категория дея-ти психологической науки

Существенный перелом наметился здесь в самое последнее время в русле разработки этой категории в рамках деятельностного подхода в его социально-философском выражении. Любая категория в известном смысле является предельной абстракцией, носящей тотальный (универсальный) характер. Среди таких абстракций особое место принадлежит категориям, которые «характеризуют в точном смысле некий универсум — весь мыслимый мир, взятый как целое, благодаря его приведению к единому «масштабу»» [27; 67] . Для одних сторонников деятельностного подхода категория деятельности как такой «масштаб» — суть «собственный способ бытия человека, его отношения к миру» [21; 49] , для других — источник и механизм внутренней организации социальной реальности, для третьих — «определенный способ воспроизводства и развития качественно специфической сферы объективной действительности—общества» [18; 73] . Но при всем внешнем различии приведенных дефиниций все они стремятся выразить своеобразие существования общественной жизни как таковой в качестве особенной сферы бытия. Однако полное выражение эта тенденция находит в лоне решения проблемы систематизации категорий исторического материализма, поскольку свое подлинное содержание и значение та или иная категория обнаруживает только по отношению к другим категориям, т.е. в создаваемых рефлексией условиях их взаимоположения и взаимопревращения друг в друга. Диапазон обсуждаемых подходов к систематизации, по-разному определяющих место категории деятельности, достаточно широк — от отрицания за ней теоретического статуса и «вынесения» на этом основании за пределы исторического материализма (Ю.И. Семенов), с одной стороны, до утверждения в качестве исходной и основополагающей в общесоциологической теории марксизма, с другой (К.X. Момджян, В.Н. Сагатовский). В последнем из них находит всестороннее и подлинное оправдание и завершение деятельностный

106

подход к общественной жизни, а сама категория деятельности (социальной деятельности) становится субстанциональным определением социологической науки5. Принятие свойственной деятельностному подходу точки зрения имеет далеко идущие следствия, заставляющие признать, что в социальной системе нет ничего, кроме социальной деятельности: и отдельные виды общественных отношений, и общественно-экономическая формация в целом наряду с ее подсистемами — все это различные системы, виды, способы формы, процессы и продукты деятельности. Нетрудно заметить, что именно в этом случае объяснительный потенциал деятельности оказывается максимальным, способным обеспечить выполнение ею роли философского фундамента психологической науки. В свою очередь, подобный взгляд способен приобрести объективно-научный характер только на основе самообоснования субстанционального понятия (социальной деятельности) в процессе восхождения от абстрактного к конкретному, теоретически разрешающего вопрос о категориальной субординации.

Подчеркивая разницу между субстанциональным и несубстанциональным значениями, в которых используется категория деятельности в социологии, еще раз отметим, что для субстанционального понимания деятельности характерно ее рассмотрение как всеобщего способа существования социальной формы движения, содержащей любое социальное явление «в себе», и граница здесь между деятельностью и внешними для нее факторами оказывается границей между социальным и несоциальным. Такое истолкование вызывает иногда возражения, связанные с различиями в интерпретации субъект-объектной и субъект-субъектной схем как исходных абстракций, эксплицирующих разные формы человеческой активности. На них следует остановиться особо.

Наиболее характерными являются возражения (особенно в психологии), связанные с так называемым субъектным подходом к категории деятельности. Центральное из них исходит из представления, что «деятельность не является чем-то самодовлеющим, каким-то самостоятельным образованием, ее сущность производна от сущности деятеля» [4; 5] , она всегда «есть деятельность некоего субъекта, его атрибут, им объясняемый» [11; 7—8], и т.п. Здесь же находится источник предположения, что «сущностная связь субъекта и деятельности выявляется тогда, когда ведущей в анализе выступает категория субъекта» [4; 6] . При этом субъект (личность и т.п.) оказывается в детерминационной зависимости от общественных отношений [4] . Но при «субстанциональном понимании деятельности общественные отношения уже не взаимодействующая с ней внешняя реальность, но порождаемый и взаимовоспроизводимый в процессе самодвижения деятельности, существующий ее посредством внутренний организационный момент, структурное выражение такой атрибутивной характеристики, как коллективность» [19; 96] . Нетрудно заметить, что реальным основанием для подобных суждений является понимание деятельности как своего рода посредника (звена), связывающего субъект с объектом и находящегося «между» ними. В этом случае субъект сохраняет свою сущность вне и помимо деятельностного воплощения. И наоборот, деятельность оказывается «произведенной» субъектом, воплощением его деятельной способности. Интересно, что следы подобного умозрения можно обнаружить и в рамках, казалось бы, противоположного подхода — в психологической теории деятельности (трехчленная схема) [10] .

А между тем бездеятельный субъект — внутренне противоречивое понятие, поскольку сами категории

107

«субъект» и «объект» являются взаимоположенными моментами (активным и пассивным) категории «деятельность» — субъект-объектного опосредствования, снимающего их противоположность. Именно поэтому категория деятельности как эксплицирующая относительно целостную систему оказывается логически первичной перед категорией субъекта, эксплицирующей лишь ее момент (элемент). В тех же случаях, когда объект вводится безотносительно субъекту, последний начинает обозначать «качественно определенную детерминацию процессов на определенном уровне», т.е. с помощью этой категории «раскрывается качественная определенность бытия объекта» [3; 173—174]. В этой своей интерпретации категория субъекта оказывается за пределами субстанционального качества социального. В результате отказ «принимать всерьез... построения, в которых деятельность ставится рядом или даже над человеком» [4; 5] , может обернуться антропологизмом и чреват признанием человека субстанциональным началом истории. Такое признание в своей логически завершенной форме означает возможность выведения всех без исключения характеристик общественной жизни из «природы» человека. С отрицанием такой возможности, с признанием приоритета социальной деятельности в процессе самодвижения которой складываются общественные отношения, определяющие «природу» человека, связано становление социальной философии марксизма.

В свете субстанционального истолкования деятельности совершенно иначе видятся традиционные формулы «универсализации» человека через перечисления его ролей как субъекта познания, общения и действия (труда, познания и деятельности и т.д.). Венчая собой «пирамиду самых разнообразных видов деятельной способности, снимая все возможные различия между ними, соотносясь с ними, как всеобщее относится с особенными и единичными формами своего проявления» [19; 83] , деятельность не может выступать на паритетных началах с трудом, познанием, общением и т.п. как сферами, формами и видами социокультурной реальности, так как оказывается всеобщим основанием их единства. Поясним это утверждение применительно к одной из них — категории общения. Тем более что ее соотношение с категорией деятельности уже обсуждалось (А.Г. Асмолов, В.П. Зинченко, В.В. Давыдов, Н.Ф. Талызина).

Прежде всего необходимо отметить существенные разночтения при истолковании содержания категории общения как в социально-философских, так и в психологических исследованиях. Среди них — отождествление общения с «общественными отношениями» в их безличной или персонифицированной форме и с социальным «взаимодействием вообще»; рассмотрение его в качестве механизма совместной активности субъектов, всеобщего организационного условия совместной деятельности, одной из форм, основанной на взаимодействии коллективной активности, и т.п. (Л.П. Буева, Э.В. Ильенков).

Особенное значение категория общения приобрела, как известно, для психологической науки в связи с попыткой ограничить ею сферу действия в психологии категории деятельности и сделать категорию общения «логическим центром» общей психологии. С позиций такого подхода общение рассматривается как «самостоятельная и специфическая форма активности субъекта» [16; 38] , определенная сторона «процесса жизни», другой стороной которого оказывается деятельность. Категориальная интерпретация общения и деятельности в качестве различных сторон «процесса жизни» предполагает, что истинное взаимоотношение между ними может быть выявлено только в результате раскрытия содержания категории «процесс жизни», которая в отношении рассматриваемых категорий приобретает субстанциональный (логически-первичный) характер. Однако реально «процесс жизни» в качестве родовой абстракции никак не опосредствует рефлексивного определения их содержания. Специфика каждой из таких сторон связывается

108

здесь со спецификой основной связи (схемы), характеризующей каждую из форм активности субъекта — деятельность со связью (схемой) «субъект — объект», а общение «субъект — субъект». Такое противопоставление носит первоначально абстрактный характер, и дальнейшая его конкретизация обнаруживает не только противоположность, но и взаимоположенность первичных определений. Общение, будучи формой взаимодействия людей (субъектов), предполагает «взаимный обмен деятельностями» и само, в свою очередь, оказывается «необходимым условием формирования совокупного субъекта коллективной (вообще совместной) деятельности» [16; 40] . Тем самым обнаруживается взаимоопосредствованность общения и деятельности, предполагающая их более интимную связь, нежели только связь различных сторон «процесса жизни». Предполагается, что суть связи выражена прежде всего опосредствующим общение и деятельность «субъектом», придающим и определяющим общие для них черты, а различия обусловлены тем, что результат общения — «это не преобразованный предмет (материальный или идеальный), а отношение с другим человеком, с другими людьми» [16; 38] . Тем самым подчеркивается мысль, что все интересы общающихся субъектов сфокусированы на них самих, а не на «предметах», как это имеет место в деятельности. Но является ли различение общения и деятельности по такому основанию действительным? Ведь общение субъектов не самоцельно и не является взаимодействием ради взаимодействия. Во всякое взаимодействие человек вступает ради удовлетворения присущих ему потребностей. Будучи «предметным» (телесным) существом, человек и потребности свои удовлетворяет лишь предметным способом, с помощью соответствующих предметных средств. (См. известное положение К. Маркса о том, что человек как социальный субъект есть действительное, чувственное, предметное существо и предметом своей сущности, своего проявления жизни «имеет действительные предметы... может проявить свою жизнь только на действительных, чувственных предметах» [1; 631] .) Получение таких средств «является важнейшей целью общения, как и деятельности вообще, в чем проявляется ее продуктивный характер как способности приносить необходимые для инициальных потребностей продукты» [19; 219] . С такой точки зрения специфичным для общения оказывается лишь сам способ получения подобных продуктов (материальных или идеальных), которым становится их обмен. А это значит, что общение по сути дела сохраняет все родовые черты «деятельности вообще» как субъект-объектного опосредствования, носящего продуктивно-преобразовательный характер и обеспечивающего удовлетворение жизнеобеспечивающих потребностей субъекта через созидание особого (социального) предметного мира.

Точно к такому же (принципиально) выводу в отношении труда, познания и т.п. как видов, форм и сфер общественной жизни заставляет прийти логика развертывания категории социальной деятельности на правах субстанционального определения общесоциологической теории. В то же время речь идет не только о последней. Изменение контекста рассмотрения само по себе не может отражаться на взаимоотношении родовых характеристик этих категорий, воспроизводящихся в любых их видовых проявлениях и составляющих непременную основу таких проявлений. А это означает, что утверждение категории деятельности на правах такого определения не может не отразиться на способе упорядочивания категориального аппарата собственно психологической науки, поскольку в отношении человека как такового содержание этой категории призвано теоретически определять важнейшую атрибутивную характеристику, без которой нет его психологии как существа общественного и через которую только и возможно удостоверение подлинности человеческого существования. В то же время взгляд на человека, всецело определенный содержанием категории социальной деятельности

109

и рекомендующий его в качестве социального индивида, явно недостаточен для утверждения субстанциональной независимости психологической науки от социологии. Способна ли категория предметной деятельности стать концептуальным гарантом такой независимости? Нам представляется, что непосредственно не может, и прежде всего потому, что в субстанционально-социологическом истолковании категория деятельности снимает в своем содержании традиционное противопоставление бытия общества (свойственных ему способов производства и общественных отношений) деятельности индивидов в данных общественных условиях и конкретных обстоятельствах, рассматривая их в качестве разноуровневых видовых модификаций «деятельности вообще». Тем самым налицо взаимопересечение содержаний категорий предметной и социальной деятельности. В общем случае такое «пересечение» и возможно и оправдано, но не тогда, когда речь идет о субстанциональных определениях (началах) самостоятельных наук. Каждая из субстанциональных категорий не может выражать и представлять целостную (видовую) модификацию «определения», характеризующего качественно специфическую целостность, задаваемую другой категорией. Их соотносительная роль всецело ограничивается концептуальной фиксацией организационной или атрибутивной характеристик соотносительной целостности. Вместе с тем сказанное не означает и абсолютной непригодности категории предметной деятельности для роли субстанционального определения психологии. Больше того, сам факт реального выполнения ею такой роли в определенном контексте и по отношению к определенному кругу проблем (типа происхождения психики, психического отражения) непосредственно указывает на латентное существование в ней такого «определения». Косвенно на функционирование подобного «определения» в форме абстрактно-всеобщего момента категории предметной деятельности указывает дуальный характер ряда структурно-функциональных различении (значение и личностный смысл, мотив-стимул и смыслообразующий мотив и т.п.), приобретающих относительно нее специфическую (личностно окрашенную) определенность. С необходимостью рефлексивного освоения и концептуального оформления отмеченного момента в качестве относительно самостоятельного начала психологии человека так или иначе связано выстраивание категориального ряда индивидуально-личностного характера — «процесс жизни», «жизненный путь», «жизнедеятельность», «жизненная активность личности» и т.п. Среди них именно в категории жизнедеятельности наиболее отчетливо выражена «тотальность человеческого проявления жизни» [1; 591] . Ее опознание в качестве «личностного» момента содержания категории предметной деятельности (момента индивидуальной человеческой жизнедеятельности) во всей внутренней опосредованности и взаимоположенности другими ее содержательными моментами — прямая задача методологической рефлексии. Субстанционализация (в рамках психологии) человеческой жизнедеятельности предполагает ее внутреннее опосредствование категорией деятельности (социальной) в качестве выражающей необходимое условие, призванное организационно обеспечивать свободное самораскрытие сущностных сил человеческой индивидуальности. Тем самым возможность личностной актуализации, определяющая жизненный путь человека, оказывается в случае такого истолкования изначально связанной с ростом социальной свободы как порождаемой общественной формой жизни способностью контроля человеком условий собственного существования с целью удовлетворения присущих ему потребностей.

На пути решения такой задачи, на наш взгляд, может быть преодолена традиционная дилемма в понимании деятельности (предметной) или как условия психического отражения и его выражения, или как порождающего начала психики и найдено субстанциональное определение психологии,

110

концептуально выражающее полноту и целостность психологической реальности.

1. Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. М., 1956.

2. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 29.

3. Абульханова-Славская К. А. О субъекте психической деятельности. М., 1973.

4. Абульханова-Славская К. А. Деятельность и психология личности. М., 1980.

5. Абульханова-Славская К. А. Категория деятельности в советской психологии // Психол. журн. 1980. Т. 1. № 14.

6. Бассин Ф. В. О развитии взглядов на предмет психологии // Вопр. психол. 1972. № 4.

7. Вазюлин В. А. Логика «Капитала» К. Маркса. М., 1968.

8. Выготский Л. С. Сочинения: В 6 т. Т. 1. М., 1982.

9. Гегель Г. В. Ф. Энциклопедия филос. наук. Т. 1. М., 1974.

10. Давыдов В. В. Категория деятельности и психического отражения в теории А. Н. Леонтьева // Вестн. МГУ. Сер. 14. Психология. 1979. № 4.

11. Демичев В. А. О начале и структуре исторического материализма // Основания систематизации и классификации категорий исторического материализма. М., 1981.

12. Иванин Г. И. Человек, психика и предмет психологии // Вопр. психол. 1972. № 2.

13. Ильенков Э. В. Диалектическая логика. М., 1984.

14. Леонтьев А. Н. Проблема деятельности в психологии // Вопр. филос. 1972. № 9. С. 95 – 108.

15. Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1975.

16. Ломов Б. Ф. Категории общения и деятельности в психологии // Вопр. филос. 1979. № 8. С. 34 – 47.

17. Мамардашвили М. К. Формы и содержание мышления. М., 1968.

18. Маргулис А. В. Категория деятельности человека // Филос. науки. 1978. № 2.

19. Момджян К. X. Категории исторического материализма: системность, развитие. М., 1986.

20. Пономарев Я. А. Психология и объективная реальность // Вопр. психол. 1971. № 6. С. 131 – 132.

21. Сагатовский В. Н. Деятельность как философская категория // Филос. науки. 1978. № 2.

22. Степин В. С. О прогностической природе философского знания // Вопр. филос. 1984. № 4.

23. Ткаченко А. Н. Методология разработки единицы анализа психики в истории советской психологии // Психол. журн. 1983. Т. 4. № 2. С. 3 – 14.

24. Философские проблемы деятельности (Материалы «Круглого стола») // Вопр. филос. 1985. № 5. С. 78 – 96.

25. Фофанов В. П. Социальная деятельность как система. Нов. 1981.

26. Щедровицкий Г. П. Исходные представления и категориальные средства теории деятельности (приложение 1) // Разработка и внедрение автоматизированных систем в проектировании: (теория и методология). М.: Стройиздат, 1975.

27. Юдин Э. Г. Деятельность как объяснительный принцип и как предмет научного изучения // Вопр. филос. 1976. № 5. С. 65 – 78.

28. Ярошевский М. Г. Предмет психологии и ее категориальный строй // Вопр. психол. 1971. № 5. С. 110 – 121.

29. Ярошевский М. Г. Экзистенциальная психология и проблема личности // Вопр. психол. 1973. № 6. С. 25 – 38.

30. Ярошевский М. Г. О диалектике психологического познания // Вопр. психол. 1980. № 2. С. 5 – 19.

31. Ярошевский М. Г. Предметная деятельность как основа системы психологии // Вопр. психол. 1984. № 1. С. 159 – 162.

Поступила в редакцию 6. VII 1987 г.

1 Предлагаемое А.Н. Ткаченко употребление термина «клеточка» только по отношению к исходным образованиям, имеющим конкретно-чувственный характер, представляется нам неудачным (см. [23] ). Для социальной философии марксизма характерно использование этого термина для обозначения исходной категории восхождения от абстрактного к конкретному, т.е. категории, фик­сирующей концептуальный объект теории, определенную научную абстракцию.

2 Конструктивно-методологическим эквивалентом такого определения является категория онтологии (научной картины мира).

3 В принципиально-методологической форме эта проблема была поставлена уже Л.С. Выготским, согласно которому современная «психология осознала, что для нее вопрос жизни и смерти — найти общий объяснительный принцип, и она хватается за всякую идею, хотя бы и недостоверную» [8; 309] .

4 Именно поэтому А.Н. Леонтьев в общетеоретическом контексте предпочитал говорить не о психической, а о психологической реальности.

5 Согласно исходной установке такого подхода «главной причиной, заставившей создавать понятие деятельности и конструктировать соответствующий идеальный объект, была необходимость оправдать... соотнесение в мысли и связь таких разнородных предметов, как знания, операции, вещи, смыслы, цели, мотивы, сознание, значение и т.п.» [26; 72]. Такое соотнесение оказывается оправданным потому, что оно «создает некоторое единое — пусть абстрактное, но предметно единое видение социальных объектов» [25; 113] .