Магистрам-литведам / Said

однако широкое распространение получил также интел лектуальный процесс, в ходе которого телесное (а вскоре и моральное, интеллектуальное и духовное) протяжение (extension) — типическую материальность объекта — уда лось превратить из простого зрелища в точное измерение характерных элементов. Линней говорил, что всякое заме чание по поводу естественного типа «должно быть про дуктом числа, формы, пропорции и ситуации». И действи тельно, если посмотреть на Канта, Дидро или Джонсона, повсюду мы увидим аналогичную склонность драматизи ровать общие черты, сводить обширное число объектов к сравнительно небольшому числу упорядоченных и под дающихся описанию типов. В естественной истории, ан тропологии и культурологии тип обладает определенным признаком, позволяющим наблюдателю производить обо значение и, как говорит Фуко, «контролируемую дерива цию». Эти типы и признаки образуют систему, сеть свя занных обобщений. Таким образом,

любое обозначение должно было теперь вступить в опре деленное отношение со всеми другими возможными обо значениями. Распознавать то, что по праву принадлежит индивиду, значит располагать классификацией или воз можностью классифицировать совокупность прочих ин дивидов.*

** Работ, которые раскрывали бы эту малоизученную тему, совсем немного. Из них наиболее известны следующие: Conant, Martha P. The Oriental Tale in England in the Eighteenth Century. 1908; reprint ed., N. Y.: Octagon Books, 1967; de Meester, Marie E. Oriental Influences in the English Literature of the Nineteenth Century // Anglistische Forschungen. Heidelberg, 1915. No. 46; Smith, Byron Porter. Islam in English Literature. Beirut: American Press, 1939. См. также: Doutrelant, Jean$Luc. L'Orient tragique au XVIIIe siècle // Revue des Sciences Hu maines. April—June 1972. Vol. 146. P. 255–282.

* Foucault, Michel. The Order of Things: An Archaeology of the Human Sciences. N. Y.: Pantheon Books, 1970. P. 138, 144. См.: Фуко М. Слова и вещи. М.: Прогресс, 1977. С. 168, 174. См. также: Jacob, François. The

184

В работах философов и историков, энциклопедистов и эссеистов мы находим признак как обозначение, прояв ляющийся в физиологико моральной классификации: например, дикие люди, азиаты и т. д. Конечно же, это есть у Линнея, но также встречается у Монтескье, Джон сона, Блюменбаха,14 у Сёммерринга (Soemmerring), у Канта. Физиологические и моральные характеристики распределяются более менее поровну: американцы — «краснокожие, холерики, бодрые», азиаты — «желтоко жие, меланхолики, ригидные», африканцы — «черноко жие, флегматики, вялые».* Но подобные обозначения на бирают силу позднее, когда в XIX веке они соединяются с признаком как деривацией, генетическим типом. На пример, в Вико и Руссо сила моральной генерализации дополняется меткостью, с какой драматические, почти архетипические фигуры — примитивный человек, гиган ты, герои — выставляются в качестве истока современной морали, философии и даже лингвистики. Так, когда речь заходит о восточном человеке, то используются такие термины генетических универсалий как его «примитив ное» состояние, примитивные признаки, особый духов ный фон.

Описанные мною четыре элемента — экспансия Восто ка, встреча (конфронтация), симпатия и классифика ции — это те течения мысли XVIII века, на которых стро ятся специфические интеллектуальные и институцио нальные структуры современного ориентализма. Без них

Logic of Life: A History of Heredity. Trans. Betty E. Spillmann. New York: Pantheon Books, 1973. P. 50 and passim, and Canguilhem, Georges. La Connaissance de la vie. Paris: Gustave Joseph Vrin, 1969. P. 44–63.

* См.: Burke, John G. The Wild Man's Pedigree: Scientific Method and Racial Anthropology // The Wild Man Within: An Image in Western Thought from the Renaissance to Romanticism / Eds Edward Dudley and Maximillian E. Novak. Pittsburgh, Pa.: University of Pittsburgh Press, 1972. P. 262–268. См. также: Biou, Jean. Lumières et anthropophagie // Revue des Sciences Humaines. April—June 1972. Vol. 146. P. 223–234.

185

ориентализм, как мы видит теперь, не мог бы состояться. Более того, именно эти четыре элемента привели к тому, что Восток в целом и ислам в частности вышли за узкие рамки религиозного подхода, в пределах которого его до сих пор рассматривал христианский Запад. Другими сло вами, современный ориентализм ведет свой счет от секу ляризованных элементов европейской культуры XVIII века. Первый из них, экспансия Востока (Orient), его продвижение далее на восток географический (East) и обратное движение на время существенно ослабили, даже разрушили библейские рамки. Точками отсчета были уже не христианство и иудаизм с их весьма скромными кален дарями и картами, но Индия, Китай, Япония, а также Шумер, буддизм, санскрит, зороастризм и Ману. Второй элемент — способность общаться исторически (а не ре дуктивно, в качестве лишь одного из моментов религиоз ной политики) с неевропейскими и неиудео христиан скими культурами усиливалась по мере того, как саму ис торию стали понимать более глубоко, чем прежде. Понять Европу надлежащим образом значило также понять объ ективные отношения между Европой и ее прежде недося гаемыми темпоральными и культурными границами. В определенном смысле идея Иоанна Сеговийского о contraferentia между Востоком и Европой была реализова на, хотя и в совершенно секуляризованном виде. Гиббон уже мог относиться к Мохаммеду как к историческому деятелю, повлиявшему на Европу, а не как к злостному еретику, болтающемуся где то между магией и ложным пророчеством. Третий элемент — избирательная иденти фикация с другими регионами и культурами, отличными от нашей, приводит к смягчению жестких границ собст венного Я и идентичности, что прежде принимало харак тер предельно поляризованного сообщества правовер ных, изготовившихся к битве и противостоящих варвар ским ордам. Границы христианской Европы перестали быть своего рода таможней. Широкое хождение получили

186

представления о близости всего человечества и человече ских возможностях — в противоположность узкоместни ческим позициям. Четвертый элемент — по мере того как возможности категориального обозначения и исследова ния истоков (десигнации и деривации) выходили за пре делы, поставленные Вико в виде разделения на языческие и священные нации, росло и число используемых класси фикаций человечества. Раса, цвет, происхождение, темпе рамент, характер и типы заслонили собой различие между христианами и всеми остальными.

Но даже если эти взаимосвязанные элементы вместе складываются в секуляризующую тенденцию, это еще не значит, что прежние религиозные модели человеческой истории и судьбы и «экзистенциальные парадигмы» были попросту отброшены. Вовсе нет. Они были воссозданы, заново введены в оборот и обрели новую жизнь в этих се кулярных рамках. От каждого, кто занимается Востоком, требовалось овладеть соответствующим этим рамкам се кулярным вокабуляром. И хотя ориентализм обеспечивал вокабуляр, концептуальные рамки и методы — а именно это и есть то, чем ориентализм с конца XVIII века зани$ мался и чем он был — в его дискурсе также сохранялся не до конца изжитый, пусть и преобразованный, религиоз ный импульс, натурализованный супернатурализм. Далее я попытаюсь показать, что данный импульс в ориентализ ме укоренился в представлениях ориенталистов о самих себе, о Востоке и о своей дисциплине.

Современный ориенталист, каким он себя видит,— это герой, спасающий Восток от невежества, отчужден ности и эксцентричности, которые ему с его позиции прекрасно видны. В своих исследованиях он воскрешает забытые языки, нравы и даже ментальности, как Шам польон воскресил египетские иероглифы из Розеттского камня.15 Специфические методы работы ориентали стов — составление словарей (лексикография), грамма тика, переводы, декодирование культуры — возвратили,

187

облекли плотью, заново утвердили ценности как древ него, классического Востока, так и традиционных дис циплин филологии, истории, риторики и доктриналь ной полемики. Однако в этом процессе и сам Восток, и востоковедческие дисциплины претерпели диалектиче ское преобразование, поскольку не могли сохраниться в прежнем своем виде. Восток даже в «классической» форме, которой обычно и занимались ориенталисты, подвергся модернизации, был приближен к современ ности. Традиционные дисциплины также подключились к современной культуре. Однако обе стороны несли на себе следы власти — власти воскрешать, даже заново создавать Восток; власти, присущей новым, научно обоснованным методам филологии и антропологиче ской генерализации. Короче говоря, сдвинув Восток по ближе к современности, ориенталист мог считать свои метод и позицию почти что позицией секулярного твор ца, человека, который создает новые миры, подобно Богу, некогда сотворившему прежний мир. Коль скоро такие методы и позиции выходили за пределы отдельной человеческой жизни, то возникала секулярная традиция преемственности, светский порядок дисциплинарных методологов, чье братство основывалось не на общности крови, но на общности дискурса, практики, библиоте ки, совокупности усвоенных идей, короче говоря, док сологии, разделяемой всеми, кто вступает в эти ряды. Флобер прозорливо отметил, что в итоге современный ориенталист превращается в копииста, как Бувар и Пе кюше. Однако на начальном его этапе, во времена Силь вестра де Саси и Эрнеста Ренана, такая опасность еще никак себя не проявила.

Мой тезис состоит в том, что существенные аспекты современной ориенталистской теории и практики (из которых исходит нынешний ориентализм) могут быть поняты не столько как внезапный прорыв к объективно му познанию о Востоке, сколько как секуляризация, пе

188

реструктурирование и переформирование ряда унаследо ванных от прошлого структур под воздействием таких дисциплин, как филология, которые в свою очередь ока зались натурализованными, модернизированными и пе решедшими в светскую область субститутами (или вер сиями) христианского супернатурализма. В форме новых текстов и идей восток (East) был, по сути, адаптирован под эти новые структуры. Вклад в современный ориента лизм таких лингвистов и исследователей как Джонс и Анкетиль, конечно же, огромен, однако специфику дан ного поля исследования, группы идей, дискурса задает деятельность именно последнего поколения ориентали стов. Если принять наполеоновскую экспедицию (1798–1801) за первый полноценный опыт современного ориентализма, то его героев основателей, а в исламских исследованиях это Саси, Ренан и Лэйн, можно считать одновременно созидателями самого этого поля, творца ми традиции, прародителями ориенталистского братст ва. Саси, Ренан и Лэйн поставили ориентализм на науч ную, рациональную основу. Это означает, что они своей деятельностью не только задали определенный образец, но также создали вокабуляр и идеи, которые уже безлич ным образом могли быть использованы всяким, кто же лал стать ориенталистом. Созидание ориентализма — это настоящий подвиг. Тем самым была заложена возмож ность использования научной терминологии, борьбы с невежеством, заложены основы особой формы просве щения для Востока. Это событие превратило фигуру ори енталиста в центральный авторитет по Востоку, оно леги тимизировало особый род специфически ориенталист ской работы, ввело в культурный оборот своего рода дис курсивную валюту, с помощью которой впредь только и можно было говорить за нынешний Восток. Кроме того, основатели ориентализма своим упорным трудом созда ли поле исследования и семейство идей, которые в свою очередь смогли сформировать сообщество ученых, чье

189

происхождение, традиции и устремления одновременно были и внутренне присущи этому полю, и в достаточной мере внешними, для того чтобы обеспечить ему общую престижность. И чем больше Европа на протяжении XIX столетия посягала на Восток, тем большим доверием публики пользовался ориентализм. Но в то же время, если сопоставить эти прибыли с утратой оригинально сти, вряд ли следует удивляться, что весь он от начала и до конца превратился в сплошные реконструкции и по вторения.

И еще одно итоговое наблюдение: с конца XVIII—на чала XIX века идеи, институты и фигуры, о которых пойдет речь в этой главе, оказываются важным момен том, решающей составной частью первой фазы величай шего периода территориальных приобретений, который когда либо знало человечество. К концу Первой миро вой войны Европа колонизировала уже 85% всей по верхности Земли. Сказать, что современный ориента лизм является одним из аспектов империализма и коло ниализма — значит сказать нечто совершенно бесспорное. Этого совершенно недостаточно, необходи мо еще проработать это утверждение аналитически и ис торически. Я хочу показать, как современный ориента лизм, в отличие от доколониальной эрудиции Данте и д'Эребело, воплощает в себе систематическую дисцип лину аккумуляции. А поскольку последний процесс дале ко не ограничивается интеллектуальными или теорети ческими рамками, это неизбежным образом привело ориентализм к систематической аккумуляции людей и территорий. Возродить мертвый или забытый восточ ный язык означало в итоге возродить мертвый или от верженный Восток. Это также означало, что точная ре конструкция, наука и даже воображение могли впослед ствии открыть дорогу армиям, администраторам и бюрократии. В определенном смысле оправданием ори ентализма служил не только его интеллектуальный или

190

II

Сильвестр де Саси и Эрнест Ренан: рациональная антропология и филологическая лаборатория

Две великие темы в жизни Сильвестра де Саси — герои ческий труд и неизменное чувство педагогической и ра циональной пользы. Антуан Исаак Сильвестр родился в 1757 году в янсенистской семье, чьим традиционным за нятием был нотариат. Частным образом он изучал в бене диктинском аббатстве сначала арабский, сирийский и халдейский языки, а затем древнееврейский. Арабский язык в особенности раскрыл перед ним Восток, потому что именно по арабски, как отмечает Жозеф Рено (Reinaud), восточный материал, и священный, и мирской, сохранился в его наиболее древней и наиболее поучитель ной форме.* Несмотря на то, что Саси был легитимистом, его пригласили в 1769 году первым учителем арабского во вновь открытую школу langues orientales vivantes,16 которую в 1824 году он возглавил в качестве директора. В 1806 году он стал профессором в Коллеж де Франс, оставаясь при этом с 1805 году штатным ориенталистом при француз ском министерстве иностранных дел. Там его обязанно стью (вплоть до 1811 года неоплачиваемым) был поначалу перевод бюллетеней Великой армии и наполеоновского Манифеста 1806 года, в котором автор выражал надежду, что «мусульманский фанатизм» можно будет противопо ставить русскому православию. После этого в течение многих лет Саси готовил переводчиков для французского восточного драгоманата,17 а также будущих ученых. Когда французы в 1830 году оккупировали Алжир, именно Саси переводил обращенную к алжирцам прокламацию. С ним

* Dehérain Henri. Silvestre de Sacy: Ses Contemporains et ses disciples. Paris: Paul Geuthner, 1938. P. 111.

192

регулярно консультировались по всем связанным с Восто ком дипломатическим вопросам министр иностранных дел, а иногда — и военный министр. В возрасте 75 лет он сменил на посту секретаря Академии надписей Дасье (Dacier), а также стал куратором отдела восточных руко писей при Королевской библиотеке (Bibliothèque royale). На протяжении всей долгой и славной карьеры его имя в послереволюционной Франции непосредственно было связано с реструктурированием и реформированием обра зования (в особенности в области востоковедения).* Вме сте с Кювье в 1832 году Саси стал новым пэром Франции.

Имя Саси связывают со становлением современного ориентализма не только потому, что он был первым пре зидентом Азиатского общества (основано в 1822 году). Причина в том, что своей деятельностью он фактически задал в профессии систематический свод текстов, педаго гическую практику, научную традицию и заложил основы важной связи между востоковедением и публичной поли тикой. В деятельности Саси впервые в Европе со времен Венского собора присутствовал осознанный методологи ческий принцип, по значимости сопоставимый с научной дисциплиной. Не менее важно то, что Саси всегда пони мал, что стоит у истоков важного ревизионистского про екта. Он сознавал собственную роль основателя и, в пол ном согласии с нашим основным тезисом, в своих работах выступал как секуляризованный священник, для которо го Восток — был его верой, а студенты — прихожанами. Герцог де Бройль (Duc de Broglie),18 его восхищенный со временник, сказал о деятельности Саси, что тот сочетал методы работы ученого и библейского учителя, и что Саси был единственным, кто смог примирить «цели Лейбница

сдействиями Боссюэ».** Следовательно, все, что он пи

* По поводу этих и других подробностей см.: Ibid. P. i—xxxiii.

**De Broglie, Duc. Éloge de Silvestre de Sacy // Sacy. Mélanges de littérature orientale. Paris: E. Ducrocq, 1833. P. xii.

193

сал, было адресовано преимущественно ученикам (в пер вой его работе «Принципы общей грамматики» (Principes de grammaire générale, 1799) учеником выступал его собст венный сын) и подавалось не столько как открытие ново го, сколько как исправленное извлечение лучшего из того, что уже было сделано, сказано или написано ранее.

Обе эти черты — дидактическая репрезентация в расчете на учеников и откровенная направленность на повторение через исправление и извлечение — чрезвычайно важны. Письмо Саси постоянно передает тон устной речи; в текстах полно местоимений первого лица, личных оценок и рито рических приемов. Даже в наиболее темных местах как, на пример, в его ученых заметках по поводу Сасанидской ну мизматики III века — чувствуется не столько письменная речь как таковая, сколько запись устной речи. Ключ ко всей работе содержится в первых строках посвящения сыну в «Principes de grammaire générale»: «C'est à toi, mon cher Fils, que ce petit ouvrage a été entrepris», что означает: я пишу (или говорю) это тебе, потому что тебе это следует знать, а по скольку ничего этого в сколько нибудь пригодной форме нет, мне пришлось проделать эту работу самому. Прямая ад ресация, польза, успех, непосредственная и благотворная рациональность. Саси был уверен, что все, несмотря на сложность задачи и запутанность темы, можно сделать бо лее ясным и рациональным образом. Здесь чувствуются су ровость Боссюэ и лейбницевский абстрактный гуманизм, равно как и тон Руссо,— все вместе в том же стиле.

Цель избранного Саси тона — сформировать круг, отде ляющий его и его аудиторию от мира в целом, наподобие того как отгорожены от всего мира в классной комнате учитель с учениками. В отличие от предмета физики, фи лософии или классической литературы, предмет востоко ведения — скрыт. Этот важно тем людям, у которых уже пробудился интерес к Востоку, но которые хотели бы уз нать его получше, более упорядоченным образом, а в этом случае наиболее эффективным и наиболее привлекатель

194