История Литературы 1 сем / 5.12.09 / вопрос 13

Воинская повесть, жанр древнерусской литературы, распространённый в 11—17 вв. Основу Воинская повесть составляет изображение исторического события, связанного с героической борьбой народа против внешних врагов. Патриотический пафос повествования сочетается с публицистической оценкой происходящего, эпичность с взволнованным лиризмом. Центральный герой Воинская повесть — обычно реальная историческая личность, представленная в качестве идеального воина-христианина. Большое место отводится красочному описанию сражений («бысть сеча зла и ужасна»; «стрелы летяху, аки дождь»). Характерные черты Воинская повесть представлены в «Повести временных лет» (начало 12 в.), в сказаниях о княжеских усобицах, о борьбе с печенегами и половцами в Галицко-Волынской летописи (12 в.) и особенно в «Слове о полку Игореве» (12 в.). Большое распространение получили переводные Воинская повесть: «История Иудейской войны» Иосифа Флавия, «Александрия», «Девгениево деяние».

Центральной темой оригинальных Воинская повесть 13—14 вв. становится борьба с татаро-монгольскими завоевателями; усиливаются религиозная трактовка событий и воздействие устного народно-поэтического творчества («Повесть о Калкской битве» и «Повесть о разорении Рязани Батыем»). В конце 14 — начале 15 вв. Воинская повесть испытывает воздействие агиографии и деловой письменности («Сказание о Мамаевом побоище», «Задонщина», «Повесть о Московском взятии от царя Тахтамыша»). В ней противопоставлены стойкость, мужество русских и лютость, нечестие «поганых» татар. В уста положительных героев вкладываются благочестивые размышления — молитвы, изображаются религиозно-фантастические картины помощи небесных сил. Важный этап развития Воинская повесть —«Повесть о взятии Царьграда» турками в 1453 Нестора-Искандера. Красочно-эмоциональные эпизоды сражений перемежаются с картинами вещих знамений. Традиции этой повести получили развитие в «Казанской истории» (середина 16 в.). В 17 в. Воинская повесть приобретает демократический характер («Повесть об Азовском сидении донских казаков» в 1637). Во 2-й половине 17 в. Воинская повесть уступает место новым жанрам бытовой и авантюрно-приключенческой повести.

«Повесть о разорении Рязани Батыем» — один из немногих сохранившихся текстов рязанского происхождения. Первоначально она входила в состав летописи, которая велась в Рязанском княжестве и среди других летописных по своему характеру материалов сохранилась в цикле выписок о Николе Заразском, которые происходят из древнего города Зарайска. «Повесть» имеет сложную структуру, составные части которой обладают разной жанрово-стилистической природой и по разному датируются. В нынешнем своем виде «Повесть о разорении Рязани Батыем» составлена много позже описанных в ней событий, но под живым впечатлением еще не забывшихся утрат. Она сохранилась в списках XVI в., однако появление ее относят к более раннему времени. Верхней хронологической границей компоновки частей «Повести» можно считать XIV столетие, потому что в ее содержании не получил отражения факт переноса столицы на новое место — в Переяслав Рязанский.

Ядром «Повести» являются летописные свидетельства о нашествии, которые были детализированы и дополнены за счет привлечения других источников. Среди включений можно выделить информацию, восходящую к Синодикам, Похвале роду рязанских князей и устным преданиям. В результате среди действующих лиц оказываются персонажи, жившие в иное время и целый ряд рязанских имен, не известных по другим источникам. Некоторые характеристики персонажей произведения возникли в результате смешения разных исторических лиц. Особый блок составляет близкая к эпическому стилю легенда о Евпатии Коловрате. Эту часть «Повести» исследователи считают самостоятельным, первоначально бытовавшим в фольклорной форме, произведением. Оно было записано не позднее XV столетия и повествует об успешных действиях отряда Евпатия в тылу войск Батыя после падения Рязани.

«Повесть о разорении Рязани Батыем» дает отличную от многих летописей трактовку событий. Современные нашествию летописцы рассматривали татаро-монгольских завоевателей как бич божий. В записях современников присутствует растерянность и даже пораженческие настроения. Дело в том, что оценка сложившейся ситуации в них дается с точки зрения теории божественных казней, а призыв к активному противоборству захватчикам идет в разрез требованию смирения перед промыслом. В отличие от нашего автора подавляющее большинство летописцев в XIII-XIV столетиях были уверены, что бедствия ниспосланы свыше за прегрешения, а воле Бога невозможной противиться. Поэтому весьма показательно, что, несмотря на боль и скорбь, которые были вызваны неведомым до того истреблением населения и опустошением, в «Повести» не содержится даже намека на покорность судьбе.

В отличие от летописных описаний татаро-монгольского нашествия в «Повести» мы не встретим назидательных религиозных сентенций. В ней раскрывается зримая картина неравного противостояния столкнувшихся в противоборстве сил. Центром повествования является судьба страны, подвергнутой трагическим испытаниям. Здесь, как и в известных нам летописях, встречаются упоминания о вере и церквях, которые присутствуют в произведении как зримые реалии действительности. Однако переживания катастрофического положения Церкви и мук за веру неотделимы от боли за свою страну и своих земляков. Соответственно за столкновением русских с татарами автор произведения видит столкновение православия и язычества. Поэтому мысль его выходит за пределы чисто религиозных переживаний и скорби о поруганных погаными святынях. Он скорбит не только о разрушении церквей и монастырей, он переживает гибель больших и малых людей рязанских, которых некому оплакать. Составитель «Повести», что весьма не характерно для церковных авторов того времени, оплакивает гибель красот родной земли. Центральный лейтмотив произведения — возвеличивание мужества, стойкости и героизма защитников Рязанщины, а в их лице и всех защитников родной Русской земли. В «Повести» очень пронзительно звучит идея жертвенного служения. Священная гибель оправдана даже в безвыходной ситуации, когда речь идет о защите Родины. В этом — надежда и залог будущей победы. В легенде о Коловрате, как и в других частях «Повести», подчеркивается нравственное значение подвига обреченных на смерть людей, сознательно пошедших на гибель тогда, как была возможность переждать грозу. В уста татарских мурз вложен уважительный отзыв о рязанцах: «Сии бо люди крылатыи, и не имеюще смерти: тако крепко и мужествено ездя, бьяшеся един с тысящею, а два со тмою. Ни един от них может съехати жив с побоища». Этот текст характеризует взгляды составителя рязанского летописно-легендарного цикла. Во-первых, здесь звучит эпический мотив богатырства. Во-вторых, выражен взгляд, согласно которому доблестная смерть в бою предпочтительнее унизительного спасения.

Как произведению, насыщенному устно-поэтическими и легендарными включениями, «Повести о разорении Рязани Батыем» присущи черты эпического стиля. Художественную эпическую условность автор „Повести” применил в отображении конкретной обстановки, сложившейся к середине XIII столетия. Этот его прием указывает на идейное пристрастие к архаике. Текст отличается редкой для древнерусской книжности насыщенностью былинными мотивами. Согласно повествованию один рязанский воин сражается с тысячью, а два с тьмою захватчиков. Удальцы рязанские, независимо от происхождения и общественного положения, уравнены обреченностью. Они испили единую смертную чашу, сам образ которой глубоко фольклорен. Позднее этот образ в живописи был воплощен Андреем Рублевым, который гениально соединил воинскую ритуальную символику с христианской идеей жертвенной любви.

Остается добавить, что в описание скорби по погибшим включены практиковавшиеся в погребальном фольклоре плачи. В сценах оплакивания обращения адресованы не к Богу и его святым угодникам, а к природе, как и в «Слове о полку Игореве». Они построены на мифологической символике светил и диалоге с умершими родичами, от которых ожидали покровительства. Здесь же находим восприятие смерти как сна.

Можно констатировать, что книжное произведение вобрало в себя черты, характерные для народного миропонимания. Эпический народный герой всегда богатырь, олицетворяющий собой идеал ратного поведения. Обстановка, в которой он действует, так или иначе связана с обороной родной земли. С точки зрения эпического фольклорного мировоззрения, могущество страны обеспечивается богатырством (в «Повести» Евпатий Коловрат — «исполин»). Появление сюжета о смерти эпического героя, по-видимому, связано с переосмыслением болезненного состояния общества, когда на пораженной усобицами Руси не осталось сил, способных выстоять перед натиском навалившегося врага. Именно эпохой ига датируется цикл былин о гибели русских богатырей. Такова народная интерпретация истории собственной страны. Та же ситуация запечатлена и в легендарном рассказе о гибели Евпатия. Но в отличие от былинного рассказа о гибели русских богатырей, в описании чудес храбрости, которую проявляют воины Евпатия прежде чем пасть в неравной битве, звучит уверенность в том, что даже превосходящего по силам врага можно преодолеть. Другими словами, настроения оптимизма изначально присутствуют в сюжете о Коловрате. Можно высказать предположение, что мотивы оптимизма, возможно, относятся не к рязанским летописным первоисточникам «Повести», а привнесены туда из фольклора как раз во время окончательного оформления многосоставного литературного произведения, которое, судя по всему, совпадает с первой пробой сил в борьбе с поработителями при Дмитрии Донском. В соответствие с запросами времени определяется общая тональность литературных произведений эпохи Куликовской битвы и «Повести» — как одного из произведений, где выражены надежды на скорое освобождение страны. «Повесть» со стороны фактуры и со стороны тональности обозначает цикл исторического бытия, который начался завоеванием страны и должен завершиться возрождением Руси. Верой в это возрождение полны не проговоренные открыто смыслы произведения.

Книжно-фольклорная двуслойность текста — отличительная черта «Повести о разорении Рязани Батыем». Жанровую характеристику столь многосложному тексту дать трудно, но в целом этот плодотворный и исполненный глубокого патриотического чувства синтез можно назвать Плачем — Славой.