Магистрам-литведам / Said

ным средством является педагогическая дисциплина. Следовательно, автор дидактик (педагог) преподносит ма териал ученикам, чья роль сводится к восприятию тща тельно отобранных и систематизированных тем. Посколь ку Восток древен и удален от нас в пространстве, учитель доносит его в виде реконструкции, подвергнув ревизии то, что ушло из более общего круга знаний. И поскольку без мерно богатый (в пространстве, во времени и по обилию культур) Восток не может быть представлен полностью, нужно воспользоваться только его наиболее репрезента тивными частями. Таким образом, Саси фокусируется на антологии, хрестоматии, картине, обзоре общих принци пов, в которых Восток представлен ученику через сравни тельно небольшое число наиболее ярких и убедительных примеров. Эти примеры убедительны по двум причинам: во первых, потому что они отражают право и власть Саси как западного авторитета преднамеренно отбирать из Вос тока то, что его удаленность и эксцентричность до сих пор держали сокрытым, и, во вторых, потому что эти примеры обладают семиотической силой (или ею их наделяет ори енталист) обозначать Восток.

Все работы Саси носят в значительной мере компиля тивный характер, они манерно дидактичны и усердно ре визионистичны. Помимо «Принципов общей граммати ки» он написал также Арабскую хрестоматию (Chrestoma thie arabe) в 3 х томах (1806, 1827) и антологию арабской письменной грамматики (1825), грамматику арабского языка (1810) (à l'usage des élèves de l'École spéciale),19 тракта ты по арабской просодии и религии друзов, а также бес численные небольшие работы по восточной нумизматике, ономастике, эпиграфике, географии, истории, а также по весам и мерам. Он осуществил множество переводов и две великолепных комментария к «Калила и Думна» («Calila and Dumna»)20 и макамах ал Харири (al$Hariri).21 В равной степени Саси был весьма деятелен в качестве редактора, автора мемуаров и историка современной науки. В других

195

смежных дисциплинах, где он не был au courant,22 для него было мало интересного, несмотря на то, что его собствен ное письмо было просто и бесхитростно и в том, что выхо дило непосредственно за пределы ориентализма, он при держивался довольно узкого позитивизма.

Тем не менее, когда в 1802 году Institut de France полу чил от Наполеона задание составить tableau générale 23 со стояния и развития искусств и наук после 1789 года, в со став авторов был включен и Саси: он был самым скрупу лезным среди специалистов и самым исторически мысля щим среди универсалов. В отчете Дасье (Dacier), как это известно из неофициальных источников, были отражены многие из пристрастий Саси, равно как был отмечен и его вклад в развитие востоковедения. Заглавие отче та —«Tableau historique de l'érudition française»24 — провоз глашает появление нового исторического (в отличие от са крального) сознания. Такое сознание сценично: познание может быть представлено в таких, так сказать, декорациях, чтобы его целостность легко можно было бы обозреть. В обращенном к королю предисловии Дасье точно форму лирует тему. Подобное обозрение позволило сделать то, чего ни один правитель даже не пытался сделать, а имен но: охватить единым coup d'œil 25 всю совокупность чело веческого познания. Будь такая tableau historique предпри нята ранее, продолжает Дасье, мы могли бы располагать множеством шедевров, ныне либо утраченных, либо раз рушенных. Интерес и польза от такой картины состоит в том, чтобы сохранить знание и сделать его по возможно сти непосредственно доступным. Дасье намекает, что та кую задачу облегчила восточная экспедиция Наполеона, одним из следствий которой было повышение уровня со временного географического знания.* (В этой точке, как

* Dacier, Bon Joseph. Tableau historique de l'érudition française, ou Rapport sur les progrès de l'histoire et de la littérature ancienne depuis 1789. Paris: Imprimerie impériale, 1810. P. 23, 35, 31.

196

нигде более во всем дискурсе Дасье, видно насколько сце ничная форма tableau historique функционально аналогич на галереям и прилавкам современного универмага.)

Tableau historique важна для понимания начальной фазы ориентализма тем, что она экстериоризирует форму ориен талистского знания и его черты, а также описывает отно шение ориенталистов к своему предмету. В подготовлен ных Саси разделах об ориентализме — как и в других своих работах — он говорит, что открыл, пролил свет, спас боль шое количество темного материала. Почему? Для того что бы предоставить его в распоряжение учеников. Как и все его образованные современники, Саси считал научную ра боту позитивным приращением здания, которое совмест ными усилиями возводят все ученые. Познание — это, в сущности, выведение на свет материала, и целью tableau было возведение чего то вроде бентамовского Паноптику ма.26 Научная дисциплина оказывалась таким образом сво его рода технологией власти: она давала своему обладателю (и его ученикам) инструменты и знание, которые (если речь идет об историках) были прежде утрачены.* И действитель но, вокабуляр специализированной власти и овладения прежде всего ассоциируется с репутацией Саси как пионе ра ориенталиста. Его героизм ученого состоял в том, чтобы успешно справляться с неимоверными трудностями. Он нашел средство открывать своим ученикам поле исследова ния там, где его прежде не было. Он, по выражению герцога де Бройля, сделал книги, принципы и образцы. Результатом этой деятельности было создание материала о Востоке, ме тодов его изучения и образцов для подражания, которыми не располагали даже сами народы Востока.**

* Foucault, Michel. Discipline and Punish: The Birth of the Prison. Trans. Alan Sheridan. N. Y.: Pantheon Books, 1977. P. 193–194. См.: Фуко М. Надзирать и наказывать: Рождение тюрьмы. М.: Ad marginem, 1999.

** Broglie. Éloge de Silvestre de Sacy. P. 107.

197

В сравнении с работой эллинистов или латинистов, ра ботавших вместе с ним в Институте, труд Саси был поис тине каторжным. Если у первых были тексты, традиции, школы, то у него же ничего этого не было, и, следователь но, все пришлось создавать самому. В трудах Саси навяз чиво присутствует динамика первоначальных потерь и последующих приобретений. Его вклад был поистине ве лик и достался ему тяжким трудом. Как и его коллеги в других областях, он был уверен, что знать — это значит видеть (так сказать, паноптически), но в отличие от них ему приходилось не только распознавать знание, но еще и расшифровывать его, интерпретировать и, что самое трудное, делать его доступным. Трудами Саси было от крыто целое поле исследований. Будучи европейцем, он подробно обследовал восточные архивы, и мог это проде лывать не покидая Франции. Отобранные тексты он вос станавливал, исправлял, аннотировал, кодифицировал, упорядочивал и готовил к ним комментарии. Со време нем Восток как таковой стал значить меньше, чем то, что с ним делали ориенталисты. Таким образом, запечатан ный Саси в герметичное пространство педагогической tableau, Восток ориенталистов с большой неохотой встре чался с реальностью.

Саси был слишком разумным человеком, чтобы оста вить свои взгляды и практику без обоснования. Прежде всего он всегда прямо и без обиняков объяснял, почему «Восток» сам по себе не мог выдержать европейский вкус, разум или настойчивость. При этом Саси отстаи вал пользу и значимость, например, арабской поэзии. Однако он также утверждал, что прежде чем арабскую поэзию можно будет оценить, над ней должны соответ ствующим образом поработать ориенталисты. Причины этого были эпистемологическими в широком смысле слова, но в них содержалось также и самообоснование ориентализма. Арабская поэзия создана совершенно чу жим для европейцев народом, обитающим в совершенно

198

иных климатических, социальных и исторических усло виях. Кроме того, эта поэзия взращена «мнениями, предрассудками, верованиями, суевериями, которые мы сможем усвоить только после длительного и скрупулез ного исследования». И если даже кто то решится пройти сквозь все тернии специальной подготовки, в этой по эзии полно описаний, которые совершенно непонятны европейцам, «достигшим более высокой ступени циви лизации». Тем не менее то, что доступно, имеет для нас огромную ценность, поскольку европейцы привыкли скрывать собственные внешние черты, свою телесность и отношение к природе. А потому ориенталист полезен прежде всего тем, что может сделать для соотечествен ников доступным значительный массив необычного опыта, и что еще более важно, ту литературу, которая могла бы помочь нам понять «поистине божественную» поэзию древних евреев.*

Таким образом, коль скоро ориенталист необходим, потому что достает перлы из глубин Востока, и коль ско ро Восток нельзя познать без посредника, столь же вер но, что нельзя брать всю восточную письменность в це лом. Таково введение Саси в его теорию фрагментов, обычно вызывающую интерес у романтиков. Произведе ния восточной литературы не только по сути своей чуж ды европейцам, они также не способны длительное вре мя привлекать достаточное внимание, им также недоста ет «вкуса и критического духа», а потому вряд ли они за служивают публикации, за исключением отдельных из влечений (pour mériter d'être publiés autrement que par extrait).** 27 Таким образом ориенталист необходим для

* Sacy. Mélanges de littérature orientale. P. 107, 110, 111–112.

** De Sacy, Silvestre. Chrestomathie arabe, ou Extraits de divers écrivains arabes, tant en prose qu'en vers, avec une traduction française et des notes, à l'usage des élèves de l'École royale et spéciale des langues orientales vivantes. 1826. Vol. 1; reprint ed., Osnabrück: Biblio Verlag, 1973. P. viii.

199

того, чтобы представить Восток рядом репрезентатив ных фрагментов, фрагментов заново опубликованных, разъясненных, аннотированных и сопровожденных дру гими фрагментами. Для такой презентации требуется особый жанр — хрестоматия. Именно в этом жанре, как полагает Саси, польза и значимость ориентализма пред ставлены наиболее полно и в самом выгодном свете. Наиболее известное произведение Саси — трехтомная «Арабская хрестоматия» («Chrestomathie arabe»), которая была, так сказать, запечатана в самом начале, как печа тью, внутренней рифмой арабского двустишия: «Kitab al anis al mufid lil Taleb al mustafid; / wa gam'i al shatur min manthoum wa manthur» (книга приятная и полезная для прилежного ученика; в ней собраны и поэтические, и прозаические фрагменты).

Антологиями Саси широко пользовались в Европе на протяжении нескольких поколений. Хотя их содержание и подавалось как типическое, за этим стояла скрытая цензура Востока, произведенная ориенталистом. Более того, ни внутренний порядок содержания, ни расположе ние частей, ни выбор фрагментов,— ничто не позволяло раскрыть эту тайну. Складывалось впечатление, что если фрагменты отбирались не по степени их важности, не как пример хронологического развития и не из за их эстети ческого совершенства (чего Саси действительно не де лал), то они тем не менее должны воплощать определен ную природу Востока или его типичную характеристику. Но и об этом нигде нет речи. Саси утверждает, что просто действовал от лица своих студентов, дабы им не при шлось приобретать (или читать) абсурдно громадную библиотеку по Востоку. Со временем читатель забывает об этих усилиях ориенталиста и принимает представляе мый хрестоматией реструктурированный Восток за Вос ток tout court.28 Объективное структурирование (обозначе ние Востока) и субъективное реструктурирование (репре зентация Востока ориенталистом) становятся взаимоза

200

меняемыми. Восток затушеван, скрыт рациональностью ориенталиста, принципы последнего становятся принци пами Востока. Из бесконечно далекого Восток становит ся вполне доступным, из совершенно чуждого (unsustain able) превращается во вполне педагогически полезный. Он был потерян, но теперь найден вновь, даже если от дельные его части пришлось по ходу дела опустить. Анто логии Саси не только восполняют (supplement) Восток, они восполняют его в качестве события Запада.* Работа Саси канонизирует Восток, она задает канон текстуаль ных объектов, передаваемый от одного поколения сту дентов к другому.

А живое наследие учеников Саси поистине впечатляет. Всякий значительный арабист в Европе на протяжении XIX века возводил свой интеллектуальный авторитет именно к нему. Все университеты и академии Франции, Испании, Швеции, Дании и особенно в Германии были наводнены студентами, сформировавшимися под его влиянием и под воздействием заданных его трудами ан тропологических tableaux.** Однако, как это бывает со всеми интеллектуальными наследиями, достоинства и недостатки идут рука об руку. Генеалогическое первенст во Саси состояло в следующем: Восток должен быть вос становлен не только из за, но также и несмотря на беспо рядок современного Востока и его непостижимость. Саси поместил арабов на Востоке, который сам, в свою оче

* По поводу концептов «supplementarity» (восполнительность), «supply» (восполнять) и «supplication» (просьба, прошение) см.: Derrida, Jacques. De la grammatologie. Paris: Éditions de Minuit, 1967. P. 203 and passim. См.: Деррида Ж. О грамматологии. С. 294 и по все му тексту. См. также комментарии переводчика русского издания: Автономова Н. Деррида и граммотология // Там же. С. 95–97.

** По поводу далеко не полного списка студентов Саси и его влия ния см.: Fück, Johann W. Die Arabischen Studien in Europa bis in den Anfang des 20. Jahrhunderts. Leipzig: Otto Harrassowitz, 1955. P. 156–157.

201

редь, был помещен на общую tableau современного по знания. Ориентализм тем самым принадлежит к европей ской гуманитарной науке, но его материал должен быть воссоздан ориенталистом прежде, чем он сможет занять свое место рядом с латинизмом и эллинизмом. Каждый ориенталист создавал свой собственный Восток в соот ветствии с фундаментальными эпистемологическими за конами достоинств и недостатков, впервые предложен ными и введенными в оборот Саси. Точно так же, как он был отцом ориентализма, он стал и первой его жертвой, поскольку последующие поколения ориенталистов в деле перевода новых текстов, фрагментов и извлечений пол ностью вытеснили работу Саси своими собственными ре конструкциями Востока. Однако как бы то ни было, запу щенный им процесс будет продолжаться, поскольку прежде всего филология пробудила такие систематизи рующие и институциональные силы, которые Саси и не снились. Именно в этом состоит заслуга Ренана — свя зать Восток с самыми современными компаративистски ми дисциплинами, среди которых одно из виднейших мест занимала филология.

Разница между Саси и Ренаном — это разница между основателем и преемником. Саси — основатель, чья рабо та состоит в определении поля исследования и его статуса как дисциплины XIX века, корнями своими уходящей в революционный романтизм. Ренан принадлежит к сле дующему поколению ориенталистов: его задачей было за крепить официальный ориенталистский дискурс, систе матизировать озарения и установить интеллектуальные и практические институты. Для Саси это было личным де лом, позволившим выявить и придать энергию этому полю исследований и его структурам. Для Ренана это было уже адаптацией ориентализма к филологии и их обоих — к интеллектуальной культуре того времени, что позволило увековечить ориенталистские структуры ин теллектуально и придало им большую зримость.

202

Ренан был фигурой самостоятельной, ни полностью оригинальной, ни полностью вторичной. А потому как влиятельного деятеля культуры и как видного ориента листа его нельзя понять, исходя лишь из его личных осо бенностей или из набора разделяемых им схематических идей. Скорее, Ренана можно понять как динамическую силу, чьи возможности уже были заложены пионерами вроде Саси, но которая сумела внести их совместный вклад в культуру как своего рода валюту (currency), кото рую он использовал вновь и вновь (если еще немного по эксплуатировать этот образ) в соответствии со своим без ошибочным чувством возвратности (re currency). Корот ко говоря, Ренан — это фигура, которую следует пони мать как тип культурной и интеллектуальной практики, как стиль производства ориенталистских утверждений в пределах того, что Мишель Фуко назвал бы архивом сво его времени.* Важно не только то, что Ренан сказал, но и то, как он это сказал. Важно понять, зная контекст и по лученную им подготовку, что он выбирает в качестве предмета исследования, что с чем сочетает и т. д. Тогда можно будет описать отношение Ренана к предмету ис следований, к своему времени и аудитории, даже к своей собственной работе без обращения к формуле, основы

* Характеристику Фуко концепта архива можно найти в его рабо те «Археология знания»: The Archaeology of Knowledge and the Discourse on Language. Trans. A. M. Sheridan Smith and Rupert Sawyer. N. Y.: Pantheon Books, 1972. P. 79–131. См.: Фуко М. Археология зна ния. Киев.: Ника Центр, 1996. Габриель Моно, один из младших и исключительно проницательных современников Ренана, заметил, что тот никоим образом не был революционером в лингвистике, ар хеологии или экзегезе, но тем не менее обладал самой широкой и глубокой эрудицией среди всех, живших в то время. Он был наибо лее видным представителем своего времени. (Renan. Taine, Michelet [Paris: Calmann Lévy, 1894]. P. 40–41). См. также: Dumas, Jean$Louis. La Philosophie de l'histoire de Renan // Revue de Métaphysique et de Morale. January—March 1972. Vol. 77, no. 1. P. 100–128.

203

вающейся на неочевидном допущении онтологической стабильности (вроде Zeitgeist,29 истории идей, биографи ческого метода (life and times)). Тогда мы сможем пред ставить Ренана как такого автора, который делает опре деленные более менее понятные вещи, в определенное время, определенном месте и в определенной культуре (а потому и в рамках определенного архива), для опреде ленной аудитории и, что не менее важно, для утвержде ния своей собственной позиции в ориентализме его вре мени.

Ренан пришел в ориентализм из филологии,30 и именно благодаря исключительно богатой и выдающейся куль турной позиции этой дисциплины он привнес оттуда наи более важные технические характеристики ориентализма. Для всякого, для кого слово «филология» отдает скучным и педантичным словокопанием, восклицание Ницше «мы, филологи», имевшего в виду величайшие умы XIX столетия, прозвучит неожиданно. Однако вспомним бальзаковского «Луи Ламбера».

Что за чудную книгу можно было бы написать, расска зывая о жизни и приключениях одного слова! Конечно, оно получало различные оттенки благодаря тем событиям, которым оно служило; в зависимости от места действия оно пробуждало различные идеи; но разве не важнее рас смотреть его в трех различных отношениях: души, тела и движения?*

Что представляет собой эта категория, спрашивает да лее Ницше, куда помимо него входят Вагнер, Шопенгау эр, Леопарди,— все в качестве филологов? По видимому, данный термин предполагает дар исключительного духов ного проникновения в суть языка и способность осущест влять нечто, артикуляция чего обладает эстетической и исторической силой. Хотя филология как профессия поя

* De Balzac, Honoré. Louis Lambert. Paris: Calmann Lévy, n. d. P. 4. См.: Бальзак О. Собр. соч. В 24 х т. М.: ТЕРА, 1998. Т. 19. С. 210.

204