Магистрам-литведам / Said

ство ислама распространилось на Индию, Индонезию и Китай. И на столь неслыханное оскорбление Европа смогла ответить за небольшим исключением только лишь страхом или своего рода благоговением. Христианских авторов, бывших свидетелями исламских завоеваний, мало интересовали знание, высокая культура, обычная роскошь мусульман, которая, по выражению Гиббона, «совпадала с самым темным и самым бездеятельным пе риодом европейского летописания». (Однако с некото рым удовольствем он добавляет: «С той поры, когда Запад снова озарился светом знаний, восточная ученость, по видимому, стала чахнуть и приходить в упадок».*) По поводу восточных армий у христиан обычно возникало ощущение, что они «во всем походят на пчелиный рой, но обладающий тяжелой рукой, … они опустошают все на своем пути»,— так писал в XI веке Эршемберт (Erchem bert), клирик из Монте Кассино.**

Ислам недаром олицетворял собой ужас, опустошение, демонические орды ненавистных варваров. Для Европы ислам был извечной раной. Вплоть до конца XVII века «оттоманская угроза» незримо присутствовала по всей Ев ропе, что представляло для христианской цивилизации в целом постоянную опасность. Со временем европейская цивилизация впитала в себя эту угрозу и связанные с ней практические навыки, ее великие события, фигуры, доб родетели и пороки как нечто неразрывно вплетенное в ткань собственной жизни. В эпоху Ренессанса в одной только Англии, как это подробно показывает Самуэль Чью (Chew) в своем классическом труде «Полумесяц и роза», «человек даже средней образованности и интелли

* Gibbon, Edward. The History of the Decline and Fall of the Roman Empire. Boston: Little, Brown & Co., 1855. Vol. 6. P. 399. См.: Гиббон Э. История упадка и разрушения Римской империи. Т. 6. СПб.: Наука, 2000. С. 95.

** Daniel, Norman. The Arabs and Medieval Europe. London: Longmans, Green & Co., 1975. P. 56.

94

гентности» имел под рукой и мог лицезреть на лондон ской сцене сравнительно большое число подробно изло женных событий из истории турецкого (оттоманского) ислама и его агрессии в отношении христианской Евро пы.* Дело в том, что расхожие представления об исламе были по необходимости ослабленной версией той вели кой и грозной силы, которую последний олицетворял со бой для Европы. Подобно сарацинам Вальтера Скотта, представления европейцев о мусульманах, турках или ара бах всегда были одним из способов контроля за грозным Востоком. В определенной степени это верно также в от ношении методов современного научного ориентализма, чьим предметом является не столько Восток сам по себе, сколько Восток познанный и потому менее зловещий для западного читателя.

Ничего особо спорного или предосудительного в такой доместикации экзотического нет. Именно так обстоит дело в отношениях между любыми культурами и, опреде ленно, между всеми людьми. Моя же позиция состоит в том, чтобы подчеркнуть следующий тезис: ориенталист, как и всякий другой человек на европейском Западе из тех, кто размышлял о Востоке или сталкивался с ним, так же проделывает сходную ментальную операцию. Но что более важно — это ограниченный вокабуляр и образный ряд, которые до сих пор навязывают себя западному чело веку. Прекрасным примером такого рода служит рецеп ция ислама на Западе, что блестяще показано в исследо ваниях Норманна Даниэля. Одни из тех шор, от которых не могли избавиться пытавшиеся понять ислам христиан ские мыслители, основывались на аналогии: коль скоро Христос является основой христианской веры, то счита лось (совершенно неправомерно), что Мохаммед играет в исламе такую же роль. Отсюда полемическое название

* Chew, Samuel C. The Crescent and the Rose: Islam and England During the Renaissance. N. Y.: Oxford University Press, 1937. P. 103.

95

«мохаммеданизма», данное исламу, и автоматически на вязываемый ярлык «обманщика» в отношении Мохамме да.* Из этого и многих других недоразумений «сформиро вался круг, который так и не смогла разорвать имагина тивная экстериоризация … Христианское представление об исламе было целостным и самодостаточным».** Ислам превратился в образ (это выражение принадлежит Дани элю, и мне кажется, что оно в полной мере приложимо и к ориентализму в целом), чья функция состояла не столько

втом, чтобы репрезентировать ислам сам по себе, сколько

втом, чтобы репрезентировать его для средневекового христианства.

Неизменная тенденция отрицать то, что означает Ко ран или что по мнению мусульман он означает, или то, что мусульмане думали или делали при любых данных обстоя тельствах, с необходимостью приводит к тому, что корани ческое или любые другие исламские учения представля лись в форме, которая казалась бы убедительной для хри стиан; и таким образом по мере удаления авторов и публи ки от границы с исламом становились возможными все более и более экстравагантные формы такого признания. То, что сами про себя и о собственной вере говорили му сульмане с большой неохотой, принимали за отражение истинного положения дел. Существовала только христи анская картина, в которой детали (даже под давлением фактов) по возможности опускали, но в которой никогда не упускали из виду общую линию. Определенные тени различий имелись и там, но лишь в рамках общей карти ны. Любые корректировки, призводившиеся в интересах возрастающей точности, были лишь попыткой защитить то, что уже изначально осознавалось как уязвимое, нуж дающееся в подпорке шаткое строение. Мнение христиан

* Daniel, Norman. Islam and the West: The Making of an Image. Edin burgh: University Press, 1960. P. 33. См. также: Kritzeck, James. Peter the Venerable and Islam. Princeton, N. J.: Princeton University Press, 1964.

** Daniel. Islam and the West. P. 252.

96

было тем зданием, которое не подлежало сносу или даже перестройке.*

Этот жестко заданный христианский образ ислама по лучал развитие и подкрепление из самых разнообразных сфер, включая (в Средние века и в раннем Ренессансе) широкий спектр разного рода поэзии, ученых дебатов и народных предрассудков.** К этому времени Ближний Восток уже был интегрирован в общее мировоззрение ла тинского христианства — так, в «Песни о Роланде» сара цины поклоняются и Магомету, и Аполлону. К середине XV века, как это блестяще показал Р. У. Саутерн, серьез ным европейским мыслителям стало ясно, что «с исламом что то надо делать», что само по себе изменило ситуацию, которая сама собой приобретала в Восточной Европе чер ты военного противостояния. Саутерн подробно излагает яркий эпизод между 1450 и 1460 годами, когда четверо ученых — Иоанн Сеговийский, Николай Кузанский, 30 Жан Жермен (Jean Germain) и Энеа Сильвио Пикколоми ни (впоследствии папа Пий II)31 предприняли попытку выстроить общение с исламом через contraferentia, или «конференцию», обмен мнениями. Идея принадлежала Иоанну Сеговийскому: следовало установить поэтапный обмен мнениями с исламом, в ходе которого христиане попытались бы предпринять массовое обращение мусуль ман. «Обмен мнениями виделся ему как инструмент, об ладающий не только сугубо религиозными, но и полити ческими функциями, и в выражениях, которые нашли бы отклик и в груди современного человека, он заявляет, что даже если бы такое продлилось всего лет десять, это все равно было бы дешевле и менее разорительно, чем вой на». Между этими четырьмя людьми не было договорен ности, но данный эпизод имеет решающее значение, по

* Ibid. P. 259–260.

** См., например: Comfort, William Wistar. The Literary Role of the Saracens in the French Epic // PMLA. Vol. 55. 1940. P. 628–659.

97

скольку представляет собой довольно изощренную по пытку — часть общеевропейской попытки от Беды и до Лютера — дать Европе полноценное представление о Вос токе, свести Восток и Европу вместе на общей почве. Целью этой попытки в понимании христиан было стрем ление наглядно показать мусульманам, что ислам — всего лишь искаженная версия христианства. Далее Саутерн за ключает:

Более всего бросается в глаза неспособность какой ли бо из этих систем мысли [европейских христиан] дать вполне удовлетворительное понимание феномена, кото рый они намеревались объяснить [ислам], не говоря уже о том, чтобы решающим образом повлиять на ход практиче ских событий. На практическом уровне события никогда не были настолько хороши или настолько плохи, как это предсказывали наиболее знающие наблюдатели. И воз можно, следует отметить, что они так с тех пор и не стали лучше, чем когда лучшие судьи самонадеянно полагались на благополучный исход. Был ли вообще какой то про гресс [в знании христиан об исламе]? Убежден, что был. Даже если решение проблемы упорно ускользало, форму лировка проблемы становилась более комплексной, более рациональной и лучше подкреплялась опытом… Ученые, занимавшиеся проблемой ислама в Средние века, не смог ли найти искомого и желанного решения, но они устано вили привычку ума и силу понимания, которая — у других людей и в других областях — могла увенчаться успехом.*

Наиболее удачной частью анализа Саутерна здесь и да лее в его краткой истории представлений Запада об исла ме является демонстрации того, что в конечном итоге все более утонченным и комплексным становится именно невежество Запада, а не корпус его позитивного знания, который все же ширится в объеме и становится все более подробным. Дело в том, что вымыслы имеют собствен ную логику и диалектику роста и упадка. Личности Мо

* Southern. Western Views of Islam. P. 91–92, 108–109.

98

хаммеда в Средние века приписывали большое число свойств, соответствующих «чертам провозвестников „свободного духа“ (Free Spirit) (XII век), которые дейст вительно появились тогда в Европе, требовали к себе до верия и собирали последователей». Аналогично, посколь ку на Мохаммеда смотрели как на распространителя лож ного Откровения, он стал воплощением распутства, не воздержанности, содомии и целого ряда разных пороков, которые «логически» вытекали из его доктринальной ложности.* Таким образом Восток обрел, так сказать, представителей и представительство (репрезентацию), причем более конкретное, более внутренне соответст вующее определенным западным потребностям, нежели все предшествующие. Это все равно, что, раз установив Восток в качестве подходящего места для воплощения бесконечного в конечной форме, Европа так и не смогла остановиться в этой практике. Восток и восточные наро ды: арабы, мусульмане, индийцы, китайцы и т. п.,— пре вратились в бесконечное псевдовоплощение некоего ис ходного великого оригинала (Христа, Европы, Запада), которому, как считалось, они подражали. Со временем изменился источник этих весьма нарцистических пред ставлений Запада о Востоке, но не их характер. Таким об разом в XII—XIII века мы находим повсеместно распро страненное убеждение в том, что Аравия является «ок раиной христианского мира, подлинным прибежищем для разного рода еретиков»,** а Мохаммед — это ковар ный отступник, поскольку в XII веке всякий ученый ори енталист или эрудированный специалист мог доказать, что ислам — это не более чем вторичный вариант ариан ской ереси.*** 32

* Daniel. Islam and the West. P. 246, 96, and passim.

**Ibid. P. 84.

***Duncan, Black Macdonald. Whither Islam? // Muslim World. Vol. 23. January 1933. P. 2.

99

Наше первоначальное описание ориентализма как на учной сферы теперь обретает новую конкретность. Поле исследования часто оказывается замкнутым пространст вом. Идея репрезентации (представления) — это теат ральная идея: Восток (Orient) — это сцена, пределами ко торой ограничивается восток (East) в целом. На эту сцену выходят фигуры, чья роль состоит в том, чтобы представ лять то более широкое целое, откуда они происходят. В итоге Восток выступает не безграничным полем за пре делами знакомого европейцам мира, но, скорее, замкну тым пространством, театральной сценой, дополнением к Европе. Ориенталист — это не кто иной, как специалист в определенной отрасли знания, за которое в целом отвечает Европа в том смысле, в каком за драмы, формально соз данные драматургом, исторически и культурно отвечает (и воспринимает) Аудитория. В глубинах этой ориента листской сцены открывается поразительный культурный репертуар, отдельные моменты которого пробуждают к жизни невероятно богатый мир: Сфинкс, Клеопатра, Эдем, Троя, Содом и Гоморра, Астарта, Исида и Осирис, Шеба,33 Вавилон, джинны и волхвы, Ниневия, пресвитер Иоанн,34 Магомет и многие другие; декорации, а иногда одни только имена, частью воображаемые, частью знае мые, чудища, дьяволы и герои; ужасы, удовольствия и во жделения. Воображение европейцев черпало из этого ре пертуара обильную пищу: в период между Средними ве ками и XVIII веком такие маститые писатели, как Арио сто, Мильтон, Марло, Тассо, Шекспир, Сервантес и авто ры «Песни о Роланде» и «Поэмы о Сиде»35 использовали эти богатства Востока в своем творчестве, заостряя при этом черты наполнявших их образов, идей и фигур. Кроме того, бóльшая часть того, что считалось в Европе ученой ориенталистской наукой, наряду с достоверным знанием использовало и идеологические мифы.

Широко известным примером того, как драматическая форма и научное воображение сливались в театре ориен

100

тализма вместе, является Bibliothèque orientale36 Бартелеми д'Эребело (Barthélémy d'Herbelot), посмертно опублико ванная в 1697 году с предисловием Антуана Галлана (Antoine Galland).37 Во введении к недавно вышедшей «Кембриджской истории ислама» «Восточная библиоте ка», наряду со вступительной статьей к его переводу Ко рана Джорджа Сэйла (Sale) (1734) и «Историей сараци нов» Саймона Оккли (Ockley) (1708),38 называется «ис ключительно важной» для развития «нового понимания ислама» и рекомендуется «широкому круг читателей».* Такая рекомендация представляет работу д'Эрбело в не верном свете, поскольку она, в отличие от трудов Сэйла и Оккли, касалась не только ислама. Помимо Historia Orientalis Иоганна Г. Хоттингера (Hottinger),39 вышедшей в свет в 1651 году, «Восточная библиотека» д'Эрбело остава лась в Европе стандартным справочным изданием вплоть до начала XIX века. Ее масштаб поистине эпохален. Гал лан, первый переводчик сказок «Тысяча и одна ночь» на европейский язык и видный арабист, противопоставил достижения д'Эрбело всем прежним, отметив поразитель ный размах его предприятия. Д'Эрбело, пишет Галлан, прочитав огромное множество работ по арабски, по пер сидски и по турецки, открыл тему, прежде полностью скрытую от европейцев.** Начав с составления словарей этих трех восточных языков, д'Эрбело приступил затем к

*Holt P. M. Introduction to: The Cambridge History of Islam / Eds P. M. Holt, Anne K. S. Lambton, and Bernard Lewis. Cambridge: Cambridge University Press, 1970. P. xvi.

** Galland, Antoine. Prefatory «Discours» to: Barthélémy d'Herbelot. Bibliothèque orientale, ou Dictionnaire universel contenant tout ce qui fait connaître les peuples de l'Orient. The Hague: Neaulme & van Daalen, 1777. Vol. 1. P. vii. Точка зрения Галлана состоит в том, что д'Эрбело представил нам подлинное знание, а не легенду или миф по поводу «диковин Востока». См.: Wittkower R. Marvels of the East: A Study in the History of Monsters // Journal of the Warburg and Courtauld Institutes. 1942. Vol. 5. P. 159–197.

101

изучению истории Востока, его теологии, географии, нау ки и искусства как в их легендарном, так и в подлинном вариантах. Впоследствии он решил написать две работы: одна из них — это bibliothèque, «библиотека», расположен ный в алфавитном порядке словарь, другая — florilège, ан тология. Завершить удалось лишь первую часть работы.

В статье Галлана утверждается, что Bibliothèque должна была включить в себя преимущественно Левант, при том — Галлан говорит об этом с восхищением — рассмат риваемый период времени не ограничивается только вре менем от сотворения Адама и до «temps où nous sommes»:40 д'Эрбело идет значительно дальше, обращаясь ко време ни, которое описывается в легендарной истории как plus haut41 — к длительному периоду Солейманов преадами тов (Solimans).42 Далее в статье Галлана мы узнаем, что Bibliothèque была похожа на «всякую другую» историю мира, поскольку пыталась представить полный компен диум знаний, имеющихся по таким вопросам, как Творе ние, Потоп, разрушение Вавилонской башни и т. д.— с тем только отличием, что д'Эрбело пользовался восточ ными источниками. Он разделил историю на два типа — священную и профанную (евреи и христиане — в первой, мусульмане — во второй) и два периода — до и послепо топный. Таким образом, д'Эрбело смог обсуждать столь разные вещи, как историю монголов, татар, турков и сла вян. Работа включает в себя также все области мусульман ской империи, от Дальнего Востока до Геркулесовых столпов, вместе с их обычаями, ритуалами, традициями, комментариями, династиями, дворцами, реками и фло рой. Такая работа, даже несмотря на то, что включает в себя некоторые рассуждения о «la doctrine perverse de Mahomet, qui a cause si grands dommages au Christia nisme»,43 оказалась более компетентной, нежели все прежние работы. Галлан завершает свои «Рассуждения» обстоятельным уверением читателя в том, что «Библиоте ка» д'Эрбело исключительно «utile et agreeable».44 Другие

102

ориенталисты, такие как Постель, Скалигер, Голий, Пок кок и Эрпений (Postel, Scaliger, Golius, Pockoke, Erpeni us)45 писали работы, носившие узко грамматический, лек сикографический, географический характер или в этом роде. И только д'Эрбело удалось написать работу, способ ную убедить европейского читателя в том, что изучение восточной культуры отнюдь не является бесполезным и неблагодарным занятием. Только д'Эрбело, согласно Гал лану, попытался сформировать в умах своих читателей достаточно подробное представление, которое могло бы насытить ум и соответствовало бы сложившимся прежде непомерным ожиданиям».*

Стараниями д'Эрбело Европа открыла для себя собст венные возможности по очерчиванию (encompassing) и ориентализации Востока. В том, что Галлан говорит по поводу собственной и д'Эрбело materia orientalia,46 здесь и там проглядывает определенное чувство превосходства. Как и в трудах географов XVII века, таких как Рафаэль дю Манс (R. du Mans), европейцы смогли еще раз убедиться, что западная наука обогнала и превзошла Восток.** Но очевидным становится не только преимущество западно го взгляда на мир: есть еще и успешный опыт и методы ос воения несказанного изобилия Востока, приведения его в систему, упорядоченную по алфавиту и доступную даже непрофессионалу. Когда Галлан говорит о д'Эрбело, что тот соответствует ожиданиям, это означает, как мне ка жется, что автор Bibliothèque не пытается пересматривать прежние представления о Востоке. Ведь ориенталист именно тем и занимается, что соответствует в глазах чи

*Galland. Prefatory «Discours» to: d'Herbelot. Bibliothèque orientale. P. xvi, xxxiii. По поводу состояния ориенталистики непосредственно прежде появлением труда д'Эрбело см.: Parry V. J. Renaissance Histo rical Literature in Relation to the New and Middle East (with Special Refe rence to Paolo Giovio) // Historians of the Middle East / Eds Bernard Lewis and P. M. Holt. London: Oxford University Press, 1962. P. 277–289.

** Barthold. La Découverte de l'Asie. P. 137–138.

103