ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ АНТРОПОЛОГИЯ / 0606148_87D7D_ponomarev_e_g_red_istoriya_i_metodologiya_antropologii

совершаемых людьми тех или иных групп, как средство для уяснения их поведенческих стратегий, их предпочтений и предубеждений.

Не менее характерным для исторической антропологии считается во Франции анализ взаимосвязанности между собой разных элементов мира воображения и соответствующих ему поведенческих стереотипов.

Еще одной характерной чертой антропологического подхода к прошлому французские специалисты всех ориентацией считают подчеркнутое внимание к маргинальному и отвергаемому в данной социальной структуре (например, к положению преступников, чужаков, сексуальных меньшинств и т.п.). Сторонники исторической антропологии объясняют это тем, что анализ отвергаемого в данной системе помогает понять ее самую; их противники высказывают сомнение в продуктивности исследования исключительных и нетипичных явлений.

Историческая антропология формировалась на базе ряда национальных школ – французской, русской, американской, немецкой, итальянской. В ХХ в. особую роль сыграла французская школа «Анналов»,135 опыт которой оказал стимулирующее воздействие на всю мировую историографию. Этим объясняется специальное внимание к этой школе, в том числе и в нашей стране.

Если на первом этапе существования Школы «Анналов» (20-е – 40-е годы), когда ведущими историками были Марк Блок2 и Люсьен Февр,3 предметом истории назывались люди или человеческие общества, то в броделевском периоде (40-е – 60-е годы) на их месте возникают уже обезличенные структуры истории, которые действует независимо от людей, формируя, таким образом, глубокие макропроцессы. Человек, согласно Броделю, – только актер, который выполняет свою роль, не ведая сценария. На третьем этапе существования Школы (70-е – 80-е годы XX в.) крепнет убеждение, что историю вообще можно писать «без людей» (Э. Ле Руа Ладюри. В работах ученых «третьего поколения» (Ф. Фюре, П. Шоню, М. де Серто) «ясно обозначился демарш, решительный отказ от идеи глобальной истории. Два взаимосвязанных явления – дегуманизация и парцелляция исторической науки – представляют собой главную отличительную особенность третьего этапа «Анналов»4. Такая эволюция

___________________________

1Афанасьев Ю.Н. Ведущее направление французской историографии // Современная зарубежная немарксистская историография / Отв. ред. В.Л.Мальков. –

М., 1989. – С.24–26.

2Блок М. Короли-чудотворцы: Очерк представлений о сверхъестественном ха-

рактере королевской власти, распространенных преимущественно во Франции и в Англии. – М., 1998. Он же. Феодальное общество. – М., 2003.

3Февр Л. Бои за историю. – М., 1991. См. сайт: http://abuss.narod.ru/Biblio/ febvre1.htm

4Афанасьев Ю.Н. Ведущее направление французской историографии. – С.64–67.

131

этого идейного течения объясняется видением реконструкции исторической материи на основе исторических источников.

Историки Школы «Анналов» стали активно изучать междисциплинарные проблемы, стремясь постичь жизнь «прошлого» как целое. Фернан Бродель отмечал, что во времена Люсьена Февра и Марка Блока историческая наука хотела «завладеть всеми науками о человеке и использовать их в своих интересах, либо, по меньшей мере, проникнуть

вних...».1 Отсюда возник тезис о «тотальности» изучения человека. Основатели журнала «Анналы» изменили концепцию исторической на-

уки, но им неподвластно было изменить степень изученности источников. Как отмечает О. М. Медушевская, было очевидно, что для эмпирической обработки источников – выявления, описания, публикации – потребуются огромные усилия. Позитивистская методология была отброшена. Отношения объекта и субъекта стали переосмысливаться в неокантианском духе. «Приоритет объекта, характерный для позитивистской ориентации, заменялся приоритетом субъекта».2 Если для традиционной науки объектом выступал источник, и потому выдвигались тезисы «Тексты, тексты, ничего кроме текстов» (Фюстель де Куланж), «История создается по источникам. Их нет – нет и истории» (Ш. В. Ланглуа и Ш. Сеньобос), то теперь утверждался приоритет субъекта, т.е. историка.

Основатели Школы «Анналов», особенно Марк Блок, подчеркивали, что историю следует изучать во всем многообразии ее социальноантропологических связей. Открывшаяся перспектива тогда поражала самое смелое воображение. Блок ничто не отрицал в познавательном процессе, несмотря на решительный отказ от идеи глобальной истории. Два взаимосвязанных явления – дегуманизация и парцелляция исторической науки – представляют собой главную отличительную особенность третьего этапа «Анналов».3 Такая эволюция этого идейного течения объясняется видением реконструкции исторической материи на основе исторических источников.

В Москве на международной конференции «Школа «Анналов» вчера и сегодня» (1989), Ю. Л. Бессмертный отметил характерные внутренние расхождения французских историков, примыкающих к журналу «Анналы». Если для Ж. Ле Гоффа, Ж. Ревеля, Ж. К. Шмита, А. Бюргьера и др. остается важнейшим тезис о «тотальности истории» (то есть совокупности образов, представлений, «которой руководствуются в своем поведении члены той или иной социальной группы и в которой

___________________________

1Культура и общество в средние века – раннее Новое время: Методика и методология современных историко-антропологических исследований // Одиссей. –

М., 1998. – С. 346–363.

2Там же. С.58.

3Афанасьев Ю.Н. Ведущее направление французской историографии. – С.64-67.

132

выражено их понимание мира в целом и их собственного места в нем»), то для Ф. Фюре тотальная история – цель просто недостижимая. «Подлинно научному анализу поддаются, с его точки зрения, лишь отдельные явления прошлого, оставившие о себе достаточное количество однородных серийных данных. Только они заслуживают конкретного исследования... В результате в трудах Школы «Анналов» последнего периода помимо изучения социальных и экономических структур стали исследоваться массовые умонастроения и неотрефлексированные представления людей разных групп о мире и обществе...».1

Тенденция к пересмотру продуктивности исторической антропологии не носит в мировой историографии глобального характера: в США, Германии, Италии, Испании это направление привлекает ныне, наоборот, растущее внимание, здесь возникают новые школы и журналы историко-антропологической ориентации и признается продуктивность этого подхода. Связано это в частности с тем, что растет оценка продуктивности историографического контекста, в котором человек оказывается в разных национальных школах.

Своеобразие современной российской историографической ситуации побуждает видеть в историко-антропологическом подходе одно из средств преодоления некоторых наших «больных мест». Имеется в виду традиционный взгляд на примат в историческом процессе надличностных сил (будь то «объективные закономерности», промысел Провидения или «непреодолимая» особость российского пути), явное (или неявное) предубеждение к идеям изменчивости менталитета, недооценка (или даже игнорирование) субъективных помыслов участников исторических процессов (включая помыслы и представления авторов исторических источников). Преодолению именно этих стереотипов могло бы помочь осмысление исследовательской практики и подходов современной французской исторической антропологии.2

В самые последние годы все возрастающее значение приобретает также осмысление исследовательской практики других национальных школ, помимо французской. В частности, необходимо принять во внимание вклад американских специалистов по исторической антропологии. Для этих последних становится характерным смещение интересов в сторону анализа сегодняшнего восприятия прошлого, как в профессиональной среде историков, так и в читательской среде. При таком подходе историческое знание непосредственно выступает как

___________________________

1Бессмертный Ю.Л. Как писать историю: Французская историография в 1994– 1997 гг. Методологические веяния. – М., 1998. – С.10.

2Историческая антропология: место в системе социальных наук, источники и ме-

тоды интерпретации: Тезисы докладов и сообщений научной конференции. Москва, 4–6 февраля 1998 г. / Отв. ред. О. М. Медушевская. – М.: РГГУ, 1998. – С.83.

133

знание о настоящем. Это придает историко-антропологическому анализу особую актуальность.

Историко-антропологическая традиция в Великобритании несколько моложе, чем во Франции, однако она вполне самостоятельна и оригинальна и заслуживает специального внимания. Если во Франции, как уже говорилось, идея диалога истории с социальными науками (в том числе с этнологией) была выдвинута основателями школы «Анналов» и в значительной мере реализована следующими поколениями исто- риков-«анналистов», то в Англии инициатива подобных междисциплинарных исследований исходила от представителей социальных наук, прежде всего – антропологов.

В первой половине XX столетия британская социальная антропология в лице Бронислава Малиновского, Альфреда Радклиффа-Брауна и Эдварда Эванса-Причарда завоевала заслуженное признание в мировой науке. В самой Англии к мнению этих авторитетных ученых прислушивались не только коллеги-антропологи, но и специалисты в других областях гуманитарного знания, в том числе историки.

Главный урок, который способна преподать историкам социальная антропология, состоит в анализе изучаемого общества как единого целого, в противовес традиционной для них специализации, дробящей объект исследования на историю экономическую, юридическую, военную и т.д., изучаемые отдельно. Кроме того, антропологи, непосредственно изучая те явления, о которых историки могут только прочитать в книгах (например, колдовство или архаические системы родства), могут «подсказать» им новые объяснения и интерпретации, обратить их внимание на дотоле остававшиеся в тени аспекты жизни прошлого (мифы, ритуалы, праздники и т.п.).

Нужно отметить, что история ментальности как таковая не получила в Великобритании заметного развития; многие английские историки долгое время относились к изобретенному по другую сторону ЛаМанша термину mentalite весьма скептически. Это обстоятельство, а также сильное влияние социальной антропологии привели к тому, что историческая антропология в Англии довольно рано выступила под собственным именем (в отличие от Франции, где антропологический подход подчас практиковался под флагом популярной «истории ментальностей»). В 1970 г. британский историк и антрополог Алан Макфарлейн издал книгу «Семейная жизнь Ральфа Джосселина, священника XVII в.» с подзаголовком: «Очерк исторической антропологии». Это исследование, основанное на дневниках пуританина Р. Джосселина, представляет собой необычную биографию вполне обычного, заурядного человека. Автора интересуют детали его повседневной жизни: хозяйственные заботы, родственные связи, мысли о Боге, о грехе

134

и т.д.; данные источника анализируются в терминах социологии и антропологии, с привлечением обширного сравнительного этнографического материала.

Другой благодатной темой для историко-антропологических штудий стала история колдовства и магии. Региональное исследование ведовства в одном из графств Англии (Эссексе) в XVI–XVII вв. опубликовал тот же А. Макфарлейн,1 а в вышедшей почти одновременно фундаментальной монографии К.Томаса предметом изучения стали народные верования британцев той же эпохи: магия, прорицания, вера в духов и фей, астрология и т.д.2

Оба автора привлекают для сравнения этнографический материал, относящийся к неевропейским обществам. На выработку концепции К.Томаса несомненное влияние оказали работы Б.Малиновского (в частности предложенное этим антропологом различение понятий магии и религии). А предисловие к книге А. Макфарлейна написал Э. Эванс-Причард, изучавший в 30-х годах магию и колдовство у африканского народа азанде.

Нельзя сказать, что применение антропологического подхода в исторических исследованиях сразу получило в британском научном сообществе полную и безоговорочную поддержку. Были высказаны и определенные сомнения. Они не выступали против антропологически ориентированной истории как таковой, а призывали коллег к осторожности в обращении с данными антропологии, к учету исторического контекста.

В начале 80-х годов среди историков Германии существовали различные точки зрения по вопросу о том, что следует понимать под «исторической антропологией». Одно из направлений, развивавшее программу исторической антропологии, выдвинутую Т. Ниппердеем, представлял Фрайбургский институт исторической антропологии, возглавляемый Ю. Мартином. Другой подход, названный «этнологической социальной историей», наиболее отчетливо был сформулирован в работах Ханса Медика из Института истории имени Макса Планка в Гёттингене. Он ратовал за диалог историков и этнологов, способный прояснить, по его мнению, сложную взаимозависимость социальных структур и действующих в истории людей. «Этнологический взгляд», подчеркивал автор, способен повысить внимание историков к уникальности и инаковости явлений прошлого, к тому, что традиционно находилось на периферии исследовательских интересов, в том числе к из-

___________________________

1Macfarlane A. Witchcraft in Tudor and Stuart England: A Regional and Comparative Study. – New York, 1970.

2Thomas K.V. Religion and the Decline of Magic: Studies in Popular Beliefs in Sixteenth and Seventeenth Century England. – London, 1971.

135

держкам индустриализации и модернизации. Надо отметить, что проект «антропологизации» истории, выдвинутый Медиком, отражал его тесные контакты с зарубежными коллегами (прежде всего американскими) и по терминологии («инаковость» и т.п.), постановке проблем, интересу к микроистории хорошо вписывался в дискуссии, которые велись в 80-х годах за пределами Германии.

Наконец, третий подход к пониманию исторической антропологии предложил Август Ничке (Институт социальных исследований в Штутгарте), выдвинув в качестве главной задачи изучение изменений поведения людей во времени. Это направление получило название «историческое исследование поведения». В исследовательской программе этой школы особый упор был сделан на изучении «эффективных» форм поведения, т.е. способных повлечь за собой социальные перемены.

Но ни один из отмеченных подходов так и не стал в Германии понастоящему влиятельным направлением, которое бы объединило историков всей страны. Успех выпал на долю другого направления, сформировавшегося в 80-х годах: истории повседневности.

С начала 80-х годов Западную Германию охватил настоящий «исторический бум». Возник массовый интерес к изучению прошлого своего города или поселка, к истории своей семьи. Большое распространение получили «исторические мастерские»; широко практиковалась «устная история»: записи воспоминаний пожилых людей о своей жизни. Этот интерес к опыту и переживаниям «маленького человека», получивший название «истории повседневности» (Alltagsgeschichte), или

«истории снизу» (Geschichte von unten).

Представители академической науки (прежде всего Х.-У. Веллер, Ю. Кокка и др.) выступили с критикой «истории повседневности» как малооригинальной дилетантской попытки подорвать основные принципы исторической профессии. Однако на фоне усилий энтузиастов-лю- бителей по созданию «истории повседневности» профессиональные ученые создали под тем же названием свою концепцию этого направления. Среди внутринаучных импульсов, способствовавших созданию Alltagsgeschichte, можно назвать влияние трудов английского историка Э. Томпсона, интерес к работам этнологов и социологов и т.д.

Наибольший вклад в разработку научной «истории повседневности» внес сотрудник Института истории имени Макса Планка в Геттингене Альф Людтке. Предметом его основного внимания стала история германских рабочих в XIX–XX вв.

К концу 80-х годов Alltagsgeschichte стала общепризнанным научным направлением, получила известность за пределами ФРГ. Большой вклад историки этого направления внесли в изучение феномена нацизма, рас-

136

сматривая его, так сказать, изнутри, с точки зрения тех «рядовых людей», которые вольно или невольно содействовали утверждению фашистской диктатуры в Германии. Характеризуя это направление в целом, можно отметить его несомненное «родство» с другими разновидностями антропологически ориентированной истории. Однако, в отличие от других стран, в Германии историки повседневности главное внимание сосредоточили не на средневековой эпохе и начале Нового времени, а на жизни и быте людей в недавнем прошлом, в XX столетии.

Что касается собственно «исторической антропологии», то сейчас это понятие в Германии не обозначает какого-то одного, определенного направления; скорее оно имеет собирательное значение, объединяя ряд родственных подходов и направлений: Alltagsgeschichte, микроистория, история менталитета, история культуры и т.д.

Таким образом, современная историческая антропология обособляется как научное направление в рамках истории и по своему предмету исследования, и по используемым методикам, и по своим познавательным средствам.

Изложенные выше соображения были приведены с целью показать, что антропологический подход к исследованию истории действительно имеет принципиальное значение; его применение открывает новые перспективы для познания прошлого. Введение социально-психологи- ческого ракурса рассмотрения влечет за собой перегруппировку всего поля исторических изысканий, вводит в историческую науку новые параметры и предполагает переосмысление многого из того, что было сделано до сих пор. Темы, которые еще недавно казались второ- или третьестепенными для исторического исследования, ныне приобретают новый смысл, существенный для исторического понимания; периферийное оказывается центральным. Именно проблемы изучения ментальности, духовной жизни людей на всех ее уровнях, во всех обнаружениях от высокоинтеллектуального, логически прорефлектированного творчества и до смутных образов и неосознанных реакций, властно вторгаются в круг зрения историка.

Историческая наука грядущего столетия будет прежде всего психологически и культурологически ориентированным знанием. Такой прогноз опирается на изучение новейших и наиболее перспективных течений историографии. Эти исследования, несомненно, будут продолжены и углублены и, главное, получат должную теоретическую базу. История превратится в науку о Человеке.

ЛИТЕРАТУРА

1. Арьес Ф. Ребенок и семейная жизнь при Старом порядке. – Екатеринбург, 1999.

137

2.Арьес Ф. Человек перед лицом смерти. – М., 1992.

3.Афанасьев Ю.Н. Ведущее направление французской историографии // Современная зарубежная немарксистская историография / Отв. ред.

В.Л. Мальков. – М., 1989.

4.Бессмертный Ю. Л. Историческая антропология сегодня: французский опыт и российская историографическая ситуация // Историческая антропология: место в системе социальных наук, источники и методы интерпретации: Тезисы докл. и сообщ. науч. конф. – М., 1998. – С. 32–34.

5.Бессмертный Ю.Л. «Анналы»: переломный этап? // Одиссей. Чело-

век в истории. 1991. – М., 1991.

6.Бессмертный Ю.Л. Изменчивое видение прошлого: к изучению творческого пути Ж. Дюби // Диалог со временем: историки в меняющемся мире. – М., 1996.

7.Бессмертный Ю.Л. Как писать историю: Французская историография

в1994–1997 гг. Методологические веяния. – М., 1998.

8.Бессмертный Ю.Л. Тенденции переосмысления прошлого в современной зарубежной историографии // Вопросы истории. – 2000. – № 9.

9.Бессмертный Ю.Л. Школа «Анналов»: весна 1989 // Европейский аль-

манах. 1990. – М., 1991.

10.Блок М. Апология истории, или Ремесло историка. – М., 1973.

11.Блок М. Короли-чудотворцы: Очерк представлений о сверхъестественном характере королевской власти, распространенных преимущественно во Франции и в Англии. – М., 1998.

12.Бюргьер А. От серийной к комплексной истории: генезис исторической антропологии // Homo Historicus: К 80-летию со дня рождения Ю.

Л. Бессмертного: В 2 кн. – М., 2003. – Кн. I. – С. 191–219.

13.Гинзбург К. Микроистория: две-три вещи, которые я о ней знаю // Современные методы преподавания новейшей истории. – М., 1996. – С. 207–236.

14.Гинзбург К. Мифы – эмблемы – приметы: Морфология и история. Сборник статей. – М., 2004.

15.Гинзбург К. Образ шабаша ведьм и его истоки // Одиссей. Человек в истории. 1990. – М., 1990. – С. 132–146.

16.Гинзбург К. Приметы: Уликовая парадигма и ее корни // Новое литературное обозрение. – 1994. – № 8. – С. 32–61.

17.Гинзбург К. Сыр и черви: Картина мира одного мельника, жившего

вXVI в. – М., 2000.

18.Гренди Э. Еще раз о микроистории // Казус: Индивидуальное и уни-

кальное в истории. 1996. – М., 1997. – С. 291–302.

19.Григорьев С. И. Историческая антропология – «на обломках самовластья» // Клио. Журнал для ученых. – 2002. – № 1 (16). – С. 165–168.

20.Гуревич А. Я. Избиение кошек в Париже, или Некоторые проблемы символической антропологии // Труды по знаковым системам. Т. 25. Се-

миотика и история. – Тарту, 1992. – С. 23–34.

138

21.Гуревич А. Я. Историческая антропология: проблемы социальной

икультурной истории // Вестник АН СССР. – 1989. – № 7. –С. 71–78.

22.Гуревич А. Я. Историческая наука и историческая антропология // Вопросы философии. – 1988. – № 1. – С. 56–70.

23.Гуревич А. Я. Исторический синтез и школа «Анналов». – М., 1993.

24.Гуревич А. Я. Подводя итоги... // Одиссей. Человек в истории. 2000. –

М., 2000. – С. 125–138.

25.Гуревич А. Я. Проблема ментальностей в современной историографии // Всеобщая история: дискуссии, новые подходы. Вып. 1. – М., 1989. – С. 75–89.

26.Гуревич А. Я. Смерть как проблема исторической антропологии: О

новом направлении зарубежной историографии // Одиссей. Человек в ис-

тории. 1989. – М., 1989. – С. 114–135

27.Гуревич А.Я. «Территория историка» // Одиссей. Человек в исто-

рии. 1996. – М, 1996.

28.Гуревич А.Я. Апории современной исторической науки – мнимые

иподлинные // Одиссей: Человек в истории. 1997. – М., 1998. – С. 233–250.

29.Гуревич А.Я. Загадка Школы «Анналов». «Революция во французской исторической науке» или Об интеллектуальной ситуации современного историка // Мировое древо. – 1993. – № 2.

30.Гуревич А.Я. Историческая антропология: проблемы социальной и культурной истории // Вестник АН СССР. – 1989. – № 27.

31.Гуревич А.Я. Историческая наука и историческая антропология //

Вопросы философии. – 1988. – № 1.

32.Дингес М. Историческая антропология и социальная история: Через теорию «стилей жизни» к «культурной истории повседневности» // Одис-

сей. Человек в истории. 2000. – М., 2000. – С. 96–124.

33.Идеология феодального общества в Западной Европе: проблемы культуры и социально-культурных представлений средневековья в совре-

менной зарубежной историографии. – М., 1980.

34.Историк в поиске. Микро- и макроподходы к изучению прошлого: доклады и выступления на конференции 5–6 октября 1998. – М., 1999.

35.Историческая антропология: Концепция преподавания в РГГУ: Учеб- но-методическое пособие. – М., 2001.

36.Историческая антропология: место в системе социальных наук, ис-

точники и методы интерпретации: Тезисы докл. и сообщ. научной конф. Москва, 4–6 февраля 1998 г. / Отв. ред. О. М. Медушевская. – М., 1998.

37.История в XXI веке: Историко-антропологический подход в преподавании и изучении истории человечества. (Материалы международной Интернет-конференции) / Под ред. В. В. Керова. – М., 2001.

38.История ментальностей, историческая антропология. Зарубежные

исследования в обзорах и рефератах. – М., 1996.

139

39.Ким С. Г. Историческая антропология в Германии: методологические искания и историографическая практика. – Томск, 2002.

40.Ким С. Г. Основные тенденции исторической антропологии в Германии 1960-80-х гг. // К новому пониманию человека в истории: Очерки развития современной западной исторической мысли. – Томск, 1994. – С. 130–190.

41.Козлова Н. Н. Социально-историческая антропология: Учебник. – М., 1998.

42.Кром М. М. Антропологический подход к изучению русского средневековья (заметки о новом направлении в американской историографии) // Отечественная история. – 1999. – № 6. – С. 90–106.

43.Кром М.М. Историческая антропология: Пособие к лекционному курсу. – СПб., 2000.

44.Курьяпович А. В. История повседневности: особенности подхода, цели и методы // История в XXI веке: Историко-антропологический подход в преподавании и изучении истории человечества. (Материалы международной Интернет-конференции). – М., 2001. – С. 35–44.

45.Ле Гофф Ж. Другое Средневековье: Время, труд и культура Запада. – Екатеринбург, 2000.

46.Леви Дж. К вопросу о микроистории // Современные методы преподавания новейшей истории. – М., 1996. – С. 167–190.

47.Людтке А. «История повседневности» в Германии после 1989 года // Казус: индивидуальное и уникальное в истории. 1999. Вып. 2. –

М., 1999. – С. 117–126.

48.Людтке А. Что такое история повседневности? Ее достижения и перс-

пективы в Германии // Социальная история. Ежегодник, 1998/99. – М., 1999. –

С. 77–100.

49.Медик X. Микроистория // THESIS. Теория и история экономических

исоциальных институтов и систем. – 1994. – Т.II. – Вып. 4. – С. 193–202.

50.Оболенская С. В. Некто Йозеф Шефер, солдат гитлеровского вермахта. Индивидуальная биография как опыт исследования «истории повсед-

невности» // Одиссей. Человек в истории. 1996. – М., 1996. – С. 128–147.

51.Оболенских С. В. «История повседневности» в современной историографии ФРГ // Одиссей. Человек в истории. 1990. – М., 1990. – С. 182–198.

52.Прошлое – крупным планом: Современные исследования по микроистории / Под общей ред. М. Крома, Т. Зоколла, Ю. Шлюмбома. – СПб., 2003.

53.Ревель Ж. История ментальностей: Опыт обзора // Споры о главном:

Дискуссии о настоящем и будущем исторической науки вокруг француз-

ской школы «Анналов». – М., 1993. – С. 51–58.

54.Ревель Ж. Микроанализ и конструирование социального // Современные методы преподавания новейшей истории. – М., 1996. – С. 236–261.

55.Репина Л. П. Социальная история и историческая антропология: новейшие тенденции в современной британской и американской медиевис-

тике // Одиссей. Человек в истории. 1990. – М., 1990. – С. 167–181.

140