Добавил:
Upload Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:

ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ АНТРОПОЛОГИЯ / 0281576_BEADB_orlova_e_a_istoriya_antropologicheskih_ucheniy

.pdf
Скачиваний:
50
Добавлен:
19.03.2015
Размер:
38.88 Mб
Скачать

ГПАВА 3. ШЕРIРЕЩII Ш АШШIОflШШ ШШМА

ным различиям. Использование психоаналитических техник позволяет также получить представление о способах, какими в рамках культур­

ных систем детерминируются проекции и осуществляются интерпре­

тации.

В работе Обейсекера изучаются связи между публичными символа­ ми и их приватными значениями. Автор использует психоаналитиче­

скую модель не в качестве рамок для интерпретации данных, но как

параллельный источник вопросов, которые задает антрополог, чтобы стимулировать высказывания тех, кого он интервьюирует. Идеи и ас­ социации Фрейда иногда помогают ему локализовать события из ран­

них периодов истории жизни, которые порождают навязчивые симво­

лы в более поздний период.

При этом материал, относящийся к конкретному случаю, размеща­ ется в более общих описаниях социокультурного фона, демографиче­ ских и экономических процессов, а используемый теоретический аппа­ рат эксплицируется. Психоаналитические тексты такого рода в большей мере, чем любые другие этнографические записи, демонстрируют, как данные полевых наблюдений могут быть специализированы и органи­ зованы вокруг концепции личности, собственных высказываний ант­ рополога, чтобы обнаружить отличительные для каждого общества ха­

рактеристики культурного опыта.

Реалистический. В этом случае антрополог в поисках материала для анализа обращается к публичным формам представленности повседнев­ ного культурного опыта и обыденного сознания изучаемой культуры - чужой либо собственной. Реалистические тексты не предполагают опи­ сания тонкостей, связанных с достижением взаимопонимания между антропологом и информантами. Исследователь может дистанцировать­ ся от чужой культуры и описывать репрезентации личностного опыта ее носителей так, как воспринимает. Он может быть рефлексивным и осознанно критичным, но лишь в той мере, в какой при написании текста способен проинтерпретировать все Сказанное дистанцированным от него субъектом.

Какуже отмечалось, реалистическое письмо появилось в 1920- 19ЗО-х гг. как реакция на бессистемные наблюдения ранних антропологов. Здесь уже заметны научные претензии: результаты полевой работы, осуще­ ствляемые подготовленным специалистом, носили более упорядоченный и обоснованный характер, чем записи, не имеющие предварительной программы. Сбор и организация данных были связаны со стратегией функционализма, предполагавшей возможность репрезентировать це­

лое по его части как в исследовательских процедурах, так и в письмен­

ных отчетах.

От исследователя требовалось знание местного языка, и даже если его уровень был не особенно высоким, этого оказывалось достаточно для общего понимания происходяещго. А конвенционально принятое включение в этнографические записи многочисленных местных слов с их этимологией и описанием контекстов употребления означало кон­ троль над глубиной и масштабом знания об изучаемой культуре. Такие

списки слов часто были громоздкими и напоминали словари. Однако 541 без них обсуждение чужих культур было бы бесплодным.

ЧАСТЬ V. МШIАШМШСШ ТЩЩII В ТШЕШЕшi ШШIJlШI

Родоначальниками антропологического реализма принято считать Б. Малиновского и А. Рэдклифф-Брауна. Но ключевыми поворотными пунктами в развитии этнографии, основывающейся на функционалист­ ской теории, признаны работы Эванс-Причарда «Тпе Nuer» (1940) и

В. Тернера «Schism and Continuity in an African Society» (1957). Эванс­

Притчард представил свою книгу как аргумент в пользу того, что даже

всложных условиях подготовленный исследователь может проникнуть

вкультуру И достичь ее глубинного понимания. Дж.. Клиффорд (1983) указывает на конструкцию текста «Тпе Nuer», отмечаяв его рамках ин­ тересноепереплетениепереводовместныхидиом, обращенийк читате­

лю через произнесениеих третьимлицом и использованияместных ме­ тафор. Но такая работа могла быть толькоузкоориентированной,и этот стиль стал определяться как «проблемно фокусированный».

Работа В. Тернера считается вершиной иного стиля функционалист­ ского письма. Он сформировался в рамках Манчестерской школы М. Глакмана, где предметная область определялась сочетанием индиви­ дуальных акторов, социальной структуры в смысле Эванс-Причарда и социальной драмы. Взаимодействия между структурами, культурными

идиомами и индивидами демонстрировались в нарративе, составленном из сложного набора реальных жизненных событий.

Дескриптивная стилистика Малиновского, структурный анализ Эванс­ Причарда и драматические фреймы Тернера задали направление совре­ менному этнографическому реализму в описании личности и ее опыта в ее собственных репрезентациях. Сегодня этот стиль может быть пред­ ставлен пятью фреймами: жизненная история, жизненный цикл, риту­ ал, эстетические жанры, драматичный инцидент.

.Жиэненная история. Показательными примерами такого рода ис­ следований считаются работы М. Шостак «Nisa: Life and Words of а! Kung

Woman» (1981) иВ. Крапанзано «Tuhami: Portrait of а Moroccan» (1980).

Обе работы представляют собой нечто большее, чем обычные истории жизни, документирующие формативные части личностной биографии. Авторы размышляют о своих отношениях с информантами и демонст­

рируют модель диалота, в котором разворачивается и совместно конст­

руируется рассказ об истории жизни. В этих работах акцентируются местные конвенции, идиомы, мифы, с помощью которых репрезенти­ руются истории жизни или значимые события, повлиявшие на форми­ рование личностного опыта; фиксируется, как эти элементы дискурса и сопровождающие их эмоции появляются в беседах и интервью в ходе полевой работы.

Жизненный цикл. В отличие от истории жизни, где культурная кон­ струкция личности демонстрируется через глубинное проникновение

в жизнь отдельного индивида, эта исследовательская модель концент­ рируется на типичных для культуры фазах и событиях, через которые здесь проходит каждый индивид. Показательным примером может слу­

жить работа М. Розальдо «Knowledge and Passion: Ilongot Notions of Self

and Social Life» (1980). Она описывает общий институциональный фон, на котором прослеживает основные события, формирующие мужскую личность в культуре илонготов. Из ее описаний видно, что даже без 542 специальной психиатрической подготовки, как у Леви, обычный ант-

ГША 3. IШРПРПAqИП Ш АНТРDПШГIШШ ПРШЕМА

рополог может организовать свои полевые материалы так, чтобы напи­ сать убедительный отчет о событиях в жизни личности, которые и прежде занимали исследователей, но не улавливались предыдущими стандартами этнографических описаний.

Ритуал. Ритуалы в антропологии принято рассматривать как меди­

аторы, позволяющие понять эмоции и наделение опыта значением.

Поскольку они публичны, часто сопровождаются мифами, придающи­ ми им резон, их можно уподобить культурным текстам, которые без труда прочитываются антропологом. Эмпирически в них значительно более доступно коллективное и публичное «высказывание», чем то, что

остается «невысказанным», невыраженными значениями элементов повседневной жизни. От Э. Дюркгейма до В. Тернера ритуал анализи­ ровался как средство переведения обязывающих социальных норм в желания индивидов, формирования социализированных чувств, транс­ формации статусов, реинтеграции всякого рода отклонений и при этом как вполне самодостаточный драматический фрейм.

В. Крапанзано в статье «Rite of Return: Circumcrision in Могоссо»

(1980) пересматривает сложившиеся стереотипы и связывает ритуал с постоянным возобновлением у людей состояний тревожности из-за двусмысленностей, встречающихся в повседневных жизненных ситу­ ациях. От ван Дженнепа до Тернера в ходе ритуальных перформансов выделялись интеллектуальный и эмоциональный полюсы символиче­ ского опыта, которые отмечают переход в новый социальный статус и должны быть прочувствованы всеми, к кому относится ритуал. Кра­

панзано показывает, что ритуал может не менять социального статуса индивида, но приобщать к символам, вызывающим тревогу, и обыг­ рывать это состояние в символах, имеющих наибольшее значение для субъекта; что он может рассматриваться всего лишь как один из фиксированных моментов в целостном процессе личностного разви­ тия и самоопределения. В таком же ключе Э. Шифлин трактует риту­

ал в работе «The Sorrow of the Lonely and the Burning of the Dancers»

(1976), рассматривая его как культурный сценарий, при помощи кото­ рого участники не только интерпретируют широкий круг событий. для них это и эпизод в текущем процессе выражения и включения эмоций в личностное поведение и опыт.

Эстетические жанры. Исследования, связанные с изучением эсте­ тических и экспрессивных культурных форм в этнографических сооб­ ществах относительно немногочисленны. В качестве примеров можно

назвать работы Д. Чернова «African Rhythm and African Sensibility» (1979), С. Кила «Tiv Song» (1979), С. Фелда «Sound and Sentiment» (1982). В этих

работах рассматриваются экспрессивные аспекты ритуала с использо­ ванием специально разработанных способов репрезентации эмоциональ­ ных проявлений. И все же исследователи, например Фелд, отмечают, что

остаются уровни опыта, которые они улавливают, но не могут отразить

в тексте. Иными словами, абсолютное понимание чужого культурного опыта оказывается недостижимым. Возможны только разные его сте­ пени, и они зависят от способности «сопереживания», навыков «пере­ вода» эстетических проявлений с одного языка культуры на другой и

качества используемого инструментария.

543

ЧАШ V. МШОПШМШСШ ТЩЩII в ТЕВРШЧЕшi ШРВШОШ

Драматичный инциgенm. Б. Шор в работе «Sala'ilua: а Samoan Mystery» (1982) использует драматичный инцидент - убийство в сообществе, где он работал, - в качестве образца определенной тактики этнографиче­ ского исследования. Суть ее состоит в том, чтобы при помощи литера­ турных нарративов связывать абстрактные аналитические описания социальных структур и значений культурных категорий с подробным описанием отдельных событий социокультурной жизни.

Как и многие из современных «новых» этнографов, Шор побуждает

читателя задуматься о культурных сходствах и различиях в отношении личностных переживаний. Он показывает, что, хотя различия и суще­ ствуют, они никогда не выражаются как абсолютные, несопоставимые с проявлениями других культур, как считалось в ранние, более наивные периоды существования этнографии. Реалистические описания Шора

передают текучесть, неопределенность, парадоксы изучаемых культур­ ных форм. Он не пытается изобразить целостный национальный ха­ рактер; его цель - представить параметры этой текучести, характерные как для личностного опыта, так и для культурных форм.

Следует подчеркнуть, что все эти реалистичные тексты размыкают

традиционные эпистемологические рамки, связанные с описанием

межкультурных различий личностного опыта. Они представляют со­ бой образцы более утонченных репрезентаций и возможностей изуче­ ния альтернативных типов эстетики, познания, избирательной сензи­

тивности, которые продолжают полноценно существовать в условиях глобализации. Они также уравновешивают своей ориентированностью на личность более раннее преимущественное внимание к таким темам, как социальная структура, политика, экономика. Наконец, их появле­ ние ознаменовало собой новую тенденцию в антропологии, проявляю­ щуюся в том, что конструирование теории становится функцией раз­ работки стратегии построения текстов, отличной от объективистской стилистики прошлых десятилетий.

Модернистский. Он появился в качестве реакции на традицион­ ный этнографический реализм с его претензиями на объективную репрезентацию чужой культуры. Если реалистический стиль письма

подразумевает, что при написании отчета авторская позиция всегда

остается доминирующей, то построение модернистских текстов на­ правлено на репрезентацию дискурса, формирующегося между ант­ ропологом и информантами, или на вовлечение читателя в процесс анализа. Уже отмечалось, что аутентичный опыт носителя иной куль­ туры непередаваем ни одной из существующих техник записи и ин­ терпретации данных полевых исследований. Сторонники модернизма утверждают, что в этнографии может быть представлен только опыт диалога между антропологом и информантами, где обе стороны име­ ют собственный голос. Соответственно и вопрос, связанный с резуль­ татами исследования, ставится по-иному, чем прежде: что можно узнать о чужой культуре, анализируя разворачивание самого процес­

са исследования.

Модернистские авторы поставили под сомнение понятие культуры как единой, целостной системы. Большинство из них исходит из допу­

544 щения, что люди, личности являются исходным и конечным пунктом

ШВА З. IНШШЩIК КАК АнтршпоrlШШ ПРВШМА

своего искусственного мира. Поэтому о культуре они говорят как о раз­ деляемых людьми значениях и смыслах объектов окружения и своих отношений с ними. С этой точки зрения опыт определяется как прямой выход рефлексии индивида к наборам культурных кодов и значений, с которыми он сталкивается в своей жизни.

Сегодня те, кто в центр внимания помещает диалог, сомневаются во внутренней последовательности культуры в том смысле, в каком это пон:ятие использовалось до начала постмодерна. Соответственно резуль­ таты исследования не могут репрезентировать ничего большего, чем непосредственный дискурс и полевой опыт диалога антрополога с ин­ формантами. Этим выводом нарушаются база и цель этнографии пре­ дыдущего периода, однако альтернативы ей пока не существует. Об этом свидетельствуют работы таких авторов, как П. Рабинов, Ж.П. Дюмон, К. Дуаер, Д. Фавр-Саада. Рассмотрение этих и других работ позволяет выделить ряд познавательных стратегий использования диалога при всей неопределенности этой метафоры:

попытки отразить, как опыт иной культуры преобразует определе­ ние реальности антрополога (работы Э. Боуэн, д. Бриггс, П. Рисман, К. Кастанеда, П. Рабинов, ЖЛ. Дюмон, К. Дуаер); представление текста в риторике магии, практикуемой субъектом,

с которым имеет дело антрополог; это позволяет читателю посте­

пенно втягиваться в ее дискурс (ж. Фавр-Саада); «кооперативный» текст, совместно составляемый антропологом и информантами; он представляет собой попытку придать этногра­ фическим записям полифоничность за счет регистрации различий

в точках зрения участников на предмет обсуждения (М. Линхардт, Д. Клиффорд, Й. Майнеп и Р. Булмер, Д.М. Бар, Х. Грегорио, Д.А. Ло­

пец, А. Альварец);

-текст-«головоломка», загадочный и таинственный по содеражанию, оставляющий активному читателю пространство для вовлечения в

процесс исследования (В. Крапанзано).

Сказанное позволяет сделать вывод, что поэтика этнографических текстов при всем ее разнообразии ориентирована на достижения общей цели - найти аутентичные для изучаемой культуры способы прочиты­ вать устные высказывания ее носителей как литературные формы. В не­ которых исследованиях (например, Хаймс, 1981) разработаны формали­ зованные системы нотаций для обозначения аффективных проявлений, мимики, жестов, сопровождающих устные рассказы информантов. Дру­ гие (например, Тедлок, 1983; Джексон, 1982) укладываются в диалогиче­ ские, герменевтические схемы интерпретации. Анализ литературы стран «третьего мира» осуществляется способами, сочетающими этнографию и литературную критику (например, Фишер, 1984). Наконец, иногда из соображений этики при построении этнографических текстов допуска­ ется использование литературных приемов (например, Уэбстер, 1983, де Карто, 1983), а для охраны приватности информантов используются переаранжировка фактов, событий, изменение имен.

Принимая во внимание, что современные антропологические иссле­

дования осуществляются в условиях, где степень взаимозависимости и 545 взаимной информированности на межкультурном уровне достаточно

18 История антропологических учений

ЧАШ V. МШПЩАММШШ ТЩЩИМ В ШРШШlпi АНТРПШПrRI

велика, антрополог и его потенциальные информанты изначально ока­ зываются по отношению друг к другу и чужими, и знакомыми. При таких обстоятельствах исследователю особенно важно научиться удерживать в памяти позицию носителей изучаемой культуры и отражать ее в своих отчетах о полевой работе. Экспериментирование с этнографическим письмом стимулирует поиск эффективных способов использования опы­ та теоретических и методологических ошибок, полученного в других странах, для обновления собственного исследовательского аппарата.

11I Теоретические основании интерпретации Аанных в инокgАыgрном контексте

Из всего сказанного следует, что описанный способ познания есть

производная от двух различных типов интерактивных процессов:

-освоения семиотической организации чужих культурных текстов (моделей);

-конструирования значений, посредством которых культурные сим­

волы, опосредующие диалог, осознаются как опыте, «Поструктуралистская критика предыдущих теорий культуры поста­

вила под сомнение представление о ней как о целостности, единой си­ стеме значений. Еще раньше под влиянием герменевтики в отношении значения стали задавать вопрос - для кого? Возможность разных ин­ терпретаций превращает любой культурный текст в открытую и полифо­ ничную совокупность значений. Именно с этой точки зрения антропо­ логи начали рассматривать этнографические тексты, придавая им таким образом историческое измерение. В результате решение проблемы куль­ турных значений стало связываться с поиском причин, вызывающих изменение фокусов внимания людей в их отношениях с окружением.

Понятие социального действия как обусловливающего такие изме­ нения уже было для символической и когнитивной антропологии цен­ тральным; однако в обеих не объяснялись соответствующие ему смены ментальных репрезентаций, и потому не были выявлены связи между когнитивными и социальными аспектами значения. Традиционно ан­ тропологи фокусируют внимание на вопросе о том, что означает дан­ ный предмет; теперь же акцент перемещается к более фундаментально­ му вопросу: как предметы вообще приобретают значения в процессах интеракции. В этом случае центром внимания становится интерсубъ­ ективность. Полагают, что она находится между индивидами на пе­

ресечении значений, которыми они оперируют. Она вовлекает в свое содержание и культуру, и контекст, и стимульный материахв": Такая

теоретическая позиция, по мнению Гиртца, делала создание «общей интерпретативной теории культуры» не имеющим. смысла, поскольку нужны были не кодифицированные абстрактные закономерности, но теоретические основания, обеспечивающие возможность подробного

в Shore В. Twice born, опсе conceived: meaning construction and culturaI cognition 11 American AnthropoIogist. VoI. 93. N9 1. March. 1991. Р. 9.

548 9 Shweder R.A. Thinking Trough Culture. Р. 80.

ГПШ 3. ШЕРDРЕТЩI Ш АНТРШПШЧЕСШ IРШЕМА

и достоверного, «плотного» описания того, что происходит между ан­ тропологом и информантом. В этом контексте более ранние теорети­ ческие идеи утратили значимость для интерпретативных целей и их пе­

рестали использовать.

Включенное наблюдение стало замещаться наблюдающим участием.

В первом случае этнограф старался установить эмоциональный контакт

сносителями изучаемой культуры и наблюдать за их жизнью, не вме­ шиваясь в нее. Во втором предполагается, что исследователь одновремен­ но «переживает И наблюдает этнографически значимые процессы, в кото­ рых он участвует наряду с другими» 10. Со сменой методологии изменился

и стиль изложения материала: «Этнографические мемуары с этнографом в качестве главного действующего лица или стандартные монографии с Другим в качестве объекта рассмотрения сменились повествовательной этнографией, концентрирующейся на процессе этнографического диа­ лога, связывающего Я и Другого» 11.

Результаты интерпретации в этом случае рассматриваются как сво­ его рода «компромисс между объективной реальностью и ее субъек­ тивным видением» как носителем культуры, так и антропологом. Это продолжение традиции, заложенной исследованиями «картины мира», связано с выявлением значений и смыслов, которые носители культу­ ры придают своему опьггу пребывания в ней.

Центральное место при интерпретации данных, полученных антро­

пологом в поле, занимают концепты когнитивных процессов, канони­ ческих структур повествования, образов событий, с помощью которых у людей в повседневной жизни организуются процессы смыслообразо­ вания. Сценарии при этом рассматриваются как способы организации повествования, которые играют в его построении роль, подобную куль­ турным моделямд'Андраде. Именно повествование, связь событий во

времени составляют суть репрезентации опыта в коммуникации антро­ полога и информантов. В ходе диалога они обеспечивают фрейм, побуж­ дающий обе стороны интерпретировать опыт как собственный, так и другого. Эти повествовательные рамки организуют опыт интеракций и делают взаимопонимание антрополога и информантов возможным. Перефразируя Брунера, можно трактовать такие сценарии как двой­

ственные целостности, один аспект которых представлен в дискурсе и действиях, а другой в области интерсубъективности. Если высказыва­

ние «всегда помещено в культурное окружение и всегда зависит от

использования ресурсов культуры»12, то это И обеспечивает антрополо­ гу возможность отделить личностные переживания информанта от их культурных репрезентаций.

Формирование общего поля значений происходит в процессе осу­ ществления целенаправленного действия антрополога в процессе ком­ муникации, когда информанту предлагается активно участвовать во взаимодействии с целью репрезентации его социокультурного опыта.

10

Todlock В. From participant abservatian to the abservatian 01 participatian: the

emergence

01 narrative ethnography / / J. 01 Anthropa!gica! Research. 1991. Уа!. 47; N2 1. Р.

69.

11

Ibid.

547

12

Вгипег J.5. The Culture 01 Education. Cambridge (Mass.), 1996. Р. 4.

 

18*

ЧАШ У. МШDЩАМШШЕ ТEНRЩII В ТШЕТIЧЕШЙ АНТРОПШШ

Интерсубъективность в этом смысле представляет собой область взаи­

мопонимания, где существует разделяемое представление о культурных

значениях и где диалог строится из реплик, опирающихся на него. Разрушение диалога рассматривается как неудавшиеся попытки достичь интерсубъективности.

Этим понятием охватываются процессы коммуникации между антро­ пологом и информантами и все их составляющие - условия, свойства и способности участников, цели, взаимовлияние, результаты. «По своей природе коммуникация преgполагаеm интерсубъективность» 13 и обеспе­ чивает достижение взаимопонимания между сторонами-", Она может осуществляться как в вербальных, так и в невербальных формах: в неко­

торых незападных культурах практика социализации значительно мень­ ше вербализована, чем в западных странах, поэтому антрополог должен

уделять внимание значениям, представленным в экстралингвистических

проявхениях!", Коммуникация и интерсубъективность - центральные понятия при использовании «наблюдающего участия», в которое антропо­ лог вовлекает информантов в процессе интерпретации чужой культуры.

К. Тревартен в исследовании ранних отношений между матерью и ре­ бенком говорит о врожденных предпосылках интерсубъективности!". Он

утверждает, что дети рождаются со способностью к коммуникации, кото­ рая вскоре приобретает «формы сензитивности и выражения, благодаря

которым становятся возможными «акты, имеющие значения», ориентиро­

ванные надругих людей»17; младенец обладает способностью искать ответа, поддержки и понимания. Универсальные механизмы интерсубъективнос­ ти определяются как свойства людей при обмене информацией одновре­

менно распознавать значения, контролировать совместные интенции и сопрягать когнитивные модели. Соответсвенно на этом базируется и осво­ ение чужой культуры в процессах интеракции с ее носителями.

Тадж, употребляя термин «интерсубъективность», предполагает, что индивиды приступают к решению задачи или проблемы, к беседе с собственными, субъективными способами их осмысления. Если далее они обсуждают свои различные точки зрения, то могут достичь общего понимания ситуации. Иными словами, в процессе коммуникации ант­ рополог и информанты приходят к некоторому общему согласию отно­ сительно значений используемых понятий или межсубъективному пониманию". Исходя из его позиции, можно предположить, что при наличии априорной «интерсубъективности. или разделяемом понима­

нии культурных паттернов в процессе коммуникации они перестают

замечаться и принимаются как нечто само собой разумеющееся. Это

 

13 Rogoff В. Apprenticeship in Thinking: Cognitive Deve!opment in Socia! Context. N. У.,

1990.

 

Р. 73.

 

 

14 Ibid. Р. 67.

 

 

15 Ibid.

 

 

16 Тгеvагthел С. Communication and cooperation in еаг!у inlancy: а description 01 primary

 

intersubjectivity. In: Bullowa (ed.) Belore Speech. Cambridge, 1979.

 

 

17 Тгеvагlhел С: Logotheti С. First symbo!s and the nature 01 human know!edge / / Symbolism

 

et Connaissance. Geneva. Cahier. N28. 1987.

 

548

18 Tudge J. Processes and consequences 01 реег collaboration: а Vygotckian analysis / /

Child

Deve!opment. 63. 1992. Р. 1365.

 

ШВА 3. IНШПРЕТЩИ Ш АНТРDШШШШ ПРШЕМА

обычно присутствует при изучении антропологом собственной культу­ ры и должно стать предметом специальной рефлексии. Напротив, раз­

личия в представлениях приводят к когнитивным изменениям участ­ ников, и ведут к формированию такой зоны интерсубъективности, где отсутствие общего согласия способствует выявлению особенностей в представлениях взаимодействующих сторон-",

Р. Роммствейт, исходя из допущения о языке как о «полностью И подлинно социальном феномене», утверждает, что собеседники в диа­ логе достигают «состояния интерсубъективности» или «общей соци­ альной реальности» тогда, когда у них один и тот же фокус внимания

или тема и они понимают точку зрения друг друга относительно них. «Состояние интерсубъективности» зависит от «предпочтения говоря­ щего» и «обязательства слушающего». Такой процесс может быть сим­ метричным и асимметричным. При этом первый возможен лишь, когда «взаимообмен диалоговыми ролями (говорящего и слушающего) регу­ хируется?", и антрополог должен осуществлять такое регулирование.

Интерсубъективность в процессе исследования достигается тогда, когда у участников возникает «взаимная вера в общность переживае­ мого, воспринимаемого опыта», т. е. «интерсубъективность, чтобы быть достигнугой, должна в определенном смысле восприниматься как не­ что само собой разумеющееся»?'. Это молчаливое соглашение между собеседниками относительно обстоятельств - пространства, времени установления соглашения - «диалогического состояния». Таким обра­ зом, это своеобразный культурный сценарий, разделяемый антрополо­ гом и информантами и определяющий для антрополога границы интер­

претации полученных данных.

В связи с этим возникает ряд вопросов, на которые нужно искать

ответы:

Как в контексте исследования и посредством интерактивных про­ цессов формируется достоверная информация?

Как интерсубъективные процессы влияют на репрезентацию инди­ видуальных и культурных когнитивных схем?

Как формируются достоверные данные и конституируется их обоб­ щение?

При интенсивном изучении этих вопросов пока остается неясным,

следует ли рассматривать в качестве первичных внутриндивидуальные

или межиндивидуальные факторьг'". Процессы коммуникации связы-

19 Концепцию интерсубъективности разрабатывали: Rogoff А, Apprenticeship in Thinking;

Rommetvert R.

Wertsch J. V. Language acquisition as increasing linguistic structuring 01 experience and symbolic behavier Control. ln: Wertsch J.V. (ed.) Culture, Communication and Cognition. Cambridge, 1985; Tudge J. Processes and Consequences 01 Реег Collaboration. 1992; Threvarthen С, Logotheti С First Symbols and the Nature 01 Нumап Knowledge.

20 Rommetveit R. Оп the architecture 01 intersubjectivity. ln: Rommetveit R. Blakar R.M.

(eds.).

Studies 01 Language, Thought and Verbal Communication. L., 1979. Р. 168-169.

21

Rommetveit R. Language acquisition as increasing linguistic structuring 01 experience and

symbolic behavior control. In: Wertsch J.V. (ed.) Culture, Communication and Cognition.

Cambridge, 1985.

persistent 549

22

Smolka »л.»; De Goes м.с.я., Pino А, The constitution 01 the subject: а

question. In: WertschJ.V. (ed.) . Sociocultural Studies 01 Mind. Cambridge, 1995. Р.

169-156.

шть V. МШВЩАМIШШ ТЕНДЩII В ТЕuрШЧШuj ШРШ//ШI

ваются с методами целенаправленой репрезентации представлений, принятых в социокультурном окружении, с одной стороны, и соответ­ ствующих личностному опыту - с другой. Однако механизмы регули­ рования субъектом их пропорции - даже при активном участии ант­

рополога - остаются мало изученными.

В этом случае иногда используется понятие «определение ситуа­ ции» - «способ, которым представляются или определяются объекты и события в данных обстоятельствах» - для описания и характерис­

тики не только соотношения культурно стереотипного и личностного, но и уровней развития интерсубъективности, зависящих от степени,

до которой собеседники разделяют общие аспекты определения ситуа­ ции2З. Интерсубъективность при этом предполагает «взаимопонимание»

И«симметричный диалог»24.

Вотличие от сторонников гармонии как условия интерсубъектив­ ности некоторые полагают, что такие формы социальной интеракции, как оппозиция идей, противодействие коммуникации и другие дисгар­

моничные эпизоды не мешают ее достижению.

Структура коммуникации строится на взаимности, подразумеваю­ щей, что субъекты согласны померживать и конституировать отноше­ ния согласно установленному распределению ролей. Но это не означа­ ет полной гармоничности взглядов - представления участников могут расходиться, а конституирование субъектов сводится к отношениям не только взаимности: у каждого остается своя степень автономии. В ан­ тропологическом диалоге обмен информацией шире, чем понятие ин­ тенционального действия. Он предполагает, что рассуждения, размыш­ ления сторон о своих проблемах концептуализируются в терминах фундаментальных оппозиций, риторических столкновений или «поли­ фонического согласия», а не только гармоничного целедостижения и следования стратегии взаимного согхасия-".

Как уже отмечалось, когнитивное структурирование реальности имеет два измерения: интеграция опыта во фреймы действия субъекта, с одной стороны и в «Я-мировидение» (1 -world -view), - с другой. Ин­ терпретация значения получаемых сведений для антрополога, таким образом, означает поиск ответа на два вопроса:

в какой степени и каким образом содержание опыта информанта (вещь, другой(ие), ситуация, образ, идея, чувство} передается ис­ пользуемыми им способами репрезентации; в какой степени и каким образом содержание диалога подтвержда­

ет, усиливает, совершенствует или, напротив, угрожает его миро­

видению. Построение интерсубъективных значений служит под­ держанию непрерывности взаимодействия и стабильности крите­ риев оценки его адекватностизё.

23 Wertsch J.A. Language acquisition as linguistic structuring of experience and symbolic behavior control / / Culture. Communication and Cognition: Vygotskian Perspective. Wertsch Р.У. (ed.). Cambridge University Ргевв, 1983.

24 Wertsch J. V., Del Ша Р. Alvarez А. Sociocultural studies: history, action and mediation / / Sociocultural Studies of Mind. Wertsch J.V. (ed.). Cambridge University Press, 1995. Р, 15.

25 Wertsch J. V. Language acquisition. Р. 16-17.

550 26 Boesch.E.E. Symbolic Аспоп Theory and Cultural Psychology. Berlin etc., 1991. Р. 45.