Литература русского зарубежья / 7. дар. автор, герой, сэж-струк композиция

"Дар" (1936)

Если в «Приглашении на казнь» Цинциннат лишь обретает свой голос, то главный герой следующего набоковского романа «Дар» (1938) Федор предстает перед читателем в процессе становления и развития своего художнического таланта. «Дар» — один из самых объемных и сложных романов Набокова, поэтому следует привести свод его интерпретаций. Во-первых, существует традиция истолкования «Дара» как эклектичного набора занимающих Набокова тем, которая берет начало с работ Э. Филда, представившего роман в виде сборника «автономных рассказов», в которые вплетены «...роман Федора и Зины Мерц, виньетки эмигрантской литературной жизни, воображаемые беседы о русской литературе и странная смерть Яши Чернышевского»30. Автором второй точки зрения является Б. Бойд, усматривающий в «Даре» своеобразную «энциклопедию жизни художника в юности»: «… Трогательная история любви, портрет художника в молодости, скрупулезный реестр социальной среды, яркий рассказ о воображаемых путешествиях, исследование судьбы, напряженный диалог со всей литературной традицией, оригинальный анализ отношений между искусством и жизнью, пол книжной полки биографий, ностальгических, панегирических, трагических и полемических, — все это и еще многое другое и есть “Дар”»31.

В-третьих, «Дар» пытались представить как критический анализ русской литературы. Например, А.А. Долинин считает роман продуктом осмысления писателем традиции Пушкина и традиции Чернышевского: «Герой “Дара”, видимо, не случайно носит двойную фамилию, первая половина которой напоминает о Пушкине, а начальные буквы второй — о Чернышевском: как и всякий русский писатель ХХ века, он наследник двух этих литературных отцов, и признавая одного, обязан отречься от другого»32. Похожее мнение мы встречаем у Б.М. Носика, автора «первой русской биографии» писателя: «Роман этот и впрямь — настоящая энциклопедия русской литературы»33. Можно выделить и еще одно толкование романа. В самом общем виде он представляет собой картину роста и «мужания» поэтического дара молодого эмигрантского писателя Федора Годунова-Чердынцева, этого «alter ego» самого Набокова. Но «Дар» включает в себя и результаты, итог писательского труда героя, поэтому роман можно представить как исследование самого творческого процесса как такового, о чем писали еще современники Набокова — В.В. Вейдле и В.Ф. Ходасевич. Они были первыми, кто отметил, что тема творчества Набокова — само творчество. Отсюда и пошла традиция рассматривать роман как «рассказ о том, как был задуман, писался и был написан этот роман»34. Действительно, сама структура романа соответствует данному взгляду.

«Дар» состоит из пяти глав, три из которых включают в себя вставные художественные (или художественно-документальные) тексты главного героя романа Федора Годунова-Чердынцева. В первой главе приводятся его стихи и неопубликованный рассказ о самоубийстве Яши Чернышевского. Во второй — большой рассказ Федора о его отце, тоже неопубликованный и являющийся частью задуманной героем отцовской биографии. Скандально знаменитая четвертая глава — это «Жизнеописание Чернышевского» — «...“биография-буфф”, абсурдное житие еще более абсурдного подвижника»35. Более того, в конце «Дара» Федор решает написать «классический роман, с типами, с любовью, с судьбой, с разговорами». То есть Федор имеет в виду только что прочитанный читателем сам роман «Дар», что и позволило С.С. Давыдову говорить о романе как о «ленте Мебиуса»: «Герой Федор, двигаясь по ободу такой ленты, начинает свой путь на поверхности “х”, т. е. на страницах романа Набокова, но, подходя к его концу, в промежутках между концом романа и его вторым началом, Федор перескальзывает на поверхность “у”, т. е. на страницы уже собственной книги»36. Это оправдывает и тот взгляд на «Дар», согласно которому перед нами действительно становление художнического дара главного героя, его истоки, рост и изменение. И в этом случае мы ни в коей мере не можем говорить о принципиальной случайности тематики и проблематики вставных текстов, об их эклектичности. По отношению ко всему корпусу «Дара» они находятся в положении сопряжения части и целого, но части не пассивной, а напряженно взаимодействующей с этим целым. Другими словами, вставные тексты с основной тканью повествования находятся в отношении диалога. Причем, говоря образно, не только вставные тексты «проясняют» сам «Дар», но и наоборот — их «голос» начинает звучать в полной мере лишь в непосредственном контакте с «соседями». Особенно это относится к четвертой главе «Дара» — «Жизнеописанию Чернышевского». Эта пародийная и ироничная до язвительности биография так и не была первоначально опубликована в составе текста всего «Дара» — редакция «Современных записок» сочла четвертую главу «оскорблением памяти великого шестидесятника».

Но Федор (и Набоков) не высмеивает лишь самого Чернышевского (чувство, которое испытывает к этой нелепой фигуре читатель «Дара», напоминает скорее жалость), он высмеивает прежде всего те общественные и эстетические представления, которые символизирует Чернышевский и которые долгие годы были катехизисом русской либеральной интеллигенции.

Поэтому можно сказать, что «Дар» — своеобразный набоковский общественно-эстетический «манифест», наличие в котором двух «полюсов» — полюса Пушкина и полюса Чернышевского — определяет всю структуру романа в целом. Безусловно, что отец Федора — полная противоположность Чернышевскому, а сам главный герой «Дара» взвешивает свое и чужое искусство на «пушкинских весах», и не случайно в последнем абзаце романа, в стихотворении Федора, которое словно возвращает нас в вожделенный рай жизни-книги, звучит голос Пушкина: «Прощай же, книга! Для видений — отсрочки смертной тоже нет. С колен поднимается Евгений, — но удаляется поэт. И все же слух не может сразу расстаться с музыкой, рассказу дать замереть... судьба сама еще звенит, — и для ума внимательного нет границы — там, где поставил точку я: продленный призрак бытия синеет за чертой страницы, как завтрашние облака, — и не кончается строка» (IV, 541).

Что его отличает и выделяет на фоне рус романов? О счастье, о счастливом человеке.

Автор убедительно пишет о счастье, а герою удается все - и в творчестве, и в любви. Эта идея эксплицирована в романе. Дар - это и есть счастье. "Практическое руководство, как быть счастливым". Его дар - это творчество, умение побеждать время, запечатлевать мгновения. Роман о творчестве, и его можно поставить в типологический ряд в рус лит (~жизнь арсеньева бунина, путешествия глеба). Но отличие в том, что вся ткань романа - это явление творчества, и это связано с авторефлексией автора: Набоков включает читателя в процесс творчества писателя. Аналогии к Дару: Булгаков "МиМ" - включение романа в роман, сатирическое изображение зарубежной элиты, истинность призвания героя-художника утверждается высшей санкцией (характеристика отца), мотив фаустианский (черный пудель); "Доктор Живаго" Пастернак - о поэте, о художнике, длиннейшие отступления о поэтике пушкина, в 17 главе стихи поэта. Единые закономерности развития большой рус литературе. И Дар, и МиМ - это большие романы, в которых можно говорить о метаромане, романы, которые осознают свою литературность.

Роман насквозь литературен. Начиная с эпиграфа - грамматическая парадигма, где литература как феномен языка, уже с эпиграфа погружает в феномен языка, язык как дом бытия. Словесные тропы, языковые фигуры. Реалистичность переводится в текстовые реалии. Каждое явление опрокидывается в язык, обнажая свой текстовый статус. Мир - это прекрасное произведение. Роман насыщен лит пародиями: А. Белый (капустный гекзаметр автора Москвы и Петербурга), Адамович, Ходасевич (~Кончеев), Чернышевский, Илья Оренбург, массы размышлений о литературе, литературная полемика. Кроме того, в романе важны двойники героя, иногда очень неожиданные (~Ширин - лишенный благодати чувственного познания, слеп как Гомер, глух как Бетховен, и глуп как бетон; живущий только своим воображением, и не живущий в мире; ~ Владимиров - англоманство, теннис, лицо как автопортрет; ~Романов - близок к Фердинанду, живописец, описывает его картины; странная прекрасная и все же ядовитая живопись).

Роман строится как цепь произведений самого героя. В первой главе описывается очень подробно первая книга стихов, вторая глава - это ненаписанный роман об отце; третья глава - стихи о Зине; рецензия Христофорова на книгу Кончеева, замысел романа о Чернышевском; четвертая глава - роман о Ч; пятая глава - рецензии на роман, пародия на роман Ширина, изложение замысла нового романа (когда дочитываем, понимаем, что это и есть то самое произведение).

Первые абзацы романа - описание типичного русского романа, и Н пародирует это, как в толстом романе, написанном по старинке. Коробочка в коробочке; матрешка. Он весь посвящен этому - как работает мир. Метафора ткани появляется многократно. Но мы видим изнанку этого ковра, и где то есть лицевая сторона. Время - как то, что можно увидеть целиком. Он погружает нас внутрь творчества.

Чем достигается? Динамика, любовный сюжет. Творчеством движет эрос, и любовь к Зине - муза, и героиня, в которую герой влюблен. Метафора ковра связана с текстом как тканью. Мир как текст, и художник сотворец этому миру.

Не очевидная сюжетная линия: сюжет, которой можно было бы назвать испытанием дара на подлинность, как отличить себя от Фердинанда, копия-оригинал, и своим романом он решает эту проблему. Миф о писателе, который обманывает читателя (~доктор Фаустус). Тема подлинника и копии пронизывает весь роман. И логику развития культуры Н ощущал (новое время создало мир копий, где грань между реальным и ирреальным практически стирается). 

Что удостоверяет подлинность дара? Только то, что он может быть получен свыше - стушевано поданная тема инициации, посвящение в творчество (детские главы, тема отца, пещерные мотивы - архитепическая схема посвящения в пророка, видение о карандаше, уровень полувидений; и сцена с отцом, который удостоверяет его дар). Линия утверждения подлинности и самого себя как художника. Роман писателя, который осознает себя вполне.