Магистрам-литведам / Said

кто обращается к ориентализму (а это вполне обычное дело, если сталкиваешься с вопросами, объектами и регио нами, которые принято считать восточными), будет обо значать, именовать, указывать, фиксировать то, что гово рит и о чем думает словом или фразой, которые, как счита ется, либо полностью овладели реальностью, либо даже и есть сама реальность. Говоря риторически, ориентализм абсолютно анатомичен и энумеративен: пользоваться его вокабуляром, значит участвовать в партикуляризации и разделении Востока на поддающиеся управлению части. В психологическом отношении ориентализм — это форма паранойи, знание, отличающееся, скажем, от обычного исторического познания. Как мне кажется, отчасти это следствие имагинативной географии и тех жестких границ, которые она задает. Однако существуют также и сугубо со временные вариации этих ориентализированных следст вий, к рассмотрению которых я теперь и перехожу.

III

Проекты

Судя по тому, до такой степени не оправдалось (и до та кой степени было ложным) высказанное Мишле64 грозное предостережением о том, что «Восток наступает, незри мый, губительный для богов света по причине чарующих своих грез и магии свойственного ему chiaroscuro»,* 65 нам необходимо заняться исследованием очевидного практи ческого успеха ориентализма. Несмотря на то, что прове денная между Востоком и Западом граница оказывала на

* Цит. по: Baudet, Henri. Paradise on Earth: Some Thoughts on European Images of Non European Man. Trans. Elizabeth Wentholt. New Haven, Conn.: Yale University Press, 1965. P. xiii.

114

Европу постоянное воздействие, культурные, материаль ные и интеллектуальные отношения между этими регио нами развивались и прошли бесчисленный ряд фаз. В це лом можно сказать, что именно Запад двигался на Восток, а не наоборот. «Ориентализм» — это родовой термин, кото рый я применяю для описания западного подхода к Восто ку, ориентализм — это дисциплина, при помощи которой обеспечивался (и обеспечивается) систематический под ход к Востоку как к предмету познания, открытия и прак тики. Но помимо этого я использовал данный термин для обозначения собрания грез, образов и вокабуляров, от крытых каждому, кто только пытался говорить о том, что лежит к востоку от этой разграничительной линии. Эти два аспекта ориентализма не разделены непроходимой гра нью, поскольку, опираясь на них обоих, Европа беспрепят ственно смогла продвигаться — и отнюдь не метафориче ски — на Восток. Здесь мне хотелось бы прежде всего рас смотреть материальные свидетельства этого продвижения.

За исключением ислама, вплоть до XIX века Восток для Европы был сферой непрерывного и безраздельного до минирования Запада. Это абсолютно верно в отношении британского опыта в Индии, португальского опыта в Ост Индии, Китае и Японии, а также французского и итальянского опыта в различных регионах Востока. Прав да, встречались отдельные случаи сопротивления тузем цев, что несколько нарушает идиллию. Так, например, в 1638–1639 годах японские христиане вышвырнули порту гальцев из страны. Но по большому счету только арабский и исламский Восток представлял для Европы серьезный вызов на политическом и интеллектуальном, а иногда и на экономическом уровнях. На протяжении большей час ти истории ориентализм несет на себе печать проблемати ческого отношения европейцев к исламу. В этом и состоит исключительно чувствительный аспект ориентализма, вокруг которого вращаются мои основные интересы в данном исследовании.

115

Без сомнения, ислам во многих отношениях был по длинной провокацией. Он был слишком близок к христи анству географически и культурно. Он был близок к иудео эллинистической традиции, он многое творчески заимствовал из христианства, он смог гордиться своими беспрецедентными военными и политическими успеха ми. Но и это еще не все. Исламские земли находятся со всем рядом и перекрываются с библейскими землями. Бо лее того, сердцевина исламской сферы всегда была наибо лее близким к Европе регионом — тем, что называют Ближним Востоком. Арабский и древнееврейский при надлежат к одной группе семитских языков, и совместно они обладают (dispose and redispose) исключительно важ ным для христианства материалом. С конца VII века и до битвы при Лепанто в 1571 году66 ислам в его арабской, от томанской или северо африканской, или испанской фор ме доминировал над европейским христианством или вполне реально угрожал ему. Ни в отношении прошлого, ни в отношении настоящего Европы никак нельзя упус кать из виду то обстоятельство, что успехи ислама пре взошли и затмили Рим. В этом отношении даже Гиббон не был исключением, как это видно из следующего пассажа из «Истории упадка и разрушения Римской империи».

В победоносные для римской республики дни сенат со средоточивал усилия своих консулов и легионов на одной войне и старался полностью раздавить первого врага, пре жде чем вступать в борьбу со вторым. Такими трусливыми политическими принципами арабские калифы пренебре гали из великодушия или из энтузиазма. Они нападали с одинаковой энергией и одинаковым успехом и на преем ников Августа, и на преемников Артаксеркса; и две сопер ничающие между собой монархии одновременно сдела лись жертвами врага, которого они так давно привыкли презирать. За десять лет Омарова правления сарацины подчинили его власти тридцать шесть тысяч городов и замков, разрушили четыре тысячи церквей или храмов,

116

принадлежавших неверным, и соорудили тысячу четыре ста мечетей для исповедования религии Магомета. Через сто лет после бегства пророка из Мекки завоевания и вла дычество его преемников простирались от Индии до Ат лантического океана, охватывая различные и отдаленные провинции…*

Если термин «Восток» (Orient) понимали как то иначе, нежели как синоним азиатского востока (East) в целом или как общее обозначение всего далекого и экзотическо го, то наиболее строгое его понимание касалось именно исламского Востока (Orient). За этим «воинственным» Востоком утвердилось с подачи Анри Боде (Baudet) назва ние «азиатской приливной волной».** Конечно, в середи не XVIII веке в Европе был момент, когда анналы «ориен тального» знания вроде «Восточной библиотеки» д'Эрбело перестали соотносить преимущественно с исла мом, арабами или оттоманами. Прежде культурная память по понятным причинам отдавала первенство таким срав нительно удаленным событиям, как падение Константи нополя, крестовые походы, покорение Сицилии и Испа нии. Но даже если эти события означали Восток угрожаю щий, это не распространялось на остальную часть Азии.

Всегда была Индия, где после появления там первых португальских опорных пунктов в начале XVI века, обо значивших ее присутствие, Европа (и прежде всего Анг лия) после длительного периода преимущественно эконо мической деятельности (с 1600 по 1758 год), стала домини ровать также и политически, как оккупационная сила. Тем не менее сама Индия никогда не представляла собой серь езной угрозы для Европы. Именно потому, что местная власть там рухнула и открыла свои земли межевро

* Gibbon. Decline and Fall of the Roman Empire. Vol. 6. P. 289. См.: Гиббон Э. История упадка и разрушения Римской империи. Т. 6.

С.9. (Перевод изменен.)

**Baudet. Paradise on Earth. P. 4.

117

пейскому соперничеству и неприкрытому политическому контролю со стороны Европы, последняя могла относить ся к индийскому Востоку с таким высокомерием. Но нико гда Европа не смотрела на Индию с тем чувством насторо женности, которое закрепилось исключительно за исла мом.* Однако между таким высокомерием и точным позитивным знанием имелось полное несоответствие. Статьи д'Эрбело в «Восточной библиотеке» по поводу ин до персидских сюжетов полностью основывались на ис ламских источниках и можно со всей уверенностью утвер ждать, что до начала XIX века выражение «восточные язы ки» было синонимом «семитских языков». Восточный Ренессанс, о котором говорил Кине, имел следствием рас ширение некоторых довольно узких рамок, в которых ис лам служил всеобъемлющим примером Востока.** Санск рит, индийская религия, история Индии получили статус научного знания лишь в конце XIX века благодаря усилиям сэра Уильяма Джонса.67 Но даже его интерес к Индии пер воначально основывался на интересе и знании ислама.

Неудивительно, что первой значительной работой ори енталистской науки после «Библиотеки» д'Эрбело стала «История сарацинов» Саймона Оккли, первый том кото рой вышел в 1708 году.68 Современные историки ориента лизма считают, что позиция Оккли в отношении мусуль ман — а именно, утверждение, что прежде всего им мы обязаны появлением первой известной христианской фи лософии — «болезненно шокировала» европейскую ауди торию. Оккли не только отчетливо обозначил выдающую ся роль исламских авторов, но также «впервые дал Европе аутентичное и глубокое представление об арабской точке зрения по поводу войн между Византией и Персией».***

* См.: Fieldhouse. Colonial Empires. P. 138–161.

**Schwab. La Renaissance orientale. P. 30.

***Arberry A. J. Oriental Essays: Portraits of Seven Scholars. N. Y.: Mac millan Co., 1960. P. 30, 31.

118

Однако Оккли был в достаточной мере осмотрителен, чтобы оградить себя от заразного воздействия ислама и в отличие от своего коллеги Уильяма Уинстона (преемника Ньютона в Кембридже), он всегда давал понять, что ис лам — это вопиющая ересь. Напротив, Уинстон за свои симпатии к исламу был в 1709 году изгнан из Кембрид жа.69

На пути к сокровищам Индии (Востока) нужно было прежде пересечь исламские области и устоять против опасного воздействия ислама как системы квазиариан ской веры. И на протяжении по крайней мере большей части XVIII века Британии и Франции это удавалось. От томанскую империю уже давно, с тех пор как она вошла в удобный (для Европы) старческий период, именовали не иначе как «Восточным вопросом». Британия и Франция воевали друг с другом в Индии между 1744 и 1748 годами и вновь между 1756 и 1763 годами, вплоть до 1769 года, ко гда англичане установили практически полный экономи ческий и политический контроль над этим субконтинен том. Может ли быть нечто более очевидное: Наполеону прежде всего следовало бы обескровить британскую Вос точную империю, перерезав ее главное шоссе — Египет.

Хотя им непосредственно предшествовали по крайней мере два основных ориенталистских проекта, для совре менной истории ориентализма вторжение Наполеона в Египет в 1798 году и его же набег на Сирию имели гораздо бóльшие последствия. До Наполеона только дважды (и каждый раз учеными гуманитариями) были предпри няты попытки вторгнуться на Восток, снять с него его по кровы таинственности, а также выйти за относительно безопасные пределы библейского Востока. Первая по пытка была предпринята Авраамом Иакинфом Анке тиль Дюперроном (1731–1805), эксцентричным теорети ком эгалитаризма, человеком, который умудрился соче тать в своем сознании янсенизм с ортодоксальным като лицизмом и брахманизмом, который отправился в Азию,

119

чтобы доказать действительно примитивное существова ние Избранного народа и библейскую генеалогию. Одна ко он существенно превзошел первоначальную цель и до брался на восток аж до Сурата, где ему удалось отыскать тайник с авестийскими текстами и завершить свой пере вод Авесты. Раймон Шваб сказал по поводу того таинст венного авестийского фрагмента, который и позвал Анке тиля в дорогу, что если «ученые, взглянув на знаменитый фрагмент в Оксфорде, затем возвращались к своим иссле дованиям, то Анкетиль взглянул — и отправился в Ин дию». Шваб также отмечает, что Анкетиль и Вольтер, хотя по темпераменту и идеологии они представляли собой полную противоположность, имели одинаковый интерес к Востоку и Библии, «один — затем, чтобы сделать Биб лию более неоспоримой, а другой — чтобы сделать ее еще более невероятной». По иронии судьбы перевод Авесты Анкетиля послужил целям Вольтера, поскольку открытия первого «вскоре привели к критике самих [библейских] текстов, которые до тех пор считались текстами боговдох новенными». Конечный эффект экспедиции Анкетиля хорошо описан Швабом.

В 1759 году Анкетиль завершил в Сурате свой перевод Авесты, в 1786 году — перевод Упанишад в Париже — он прорыл канал между двумя полушариями человеческого гения, исправляя и расширяя старый средиземноморский гуманизм. Менее чем за 50 лет до этого, когда он научил их сравнивать персидские памятники с греческими, его со отечественники спрашивали себя: что это значит — быть персом? До него люди обращались за сведениями об отда ленном прошлом нашей планеты исключительно к вели ким латинским, греческим, еврейским и арабским авто рам. Библию считали одинокой вершиной, аэролитом. Вселенная письменности была доступна, но едва ли кто подозревал о безмерности этих неведомых земель. Осозна ние началось с его перевода Авесты и достигло головокру жительных высот благодаря изучению в Центральной Азии языков, число которых после Вавилона быстро рос

120

ло. В наших школах, прежде ограничивавшихся узким гре ко латинским наследием Ренессанса [из которого значи тельная часть дошла до нас через ислам], он мимоходом открывает картину бесчисленных цивилизаций минувших эпох, бесконечное число литератур. Более того, оказалось, что немногие европейские области были вовсе не единст венными землями, оставившими след в истории.*

Впервые Восток открылся Европе в материи своих тек стов, языков и цивилизаций. Также впервые Азия получи ла точное интеллектуальное и историческое измерение, с помощью которого можно было подкрепить мифы о ее географической удаленности и безбрежности. Как неиз бежная плата за внезапную культурную экспансию, вслед за восточными штудиями Анкетиля последовали труды Уильяма Джонса,70 второго из донаполеоновских проек тов, о которых я упоминал ранее. И если Анкетиль рас пахнул перед нами широкие перспективы, то Джонс их захлопнул, систематизируя, сопоставляя, все сводя в еди ную плоскость. Ко времени отъезда в Индию в 1783 году он уже в совершенстве знал арабский, древнееврейский и персидский. Это, по видимому, было наименьшим из его достижений: он также был поэтом, юристом, эрудирован ным знатоком истории (polyhistor), хорошо знал класси ческую культуру и обладал неутомимым трудолюбием ученого, чьи усилия поставили его в один ряд с Бенджаме ном Франклином, Эдмундом Берком (Burke), Уильямом Питтом (Pitt) и Самуэлем Джонсоном (Johnson). В свое время он получил назначение на «почетную и доходную должность в Индиях» и, заняв вскоре по прибытии пост в Ост Индской компании, начал собственное исследова ние, т. е. собирал, классифицировал, приручал Восток, тем самым превратив его в отрасль европейского знания.

* Schwab, Raymond. Vie d'Anquetil Duperron suivie des Usages civils et religieux des Perses par Anquetil Duperron. Paris: Ernest Leroux, 1934. P. 10, 96, 4, 6.

121

В своей личной работе, озаглавленной «Предметы иссле дования в ходе моего пребывания в Азии» среди тем ис следования он обозначил следующие: «Законы индусов и магометан; современная политика и география Индоста на; наилучший способ управления в Бенгалии, арифмети ка и геометрия, а также разного рода смешанные науки об азиатиках (Asiaticks), медицине, химии, хирургии анато мии индийцев; натуральное производство в Индии; по эзия, риторика и мораль в Азии; музыка восточных на ций; торговля, мануфактура, сельское хозяйство и ком мерция в Индии» и т. п. 17 августа 1787 года он скромно писал лорду Элторпу (Althorp): «Такова моя цель — узнать Индию лучше, чем кто либо из европейцев прежде». Именно у него мог бы Бальфур в 1910 году найти прообраз свойственных англичанину притязаний знать Восток больше и лучше, чем кто либо другой.

Официальной сферой деятельности Джонса было пра во — род занятий, имевший символическое значение для истории ориентализма. За семь лет до прибытия Джонса в Индию Уоррен Хастингс (Warren Hastings)71 решил, что индийцами нужно управлять в соответствии с их собст венными законами — более инициативный проект, чем может показаться с первого взгляда, поскольку санскрит ский кодекс законов, пригодный для использования в практических целях, имелся лишь в переводе на персид ский, причем в то время не было ни одного англичанина, который бы знал санскрит достаточно хорошо, чтобы сравнить его с исходным текстом. Один из чиновников компании, Чарльз Уилкинс (Wilkins), первым освоил сан скрит и приступил к переводу «Законов Ману»,72 вскоре к нему присоединился Джонс. (Кстати говоря, Уилкинс был также первым переводчиком Бхагават Гиты.)73 В январе 1784 году Джонс собрал учредительное собрание Азиат ского общества Бенгалии, которое в Индии играло ту же роль, что и Королевское общество в Англии. На посту пер вого президента Общества и в своей деятельности госу

122

дарственного чиновника Джонс приобрел эффективные познания Востока и восточных народов, что впоследствии сделало его бесспорным основоположником (выражение А. Дж. Арберри) ориентализма. Править и познавать, т. е. сравнивать Восток с Западом — таковы были цели Джон са, которых — с его непреодолимым стремлением всегда все систематизировать, подчинять бесконечное разнооб разие Востока требованиям «полноты компендиума» за конов, фигур, обычаев и работ,— как считается, он сумел достичь. Его знаменитое заявление показывает степень, до которой современный ориентализм даже в своих фило софских основаниях был компаративистской дисципли ной, ставя главной целью отыскать корни европейских языков в удаленном и безопасном Востоке.

Санскрит, каким бы древним он ни был,— это замеча тельное творение, более совершенное, чем греческий язык, более богатое, чем латынь, и более изысканно утон ченное, чем они оба вместе. Тем не менее он значительно более близок к ним обоим как по корням слов, так и по грамматическим формам, чем это могло быть благодаря случаю. Эта близость столь сильна, что любой филолог, изучив все три языка, не усомнился бы в том, что они про исходят из одного общего источника.*

Многие из первых ориенталистов в Индии, как и Джонс, были учеными юристами, или же, что довольно любопытно, были медиками с явными миссионерскими наклонностями. Насколько можно судить, большинство из них было воодушевлено двоякой целью исследования «наук и искусств Азии с надеждой на то, чтобы способст вовать их улучшению там и развитию знания и совер шенствованию искусств у себя дома»** — именно таким

* Arberry. Oriental Essays. P. 62–66.

** Pargiter, Frederick Eden, éd. Centenary Volume of the Royal Asiatic Society of Great Britain and Ireland 1823–1923. London: Royal Asiatic Society, 1923. P. viii.

123