Л-ра по биоэтике ФФ / Занятие 1 / Бусова

ЭТИКА БЛАГА И МОРАЛЬ СПРАВЕДЛИВОСТИ

Н.А. Бусова

Человек, 2002, № 3, с. 21-28

Классическая этика со времен Аристотеля претендовала на решение во­проса о том, что есть для человека благо или, по-другому, какую цель надо преследовать в жизни, чтобы последняя состоялась. Исходя из это­го задача этики - дать содержательный ответ на вопрос о смысле жизни человека, установить иерархию возможных благ и определить высшее благо, ориентация на которое позволит человеку самореализоваться, прожить хорошую, правильную жизнь. Справедливость при этом рас­сматривается как одно из благ, служащее достижению высшего блага. В соответствии с классической этикой, стремление к высшему благу совместимо как с обязанностями человека, так и с его истинными инте­ресами. Долг и склонность не противопоставляются друг другу, "пра­вильное" понимается как то, что способствует благу. Этическая мысль двигается от определения блага к моральному закону с его рекоменда­циями держаться блага и избегать зла.

От аристотелианской этики блага, или телеологического подхода к морали, отличается кантианская мораль справедливости, или деонтологический подход. Кант проводит четкое разграничение между действия­ми, совершенными по склонности, и действиями, совершенными соглас­но долгу. Оно основано на различении мотивов действия: в первом слу­чае желании счастья, во втором - уважении к моральному закону, требующему руководствоваться в своем поведении теми правилами, ко­торых все могли бы пожелать. Моральная точка зрения выражается не в поиске ответа на вопрос: что хорошо для меня, а в стремлении к спра­ведливости, к такому беспристрастному решению, которое в равной ме­ре хорошо для всех. Кант не просто проводит различение между пра­вильностью и благом, а настаивает на приоритете правильности¹. Долж­ное предстает у мыслителя как основной моральный феномен.

Моральный закон является, по Канту, первичной данностью разума (наличие этого закона и самого разума устанавливается одновременно). Поэтому, будучи независимым от эмпирического содержания, этот за­кон не может предписывать что-то определенное, ставить какие-то кон­кретные цели. Этика, занятая поисками счастья, вводит эмпирические мотивы в детерминацию воли субъекта - следовательно, она гетерономна, то есть исходит из определения воли внешними по отношению к ра­зуму факторами. Только автономия может быть моральной детермина­цией. Рациональная автономия является центральным концептом этиче­ской теории Канта, она понимается как самоопределение воли, как способность субъекта подчинять свою волю данными самому себе зако­нами, руководствоваться в действии только моральными суждениями.

¹ См.: Кант И. Крити­ка практического ра­зума// Кант И. Соч.: В 6 т. Т. 4, ч. 1. М., 1965. С.379-396.

21

Моральный закон, выступающий в форме категорического императива, не диктует никаких содержательных норм, а проясняет, как формирует­ся моральное, то есть беспристрастное или справедливое суждение. Его можно понимать как процедуру проверки, позволяющую определить, обладает ли моральной значимостью то или иное правило поведения.

Кант сознательно противопоставил свою позицию как эвдемонисти­ческой этике древних греков, так и утилитаристской мысли, тогда толь­ко еще оформлявшейся в самостоятельную теорию морали. Ко времени появления книги Дж. Ролза "Теория справедливости" (1971) утилита­ризм давно и традиционно был доминирующей теорией в англоязычной моральной философии. Именно против него направлен основной пафос этой работы Ролза, сторонника кантианской этики. Исследователь вновь привлек внимание к противостоянию деонтологических и телео­логических теорий морали по вопросу об отношении между правильно­стью и благом. "Две основные концепции этики - это концепция пра­вильности и концепция блага... Структура этической теории в этом слу­чае, по большей части, зависит от того, как в теории определяются и увязываются два этих понятия. Кажется, что простейший способ их со­отнесения предлагается телеологическими теориями: благо определяет­ся независимо от правильности, и тогда правильность определяется как то, что максимизирует благо"². Утилитаризм представляет собой телео­логическую моральную теорию.

Собственную концепцию "справедливости как честности" Ролз отно­сит к деонтологическому подходу. Деонтологические теории морали ис­ходят из первичности правильности над благом, они не определяют благо независимо от правильности и не интерпретируют правильность как мак­симизацию блага. "Принципы правильности, а также справедливости, на­лагают ограничения на то, какого рода удовлетворения имеют ценность; они налагают ограничения на то, что считать разумной концепцией бла­га. Людям в планировании жизни и в своих устремлениях следует прини­мать во внимание эти ограничения. Отсюда, в справедливости как чест­ности не следует рассматривать склонности и предпочтения людей в ка-

² Ролз Дж. Теория справедливости. Но­восибирск, 1995. С. 35.

22

честве уже заданных, каковы бы они ни были, и затем искать наилучший способ их удовлетворения. Скорее, эти желания и устремления ограничены изначально принципами справедливости, устанавливающими границы человеческих систем целей. Иными словами, в справедливости как честности концепция правильности первична по отношению к концепции блага… Эта первичность правильности над благом в справедливости как честности оказывается центральной особенностью концепции”.³

Положение о первичности правильности над благом имеет антиутилитаристскую направленность. Понимая благо как удовольствие или удовлетворение желания, утилитаристы считают морально правильным то, что способствует максимизации общего блага сред­ствами, которые наносили бы несправедливый ущерб находящемуся в невыгодном положении меньшинству. Определенные условия, регулиру­ющие социальные отношения, первичны и не могут ставиться в зависи­мость от соображений повышения эффективности производства желае­мых благ: "права, гарантируемые справедливостью, не являются предме­том политического торга или же калькуляции социальных интересов"⁴.

Работа Дж. Ролза вызвала оживленную полемику в понимании морали между последователями Аристотеля и Гегеля, с одной стороны, и кантиан­цами - с другой. В англоязычной философии в это время появился термин "коммунитаризм" (от "community" - "сообщество") для обозначения пози­ции таких неоаристотелианцев, как Ч. Тейлор, А. Макинтайр, М. Сэндел. Коммунитаристы, поддерживая антиутилитаристский пафос кантианских моральных теорий вообще и концепции Ролза в частности, тем не менее выступили против принципа приоритета правильности над благом.

Тейлор видит противоречивость позиции кантианцев в том, что стремление принизить благо удовольствия или удовлетворения жела­ния, главное для утилитаристской мысли, ведет их к принижению и ис­ключению из моральной теории любой концепции блага вообще. Между тем в основе моральных взглядов, в том числе и деонтологических тео­рий, лежат моральные идеалы, или сверхблага. «Чем больше исследуешь мотивы - то, что Ницше назвал бы "генеалогией", - этих теорий обяза­тельного действия, тем более странными они предстают. Кажется, что они мотивированы сильнейшими моральными идеалами, такими, как свобода, альтруизм и универсализм. Эти идеалы являются центральными моральными устремлениями современной культуры, характерными для нее сверхблагами. И однако, эти идеалы влекут теоретиков к отрицанию всех таких благ»⁵. По Тейлору, любое убеждение, что человек должен действовать так или иначе, опирается на неявное фоновое понимание сильного блага или сверхблага, не сводящегося к удовлетворению желаний. Отказавшись от первичности блага, нельзя решить проблему мотивации морального действия, найти ответ на вопрос: почему результаты морального рассуждения должны иметь преимущество перед другими сооображениями, почему следует быть моральным.

³ Там же. С. 41.

⁴ Там же. С. 38.

⁵ Taylor Ch. Sources of the Self: The Making of the Modern Identity. Cambridge (Mass.), 1989. P. 88.

23

Коммунитаристы признают, более того - всячески подчеркивают, что акцент на благо делает невозможными универсалистские притязания моральной теории. "Блага, которые мы артикулируем в качественных различиях, - отмечает Тейлор, - часто являются благами определенной культурной группы и включены в ее образ жизни"⁶. Макинтайр особенно решительно настаивает на том, что благо лежит в основе морали, а опре­деленное понимание блага не просто задается индивиду сообществом, но есть то, что конституирует само сообщество.".. .Блага, а с ними и единст­венные основания для авторитета законов и добродетелей могут быть от­крыты только вхождением в те отношения, которые составляют сооб­щества, чьи центральные узы есть общее видение и понимание благ"⁷.

Стремление кантианцев представить свои принципы рационально обоснованными и потому всеобщезначимыми коммунитаристы отвер­гают как абстрактный универсализм. Моральные суждения не могут выйти за пределы контекста конкретной "формы жизни" (Л. Витген­штейн) определенного сообщества. Поэтому, полагает Макинтайр, вы­двинутый Просвещением проект обоснования морали был обречен на неудачу⁸. Выясняя, в чем заключается смысл блага, человек выступает не в качестве абстрактного индивида, а как носитель конкретной соци­альной идентичности. "Я являюсь чьим-то сыном или дочерью, я чей-то двоюродный брат или дядя; я гражданин того или иного города, племе­ни, нации. Отсюда то, что есть благо для меня, есть благо для того, кто воплощает эти роли. Как таковой, я унаследовал прошлое моей семьи, моего города, моего племени, моей нации и унаследовал различные дол­ги, оправданные ожидания и обязательства. Они составляют данность моей жизни, мою моральную точку зрения. Это именно то, что придает моей жизни свойственную ей мораль"⁹.

Рациональная автономия, центральное понятие кантианских этиче­ских теорий, не допускает детерминации воли морально действующего субъекта традицией. Однако каждый из нас, нравится ему это или нет, осознает он это или нет, является частью истории и носителем традиции. Сэндел критикует представление деонтологической этики о моральном субъекте как независимой личности, способной выбирать цели, оцени­вать и пересматривать свои фундаментальные предпочтения и концеп­ции блага. Ролз это сформулировал так: "Личность первична по отноше­нию к целям, которые она утверждает; даже преобладающая цель долж­на выбираться из многочисленных возможностей"¹⁰. Невозможно проводить различие, полагает Сэндел, между целями и определяющими их ценностями, с одной стороны, и личностью - с другой. Цели и ценно­сти конституируют личность. Ценностно "ненагруженная" личность пу­ста, она не в состоянии вообще сделать какой-либо выбор, если лишена предпочтений. Личность не выбирает цели, а скорее открывает их, буду­чи включенной в некий социальный контекст, разделяемый с другими^{1 ]}.

Неоаристотелианцы подвергают критике не только абстрактность автономного морального субъекта, который предстает как человек во­обще, человек ниоткуда, но и пустоту формальных принципов мораль­ных теорий кантовского типа. Вместо содержательного ответа на экзи­стенциальный вопрос о смысле жизни деонтологические теории предла­гают различные формулировки принципа универсализации или обобща-емости. Понятие "универсализация" используется здесь в том значении, которое придал ему известный британский философ морали Р. Хеа. Он исходил из того, что мораль по определению связана с признанием прин-

⁶ Taylor Ch. Sources of the Self. P. 85. ⁷Макинтайр А. После добродетели: Иссле­дования теории мо­рали. М.; Екатерин­бург, 2000. С. 349.

⁸ Там же. С. 73-88.

⁹ Там же. С. 297.

¹⁰ Ролз Дж. Теория справедливости.

С. 484. Ср. с мыслью Канта: "Разумная природа тем отлича­ется от всякой дру­гой, что сама себе ставит цель", см.: Кант И. Основы ме­тафизики нравствен­ности //Кант И. Соч.: В 6 т. Т. 4, ч. 1. С. 280.

¹¹ См.: Сэндел М. Дж. Либерализм и преде­лы справедливости// Современный либе­рализм: Сб. ст./ Пер. с англ. М., 1998.

С. 213.

24

ципов беспристрастности и справедливости. Подобно тому, как непосле­довательность является логической ошибкой, пристрастность рассматривается как моральный дефект. В основе золотого правила этики лежит принцип беспристрастности или требование универсализации. Если субъект считает, что должен действовать определенным образом по от­ношению к другим, принцип универсализации требует, чтобы субъект принял, что другие должны действовать таким же образом по отноше­нию к нему. Только те суждения о должном значимы, которые учитыва­ют интересы других в той же степени, как и собственные. Принцип уни­версализации выражает основную интуицию кантовского категориче­ского императива: в качестве значимых или действенных принимаются только те нормы, которые выражают всеобщую волю, они должны го­диться для "всеобщего закона", по мысли Канта. Будучи основным мо­ральным принципом, с точки зрения деонтологического подхода, прин­цип универсализации не предполагает никаких содержательных предпи­саний, а только дает критерий проверки значимости других моральных принципов и норм. Моральными являются лишь те нормы, которые до­пускают универсализацию¹². Применение принципа универсализации требует абстрагирования от конкретной ситуации, в которой осуществ­ляются моральные суждения и действия, отвлечения от повседневных практик, существующих институтов и форм жизни.

Деконтекстуализированному практическому разуму кантианцев коммунитаристы противопоставляют аристотелевский фронезис (благоразу­мие, рассудительность), в соответствии с которым определенная линия поведения выбирается исходя из ориентации на благо. По Аристотелю, фронезис отличается от теоретического познания универсальных истин, или эпистемэ, тем, что его предметом является праксис, то есть подвиж­ная, изменяющаяся область поступков, и потому он должен быть воспри­имчив к частностям, а не схематизировать практическую ситуацию в тер­минах общих правил. Фронезис есть проявление способности к суждению в конкретных ситуациях. "И не только с общим имеет дело рассудитель­ность, но ей следует быть осведомленной в частных [вопросах], потому что она направлена на поступки, а поступок связан с частными [обстоя­тельствами]. Вот почему некоторые, не будучи знатоками [общих вопро­сов], в каждом отдельном случае поступают лучше иных знатоков [общих правил]... Рассудительность направлена на поступки, следовательно [чтобы быть рассудительным], нужно обладать [знанием] и того, и друго­го [и частного, и общего] или даже в большей степени [знанием частных вопросов]"¹³. Познание такого рода должно опираться не только на ин­теллектуальное озарение, как, например, математика, но прежде всего на практический опыт. Таким образом, фронезис Аристотеля контекстуа­лен, всегда действует в рамках традиций и установленных практик сооб­щества. И лишь через причастность к совместной форме жизни сообще­ства индивид обретает способность этического действия и суждения.

Критика неоаристотелианцев адресована не только Дж. Ролзу, но и Ю. Хабермасу, поскольку разработанная последним концепция дискур­сивной этики также принадлежит к моральным теориям кантианского типа. Суть этой концепции составляет обоснование принципа универса­лизации путем выведения его из тех неявных предположений, которые всегда должны делать участники дискурса для того, чтобы состоялась такая "языковая игра", как аргументированное обсуждение¹⁴. Включив­шись в полемику с коммунитаристами, Хабермас выступил с защитой

¹² См.: Hudson W.D. Modern Moral Philoso­phy. L, 1983. P. 179-194.

¹³ Аристотель. Нико-махова этика// Арис­тотель. Соч.: В 4 т. Т. 4. М., 1983. С. 180.

¹⁴ "...В коммуника­тивных предпосыл­ках аргументации мы можем найти содер­жание принципа U [то есть принципа уни­версализации], пото­му что аргументиро­ванные дискуссии представляют собой отрефлектирован-ную форму коммуни­кативного действия и что в структурах ори­ентированного на взаимопонимание действия всегда уже предположены те от­ношения взаимности и признания, вокруг которых вращаются все моральные идеи -как в повседневной жизни, так и в фило­софских этических учениях". См.: Хабер­мас Ю. Моральное сознание и коммуни­кативное действие. СПб., 2000. С. 194.

25

универсалистских притязани современных деонтологических теорий.

Коммунитаристская кри­тика кантианского подхода к морали ведется с позиции apистотелизма, серьезная peставрация которого в наше время невозможна. Аристотель ис­ходил из того, что человек, подобно представителям других видов, имеет свою неиз­менную природу. Природа человека определяет его специфическую цель (telos) - стремление к достижению не кой "последней цели" или блага. Поскольку человек есть политическое создание, то человеческое благо или счастье реализуется лишь в условиях полиса. Оно достижимо толь ко в рамках привилегирован­ного контекста одной определенной формы жизни. Такая "метафизическая биология" Аристотеля (А. Макинтайр) значительно облегчает задач классической этики, состоя­щую в выстраивании иерар­хий образов жизни и возможных благ. Однако в современном обществе с его плюрализмом индивидуальных жизненных стилей и коллективных форм жизни, с соответствующим многообразием идей блага принцип толерантности не позволяет философу дискриминировать тот или иной взгляд на жизнь, тот или иной образ жизни, как это делал Аристотель, полагавший, что благо недоступно варварам, не имевшим полиса. "Если мы принимаем современный плюрализм серьезно, мы должны отказаться от классической философской претензии защищать один исключительно привилегированный образ жизни.. ."¹⁵

Макинтайр настаивает на том, что моральные суждения, понятия справедливости, сами формы рациональности неразрывно связаны с контекстом жизни определенных сообществ, укоренены в их традициях. Выход за пределы этого контекста невозможен. Однако последовательное отстаивание этой точки зрения ведет к отрицанию возможности рефлексивного отношения морального субъекта к традициям своего сообщества. Становится необъяснимым факт обучения сообществ друг у друга, ибо обучение предполагает сравнение двух традиций, а следова-

26

тельно, взгляд со стороны на собственные обычаи и установленные практики. Отрицание морального универсализма несовместимо с нео­граниченной моральной критикой скрытой эксплуатации и подавления, присущих сложившимся социальным условиям, - отсюда столь частые обвинения в консерватизме, звучащие как в адрес американских коммунитаристов, так и немецких неоаристотелианцев.

Признавая, что понимание основных ценностей и представления о хорошей, не зря прожитой жизни определяются контекстом обычаев и практик сообщества, и в то же время настаивая на необходимости выхо­да за пределы этого контекста для критики тех традиций, которые допу­скают подавление и эксплуатацию определенных групп, Хабермас пред­лагает разграничить этику и мораль. Вопросы этики касаются личной или коллективной идентичности, достижения самопонимания, проясне­ния ценностей, аутентичного самоописания и постановки адекватных целей, которые позволят мне/нам самореализоваться, прожить хоро­шую жизнь. Консенсус по этим вопросам достижим только в пределах горизонта совместно разделяемой формы жизни сообщества. Результа­ты этического дискурса не имеют всеобщей значимости, хотя использу­емые аргументы поддаются критической оценке в рамках локального контекста. Этика блага ограничена жизнью сообщества. Так следует по­нимать замечание Хабермаса: «То, что считалось "этикой" со времени Аристотеля, теперь приобрело новый, субъективистский смысл»¹⁷.

Проблемы морали имеют дело не с самореализацией, а с самоопре­делением субъекта. Фокус практического разума сдвигается при этом от вопроса: что хорошо для меня/для нас! - к вопросу: что следует делать человеку! Хабермас настаивает на узком понятии морали: из всех прак­тических вопросов к морали относятся только вопросы справедливости, и в этом случае моральные суждения имеют общую значимость. «Мы не можем рассчитывать на общий обязательный ответ, когда мы спраши­ваем, что хорошо для меня, или для нас, или для них; вместо этого мы должны спрашивать, что в равной мере хорошо для всех. Эта "мораль­ная точка зрения" выделяет из оценочных вопросов практические кон­фликты, которые могут быть разрешены путем обращения к обобщае­мому интересу; другими словами, вопросы справедливости»¹⁸. Мораль­ные предписания не дают рецептов хорошей жизни, они ориентированы на консенсусное решение конфликтов. "Мораль... отделена от индиви­дуальных стремлений к счастью, экзистенциальных проблем и чувст­венных потребностей. Мораль относится к взаимодействиям, которые регулируются нормами. Нормы обязывают своих адресатов взаимно выполнять взаимосвязанные поведенческие ожидания, выбирая не­сколько возможностей из широкого спектра ценностных ориентации и делая их всеобще обязательными. Мораль тем самым ограничена с са­мого начала тем, что допускает нормативную значимость и незначи­мость, т.е. правами и долгом, и отделена от аксиологической сферы то­го, что должно предпочитаться и оптимизироваться. Мораль понимает­ся как мирная альтернатива насильственному решению конфликтов, которая не имеет эквивалента"¹⁹.

Разграничению морали и этики соответствует различие между нор­мами и ценностями по их логическим свойствам. Нормы, относящиеся к сфере морали, имеют деонтологический смысл, они претендуют на то, чтобы быть универсально обязательными, то есть в равной мере и без исключения для всех своих адресатов. Ценности, с которыми имеет дело

¹⁵ Habermas J. Lawrence КоЫЫ and Neo-Aristote ism // Justificatio Application. Caml (Mass.); L, 1993 P. 123.

¹⁶См.:Ха6ерма О прагматическ этическом и мо| ном употреблен практического | ма // Хабермас I Демократия. Ра Нравственное^ Московские лe^ интервью. М., 1

¹⁷ Habermas J.I tween Facts and Norms: Contribu to a Discourse T of Law and Dem cy. Cambridge, 1 P. 96.

¹⁸ Habermas J.I ty, Society, and E An Interview witr ben Hviid Nielse Justification and cation. P. 151.

¹⁹ Habermas J.I marks on Discoi Ethics // Justifica and Application.

27

этика, телеологичны, они указывают на желательную цель, интерсубъ­ективно выражают разделяемые предпочтения тех или иных благ, уста­новившиеся в определенных культурах, - иными словами, они ограниче­ны формой жизни конкретного сообщества.

Нормы либо принимаются в качестве значимых - и тогда их обяза­тельность абсолютна, либо отвергаются как неспособные притязать на значимость - и тогда они лишены какой-либо обязательности. В отли­чие от обязательности, предпочтительность предполагает градацию: можно соглашаться с оценкой определенных благ в большей или мень­шей степени. Различные нормы, если они претендуют на значимость для одного и того же круга адресатов, не могут противоречить друг другу, они должны составлять связанную, согласованную систему. Ценности могут соревноваться между собой за приоритет, поэтому они образуют не систему, а гибкую подвижную конфигурацию.

Нормы и ценности различаются с точки зрения их применения. «В свете норм я могу решать, какое действие требуется, в рамках гори­зонта ценностей - какое поведение рекомендуется. Естественно, в обоих случаях проблема применения требует правильного действия. Но если мы начинаем с системы значимых норм, тогда то действие "правильно", которое является хорошим в равной степени для всех; при ориентации на типичную ценностную констелляцию нашей культуры или формы жизни то поведение является "наилучшим", которое в целом и в конеч­ном счете является хорошим для нас»²⁰.

Разграничение Хабермасом морали и этики напоминает гегелевское различение морали и нравственности. Однако соотношение этих поня­тий представлено у двух философов прямо противоположным образом. Для Гегеля, как и для современных коммунитаристов, нравственность являет собой более высокий уровень, чем мораль, поскольку моральные суждения, имеющие форму всеобщности, обретают конкретность, толь­ко когда мы являемся членами определенного сообщества. По Хабермасу, более высокий уровень представляет мораль, поскольку имеет дело только с одной, но абсолютной ценностью - справедливостью, тогда как этика занята ценностями относительными, которые могут ранжиро­ваться по-разному не только при переходе от одной культуры к другой, но и в зависимости от изменения обстоятельств данного сообщества²¹.

Используя терминологию К.-О.Апеля, который с некоторыми ого­ворками поддерживает радикализированное Хабермасом различение деонтологического и ценностно-телеологического подходов²², можно сказать, что, обсуждая проблемы этики, мы выступаем как участники реального коммуникативного сообщества, членами которого стано­вимся в процессе социализации. Обращаясь к проблемам морали, мы принимаем позицию членов идеального коммуникативного сообщест­ва, неограниченного в социальном пространстве и историческом време­ни. Если субъекты действия принадлежат разным сообществам, разли­чаются по социальному происхождению, политической принадлежно­сти, культурному наследию, то они различаются и по ценностным ориентациям. Однако моральная точка зрения, требующая равного ува­жения к каждой личности и равного учета интересов всех, - это то, что их объединяет, что все они принимают и при расходящихся ценностных ориентациях.

²⁰ Habermas J. Be­tween Facts and Norms: Contributions to a Discourse Theory of Law and Democra­cy. P. 256.

²¹ После того, как Хабермас пришел к четкому различению морали и этики, пра­вильнее было бы на­зывать его подход "дискурсивной теори­ей морали", но иссле­дователь сохранил термин "дискурсив­ная этика", посколь­ку тот уже закрепил­ся в употреблении. См. об этом: Haber­mas J. Preface // Hab­ermas J. Justification and Application. P. 7.

²² См.: Апель К.-О. Спрямування англо-американського "ко-муытаризму" в cei™i дискурсивноТ етики// Срмоленко A.M. Ko-мункативна практич­на фтососфя. КиТв, 1999. С. 389.