Литература русского зарубежья / 29. цветаева поэмы и лирика
.docx29. Поэмы и лирика М. Цветаевой 1920-30-х гг.
Эмигрировать Цветаеву вынудили личные обстоятельства: она уехала в Берлин к мужу, бывшему белому офицеру.
Для Ц. разлука с родиной перерастает элегическую грусть и обиду и осмысливается в позитивном – одическом – ключе.
Еще до эмиграции Ц. ищет «свою» поэтическую технику. Обращается к фольклору, песенным, романсным источникам. Создается уверенное впечатление, что всякая устойчивость и определенность (т.е. традиционность) претят поэтической системе Ц. Она выбирает путь внутренней драматизации стиха, его качественного обновления стиха за счет расширения звучания, выработки новой смысловой интонации.
1 из тем - невозможность возвращения в Россию прежнюю («Стихи сыну», 1931: Нас родина не позовет!...). Тем не менее она чувствует отчуждение к тем странам, где живет (Германии, Чехии, Франции). Она сама писала так: «Здесь я не нужна. Там я невозможна».
Вполне возможно влияние Анненского (неосознанное) на новый поэтический принцип Ц., хотя он в круг ее интересов не входил. У нее вектор лирического движения направлен извне в себя, в «единоличье чувств». Границы мира и жизни в ее поэтической системе сужаются. Выход за границы сперва возникает как литературный прием (преодоление поэтической речью рамок строки, строфы, стихотворения в целом).
Уединение: уйди / … /
Уединение: в груди
Ищи и находи свободу / … /
Уединение: уйди,
Жизнь! (1934)
Цветаевская поэтика определяет ее отношение к бытию и говорит о ее отторжении и неприемлемости мира:
Не надо мне ни дыр
Ушных, ни вещих глаз.
На твой безумный мир
Ответ один — отказ. (1939)
Всякое человеческое существование мыслится как трагедия. Трагедия мыслится как априорное состояние человека.
Из эссе Бродского: «Цветаева – поэт в высшей степени посюсторонний, конкретный, точностью деталей превосходящий акмеистов, афористичностью и сарказмом – всех… Ее голос всегда знал, над чем он возвышен; знал, что – там, внизу (верней, чего – там – не дано)». Вечно цветаевская тема – тема разлуки.
Сообщение земного и потустороннего постигается через душевно-духовное восприятие. Душевное напрямую связано с психофизическим, чувственным началом.
Стихи Ц. сопровождаются интенсивной жестикуляцией. Лирическое движение начинается с резкого физ. движения, демонстрации телесной мощи или немощи («Поэма Конца», 1924: «Зубы / Втиснула в губы / Плакать не буду»).
Любое состояние либо переживание рассматриваются Ц. в процессе метаморфозы: поворота, шага, касания, нервического мимического движения, - неизменно в одном направлении: вглубь себя. Всякий объект – и прежде всего собственная душа – осознается как изменчивый, текучий в своей сокровенной сути, уподобляясь воде, ручью.
Поэт,
Сопровождающий поток!
Или поток, плечом пловца
Сопровождающий певца?
...... где поток -
Там и поэт...
...Из нас обоих - пьют
И в нас обоих слезы льют («ОТРЫВКИ РУЧЬЯ», 1936)
Боль – самое отчетливое свидетельство изменчивости и в то же время подлинности плоти:
Точно гору несла в подоле -
Всего тела боль!
Я любовь узнаю по боли
Всего тела вдоль («Приметы», 1924)
В «Поэме конца» рваный нервически ритм. Слово зачастую разлагается на отдельные морфемы.
Те — бя нося,
Тебя не держала ближе.
…
Бро — сать, как вещь,
Меня
Высшим бытийным статусом в поэтическом мире Ц. обладает не тело, а голос, голосовое усилие, речь с ее интонационными подъемами и срывами. Речь идет о звучании, «гудении», а не членораздельном слове. В поэтическом мире Ц. буква метафорически уподобляется телу, а звук – духу.
Поэтика все более тяготеет неопределенности семантического значения и несамоценности отдельного слова, строится на звучании этих слов в составе целого – стиха, строфы, произведения в общем.
Вздох: ещё не взбух
Днепр? Еврея с цитрою
Взрыд: ужель оглох? («Поэма воздуха», 1927)
Гаспаров: «на фоне четкого ритма еще выразительнее порывистость синтаксиса. Складывается ощущение укрощения стихии порядком» Непрерывность говорения достигается виртуозным использованием переносов. Смысл исчерпывается не количеством сказанных слов, а интенсивностью говорения.