Тестелец, Введение в общий синтаксис

Часть 1. Синтаксическое описание

щий и адресат не обозначены, то в нем выбирается одна ИГ, референт которой в максимальной степени отождествляется с говорящим, и сообщение строится с его «точки зрения».

Понятие фокуса эмпатии нужно, например, для того, чтобы объяснить нерефлексивные употребления английских местоимений на -self (74) а. [ The young man, whose name was Robert Jordan],, was extremely hungry and he± was worried. Неi w often hungry but hei was not often worried because hei did not give any importance to whatj happened to himself (E. Hemingway, «For Whom the Bell Tolls») 'Молодой человек, которого звали Ро­ берт Джордан, был крайне голоден, и он был обеспокоен. Он часто бывал голоден, но нечасто — обеспокоен, потому что oнiне придавал значения тому, чтоi с нимi происходило'; б. She, remembered also, that till the Netherfield family had quitted the country, he} had told his story to no one but herself (J. Austen, «Pride and Prejudice») 'Онаi еще вспомнила, что до отъезда незерфилдской компании в город он не рассказывал своей истории никому, кроме нееi. Рефлексивные местоимения himself {1 Ад) и herself (746), вопреки синтаксическому прави­ лу их употребления, соотносятся не с референтом подлежа­ щего той же клаузы, а с тем персонажем, который в данном отрезке текста находится в центре внимания говорящего и до некоторой степени отождествляется с ним [Zribi-Hertz 1989]. Такими персонажами выступают в (74аб) главные ге­ рои обоих романов - соответственно Роберт Джордан и Элизабет Беннет.

В одной клаузе не может быть двух фокусов эмпатии. Именно этим объясняется неприемлемость предложений вроде (75) #Муж Маши подарил своей жене браслет. Если некоторый референт обозначается как муж Маши, то отсю­ да следует, что референт Маша обладает большей эмпатией, чем он, так как говорящий определяет его через этот рефе­ рент. Однако в (75) есть еще ИГ своей жене, из которой оче­ видно обратное: более эмпатический референт определяет­ ся через менее эмпатический. Вследствие этого противоре­ чия предложение (75) неприемлемо, несмотря на то что оно, по-видимому, грамматически правильно. В двух раз­ ных клаузах, даже сочиненных, фокусы эмпатии могут раз­ личаться: Он рад, что непохож на мужа барыниной Аннушки, с которым скандалы происходят раз в две недели: он ломится к жене, а та боится (Б. Зайцев; пример из [Шмелев 1998: 172]).

464

Глава IX. Коммуникативные категории

Как показал С. Куно [Kuno 1987], эмпатия может иг­ рать довольно важную роль в грамматике. Так, в японском языке употребление вспомогательных глаголов яру и курэру зависит от фокуса эмпатии: если получатель действия с ним совпадает, то употребляется курэру, если не совпадает—

яру.

В (76а) фокус эмпатии совпадает с референтом ИГ томодати 'товарищ', которая не обозначает адресата, поэтому употребляется форма глагола яру. В (766) фокус эмпатии совпадает с говорящим, который является адресатом, вслед­ ствие чего употреблена форма глагола курэру. В (76в) фокус эмпатии в отсутствие говорящего совпадает с адресатом, по­ этому употребляется, как и в (766), глагол курэру.

Рекомендуемая литература

Об актуальном членении и других коммуникативных категориях на материале русского языка см. [Адамец 1966; Сиротинина 1965; Ковтунова 1976; Крылова, Хавронина 1976j Шаляпина 1976; Мартемьянов 1981; Па­ дучева 1984; Yokoyama 1986; Иокояма 1992; Maslova 1995; Янко 1999; 2001] и цитируемую в этих работах литературу. О просодических средст­ вах русского языка, используемых для выражения коммуникативных зна­ чений, см. [Брызгунова 1980; 1997; Светозарова 1982; Николаева 1982; Кодзасов 1996] и главу 8 учебника [Кодзасов, Кривнова 2001] и рекомен­ дуемую в ней литературу. Общий обзор коммуникативных категорий см. в [Halliday 1967; Чейф 1982 (1976); Апресян 1988; 1990; Gundel et al. 1993; Lambrecht 1994]. О тетических и категорических предложениях см. [Kuroda 1973; Николаева 1982; Ulrich 1985, Sasse 1987; Matras, Sasse (eds.) 1995], о фокусе эмпатии [Kuno, Kaburaki 1977; Kuno 1987]; о данном и но­ вом [Баранов 1984; Prince 1979; 1981], о контрастивности [Баранов 1984; Паршин 1984].

465

Глава X

ОБЪЯСНЕНИЕ В ЛИНГВИСТИКЕ, ИЛИ ЧТО ТАКОЕ ГРАММАТИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ

Две основные задачи, стоящие перед лингвистической наукой - опи­ сание языковых фактов и их объяснение; описание нуждается в методе, а объяснение - в теории. Теория призвана ответить на вопрос, почему в язы­ ке (или языках) наблюдаются именно данные факты, а не другие. Описа­ тельная лингвистика занимается отдельными языками, теоретическая линг­ вистика — свойствами, присущими всем языкам или их большинству — язы­ ковыми универсалиями (п. 1). Можно пытаться теоретизировать на основе интуитивных обобщений, но этот путь ненадежен (п. 2). Гораздо большей ценностью обладают обобщения над выборками языков — эмпирические универсалии (п. 3). Современные теоретические направления разделяются на два лагеря — формализм и функционализм; они различаются своей объ­ яснительной базой, т. е. тем множеством факторов, которое признается в них определяющим языковую структуру (п. 4). Теоретическая работа пред­ полагает определенную последовательность шагов: выдвижение гипотезы, ее проверка на фактическом материале и корректировка гипотезы. Теория грамматики естественного языка должна быть описательно адекватной, т. е. способной правильно предсказывать наблюдаемые факты, и одновременно объяснительно адекватной, т. е. не предсказывающей факты, которые в ес­ тественном языке не наблюдаются (п. 5). Теоретическая гипотеза может быть сформулирована на метаязыке формальной грамматики, причем раз­ ные виды формальных грамматик, будучи применены к материалу естест­ венного языка, обнаруживают разные достоинства и недостатки (п. 6).

В основе всякой научной работы лежит определенная методология, т. е. исследовательская установка, опирающая­ ся на некоторые философские предпосылки. Современная лингвистика, как и почти вся современная наука, в основ­ ном следует научной методологии нового времени, возник­ шей в Западной Европе в XVI-XVII вв. Возможности этой методологии раскрылись главным образом за последние два века в беспрецедентном и все убыстряющемся прогрессе на­ уки и техники. Кратко и упрощенно ее суть можно выразить следующим образом: «во-первых, накопление фактов на­ блюдения или экспериментов; во-вторых, построение из них гипотетической модели реальности; и, в-третьих, проверка этой модели на практике или путем постановки эксперимен­ та... В основе научного мышления лежит интерактивный по­ знавательный метод: объясняющие модели не "повисают в воздухе", как в донаучном мышлении; обязательно npOBO-

469

Часть 2. Синтаксические теории

дится проверка, насколько они подтверждаются практикой, насколько их предсказания соответствуют действительности! При этом и построение модели, и оценка ее правдоподобно­ сти должны быть максимально формализованы - идеально, если и то, и другое выражается языком математики» [Дронов 1999: 300].

1. Цели грамматической теории

Главная цель любой научной теории или гипотезы - о б ъ я с н е н и е наблюдаемых фактов. Например, в физике с помощью волновой теории объясняются явления интерфе­ ренции и дифракции света; в биологии с помощью теории дискретных наследственных факторов — генов объясняются наблюдаемые распределения наследственных признаков в гибридах и т. п.

Регистрация, систематизация и обобщение фактов представляют собой другую, хотя и связанную с первой, задачу научного исследования - задачу наблюдения и э к с п е р и м е н т а . Наблюдение позволяет учесть естествен­ ные, спонтанные факты, появление которых не зависит от деятельности исследователя. Эксперимент дает возможность работать с искусственными фактами, которые вызваны к жизни самим исследователем.

Наблюдение в лингвистике состоит в изучении устных или письменных текстов. Эксперимент чаще всего применя­ ется в работе с информантом - носителем языка. Автором спонтанных текстов или носителем изучаемого языка может быть и сам лингвист-исследователь. Изучение лингвистом собственного языкового поведения называется интроспек­

цией.

Теорией любого конкретного языка можно считать его научное описание, и если бы все люди говорили на одном языке, такое описание, конечно, считалось бы теорией язы­ ка вообще: ведь в этом случае способность человека овладе­ вать различными языками осталась бы никому не известной. Но, даже зная о том, что между языками есть огромные раз­ личия, мы можем с полным на то правом назвать описание, скажем, русского языка, теорией русского языка.

В самом деле, предсказательная и объяснительная сила такой «теории» очень велика — она ни в чем не уступает

470

Глава X. Объяснение в лингвистике, или что такое грамматическая теория

многим естественно-научным теориям, хотя, конечно, одни описания русского языка учитывают больше фактов и содер­ жат более глубокие обобщения, чем другие описания. Если, например, из описания следует, что слово вода имеет форму вин. п. воду, то сколько бы раз говорящие на русском языке ни употребили форму вин. п. от лексемы вода, они (быть мо­ жет, много миллионов раз!) используют - в устной или письменной речи - лишь форму воду, и никакую дру­ гую (если оставить в стороне случайные оговорки, ошибки от усталости, невнимания, плохого знания языка и т. п.).

С целью объяснить удивительную последовательность речевого поведения говорящих на русском языке мы могли бы, например, попытаться возвести грамматическое правило, согласно которому все слова данного морфологического ти­ па в русском языке образуют форму вин. п. на -у, в некое «правило» или «закон» Языка вообще (имея в виду «язык во­ обще», лингвисты нередко пишут слово Язык с заглавной бу­ квы). Говорящие на русском языке употребляют именно эту форму, потому что - предположим мы на одну минуту, — в силу каких-то эволюционных причин именно так сформи­ ровался вид homo sapiens: устройство грамматики входит в геном человека так же, как в него входит, например, строе­ ние тела.

Однако подобное «объяснение» сразу опровергается общеизвестными фактами: грамматические правила различ­ ны в разных языках, и даже в близкородственных русскому славянских языках формы падежей отличаются от русских. Известно, кроме того, что ребенок, родившийся у носителей одного языка, но воспитанный в среде носителей другого, столь же легко овладевает этим языком, как и «природные» носители другого языка. Поэтому невозможно приписывать носителям русского (или любого другого) языка какое-то особое генетически наследуемое знание своего языка, от­ личное от знания, которое получают от рождения носители других языков. Если факты русской грамматики или грамма­ тики другого языка оказываются именно такими, какими мы их наблюдаем, причину этого надо искать в чем-то другом.

Лингвистика XIX в. выдвинула историческое объ­ яснение языковых фактов. Было установлено, что всякая группа родственных языков представляет собой различные исторические формы одного языка-предка. Выяснилось, что фонологическая система, словарь и грамматический строй

471

Часть 2. Синтаксические теории

любого языка по большей части унаследованы от ранних ис­ торических форм этого языка, причем фонологические из­ менения имеют регулярный и систематический характер. Успехи сравнительно-исторического языкознания оказались настолько впечатляющими, что и для некоторых языковедов XX века утверждение, что «историзм — обязательный при­ знак объяснительной науки» [Абаев 1986: 30], оставалось са­ моочевидной истиной.

Между тем историческое объяснение не дает удовле­ творительного ответа на вопрос, почему наблюдаемые язы­ ковые факты именно таковы, каковы они есть, а скорее под­ меняет этот вопрос другими вопросами: почему был так уст­ роен язык-предок или почему он был устроен иначе, но пре­ терпел те или иные видоизменения? Основным объектом изучения в лингвистике является знание языка говорящими, которое, конечно, не включает в себя знания его историче­ ски предшествовавших форм, — иначе мы бы без подготов­ ки могли читать новгородские берестяные грамоты или «Слово о полку Игореве». Исторические объяснения были отвергнуты магистральными направлениями лингвистики XX в. с ее преимущественным интересом к синхронии. Кро­ ме того, потерпели неудачу все попытки применить в линг­ вистике историческую методологию, предполагающую по­ ступательное развитие языка от простого к сложному, — по крайней мере, в том, что касается фонетики и грамматики, ни древние языки, ни языки народов, продолжающих жить в каменном веке, ни в каком смысле не «примитивны».

Вместе с тем надо признать, что возможности исторического объ­ яснения в принципе не исчерпаны. По мере развития сравнительно-исто­ рического языкознания может быть в конце концов доказано, что все из­ вестные языки происходят из одного языка-предка, и в таком случае на­ блюдаемые сходства между ними (или какая-то их часть) получат свое объяснение.

Современный функционализм (см. гл. XV п. 3) исследует возмож­ ности объяснения грамматических фактов через грамматикализацию, т. е. определенные способы превращения неграмматических элементов в грам­ матические, — например, знаменательного слова в служебное или в аф­ фикс. Поскольку пути грамматикализации во всех языках похожи, похо­ жим в них оказывается и устройство грамматики.

Очевидно, что теорией Языка вообще не могут быть ни описание одного какого-то языка, ни даже система принци­ пов, которые указывают, как следует описывать язык. Такие

472

Глава X. Объяснение в лингвистике, или что такое грамматическая теор

принципы представляют собой метод, а не теорию. Несмот­ ря на то, что метод и теория взаимосвязаны, их необходимо четко различать. Метод включает в себя понятийный аппа­ рат и определенные способы исследования и описания ма­ териала. Теория должна содержать сведения о свойствах, яв­ ляющихся для человеческого языка необходимыми или вы­ соко вероятными, т. е. верными для каждого отдельного языка или для большинства языков.

Как может выглядеть теория Языка и какие факты она должна учитывать? Чтобы упростить вопрос, оставим в сто­ роне такие важнейшие компоненты естественного языка, как ф о н е т и к а и словарь и будем дальше говорить лишь о теории грамматики.

Один из возможных ответов на вопрос, что может со­ бой представлять теория грамматики, заключается в том, что существует крайне мало (или вообще не существует) свойств, характерных для всех или большинства языков и что языки могут различаться по своему грамматическому строю неограниченным образом по неограниченному числу признаков. Например, можно предположить, что облик, ко­ торый приняла в результате исторического развития русская грамматика (или грамматика любого другого языка), есть в конечном счете результат действия случайных факторов.

Втаком случае общая теория грамматики невозможна в принципе,

иправо на существование имеют лишь описания отдельных языков и ру­ ководства по их составлению. Подобный нигилистический взгляд на воз­ можность разработки общей теории грамматики был характерен для пред­ ставителей американского структурализма - дескриптивной лингвистики (время наибольшего влияния этого научного направления - 1930-1950-е годы). Столкнувшись с проблемой описания весьма «экзотических» язы­ ков индейцев североамериканского континента, лингвисты США убеди­ лись в том, что претендующие на универсальность традиционные грамма­ тические понятия, выработанные на материале индоевропейских языков, неприменимы к языкам Америки. Из этого они сделали вывод, что лю­ бая теория грамматики точно так же рухнет, столкнувшись с непреду­ смотренным ею материалом новых языков, а право на существование имеет лишь метод описания, который ограничивается некоторыми про­ стыми понятиями, заведомо применимыми ко всем известным языкам (такими, например, как дистрибутивный класс, фонема или морфема). «Единственными плодотворными обобщениями в языкознании являются обобщения индуктивные. Явления, которые мы считаем универсальными, могут отсутствовать в первом же новом языке, с которым мы столкнемся» [Блумфилд 1968 (1933): 34].

473

Часть 2. Синтаксические теории

Сегодня эту точку зрения не разделяет ни одно серьез­ ное теоретическое направление. То общее, что обнаружива­ ется в грамматиках языков — разнообразных по происхожде­ нию, месту распространения и времени существования - неизбежно приводит к выводу, что в них наблюдается не только результат действия исторических случайностей, но и некий у н и в е р с а л ь н ы й компонент, а именно такие важнейшие принципы строения грамматики, которые верны для каждого языка или по крайней мере для большинства их. Приступая к изучению нового и абсолютно неизвестно­ го науке языка (может быть, в Юго-Восточной Азии, в деб­ рях Новой Гвинеи или в амазонской сельве, где сохранилось много неописанных или почти не описанных языков), сего­ дняшний лингвист, еще не приступив к работе, знает про него довольно многое. Во-первых, известны некоторые, и немаловажные, факты, которые обнаруживаются в грамма­ тике любого человеческого языка или в значительном боль­ шинстве языков; такие факты называются языковыми уни­ версалиями. Во-вторых, можно заранее представить себе то ограниченное п р о с т р а н с т в о возможностей, в пре­ делах которого будут принимать значения основные параме­ тры его грамматической структуры.

Исследовательские программы в области теории грам­ матики ставят перед собой три цели: 1) выявить этот универ­ сальный компонент; 2) объяснить причину его существова­ ния и 3) объяснить, почему он именно таков, каков он есть; при этом ясно, что каждая последующая цель достижима го­ раздо трудней, чем предыдущая.

От конкретного описания конкретного языка довольно трудно перейти к изучению свойств Языка вообще, т. е. вы­ яснению того, что есть общего в языковом поведении всех людей. Занимаясь чисто описательной работой, лингвист обычно не ставит вопроса о том, какие грамматические явле­ ния в языке возможны, а какие невозможны или маловероят­ ны, и почему. На эти вопросы должна отвечать общая теория грамматики, иначе называемая универсальной грамматикой.

2. Эвристическая ценность интуиции

Одна из задач грамматической теории — разграничить факты, представляющие собой свойства данного конкретно-

474