сохранялась. Более того, к ней до бавилось раздражение, вызванной программой Вильсона по национальному самоопределению,17 которая, как был вынужден признать сам Сайкс, обесценивала всю колони альную структуру и схемы раздела, о которых договори лись державы. Здесь не место обсуждать всю запутанную и противоречивую историю Ближнего Востока начала XX века, когда его судьбы определяли великие державы, туземные династии, различные националистические пар тии и движения, а также сионисты. Более непосредствен ное отношение к нашему предмету имеют специфические эпистемологические рамки, в которых рассматривали Восток и исходя из которых действовали великие державы. Ведь несмотря на все различия, англичане и французы рас сматривали Восток как географическую — а также куль

* Nevakivi, Jukka. Britain, France, and the Arab Middle East, 1914–1920. London: Athlone Press, 1969. P. 13.

** Ibid. P. 24.

342

турную, политическую, демографическую, социологиче скую и историческую — сущность, над судьбой которой, как они считали, они традиционно властны. Восток для них был ни вновь открытой территорией, ни простым ис торическим событием, но прежде всего территорией к вос току от Европы, чей главный смысл и ценность были одно значно определены в терминах Европы, точнее, в терми нах, предоставлявших именно Европе — европейской науке, образованию, пониманию и администрации — пра во сделать Восток тем, чем он является сейчас. И именно в этом состоит достижение — намеренное или нет, другой вопрос — современного ориентализма.

В начале XX века ориентализм использовал два метода, чтобы открыть Восток Западу. Один из них был связан с диссеминативными возможностями современной науки, богатым аппаратом научных профессий, университетов, профессиональных сообществ, исследовательских и гео графических организаций, издательской отрасли. Все это, как мы видели, основывалось на престижном авторитете пионеров — ученых, путешественников и поэтов,— чей совокупный взгляд сформировал представление о квинт эссенции Востока. Доктринальным — или доксологиче ским — проявлением такого Востока и является то, что я называю ориентализмом. Как только кто либо собирает ся высказать любого уровня суждение по поводу Востока, скрытый ориентализм предоставляет ему возможности формулирования (энунсиативные возможности), кото рые можно использовать, или, скорее, мобилизировать и перевести в осмысленный дискурс по тому или иному конкретному случаю. Так, когда в 1910 году Бальфур вы ступал в Палате общин по восточному вопросу, он явно держал в голове такие энунсиативные возможности, пре доставляемые наличным и в достаточной мере рацио нальным языком его времени, когда можно было назвать что либо или кого либо «восточным» без того, чтобы про слыть явным обскурантистом. Однако как и все энунсиа

343

тивные возможности и задаваемые ими формы дискурса, скрытый ориентализм глубоко консервативен — привер жен, так сказать, самосохранению. Передаваясь из поко ления в поколение, он является такой же частью культу ры, как и язык геометрии или физики. Ориентализм кре пок не столько своей открытостью и восприимчивостью по отношению к Востоку, сколько внутренней, преемст венной последовательностью в отношении конститутив ной воли к власти над Востоком. В такой форме ориента лизм смог пережить революции, мировые войны и бук вальное расчленение империй.

Второй метод, при помощи которого ориентализм представлял Восток на Западе, был следствием важной конвергенции. В течение десятилетий ориенталисты го ворили о Востоке, переводили тексты, объясняли циви лизации, религии, династии, культуры и ментальности как академические предметы, отделенные от Европы сво ей полной чужеродностью. Ориенталист был экспертом, как Ренан или Лэйн, чья задача в обществе состояла в том, чтобы разъяснять, истолковывать Восток для своих сооте чественников. Отношения между ориенталистом и Вос током носили герменевтический характер: стоя перед от даленной, едва поддающейся разумному пониманию цивилизацией или памятником культуры, ученый ориен талист устранял неясность тем, что переводил тексты, симпатически изображал, проникал внутрь этого трудно уловимого предмета. Тем не менее ориенталист находился вне Востока, который, сколько бы мы ни проясняли его, оставался вне Запада. Эта культурная, темпоральная и географическая дистанция выражалась в метафорах глу бины, тайны и сексуальных посулов: выражения вроде «чадры восточной невесты», или «непостижимого Восто ка» вошли в обиход.

Однако как это ни парадоксально, дистанция между Востоком и Западом на протяжении XIX века сокраща лась. По мере того, как коммерческие, политические и

344