Добавил:
Upload Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:
Нелюбин, Хухуни, Наука о переводе.doc
Скачиваний:
3438
Добавлен:
18.03.2015
Размер:
4.64 Mб
Скачать

  1. П.И. Вейнберг как переводчик и теоретик перевода

Характеризуя жизнь и деятельность Петра Исаевича Вейн- берга (1831—1908), Ю.Д. Левин отмечал: «В истории русской переводческой литературы XIX в. ни один переводчик ни до, ни после Вейнберга не пользовался таким авторитетом, не по­лучал такого общественного признания и почета, каким был окружен он в конце своего творческого пути. Среди своих со­временников Вейнберг стяжал славу лучшего переводчика, а его переводы долгое время признавались образцовыми»223.

Время, однако, внесло существенные коррективы в эту оценку, и во многих историко-переводческих трудах XX сто­летия, когда речь заходила о наследии Вейнберга, акцентиро­валось внимание уже на том, что, хотя «как переводчик он имел несомненные заслуги», однако «ему недоставало худо­жественного чутья, он не видел главных особенностей ориги­нала, пользовался первыми попавшимися средствами русско­го языка, любым размером (независимо от формы подлинни­ка), заменяя одни образы другими, многое упрощал и огруб­лял»224.

Биография Вейнберга была в определенной степени ти­пична для профессионального литератора-разночинца. Сын нотариуса, окончивший историко-филологический факультет Харьковского университета, совмещавший литературную дея­тельность со службой и педагогической работой, он не чуж­дался участия в общественных организациях (Обществе для пособия нуждающимся писателям и ученым, известном как «Литературный фонд», созданном в свое время по инициати­ве А.В. Дружинина, и Союзе взаимопомощи русских писате­лей), в которых он даже занимал должность председателя. Избранный в конце жизни почетным академиком, П.И. Вейн­берг являлся одним из наиболее плодовитых русских пере­водчиков. Он переводил произведения свыше шестидесяти зарубежных авторов, но особенно прославился переводами Гейне и Шекспира (причем некоторые выражения последне­го — например слова Отелло о Дездемоне: «Она меня за муки полюбила, / А я ее за состраданье к ним» — вошли в состав крылатых слов русского языка именно в интерпрета­

295

ции Вейнберга). Уделял он внимание и теоретическим про­блемам, отмечая, в частности, что «было бы очень желатель­но и благотворно, взять в основание... мнения... авторитетов... подробно разобрать их и на фундаменте этого разбора пост­роить раз и навсегда теорию хорошего перевода и соединен­ных с этим других вопросов»225.

Разумеется, предположение, будто возможно создание «раз и навсегда» некоей абсолютной и неизменной теории перевода, одинаково пригодной для любой исторической эпо­хи, носило явно утопический характер. Тем не менее сообра­жения П.И. Вейнберга по данному вопросу представляют большой интерес не только потому, что они принадлежат наиболее крупному переводчику-практику рассматриваемой поры, но и потому, что в них, пожалуй, в наиболее отчетли­вой форме проявился связанный с отмеченным выше изме­нением соотношения между переводной и оригинальной ли­тературой процесс, который можно с некоторой условнос­тью назвать становлением «собственно переводческого само­сознания».

Как и подавляющее большинство литераторов XIX (да, по­жалуй, и XX) столетия, П.И. Вейнберг прежде всего счел не­обходимым определить свое отношение к той традиции рус­ского переводческого искусства, виднейшим представителем которой был Жуковский. Но если, скажем, для его предше­ственника Н.М. Дружинина было характерно стремление ис­толковать переводческие принципы основоположника рус­ского романтизма в соответствии с новыми задачами и по­требностями, то П.И. Вейнберг — в чем также можно видеть характерную примету времени — не отрицая огромного зна­чения деятельности последнего, счел необходимым со всей определенностью отмежеваться от его установок.

«Переводы Жуковского, — подчеркивает Вейнберг, — от­нюдь нельзя признать переводами в полном значении поня­тия "перевод"; все они, почти без всяких исключений, в выс­шей степени талантливые, доказывающие и духовное род­ство поэта с образцом, переделки, подражания, стихотворе­ния, так называемые "на мотив" — все, что хотите, только не переводы, так как во множестве стихов этих произведений, при внимательном их сличении с подлинником, оказываются

296

очень большие отступления от этого подлинника, устранение переводчиком — умышленное или неумышленное — многих особенностей, частностей, своеобразностей и т.п., вследствие чего говорят, совершенно основательно, что переводы Жу­ковского — вполне самостоятельные произведения, в кото­рых часто личность и особенности автора скрываются, унич­тожаются перед личностью и особенностями переводчика, и т.п. в этом роде. Но вряд ли это похвала Жуковскому соб­ственно как переводчику; вряд ли мы можем ощущать полное удовлетворение в том, например, случае, когда, читая пере­вод "Шильонского узника", знаем, что во многих подробнос­тях этого перевода имеем дело не столько с Байроном, сколь­ко с его переводчиком»226.

Можно предположить, что именно в контексте такого рода «профессионального самоутверждения» следует рас­сматривать известное, на первый взгляд, парадоксальное и вызывавшее нередко критику как оправдание «переводчес­кой серости» полемическое высказывание Вейнберга, на­правленное против часто повторявшегося (а порой раздаю­щегося и в наши дни) утверждения, будто переводчик по свое­му дарованию должен быть равен автору оригинала, им вос­создаваемого. По мнению Вейнберга, подобный тезис, по сути, означает фактическое отрицание возможности перево­да сколько-нибудь выдающихся мастеров художественного слова, прежде всего — поэзии. «Почему? Потому что боль­ших поэтов, а уж подавно таких между ними, которые, остав­ляя даже на время свое собственное творчество, занимались бы передачею на свой язык того, что сказано другими, на их язык, очень мало; а во-вторых, я позволяю себе думать даже совершенно напротив: не только первостепенный поэт, но поэт вообще в истинном смысле этого слова (излишне, ка­жется, объяснять, что понимаем мы под таким поэтом) не мо­жет быть хорошим переводчиком, даже если время от време­ни — что случается, впрочем, редко — возьмется за это дело. И тут нет ничего удивительного: у истинного поэта столько своего, такой избыток собственного творчества, что чужие стихи, которые он станет переводить, скоро становятся для него только как бы крючками, на которые он вешает соб­ственные образы». А отсюда логически следует, что хороше­

297

му переводчику в собственном смысле слова «не только не нужно истинное поэтическое дарование, но достаточно, при умении владеть стихом (если перевод стихотворный), и самое главное — при способности быть полным хозяином своего языка (что тоже встречается не очень часто) иметь поэтичес­кое чутье, даже, пожалуй, только чутье критическое»227.

Особое внимание Вейнберг уделяет вопросу о том, на ка­кую аудиторию ориентируется переводчик, приступая к пе­редаче иноязычного произведения. В этой связи он вспоми­нает слова И.С. Тургенева: «...Всякий перевод назначен пре­имущественно для не знающих подлинника. Переводчик не должен трудиться для того, чтобы доставить знающим под­линник случай оценить, верно или неверно передал он какой- то стих, какой-то оборот: он трудится для "массы''. Как бы ни была предубеждена масса читателей в пользу переводимого творения, но и ее точно так же должно завоевать оно, как за­воевало некогда свой собственный народ»228. Отмежевываясь от требования «завоевать» читателей перевода (поскольку ис­ходный и переводящий тексты создаются в разное время, функционируют при разных исторических условиях и не со­впадают в языковом отношении), Вейнберг вполне соглаша­ется с великим русским романистом в том, что перевод дела­ется в первую очередь для не знающих оригинала. «...Отсю­да, — заключает он, — приходим к выводу, что обязанность хорошего переводчика — стараться произвести на этих чита­телей такое же впечатление (впечатление, а не «завоевание», о котором говорит Тургенев), какое производит и подлинник, дать об этом последнем полное или, в тех случаях, когда это, по условиям языка, оказывается невозможным, приблизи­тельно полное понятие относительно мысли, тона, всех част­ных подробностей, каковы выражения, эпитеты и т.п. Сохра­нение этих последних в их полной по возможности непри­косновенности мы считаем весьма важным, т.к. в них, т.е. в распоряжении поэта своим языком, заключается главным об­разом своеобразность его: у большого поэта (а здесь мы име­ем в виду только больших, ибо относительно только их счи­таем необходимым исполнение вышеупомянутых требова­ний) нет ничего лишнего, ничего, так сказать, не рассчитан­ного, не находящегося в органической связи или с его соб­

298

ственною личностью, или с условиями времени, когда он тво­рил данное произведение. Поэтому его надо давать в перево­де читателю не только со всеми его достоинствами, но и со всеми недостатками (которые у таких поэтов являются недо­статками большею частью с точки зрения позднейшего), дру­гими словами, переводчик должен стараться, если он перево­дит произведение целиком, не только вызывать в своем чита­теле эстетически-приятное впечатление, но давать ему и то, что может, по той или другой причине, подействовать на него неприятно. При несоблюдении этого условия можно зайти очень далеко и действовать, руководясь не какими-нибудь определенными теоретическими правилами, а личными взглядами и вкусами переводчика. Если же хотите произво­дить на вашего читателя только впечатление эстетическое, знакомить только с художественными красотами автора, пе­реводите отрывки, исключительно те места, которые, с точки зрения современного читателя, не заключают в себе ничего шероховатого, неприятного, неуместного»229.

Вместе с тем, как отмечалось в специальной литературе, полноту передачи иноязычного оригинала Вейнберг пони­мал только с содержательной стороны, считая возможным ради нее порой жертвовать строгим соблюдением формы, на чем, как мы видели выше, настаивал (хотя и не всегда последовательно осуществлял собственное требование) уже М.Л. Михайлов, с которым его порой сопоставляли230. Нельзя также не учитывать, что деятельность Вейнберга отвечала не только реальному состоянию профессионального перево­да в России к последней трети XIX в., но и — «при всех сво­их недостатках, а может быть, и благодаря им», по остроум­ному замечанию Ю.Д. Левина — была доступна самым ши­роким читательским кругам, приобщившимся благодаря Вейнбергу ко многим выдающимся произведениям зарубеж­ной литературы.

  1. А.А. Потебня и «теория непереводимости»

В последние десятилетия XIX в. заметным явлением в рус­ской филологической науке стало так называемое «потебиан-

299

ство», основоположником которого являлся Александр Афа­насьевич Потебня (1835—1891), во многом продолжавший и развивавший ряд идей В. фон Гумбольдта. Именно с его име­нем часто отождествляют распространение в этот период те­зиса о принципиальной невозможности перевода. В качестве доказательства приводят обычно следующее место из при­надлежащей ему статьи «Язык и народность»: «Когда два лица, говорящие на одном языке, понимают друг друга, то содержание данного слова у обоих настолько сходно, что мо­жет без заметного вреда для исследования приниматься за тождественное. Мы можем сказать, что говорящие на одном языке при помощи данного слова рассматривают различные в каждом из них содержания этого слова под одним углом, с одной и той же точки зрения.

Если слово одного языка не покрывает слова другого, то тем менее могут покрывать друг друга комбинации слов, кар­тины, чувства, возбуждаемые речью; соль их исчезает при переводе; остроты непереводимы. Даже мысль, оторванная от связи с словесным выражением, не покрывает мысли под­линника. И это понятно. Допустим на время возможность того, что переводимая мысль стоит перед нами, уже лишен­ная своей первоначальной словесной оболочки, но еще не одетая в новую. Очевидно, в таком состоянии эта мысль как отвлечение от мысли подлинника не может быть равна этой последней. Говоря, что из мысли подлинника мы берем суще­ственное, мы рассуждаем подобно тому, как если бы мы ска­зали, что в орехе существенное не скорлупа, а зерно. Да, су­щественное (geniessbar) для нас, но не для ореха, который не мог бы образоваться без скорлупы, как мысль подлинника не могла образоваться без своей словесной формы, составляю­щей часть содержания. Мысль, переданная на другом языке, сравнительно с фиктивным отвлеченным ее состоянием, по­лучает новые прибавки, несущественные лишь с точки зре­ния первоначальной ее формы. Если при сравнении фразы подлинника и перевода мы и затрудняемся нередко сказать, насколько ассоциации, возбуждаемые тою и другою, различ­ны, то это происходит от несовершенства доступных нам средств наблюдения.

300

Поэзия в этом случае, как и в других, указывает пути на­уке. Существуют анекдоты, изображающие невозможность высказать на одном языке то, что высказывается на другом. Между прочим, у Даля: заезжий грек сидел у моря, что-то напевал про себя и потом слезно заплакал. Случившийся при этом русский попросил перевести песню. Грек перевел: "си­дела птица, не знаю, как ее звать по-русски, сидела она на горе, долго сидела, махнула крылом, полетела далеко, далеко, через лес, далеко полетела... И все тут. По-русски не выходит ничего, а по-гречески очень жалко".

В действительности всякий перевод более или менее по­хож на известную шуточную великорусскую переделку мало- русского "Ой був та нема"... "Эх был, да нетути". Даже лег­кое изменение звука, по-видимому, нисколько не касающие­ся содержания слова, заметно изменяет впечатление слова на слушателя... то, что перевод с одного языка на другой есть не передача той же мысли, а возбуждение другой, отличной, применяется не только к самостоятельным языкам, но и к на­речиям одного и того же языка, имеющим чрезвычайно мно­го общего»231.

Однако следует иметь в виду, что правильная интерпрета­ция процитированного выше положения возможна лишь в контексте всей концепции Потебни и в первую очередь той основной мысли, которую ученый отстаивал в названной ра­боте. А заключалась она прежде всего в опровержении попу­лярной в конце XIX столетия среди определенных научных кругов идей, будто «ход развития человечества, направлен­ный к освобождению человека от давления внешней приро­ды, исподволь слагает с него и основы народности», а «суще­ствование одного общечеловеческого языка было бы... со­гласно с высшими потребностями человека»232. Причем од­ним из аргументов сторонников этой теории, как отмечал сам Потебня, было утверждение, «что все увеличивающееся число переводов с одного языка на другой, то есть увеличе­ние количества и напряженности усилий передать средства­ми одного языка сказанное на другом, должно сглаживать их различие»233.

Для лингвиста, воспринявшего многие идеи В. фон Гум­больдта с его обостренным интересом к специфике каждого

301

языка и отражения в нем «духа народа», подобного рода «ни­велировка», естественно, была принципиально неприемле­мой. Решительно выступая против нее и доказывая, что, «рас­сматривая языки как глубоко различные системы приемов мышления, мы можем ожидать от предполагаемой в будущем замены различных языков одним общечеловеческим лишь понижения уровня мысли», Потебня, естественно, должен был подчеркивать ограниченность и неизбежную неполноту любого перевода, указывая: «Крайне наивно думать, что хо­роший переводчик имеет способность выскакивать из своей народной шкуры и входить в инородную мысль...»234 Но сама роль, которую играют в развитии любого языка (да и культу­ры любого народа в целом) переводы, не только им не отри­цается, но, напротив, признается весьма значительной. «Воз­вращаясь к влиянию иностранных языков, — резюмирует Потебня свои рассуждения, — мы видим, что если бы знание их и переводы с них были во всяком случае нивелирующим средством, то были бы невозможны ни переводчики, сильные в своем языке, ни переводы, образцовые по своеобразности и художественности языка. Между тем известны переводы, между прочим, — книг Священного Писания, по упомянутым свойствам и влиянию на самостоятельное развитие литерату­ры превосходящие многие оригинальные произведения... Можно принять за правило, что... соразмерно с увеличением количества хороших переводов увеличивается в народе запас сил, которые рано или поздно найдут себе выход в более свое­образном творчестве»235.

Таким образом, можно констатировать, что традицион­ное отнесение харьковского лингвиста (как и близкого к нему Гумбольдта) к безоговорочным приверженцам «теории непереводимости» требует весьма существенных корректи­ровок.

К сказанному можно добавить, что достаточно пессимис­тические отзывы о возможностях переводческого искусства можно найти и у других представителей русской академичес­кой филологии конца XIX — начала XX столетия. Так, напри­мер, романист Дмитрий Константинович Петров (1872— 1925), кстати, сам занимавшийся переводом, писал: «Когда раздумываешь о переводах некоторых поэтических произве­

302

дений, в голову невольно приходит парадокс: лучше бы их вовсе не переводить! И эта мысль кажется нелепой только на первый взгляд. Работа переводчика так трудна, требует столько знаний и любовного проникновения в предмет! И так часто она не удается!.. Не лучше ли уединенному люби­телю поэзии взять на себя труд выучиться чужому языку, одолеть любимое произведение в подлиннике, целиком и ос­новательно овладеть им? Не легче ли, не плодотворнее этот труд, чем труд переводчика, который при наилучших услови­ях дает лишь неточную копию?» Впрочем, как видно из со­держания и тональности этого пассажа, в данном случае ско­рее следует говорить о проявлении эмоционального отноше­ния автора к рассматриваемой проблеме, нежели о теорети­ческом ее анализе.

Гл а в а 5

ОСНОВНЫЕ ТЕНДЕНЦИИ РАЗВИТИЯ РУССКОГО ПЕРЕВОДА В XX СТОЛЕТИИ. СОЗДАНИЕ ТЕОРИИ ПЕРЕВОДА КАК НАУКИ

  1. Начало века

Эпохе, которая в работах советских авторов называлась «дооктябрьским периодом», а ныне обычно именуется Сереб­ряным веком отечественной литературы, несмотря на хроно­логически небольшой отрезок времени (около двух неполных десятилетий), принадлежит особое место в истории русской культуры. Причем — в силу целого ряда причин, прежде все­го политического характера — идеологические стереотипы при ее рассмотрении сказывались гораздо сильнее, чем по отношению к предыдущим этапам, вследствие чего настоя­щее знакомство с очень многими ее представителями на ро­дине началось для массового читателя лишь со второй поло­вины 1980-х годов.

В этом отношении художественному переводу повезло, пожалуй, больше других: в то время как оригинальное творчество деятелей Серебряного века часто предавалось забвению, переводы, выполненные ими, публиковались и советскими издательствами (хотя и не всегда с указаниями имен тех, кому они принадлежали). Однако подлинной оценки вклада, внесенного ими в эту область, в трудах по истории перевода, написанных в советскую эпоху, навер­ное, так и не было дано, хотя по своему значению он впол­не сопоставим с тем, что происходило столетием раньше в эпоху Золотого века.

Если оставить в стороне, так сказать, «массовую продук­цию» рядовых представителей «переводческого цеха», о ко­торой шла речь в предыдущей главе, то в развитии русского перевода начала XX в. можно выделить две основные тенден­ции. Во-первых, здесь не мог не сказаться блестящий рас­

304

цвет, пережитый на рубеже XIX—XX столетий различными направлениями русской академической филологии. Многие ее корифеи зачастую сами выступали в роли переводчиков, особенно когда речь шла о классических памятниках запад­ной и восточной культур, в области которых они специали­зировались. Передача иноязычного текста сопровождалась у них обычно обширными комментариями и солидным спра­вочным аппаратом, которые являлись итогом кропотливой исследовательской работы и порой представляли самостоя­тельную ценность.

Во-вторых, начало XX в. — это время появления новых литературных направлений, зачастую объединявшихся под общим именем декадентства или модернизма. Прежде всего речь идет о таком замечательном явлении, как русский сим­волизм, ряд представителей которого оставил яркий след в интересующей нас области. А.В. Федоров, достаточно кри­тично оценивавший их деятельность и отмечавший, в частно­сти, одностороннее внимание последних к литературе нереа­листического характера, тем не менее подчеркивал: «Русские модернисты и символисты, увлеченные искусством и литера­турой Запада, были очень активны как переводчики и стихов, и прозы; они были деятельны и как редакторы и организато­ры переводных изданий. Переводили много, переводили ав­торов, до тех пор почти или даже вовсе не известных русско­му читателю... »236.

Порой оба названных выше «потока» переводческого ис­кусства пересекались особенно когда речь шла о нередких для рассматриваемой эпохи случаях, когда один и тот же ав­тор совмещал поэтический талант с глубокими научными по­знаниями. Не случайно, когда у известного русского издате­ля М.В. Сабашникова в начале 10-х годов возник замысел се­рии «Памятники мировой литературы», то в качестве пере­водчиков предлагалось привлечь, с одной стороны, лучших филологов России, пользовавшихся европейской известнос­тью, а с другой — многих выдающихся представителей рус­ского символизма.

Среди наиболее заметных фигур «художественно-фило- логического» перевода можно назвать академика Александра Николаевича Веселовского (1838—1906) — историка литерату­

305

20 Наука о переводе

ры, основоположника исторической поэтики, создавшего русскую версию «Декамерона» Боккаччо. Передавая великое произведение литературы итальянского Возрождения, Весе­ловский стремился к максимальной точности, доходящей до калькирования синтаксических особенностей оригинала и вызывающей впечатления «имитации» языка подлинника (что, по мнению некоторых критиков и позднейших исследо­вателей, зачастую сказывалось на собственно художествен­ной стороне далеко не лучшим образом).

По-иному понимал свою задачу востоковед и лингвист Николай Яковлевич Марр (1864—1934)237, впервые познако­мивший русского читателя со многими памятниками грузин­ской и армянской средневековых литератур. «В переводе, — писал он, — мы в точности передаем на русский язык смысл, а не слова, стараясь не поддаваться тому ложном взгляду, по которому под точностью подразумевают буквальность пере­вода, уродующую и даже совсем затемняющую то, что желал выразить автор в оригинале; если где была возможность со­единить точность с буквальностью, то мы, конечно, делали это охотно»238.

Спорную и неоднозначную реакцию вызывали переводы из античной поэзии филолога-классика, профессора Петер­бургского университета Фаддея Францевича Зелинского (1859—1944), которого обвиняли в том, что он «вписывал свое мировоззрение в античность» (выражение В.Б. Шклов­ского), т.е. модернизировал переводимых авторов класси­ческой древности. Этот упрек (хотя и в достаточно лояльной форме) высказал еще В.Я. Брюсов, откликнувшийся специ­альной рецензией на принадлежащие Зелинскому переводы Овидия.

Оговаривая, что «труд Ф.Ф. Зелинского представляет до­стоинства исключительные», он вместе с тем указывал: «Пе­ревод близок в том смысле, что передает все мысли и почти все образы оригинала, но перевод Ф. Зелинского далеко не адекватно передает манеру письма Овидия и, на наш взгляд, видоизменяет дух эпохи»239. Последующие суждения были гораздо более критичными. Так, К.И. Чуковский писал: «Нельзя сомневаться в глубокой учености... Фаддея Зелин­

306

ского: это был европейски авторитетный исследователь ан­тичного мира. Но отсутствие литературного вкуса делало его нечувствительным к стилю прославляемой им античной поэзии»240. Еще более саркастичен в своих мемуарах упомя­нутый выше В.Б. Шкловский: опять-таки не отрицая того, что Зелинский — «большой знаток греческой и римской ли­тературы», он охарактеризовал переводное творчество по­следнего следующим образом: «Фаддей Францевич был вдохновенно плоским поэтом — это делало его нечеловечес­ки самоуверенным»241.

Переходя к собственно «поэтическому» течению в рус­ской переводной литературе Серебряного века, нельзя не сказать несколько слов о Константине Дмитриевиче Баль­монте (1867—1942), диапазон интересов которого был необы­чайно широк: среди переводимых им авторов можно встре­тить Шелли и Словацкого, Калидасу и Кальдерона, По и Бод­лера и многих других. Именно Бальмонт первым познакомил русского читателя с полным (хотя — по причинам и объек­тивного и субъективного порядка — не вполне точным) тек­стом поэмы классика грузинской литературы Шота Руставе­ли «Витязь в тигровой шкуре» (у Бальмонта — «Носящий барсовую шкуру»), воссозданной им по английскому прозаи­ческому переводу.

Говоря в предисловии к переводу сочинений знаменито­го испанского драматурга XVII в. Педро Кальдерона де ла Барки о своих переводческих принципах, Бальмонт указы­вал, что «главной задачей переводчика должно быть стрем­ление передать все личные, национальные и временные осо­бенности. Этим стремлением я и руководствовался главным образом, стараясь, конечно, в то же время придать русско­му стиху возможно большую звучность»242. Однако боль­шинство тех, кто высказывался о его переводах, упрекали их создателя, что второй аспект (как его понимал сам Баль­монт) значительно доминирует над первым, ибо личность и субъективные пристрастия переводчика накладывают на оригинал неизгладимую печать. Это обвинение высказывал, в частности, В.Я. Брюсов, заметивший, что Бальмонт «из пло­хих переводчиков — худший», ибо «совсем... пренебрегает стилем автора, переводя и Шелли, и Эдгара По и Бодлера од­

307

20*

ним и тем же в сущности бальмонтовским языком» и тем са­мым «всех их губит в самом точном смысле слова»243. Соли­дарен с ним оказался и К.И. Чуковский, еще в 1906—1907 гг. заявивший, что «Бальмонт как переводчик — это оскорбле­ние для тех, кого он переводит, для По, для Шелли, для Уайльда»244, а в своей книге «Высокое искусство», где баль- монтовская версия стихотворений Перси Биши Шелли под­вергнута пристрастно-критическому анализу, заметивший, что в ней наличествует полу-Шелли, полу-Бельмонт, некий, так сказать, Шельмонт. В общем, сходную оценку переводческого наследия Бальмонта можно найти и в учебнике А.В. Федоро­ва, хотя справедливости ради надо сказать, что некоторые из выполненных им переводов получили сочувственные от­зывы со стороны таких замечательных поэтов, как А.А. Блок и Б.Л. Пастернак.

Глубокая эрудиция и огромная филологическая культура отличали и другого выдающегося русского поэта рассматри­ваемой поры — Иннокентия Федоровича Анненского (1855— 1909), близкого по своему творчеству к символизму. Извест­ный в научно-педагогических кругах (одно время он занимал должность директора царскосельской гимназии), Анненский уже в конце прошлого столетия обратил на себя внимание как переводчик трагедий Еврипида. Причем по своему харак­теру эта работа примыкала к отмеченной выше традиции «научно-филологического перевода», сопровождаясь обшир­ными пояснительными статьями, посвященными анализу творчества великого древнегреческого трагика. Но если со­здание «русского Еврипида» воспринималось им как работа большого культурного значения, позволяющая, по его соб­ственным словам, претендовать на то, «чтоб заработать себе одну строчку в истории русской литературы — в этом все мои мечты»245, другая часть его наследия — переводы запад­ноевропейской лирики — долгое время выполнялась им «для себя», будучи своеобразным увлечением. Именно здесь, как отмечал А.В. Федоров, специально исследовавший творчество Анненского, нашел наиболее яркое воплощение девиз поэта: «Достоинством и красотой русской речи, в стихотворном языке особенно, нельзя жертвовать никому». Излагая в этой связи свои взгляды на перевод, Анненский писал: «Перево­

зов

дить лирика — труд тяжелый и чаще неблагодарный. Пере­водчику приходится, помимо лавирования между требова­ниями двух языков, еще балансировать между вербально- стью и музыкой, понимая под этим словом всю совокуп­ность эстетических моментов поэзии, которых нельзя ис­кать в словаре. Лексическая точность часто дает переводу лишь обманчивую близость к подлиннику — перевод явля­ется сухим, вымученным и за деталями теряется передача концепции пьесы. С другой стороны, увлечение музыкой грозит переводу фантастичностью. Соблюсти меру в субъек­тивизме — вот задача для переводчика лирического стихот­ворения»246. Впрочем, как указывалось в специальной литера­туре, сам он не раз нарушал эту «меру субъективности», час­то прибегал к опущениям и добавлениям, ослабляя либо уси­ливая те или иные стороны оригинала. Таким образом, пере­воды Анненского часто оказывались продолжением его соб­ственного творчества, и в них, по словам А.В. Федорова «то сочетались, то отталкивались две тенденции — поиски со­звучности у иноязычных поэтов и тяга к тому, что в его твор­честве отсутствовало»247.

Древнегреческая классика занимала большое место и в творчестве такого замечательного представителя русского символизма, каким был Вячеслав Иванович Иванов (1866— 1949), воссоздавший на русском языке лирику Алкея и Сап­фо, а также трагедии Эсхила. В предисловии к последним он подчеркивал свое внимание к воспроизведению формаль­ных особенностей оригинала и стремление «к наивозможно близкой (без нарушения естественного течения и ритма русской речи) стихотворной передаче ритмических движе­ний и метрической структуры подлинника», причем «в гра­ницах того же числа таких же по размеру строк»248 (что вы­зывало иногда упреки в усложнении синтаксиса и чрезмер­ной архаизации).

В той или иной степени к переводу были причастны и другие крупные представители русской литературы начала XX в. — не только символисты (как, например, А.А. Блок, пе­реводивший Гейне, Байрона, Исаакяна), но и писатели дру­гих направлений (достаточно назвать «Песнь о Гайавате»

309

Лонгфелло в переводе И.А. Бунина, ставшую своеобразной переводческой классикой).

Наконец, в рассматриваемый период наблюдалось обо­стрение интереса к литературе разных народов, населяв­ших тогдашнюю Российскую империю. Так, в 1916—1917 гг. под редакцией А.М. Горького в издательстве «Парус» выш­ли сборники произведений армянской, латышской и фин­ской литературы. Соредактором двух последних являлся В.Я. Брюсов, деятельность которого заслуживает отдельно­го разговора.

  1. В.Я. Брюсов как переводчик и теоретик перевода

Основоположник русского символизма Валерий Яковле­вич Брюсов (1873—1924), в творчестве которого переводы всегда занимали огромное место, в одной из своих работ, вероятно, даже не ставя себе подобной задачи, пожалуй, дал наиболее убедительный ответ прозвучавшим несколь­кими десятилетиями раньше словам П.И. Вейнберга, будто бы большие поэты крайне редко и неохотно обращались к воссозданию на своем языке произведений чужой литера­туры. Речь идет об известной статье «Фиалки в тигеле», заглавие которой представляет собой реминисценцию афо­ризма английского поэта-романтика П.-Б. Шелли, согласно которому поэтический перевод равносилен попытке бро­сить в тигель фиалку с целью открыть основной принцип ее красок и запаха. Процитировав это изречение и как буд­то соглашаясь с ним («Передать создание поэта с одного языка на другой — невозможно, но невозможно и отка­заться от этой мечты»), Брюсов вместе с тем подчеркивает: «С другой стороны, редко кто из поэтов в силах устоять перед искушением — бросить понравившуюся ему фиалку чужих полей в свой тигель. Пушкин переводил Парни, Ше­нье, Мицкевича, Барри-Корнуэлля; Лермонтов — Байрона, Гёте, Гейне; Тютчев — того же Гейне, Гёте, Шиллера; Жу­ковский большую часть своей деятельности отдал перево­дам; Фет всю жизнь переводил — и любимых своих немец­

310

ких поэтов, и классиков: Горация, Вергилия, Овидия, Ти­булла, Катулла, — переводил, так сказать, бескорыстно, по­тому что почти ни в ком не встречал сочувствия своим пе­реводам. Поэты, названные здесь, способны были творить, могли создавать свое, и то, что они создавали, было по дос­тоинству оценено. И все же их влекло непобедимо к бес­плодному, к неисполненному труду — воспроизводить чу­жеязычные стихи по-русски...

Поэтов при переводе стихов увлекает чисто художествен­ная задача: воссоздать на своем языке то, что их пленило на чужом, увлекает желание — «чужое вмиг почувствовать сво­им» (Фет), — желание завладеть этим сокровищем. Прекрас­ные стихи — как бы вызов поэтам других народов: показать, что и их язык способен вместить тот же творческий замысел. Поэт как бы бросает перчатку своим чужеземным сотовари­щам, и они, если то борец достойный, один за другим поды­мали ее, и часто целые века длится международный турнир на арене мировой литературы»249.

Вместе с тем, знакомясь как с самими переводами Брюсо­ва, так и с его теоретическими суждениями, нельзя не обра­тить внимание на то, что в ряде случаев исходные позиции их автора отнюдь не совпадают между собой. Отчасти это от­мечал и сам поэт, говоря о своих переводах стихотворений Эмиля Верхарна: «Одни, именно более ранние, выполненные много до 1904 г. ...довольно далеки от подлинника; в них есть пропуски, есть целые стихи, которых нет у Верхарна... В дру­гих переводах, более новых... я старался держаться настоль­ко близко к подлиннику, насколько это допустимо при сти­хотворной передаче. В этих переводах каждый русский стих соответствует французскому, почти каждому образу в под­линнике — образ в переводе... В переводах первого типа я жертвовал точностью легкости изложения и красоте стиха; в переводах второго типа все принесено в жертву точному вос­произведению подлинника.

Впрочем, каковы бы ни были различия этих двух типов моих переводов, везде я старался давать именно переводы, а не пересказы пьес Верхарна. В поэмах, переведенных наибо­лее вольно, всегда сохранен основной замысел автора и все существенные места переданы, насколько я сумел, близко. С

311

другой стороны, нигде дух подлинника не принесен в жертву буквальности»250.

Еще более жесткие требования предъявляются в поздней­ших переводах античной классики, где, по существу, ставит­ся уже чисто буквалистская задача: «...Перевод должен быть сделан строка в строку, стих в стих; в переводе должны быть сохранены все выражения, по возможности все слова под­линника, и наоборот, не должно быть прибавлено иных, лиш­них, — кроме, конечно, тех случаев, когда данное греческое или латинское выражение может быть с точностью выраже­но лишь двумя или тремя русскими словами»251.

Ссылаясь на указанное обстоятельство, иногда говорят о резком изменении взглядов поэта на принципы и методы пе­редачи художественного текста: «Переводческая программа молодого Брюсова — это программа "золотой середины", программа позднего Брюсова — это программа "буквализ­ма..." это борьба... за то, чтобы в переводе можно было ука­зать не только каждую фразу или каждый стих, но и каждое слово каждую грамматическую форму, соответствующую подлиннику»252.

Однако, констатируя эволюцию переводческого мировоз­зрения основоположника русского символизма, необходимо учитывать, что соотнесение способа передачи иноязычного оригинала с тем или иным этапом его биографии не всегда возможно, поскольку большую роль при выборе метода пере­вода играл фактор целеустановки.

Не лишено интереса в этом плане сопоставление принци­пов, которыми руководствовался Брюсов при передаче упо­мянутой выше античной классики, с одной стороны, и сред­невековой армянской лирики — с другой. Хотя работа над ними шла практически в одно и тоже время, задачи, стояв­шие перед переводчиком, были принципиально различны: в первом случае, говоря словами М.Л. Гаспарова, речь шла о том, чтобы «восстановить ощущение дистанции между чита­телем и несовременной ему культурой»253 и подчеркнуто от­тенить специфические черты последней; во втором, напро­тив, ставилась задача максимально облегчить для возможно более широких кругов русскоязычных читателей знакомство с культурным наследием армянского народа и привлечь вни­

312

мание к его исторической судьбе (напомним, что в 1915 г. в ходе Первой мировой войны, тогдашние турецкие власти уничтожили более миллиона армян, и появление годом спус­тя антологии армянской поэзии в переводах русских поэтов, которая вышла в свет под редакцией В.Я. Брюсова, носило не только и не столько академически-литературный, сколько агитационно-политический характер). Наконец, мог сыграть роль и тот фактор, что армянским языком, в отличие от ла­тинского и древнегреческого, Брюсов не владел. Так или ина­че, но тезис о том, что «перевод должен воспроизводить осо­бенности автора», применительно к античной поэзии тракту­ется следующим образом: «Переводы отнюдь не заменяли бы подлинников, если бы на русском языке Вергилий и Гомер, Эсхил и Сенека, Сапфо и Катулл оказались бы похожими друг на друга, а их стихи — написанными одним и тем же стилем при одинаковых словарях. Мало того: перевод должен воспроизводить и особенности эпохи. Недопустимо, чтобы в русском воссоздании авторы VIII в. до Р.Х. писали бы так же, как поэты VI в. по Р.Х., или трагики эпохи Перикла — как лирики времен Антонинов. Необходимо, чтобы переводчик помнил всегда, что по его труду читатели будут знакомиться и с данными произведения, и с его автором, и с эпохой, ког­да оно возникло»254.

К передаче же памятников армянской средневековой ли­тературы подход уже принципиально иной: «Определенно отказались мы от воспроизведения различий в языке раз­ных эпох и отдельных поэтов... Все наши переводы сделаны на одном современном литературном русском языке... По­ступая так, мы имели в виду соображения, что в конце кон­цов все наши оригиналы также написаны на одном армян­ском языке, только в разных стадиях и формах его разви­тия. В те дни, когда писал тот или другой поэт, например, данный лирик Средневековья, к языку, который он употреб­лял, его читатели относились совершенно так же, как отно­сится теперь русский читатель к современному литератур­ному языку»255.

Но в том же 1916 г., когда увидели свет процитированные выше строки, Брюсов, излагая свои соображения о переводе од Горация, не менее категорично заявляет, что «возбуждает

313

сомнение самый принцип — искать того впечатления, какое оды Горация производили на его современников... Как толь­ко мы начинаем говорить об ощущениях, чувствах, впечатле­ниях, так тотчас мы входим в область самую неопределен­ную, в которой переводчику предоставляется самый широ­кий произвол»256.

Понимая, что отказ от ориентации на современного чи­тателя, которому установка на максимальное воспроизведе­ние всех формальных элементов оригинала может суще­ственно затруднить восприятие последнего, столкнется с до­статочно резкой критикой, Брюсов заостряет внимание на том обстоятельстве, сколь «весьма неопределенно понятие "современный читатель". Что трудно для понимания и зву­чит странно для одного круга читателей, то может казаться простым и привычным для другого. Применяясь к "совре­менным читателям", переводчик невольно будет применять­ся лишь к одной группе их. Вместе с тем уровень развития широких кругов читателей с течением времени повышает­ся. Что теперь многим мало доступно, через несколько де­сятилетий может стать доступным для самых широких кру­гов. Перевод, примененный к пониманию "среднего читате­ля" текущего десятилетия, несомненно устареет через 20— 30 лет. Устареет и язык такого перевода. Чем заботливее бу­дет переводчик придерживаться разговорного (и, следова­тельно, наиболее "понятного") языка данной эпохи, тем ско­рее язык перевода окажется в несоответствии с разговор­ным языком нового времени. Переводить для "современно­го читателя” — значит делать работу, годную лишь на ко­роткое время»257.

Стремление создать такого рода «независимый» от «среднего» читателя-современника перевод, максимально следующий за подлинником, нашло наиболее отчетливую форму в брюсовской версии «Энеиды» Вергилия. И, как уже произошло за полвека до ее создания с А.А. Фетом, ко­торый, по замечанию самого же Брюсова, «жертвовал... даже смыслом, так что иные гекзаметры в его переводах Овидия и Вергилия становятся понятны лишь при справке в латинском тексте»258, — результаты его труда остались не оцененными по достоинству и последующими поколениями читателей, на

314

которых, если судить по приведенной выше цитате, поэт воз­лагал весьма большие надежды. «У брюсовского перевода "Энеиды" — дурная слава, — заметил в свое время М.Л. Гас­паров. Когда бывает необходимо предать анафеме перевод­ческий буквализм и когда для этого оказываются недостаточ­ными имена мелких переводчиков... тогда извлекаются при­меры буквализма из "Энеиды" в переводе Брюсова, и дей­ственность их бывает безотказной. Где ни раскрыть этот пе­ревод, на любой странице можно горстями черпать фразы, которые звучат или как загадка, или как насмешка»259 (хотя филологическая тщательность его даже у самых ярых крити­ков сомнения не вызывала).

Впрочем, стремление опираться при воссоздании на род­ном языке памятников иностранной литературы на солидную филологическую и, шире, культурно-историческую базу была одной из наиболее характерных черт переводческой деятель­ности Брюсова, сближавшей поэта-символиста с представи­телями академической науки, также трудившимися на этом поприще, о котором шла речь в предыдущем параграфе (не­даром А.М. Горький удостоил его титула самого образованно­го поэта на Руси). Оно проявлялось не только при передаче памятников античной и западноевропейской литератур, в об­ласти которых Брюсов был признанным знатоком, но и в ходе работы над средневековой армянской лирикой. О том, сколь тщательно подошел он к своей задаче, наглядно свиде­тельствуют его собственные слова: «Мною была прочитана целая библиотека книг на разных доступных мне языках (русском, французском, немецком, английском и итальян­ском), и я успел ознакомиться как, до некоторой степени, с армянским языком, так и с тем из армянской литературы, что мог найти в переводе. Это теоретическое изучение закончил я поездкой по областям русской Армении, по Кавказу и За­кавказью, — поездкой, во время которой мог лично ознако­миться со многими представителями современной армянской интеллигенции, с ее выдающимися поэтами, учеными, жур­налистами, общественными деятелями. Мне удалось также, хотя и бегло, видеть современную армянскую жизнь, посе­тить развалины некоторых древних центров армянской жиз­ни... Мое маленькое путешествие как бы увенчало первый

315

период моих работ по Армении, позволило мне подтвердить живыми впечатлениями кабинетные соображения и прове­рить по критике или одобрению авторитетных лиц те выво­ды, к которым я пришел работая самостоятельно»260.

  1. Начало советского периода

События, связанные с Октябрьской революцией 1917 г. и ее последствиями для отечественной культуры, приобрели в конце XX— начале XXI века особую остроту, причем в про­тивовес работам советского периода, носившим по преиму­ществу апологетический характер, в перестроечной и постсо­ветской специальной литературе стали заметно преобладать оценки сугубо отрицательного порядка. Между тем в облас­ти теории и практики перевода эта эпоха представляет собой одну из наиболее ярких страниц и ознаменована многими выдающимися достижениями, заслуживающими самого при­стального внимания (что, конечно, отнюдь не исключает кри­тического к ней отношения).

Историю становления и развития художественного пере­вода и переводческой мысли в Советской России (позже в Советском Союзе) традиционно — ив целом вполне спра­ведливо — начинают с деятельности А.М. Горького. Не за­нимаясь сам переводческой деятельностью, он действитель­но сыграл в первые послереволюционные годы выдающую­ся роль в качестве ее организатора. Наметив широкую про­грамму по сохранению и приумножению культурного на­следия, судьба которого в новой Росии вызывала обоснован­ную тревогу, Горький разработал грандиозный план озна­комления отечественного читателя с наиболее выдающими­ся памятниками мировой литературы. Для этой цели было создано в 1919 г. специальное государственное издательство «Всемирная литература». Опираясь на свой авторитет и ссы­лаясь, между прочим, на существенный политический и про­пагандистский эффект, который может принести реализация задуманного им дела261, знаменитый писатель сумел добиться поддержки со стороны властей и, в частности, В.И. Ленина. Были намечены к изданию и стали выходить в свет две се­

316

рии книг — основная (которая должна была включать 1500 томов по 20 печатных листов каждый) и серия народной биб­лиотеки (2500 книг по 2—4 печатных листа), причем все пе­реводы предполагалось либо выполнять, либо отредактиро­вать заново. Следует отметить, что охват авторов был доста­точно широк и включал даже такие имена и произведения, к которым по разным причинам в последующие годы совет­ские издательства обращались крайне редко или не обраща­лись вообще.

В этом смысле у Горького были основания заявить, что отобранные книги «все вместе... составляют обширную исто- рико-литературную хрестоматию, которая даст читателю воз­можность подробно ознакомится с возникновением, творче­ством и падением литературных школ, с развитием техники стиха и прозы, со взаимным влиянием литературы разных наций... По широте своей это издание является первым и единственным в Европе»262.

Естественно, что реализация подобного замысла требова­ла большого количества квалифицированных кадров. И дей­ствительно, к работе во «Всемирной литературе» были при­влечены почти все лучшие литературные и научные силы, не покинувшие к тому времени России (знаменитые поэты

  1. А. Блок, В.Я. Брюсов, Н.С. Гумилев, специалисты по запад­ноевропейской литературе Ф.Д. Батюшков, А.А. Смирнов,

  2. М. Жирмунский, востоковед С.Ф. Ольденбург, китаист В.М. Алексеев, наиболее известные переводчики-практики

А.В. Ганзен, В.А. Зоргенфрей, литературовед, критик и детс­кий поэт К.И. Чуковский и многие другие). Уделялось внима­ние и повышению переводческого мастерства, для чего, опять-таки по инициативе Горького, была создана специаль­ная «студия» для переводчиков263.

Кроме того — и это, пожалуй, являлось самым важным — был поставлен вопрос о разработке теоретических принци­пов, на которых должна строиться работа издательства.

«Принципы эти, — вспоминал впоследствии К.И. Чуков­ский, — смутно ощущались иными из нас, но не были в то время сформулированы. Поэтому нескольким членам уче­ной коллегии издательства "Всемирная литература" (в том числе и мне) Горький предложил составить нечто вроде ру­

317

ководства для старых и новых мастеров перевода, сформу­лировать те правила, которые должны им помогать в рабо­те над иноязычными текстами. Помню, какой непосильной показалась мне эта задача. Однажды Алексей Максимович во время заседания нашей коллегии обратился ко мне с вопросом:

  • Что вы считаете хорошим переводом?

Я стал в тупик и ответил невнятно:

  • Тот... который... наиболее художественный...

  • А какой вы считаете наиболее художественным?

  • Тот... который... верно передает поэтическое своеобра­зие подлинника.

  • А что такое — верно передать? И что такое поэтичес­кое своеобразие подлинника?

Здесь я окончательно смутился. Интуитивным литератур­ным чутьем я мог и тогда отличить хороший перевод от пло­хого, но дать теоретическое обоснование тех или иных своих оценок — к этому я не был подготовлен. Тогда не существо­вало ни одной русской книги, посвященной теории перевода. Пытаясь написать такую книгу, я чувствовал себя одиночкой, бредущим по неведомой дороге.

Теперь это древняя история, и кажется почти невероят­ным, что, кроме отдельных — порою проникновенных — высказываний, писатели предыдущей эпохи не оставили нам никакой общей методики художественного перевода»264.

Разумеется, слова Чуковского нельзя понимать буквально, ибо как мы видели в предыдущих главах, история русской переводческой мысли имела к началу XX столетия уже до­статочно богатую традицию. Но необходимость разработки новой концепции, отвечавшей стоявшим перед издатель­ством задачам, сомнения не вызывала. Первым шагом на пути к ее разрешению стал выход в свет двумя изданиями (1919 и 1920 гг.) сборника «Принципы художественного пере­вода», авторами которого были Ф.Б. Батюшков, К.И. Чуков­ский, Н.С. Гумилев.

В статье профессора Федора Дмитриевича Батюшкова (1857—1920) «Задачи художественных переводов» была пред­принята попытка выявить основные тенденции, существовав­шие в истории перевода (вольность, буквальность, адекват­


318



ность), увязав их прежде всего с относительным уровнем развития языков и литератур, участвующих в процессе межъязыковой передачи (т.е. исходных и переводящих, по ныне принятой терминологии). При этом автор подчеркивает что «принцип настоящего художественного перевода — один: стремление к адекватности», вместе с тем оговаривая, что понимание и условия достижения последней зависят «не только от умения пользоваться средствами родного языка, но и от общего характера этого языка, его гибкости и общих свойств нации»265.

К адекватному переводу, по мнению Батюшкова, могут быть предъявлены следующие требования:

«1) точная передача смысла;

  1. наивозможно близкое восприятие стиля;

  • сохранение особенностей языка автора, но... без нару­шения строя и элементарных грамматических правил родного языка;

  • соблюдение внешней эмоциональности художествен­ной речи»266.

    Автором помещенной в сборнике статьи «Переводы сти­хотворные» был замечательный русский поэт, переводчик ан­глийской и французской поэзии, а также вавилонского эпо­са «Гильгамеш» Николай Степанович Гумилев (1886—1921), уделивший особое внимание вопросу о роли стихотворной формы при передаче поэтического текста. Отметив субъек­тивность доказательства, основанного на постулате, «что если бы переводимый поэт писал по-русски, он писал бы именно так», и указав, что «поэт, достойный этого имени, пользуется именно формой как единственным средством пе­редачи содержания», Гумилев подчеркнул, что в поэтическом переводе «обязательно соблюдать:

    1. число строк;

    2. метр и размер;

    3. чередование рифм;

    4. характер enjambement (стихотворного переноса. — Л.Н, г.х.у,


    319



    1. характер рифм;

  • характер словаря;

  • тип сравнения;

  • особые приемы;

  • переходы тона»267.

    Помимо перечисленных «девяти заповедей для переводчи­ка», представляющих собой своего рода «обязательный ми­нимум», Гумилев намечает и более изощренные аспекты, на­пример, звуковое соответствие рифм оригинала и перевода, передача территориальных и социальных особенностей речи персонажей и т.д. «...Переводчик поэта, — указывал автор статьи, — должен быть сам поэтом, а кроме того, вниматель­ным исследователем и проникновенным критиком, который, выбирая наиболее характерное для каждого автора, позволя­ет себе в случае необходимости жертвовать остальным. И он должен забыть свою личность, думая только о личности авто­ра. В идеале переводы не должны быть подписными»268.

    В разделе «Переводы прозаические», написанном Корнеем Ивановичем Чуковским (Николаем Васильевичем Корнейчуко- вым) (1882—1969), заостряется внимание на творческом харак­тере переводческой деятельности: «Переводчик — это худож­ник, мастер слова, соучастник творческой работы того автора, которого он переводит. Он такой же служитель искусства, как актер, ваятель или живописец. Текст подлинника служит ему материалом для его сложного и часто вдохновенного творче­ства. Переводчик — раньше всего талант»269. Вместе с тем в статье оговаривается: «Одного таланта переводчику мало: он должен теоретически установить для себя принципы своего искусства. Один "нутряной", малокультурный талант, не воо­руженный тщательно воспитанным вкусом, может привести... к самым пагубным, почти катастрофическим последствиям»270. Среди таких теоретических проблем, разработка которых не­обходима для дальнейшего развития переводческого искусст­ва, Чуковский выделял следующие:

    1. фонетика и ритмика;

    2. стиль;


    320



    1. словарь;

  • синтаксис;

  • текстуальная точность;

  • фразеология и идиомы.

    Если для умершего в 1920 г. Батюшкова и погибшего го­дом спустя Гумилева упомянутый сборник стал своего рода «лебединой песней», то статья Чуковского, многократно пе­рерабатываясь, дополняясь, углубляясь и расширяясь, оказа­лась тем зерном, из которого суждено было вырасти знаме­нитой книге «Высокое искусство» — пожалуй, наиболее по­пулярной среди широкого читателя работе, посвященной вопросам художественного перевода.

    1. Художественный перевод в СССР (1930—1980-е годы)

    Издательство «Всемирная литература» просуществовало лишь до 1927 г., и грандиозный горьковский план — как и многие другие проекты этой эпохи — так и не был доведен до конца: в свет вышло около 120 книг. Помимо него в пе­риод нэпа появилось много мелких негосударственных изда­тельств, также выпускавших переводную литературу. Их ликвидация — вместе с фактическим полным запрещением в стране какой-либо частнопредпринимательской деятельно­сти — несомненно, объяснялась в первую очередь сообра­жениями политического и идеологического характера, зна­меновала усиление государственного и партийного контроля над печатной продукцией вообще и переводной — в особен­ности, хотя нельзя не признать, что качество работы перевод­чиков зачастую действительно вызывало справедливые наре­кания — переводы выполнялись иногда достаточно случай­ными людьми, плохо владевшими не только исходным, но по­рой и русским языком. Если добавить к этому фактическое отсутствие квалифицированной редактуры, то становится по­нятным наличие в них огромного количества ошибок и ляп­сусов, бывших излюбленной мишенью тогдашних критиков.


    321


    21 Наука о переводе



    Особого упоминания заслуживает издательство «Acade­mia». Созданное в 1922 г. в качестве частного, оно затем было преобразовано в государственное, а в 1938 г. слилось с осно­ванным в 1930 г. Гослитиздатом, переименованным в 1963 г. в издательство «Художественная литература».

    Именно оно являлось в советские годы наиболее важным центром по выпуску зарубежной литературы, где работали наиболее квалифицированные кадры переводчиков и редак­торов. Сюда следует добавить многочисленные книги, выпу­щенные издательством «Прогресс», созданным в 1963 г. на базе Издательства литературы на иностранных языках (в 1983 г. из него было выделено издательство «Радуга», специа­лизировавшееся на выпуске художественной литературы), а также многочисленные республиканские и периферийные издательства бывшего Союза271.

    Разумеется, в различные периоды советской истории по­ложение дел в этой области существенным образом различа­лось. Идеологический пресс, нарастая с 30-х годов, достиг своего апогея в послевоенные годы, сопоставимые в извест­ной степени с «мрачным семилетием» столетней давности. Круг переводимых писателей, прежде всего современных, резко сузился и был ограничен рамками так называемой «прогрессивной» (т.е. просоветской) литературы. Причем — после утверждения в середине 30-х годов в качестве осново­полагающего и официального метода «социалистического ре­ализма» — под фактическим запретом оказались не только политически неприемлемые авторы, но и просто представи­тели «нереалистических» течений. Однако — и об этом тоже не следует забывать — огромное внимание уделялось изда­нию в лучших традициях «художественно-филологического» метода, т.е. с обстоятельными комментариями, примечания­ми и т.п., памятников мировой классики. Выходят в свет тра­гедии Шекспира, поэмы Вергилия и Овидия, комедии Лопе де Вега, роман Сервантеса... Порой, правда, их творчеству дава­лась соответствующая идеологическая интерпретация, приво­дившая к достаточно парадоксальным ситуациям. Так, напри­мер, при фактическом запрете на распространение религиоз­ной литературы (включая Библию) перевод «Божественной комедии» Данте, выполненный М.Л. Лозинским, был удосто­

    322

    ен в 1946 г. Сталинской премии, поскольку она, несмотря на свою пронизанность религиозным миросозерцанием, офици­ально признавалась «прогрессивным для своего времени» произведением, к тому же высоко ценившимся классиками марксизма.

    Характеризуя переводческие кадры советской эпохи, нельзя не обратить внимания на чрезвычайно показательный факт: в их числе (особенно в 30—50-е годы, а порой и позд­нее) находилось много замечательных представителей рус­ской литературы: Анна Ахматова, Борис Пастернак, Николай Заболоцкий, Михаил Кузьмин и многие другие. Объяснялось это в немалой степени и тем, что далеко не всегда они имели возможность заниматься оригинальным творчеством и тем более — по известным причинам — публиковать свои произ­ведения. Но нередко созданные ими переводы становились ярким и заметным фактом в культурной жизни страны. До­статочно вспомнить, каким событием стали переводы траге­дий Шекспира и «Фауста» Гёте, выполненные Б.Л. Пастерна­ком. А Роберт Бернс в переводах С.Я. Маршака приобрел та­кую огромную популярность, какая редко выпадала в XX сто­летии на долю иноязычного поэта. Начиная с 30-х годов ин­тенсивно переводятся на русский язык памятники литератур народов, входивших в состав Советского Союза. Издавалась как классика («Витязь в тигровой шкуре» Шота Руставели, армянский эпос «Давид Сасунский», собрание стихотворе­ний Т. Шевченко и др.), так и произведения современных писателей (чему способствовали разного рода декады и дни национальных литератур, получившие достаточно широкое распространение). Данному вопросу было уделено большое внимание на Первом Всесоюзном съезде советских писате­лей (1934 г.), где А.М. Горьким была поставлена задача — «из­давать на русском языке сборники текущей прозы и поэзии национальных республик и областей в хороших русских пе­реводах»272.

    Разумеется, и здесь немалую роль играли соображения пропагандистского характера — демонстрация «дружбы на­родов» и «расцвета национальных культур в условиях побе­дившего социализма», да и подбор авторов далеко не всегда определялся литературно-эстетическими критериями, однако

    323

    21*

    не приходится отрицать, что результаты проделанной работы выглядели достаточно впечатляющим образом. И здесь в роли переводчиков (особенно поэтических произведений) выступали зачастую виднейшие представители русской со­ветской литературы, хотя по понятным причинам выполня­лись эти переводы почти исключительно при помощи под­строчника (трактовавшегося, правда, как своего рода «необ­ходимое зло»).

    С середины 50-х годов, после XX съезда КПСС, круг «разрешенных» зарубежных авторов значительно расши­рился, что привело к интенсификации переводческой дея­тельности.

    В целом указанная тенденция была характерна и для по­следующих десятилетий советской истории, хотя, разумеет­ся, по отношению к тем или иным авторам наблюдались «приливы» и «отливы», зависевшие в том числе и от полити­ческой конъюнктуры (так, например, бывали случаи, когда зарубежный писатель, позволивший себе критику отдельных аспектов внешней или внутренней политики СССР, надолго выпадал из издательских планов). Продолжалось и ознаком­ление русскоязычной аудитории с произведениями, написан­ными на языках народов Советского Союза, причем некото­рые из них вызывали широкий читательский интерес (доста­точно назвать выходившие в 60-х и начале 70-х годов сти­хотворения Расула Гамзатова в переводе — с подстрочника — Н. Гребнева и Я. Козловского). Большое место занимали пе­реводы в журналах «Иностранная литература» и «Дружба на­родов», выходящих с 1955 г.

    Своего рода «визитной карточкой» советского перевод­ческого искусства стала выпускавшаяся в 1967—1977 гг. из­дательством «Художественная литература» серия «Библиоте­ка всемирной литературы», удостоенная по своем заверше­нии Государственной премии СССР. С одной стороны, ее отличала широта охвата (200 томов, распадавшихся на три серии от глубокой древности по XVIII век включительно, XIX столетие и литература XX века), высокое качество пере­водов, квалифицированнейшая редакторская работа и солид­ный научный аппарат (выступительные статьи и коммента­рии), в создании которого принимали участие лучшие специ­

    324

    алисты страны. С другой стороны, бросалась в глаза извест­ная односторонность в отборе самих произведений, особен­но наглядно проявлявшаяся в третьей серии: литературный процесс XX в. представлен без таких во многом определив­ших его характерные черты писателей, как Джойс, Пруст, Кафка, Набоков и целый ряд других авторов.

    Эпоха «перестройки» (1985—1991) знаменовалась резким пробуждением интереса к ранее «недозволенным» отече­ственным и зарубежным произведениям, что, естественно, способствовало их переводу и публикации. Вместе с тем в этот период, в связи с ослаблением государственного контро­ля над печатной продукцией, стала наблюдаться и экспансия далеко не лучших образцов развлекательной беллетристики, переводы которой к тому же часто осуществлялись недоста­точно квалифицированно. С указанными явлениями прихо­дится сталкиваться и в наши дни.

    1. Проблема метода и формирование литературоведческой теории перевода

    Как уже отмечалось, с самого начала работы основанно­го А.М. Горьким издательства «Всемирная литература» воз­никла проблема разработки новых принципов передачи иноязычных художественных текстов, которая сопровожда­лась критической переоценкой наследия, оставленного пре­дыдущей традицией. «Академики, профессора и писатели, привлеченные Горьким, — вспоминал К.И. Чуковский, — рассмотрели самым пристальным образом старые перево­ды... и пришли к очень печальному выводу, что за исключе­нием редкостных случаев старые переводы в своем боль­шинстве никуда не годятся, что почти все переводы нужно делать заново, на других — строго научных основаниях, ис­ключающих прежние методы беспринципной кустарщи­ны»273.

    Поскольку главным грехом предшественников многие считали произвол по отношению к оригиналу (достаточно вспомнить версии Иринарха Введенского, часто фигуриро­вавшие в те годы как образцы недопустимой переводческой

    325

    вольности), к 30-м годам получила определенное распростра­нение тенденция, заклейменная противниками как «проявле­ние академического формализма и буквализма». Суть ее со­стояла в стремлении передавать все элементы формы под­линника, приводившем порой к копированию всех его язы­ковых особенностей. В наиболее законченном виде она была представлена в теоретических положениях и переводческой практике Евгения Львовича Ланна (Лозмана) (1896—1958), пе­реводившего в основном английскую и американскую прозу, а также некоторых других литераторов.

    В первой половине 30-х годов была предпринята попытка теоретического осмысления понятия адекватности. Ее автор, литературовед Александр Александрович Смирнов (1883— 1962) в статье «Перевод», опубликованной в «Литературной энциклопедии», предложил следующую формулировку:

    «Адекватным мы должны признать такой перевод, в ко­тором переданы все намерения автора (как продуманные им, так и бессознательные) в смысле определенного идей­но-эмоционального художественного воздействия на чита­теля, с соблюдением по мере возможности [путем точных эквивалентов или удовлетворительных субститутов (под­становок)] всех применяемых автором ресурсов образнос­ти, колорита, ритма и т.п.; последние должны рассматри­ваться, однако, не как самоцель, а как только средство для достижения общего эффекта. Несомненно, что при этом приходится кое-чем жертвовать, выбирая менее суще­ственные элементы текста»274.

    Вместе с тем «переводческий формализм» уже в рассмат­риваемый период столкнулся с резкой критикой, продолжав­шейся на протяжении нескольких десятилетий (в частности, она широко представлена в книге К.И. Чуковского «Высокое искусство», которая не раз уже упоминалась выше). Отмеча­лась и неудовлетворительность предложенного А.А. Смирно­вым понятия адекватности: с одной стороны, предлагалось передавать даже не выраженные в тексте («бессознатель­ные») намерения автора и все использованные им языковые средства, а с другой — говорится о необходимости жертво­вать «менее существенными» элементами. Выдающийся пе­реводчик Михаил Леонидович Лозинский (1886—1955), всегда

    326

    уделявший передаче формальных особенностей подлинника исключительное внимание, выступая на первом Всесоюзном совещании переводчиков в 1936 г., счел необходимым огово­рить: «Воспроизвести во всей полноте и со всей точностью все элементы формы и содержания никакой перевод не мо­жет. И какая бы форма ни была нами избрана для перевода, точная копия формы оригинала или нет, все равно мы почти никогда в нее не вольем то же содержание, какое дано в ори­гинале»275.

    В послевоенные десятилетия внимание к теоретическим проблемам художественного перевода значительно усили­лось. О них высказывались многие мастера художественно­го слова и ведущие переводчики-практики (Н.А. Заболоц­кий, Б.Л. Пастернак, С.Я. Маршак, К.И. Чуковский и многие другие). В ряде вузов были созданы отделения, готовившие специалистов в этой области. Издавались сборники «Мас­терство перевода», «Тетради переводчика», проводились специальные семинары и совещания, публиковались в боль­ших количествах статьи и рецензии и т.д. Тогда же, в 50-е годы, была предпринята попытка сформулировать основные постулаты литературоведческой теории перевода, принадле­жавшая одному из наиболее рьяных врагов «буквализма», переводчику английской и американской литературы, лите­ратуроведу и критику Ивану Александровичу Кашкину (1899—1963).

    Утверждая, что «строить поэтику художественного пере­вода надо на основе и в терминах литературной науки», что способствовало бы «построению теории художественного пе­ревода как дисциплины литературоведческой, какой она и может и должна быть», И.А. Кашкин предложил различать перевод натуралистический (в частности формалистический), импрессионистский и, наконец, реалистический. А посколь­ку, «наш советский художественный перевод... — отрасль ис­кусства социалистического реализма»276, постольку именно «реалистический перевод» провозглашается им высшей фор­мой передачи иноязычного художественного текста, получая следующую интерпретацию:

    «Реалистический метод перевода — это рабочий термин для того метода работы, который... многие переводчики пони­

    327

    мают и применяют на деле, но пока еще не договорились, как его назвать. Определение «реалистический» уместно уже по­тому, что оно реально сближает теорию литературного пере­вода с критериями реалистической литературы.

    Конечно, надо сразу договориться о том, что речь идет не об историко-литературном понятии, не о реалистическом стиле, а о методе передачи стиля, и дело, конечно, не в том, чтобы, скажем, романтический стиль подлинника подгонять в переводе под реалистические нормы, а в том, чтобы реалис­тическим методом верно передавать стиль переводимого про­изведения. Цель в том, чтобы, пристально и конкретно изу­чая разные историко-литературные стили, передавать их ху­дожественное разнообразие, исходя из единого переводчес­кого метода...

    Верная передача идейно-смысловой системы и творческое воссоздание художественного и национального своеобразия подлинника требуют именно такого реалистического подхо­да. Советские переводчики именно из уважения к действи­тельности слова стараются сейчас не просто копировать ус­ловный словесный знак подлинника, не заниматься при этом беспредметной игрой в стертые штампы, привычные голос­ловности, словесные абстракции. Нет, они стараются воссоз­дать ту объективную реальность, которая словами выражена и придает жизнь слову; они стараются воспроизвести не от­дельные слова, а именно реальность, которая содержится в тексте подлинника со всем его смысловым и социальным бо­гатством.

    Переводчику, который в подлиннике сразу же наталкива­ется на чужой грамматический строй, особенно важно про­рваться сквозь этот заслон к непосредственной свежести ав­торского восприятия действительности. Только тогда он смо­жет найти настолько же сильное и свежее языковое перевы- ражение. А ведь как в оригинале, так и в переводе, слово жи­вет, только когда оно пережито. Советский переводчик ста­рается увидеть за словами подлинника явления, мысли, вещи, действия, состояния, пережить их и верно, целостно и конк­ретно воспроизвести эту реальность авторского видения... Именно такой подход поможет переводчику и читателю раз­личить за словесным выражением отраженную в нем конк­

    328

    ретную действительность — ее подлинную социальную сущ­ность, ее противоречия, ее динамику»277.

    Полемически заостренное выступление И.А. Кашкина вызвало ряд откликов. Некоторые теоретики перевода (в ос­новном литературоведы) безоговорочно приняли предложен­ный термин и стали широко оперировать им в своих работах. Однако в его адрес раздавалось и немало критических заме­чаний. Не говоря уже о возражениях со стороны лингвистов, которых не могла не задеть явная недооценка этого аспекта межъязыковой коммуникации (например, пассажи типа «Ху­дожественный перевод подчинен не столько языковым, сколько литературным закономерностям. Значит, строить те­орию или поэтику художественного перевода надо на основе и в терминах литературной науки. Лингвистическая теория перевода по необходимости ограничена рамками соотноше­ния двух анализируемых языков, тогда как литературоведчес­кий подход к теории художественного перевода позволяет выдвинуть те критерии, которые могут обобщить любые ли­тературные переводы с любого языка на любой язык, подчи­няя их общим закономерностям»278) — тезис о «прорыве к первоначальной свежести авторского восприятия» вызвал недоумение и у некоторых литературоведов, отмечавших, что такая постановка вопроса по существу стирает грань между переводом и оригинальным творчеством, фактически возвра­щая к весьма далекой от реализма позиции «соперничества» с автором.

    Попытку уточнить вопрос о соотношении между текстом подлинника, отраженной в нем действительностью и ориги­налом (со ссылками на ленинскую теорию отражения), не от­казываясь от самого кашкинского термина, предпринял гру­зинский ученый Гиви Ражденович Гачечиладзе (1914—1979), воззрения которого также вызвали громкий резонанс в пере­водческой литературе 60—70-х годов. «...И. Кашкин, — писал он, — исходит из общего положения о том, что перевод дол­жен реалистически и точно воссоздать действительность, от­раженную в подлиннике. Специфика же перевода, по наше­му мнению, заключается в том, что для переводчика непо­средственным объектом отражения является сам подлинник, т.е. его художественная действительность, а не непосред­

    329

    ственно та конкретная действительность, которая в свое вре­мя была отражена и опосредована оригиналом. Искусство переводчика явно обусловлено существующей художествен­ной действительностью подлинника, по-существу, отражает уже отраженное, в этой художественной действительности подлинника, а не в живой действительности ищет он харак­терное и типичное, главное и необходимое и т.д. для переда­чи в своем переводе»279.

    Поправка Г.Р. Гачечиладзе была положительно встречена многими исследователями, в том числе и принадлежавшими к лингвистическому направлению (например, А.В. Федоро­вым). Вместе с тем, однако, отмечалось, что конкретные чер­ты и характерные особенности, отличающие специфику «реа­листического» перевода, остались в значительной степени нераскрытыми, а само определение грешит некоторой декла­ративностью (по существу, «реалистическим» стали называть любой перевод, представляющийся хорошим). Кроме того, оставалась неясной связь между «реалистическим» перево­дом и реализмом как определенным историко-литературным понятием: так, например, И.А. Кашкин приводил в качестве примеров, удовлетворяющих «сегодняшним нашим требова­ниям к реалистическому переводу», переводы стихотворений Гейне, выполненные символистом А.А. Блоком, а Г.Р. Гачечи­ладзе утверждал, что немецкие романтики (чье оригинальное творчество было зачастую далеко от реализма) «дали объек­тивно реалистический перевод»280.

    1. Создание лингвистической теории перевода как науки

    В отличие от литературоведческих работ, по самой своей специфике ориентированных исключительно на анализ воп­росов передачи художественных произведений, авторы, сто­явшие на лингвистических позициях, стремились к созданию общей теории перевода, охватывающей все типы текстов, с учетом специфики каждого из них, и установлению тех зако­номерностей, которые проявляются в процессе межъязыко­вой коммуникации. В значительной степени ее истоки восхо­

    330

    дят к разработке задач и приемов специального перевода (на­учно-технического, газетно-информационного, военного и т.д.), начавшейся в 30-е годы. Вместе с тем важность лингви­стического аспекта стала осознаваться и некоторыми учены­ми, занимавшимися именно вопросами художественного пе­ревода. Этот своеобразный «синтез» наиболее ярко проявил­ся в деятельности Андрея Венедиктовича Федорова, с одной стороны, создавшего такие работы, как «Проблема стихот­ворного перевода» (1927), «О художественном переводе» (1941) и др., а с другой — выпустившего специальное посо­бие по переводу на русский язык научной и технической ли­тературы.

    Именно выход в свет его книги «Введение в теорию пере­вода» (М., 1953), написанной с отчетливых лингвистических позиций, и стал своеобразной «точкой отсчета» для начала упоминавшейся выше полемики между приверженцами двух различных подходов к теории перевода. В дальнейшем на­званный труд, постоянно перерабатывавшийся и дополняв­шийся автором, был издан еще трижды — в 1958, 1968 и 1983 го­дах (два последних издания носили заглавие «Основы общей теории перевода»)281.

    В отличие от первоначального варианта, где лингвисти­ческие формулировки носили порой категоричный характер, вызывавший возражения у «литературоведчески» настроен­ных критиков, уже во втором издании (как и во всех после­дующих) автор счел необходимым оговорить, что «лингвисти­ческий путь изучения, не являясь недостаточным для поста­новки и решения всех проблем перевода (в частности, худо­жественного), безусловно, является необходимым в деле их исчерпывающего исследования»282.

    Отсюда вытекают, согласно автору книги, и основные за­дачи теории перевода, как особой научной дисциплины — «прослеживать закономерности соотношения между подлин­ником и переводом, обобщать в свете научных данных выво­ды из наблюдений за отдельными частными случаями пере­вода и опосредованно способствовать переводческой практи­ке, которая могла бы черпать в ней доводы и доказательства в поисках нужных средств выражения и в пользу определен­ного решения конкретных задач»283. Соответственно, пробле­

    331

    мы межъязыковой коммуникации рассматриваются А.В. Фе­доровым в двух основных плоскостях. С одной стороны, ана­лизируется вопрос об эквивалентной передаче различных элементов отдельных уровней, образующих структуру языка (лексики, фразеологии, грамматики), причем подчеркивается, что в ряде случаев она достигается лишь при учете более ши­рокого контекста, вследствие чего крайне важно «все время иметь в виду систему языковых средств, а не разрозненные или случайно выделенные элементы, из которых иные, буду­чи взяты совершенно порознь, оказываются даже и непере­водимыми»284. С другой стороны, подробно рассматриваются особенности, связанные с жанровой природой и спецификой переводимого материала (газетно-информационные тексты, специальная научная литература, публицистика, ораторская речь, художественные произведения и др.), поскольку «то, что, например, может быть признано точным и правильным в переводе научного или делового текста... легко может ока­заться неуместным и неверным в переводе произведения ху­дожественной литературы, где полноценность перевода час­то достигается именно путем отступлений от более дослов­ной передачи, и наоборот»285.

    В процитированном отрывке обращает на себя внимание термин «полноценность», введенный А.В. Федоровым в каче­стве ключевого понятия теории перевода и определяемый следующим образом: «Полноценность перевода означает ис­черпывающую передачу смыслового содержания подлинника и полноценное функционально-стилистическое соответствие ему»286. Достигается же последнее, по мысли ученого, благо­даря передаче специфического для переводного текста соот­ношения между содержанием и формой, причем в зависимо­сти от языковых условий, указанные особенности либо вос­производятся, либо передаются путем создания необходимых функциональных соответствий. При этом «особенно суще­ственной является передача того соотношения, в котором часть, отдельный элемент или отрезок текста находится к тексту»287.

    Несмотря на то что поначалу даже часть лингвистов от­неслась к задаче создания теории перевода несколько скеп­тически (например, такой выдающийся языковед, как А.А. Ре­

    332

    форматский, в начале 50-х годов высказался в том духе, что, хотя лингвистика полезна для изучения любого вида перево­да, самостоятельную науку о последнем создать вряд ли удас­тся ввиду его сложности и многосторонности), в шестидеся­тых-восьмидесятых годах вышел ряд трудов и учебных посо­бий, посвященных лингвистическому анализу проблем межъязыковой коммуникации (работы Л.С. Бархударова,

    В.Н. Комиссарова, Р.К. Миньяр-Белоручева, Я.И. Рецкера,

    А.Д. Швейцера и др.). В них ставились и освещались такие кардинальные вопросы, как сущность и виды перевода, его единицы, модели, уровни эквивалентности и т.д. Вместе с тем многие авторы отмечали, что для теории художественного перевода представляется необходимым сочетание обоих под­ходов. Так, видный представитель отечественной филологи­ческой науки, один из крупнейших специалистов по истории русского литературного языка Б.А. Ларин еще в начале 60-х годов утверждал: «Как филология или стилистика, так и тео­рия перевода немыслима без органического соединения лин­гвистических и литературоведческих методов. Всякий пере­вод должен начинаться с филологического анализа текста, сделанного во всеоружии лингвистической подготовки, и за­вершаться литературным творчеством» (оговаривая, впрочем, что «есть и раздельные задачи для литературоведов и лингви­стов в просторном плане теории перевода»)288. К аналогично­му выводу пришел в конечном счете и А.В. Федоров: «Что ка­сается теории перевода художественной литературы, то ее развитие... ознаменовалось горячими спорами о характере ее задач и методов — лингвистическом или литературоведче­ском. Между ними, по существу, могло и не быть ничего ан­тагонистического: ведь дифференциация естественна в лю­бой науке, так как порождается стремлением к исследованию единого объекта не только в его комплексе, но и в разных ас­пектах, и в разных его деталях. Но споры возникли — и при­том довольно горячие — о том, кому заниматься теорией пе­ревода как искусства, как художественного творчества: лите­ратуроведам или лингвистам. Такая постановка вопроса ока­залась, естественно, неплодотворной: ее альтернативность носила, конечно, необоснованный характер; полемику же пи­тали неточности и крайности ряда формулировок со стороны

    333

    ее участников. Эта полемика, длившаяся ряд лет, постепенно изжила себя; если во многом она была неплодотворна, то кое в чем оказалась и полезной, так как привела к уточнению взглядов и даже к синтезу мнений, заключающемуся в при­знании необходимости, но также и недостаточности только лингвистического подхода к проблеме, в признании преиму­ществ комплексного — т.е. одновременно и лингвистическо­го и литературоведческого ее изучения, а также возможнос­ти и целесообразности исследования ее только по одному из этих русел — в зависимости от характера материала и реша­емой задачи. Взаимопонимание было таким образом достиг­нуто»289.

    Вместо заключения

    1. НЕКОТОРЫЕ ТЕОРИИ И МОДЕЛИ ПЕРЕВОДА XX ВЕКА

    Теория закономерных соответствий

    Теория закономерных соответствий Я.И. Рецкера являет­ся одной из первых теорий перевода, созданных в результате изучения текстов в переводе (текста оригинала и текста пе­ревода). Эта теория учитывает то обстоятельство, что некото­рые приемы логико-семантического порядка в процессе пе­ревода повторяются. Так, для перевода отдельных слов и сло­восочетаний необходимо найти существующие в другом язы­ке постоянные эквиваленты. Постоянные эквиваленты име­ются во всех языках, например, для имен собственных, тер­минов, числительных. Для перевода некоторых других слов и словосочетаний можно найти только вариантные контексту­альные соответствия, т.е. временные эквиваленты, годные для данного контекста, для данного употребления слова или словосочетания в речи. И наконец, для перевода еще одной группы слов или словосочетаний приходится прибегать к приемам логического мышления и связанным с ними лекси­ческими трансформациями.

    Таким образом, по мнению Я.И. Рецкера, между единица­ми текстов оригинала и перевода имеются «...три категории соответствий:

    1. эквиваленты, установившиеся в силу тождества обо­значаемого, а также отложившиеся в традиции языко­вых контактов;

  • вариантные и контекстуальные соответствия и

  • все виды переводческих трансформаций».

    Теория Я.И. Рецкера объясняет основные приемы работы переводчика. Она стимулирует изучение эквивалентов, объема


    335



    значений слов и словосочетаний; она показывает значение контекста и подсказывает наиболее перспективные лексичес­кие трансформации, к которым может прибегнуть перевод­чик для поиска соответствий к единицам исходного текста. В этом большая ценность теории Я.И. Рецкера. Но теория Я.И. Рецкера не объясняет всего процесса перевода, посколь­ку ее автор ограничивается изучением части объекта науки о переводе — изучением единиц текстов оригинала и пере­вода. Теория закономерных соответствий входит составной частью в общую теорию перевода. Она представляется весь­ма полезной для сопоставительного изучения языков.

    Информационная теория перевода

    Информационный аспект межъязыковой коммуникации составил предмет информационной теории перевода, предло­женной и разработанной Р.К. Миньяром-Белоручевым. В со­ответствии с информационной теорией перевода Р.К. Минь- яра-Белоручева переход от ИЯ к ПЯ осуществляется на ин­формационном уровне. Целью перевода является передача сообщения, т.е. информации, предназначенной для передачи, или инварианта информации, иными словами, передача всех значимых для данного вида коммуникации компонентов ин­формации. Структура сообщения вариабельна и слагается из различных видов информации. Исходный текст является но­сителем семантической информации и информации о струк­туре, а не объектом трансформаций. Поэтому в процессе пе­ревода происходит не межъязыковая трансформация, а по­иск и передача информации. В тексте перевода сохраняется лишь часть коммуникативного задания оригинала, поскольку в коммуникации с использованием двух языков, как и в лю­бой другой коммуникации, неизбежны как закономерности, так и нежелательные потери.

    Информационная модель перевода основана также на учете информационного запаса пяти степеней получателя и выявляемой в оригинале информации различной коммуника­тивной ценности: уникальной, или ключевой, дополнитель­ной, уточняющей, повторной и нулевой. Для информацион­

    336

    ной теории характерна четкая дифференциация понятия «информация» (процесс передачи определенного знания), «сообщение» (содержание передаваемого знания), «текст» (любое знаковое образование, несущее сообщение). Один текст может нести одно, несколько сообщений или часть со­общения; одно сообщение может передаваться с помощью одного, нескольких текстов или части текста; разные тексты могут нести одно и то же сообщение.

    Исходный текст в информационной теории перевода рас­сматривается, в отличие от лингвистической теории перево­да, не как объект трансформации, а как носитель разных ви­дов информации. Тогда и сам процесс перевода трактуется уже соответственно не как межъязыковая трансформация, а как поиск и передача информации. Р.К. Миньяр-Белоручев выделяет следующие виды информации: фоновая информа­ция, содержащая шум, семантическая и ситуативная инфор­мации, в сочетании которых заключен смысл высказывания, и информация о структуре речевого произведения, способ­ная произвести на коммуниканта дополнительное эстетичес­кое воздействие.

    Это, однако, отнюдь не означает, что переводчик передает весь информационный комплекс исходного текста. В перево­де, по Р.К. Миньяру-Белоручеву, должна сохраняться не вся информация, а та, которая предназначена для передачи, т.е. то, что источник хочет выразить официальному адресату. Эту ин­формацию, предназначенную для передачи, ученый называет инвариантом перевода. Наиболее важным и плодотворным положением информационной теории перевода представляет­ся вывод о том, что переход от одного языка к другому в пере­воде осуществляется на информационном уровне. К сожале­нию, приходится констатировать, что данный вывод еще не ассимилирован в должной мере современной теорией перево­да, равно как и методикой обучения переводу.

    Ситуативная теория перевода

    Эта теория несколько выходит за рамки межъязыковых преобразований и предполагает обращение к действительно­

    337

    22 Наука о переводе

    сти. Ситуативная теория перевода исходит из того, что лю­бой денотат (предмет, признак, действие, т.е. элемент окру­жающей действительности), любая ситуация могут быть опи­саны по-разному. Причем в каждом языке есть свои устояв­шиеся способы их описания. И эти способы надо находить не путем преобразования отдельных единиц текста, а через опи­сываемый денотат, через описываемую ситуацию. Ситуатив­ная модель предполагает определение денотата или ситуации через исходный текст и создание на их основе текста пере­вода. Таким образом, ситуативная теория перевода отталки­вается от смысла высказывания как объективной данности, отождествляя смысл с ситуацией. В рамках этой теории пе­реводчик действует как высококвалифицированный линг­вист, владеющий теорией и практикой двух языков. Ситуа­тивная теория перевода особенно активно разрабатывается отечественным ученым В.Г. Гаком. Ситуативная теория пере­вода, несмотря на все ее достоинства, не учитывает компо­нентов процесса перевода как объекта науки о переводе. См. также денотативная теория перевода.

    Теория уровней эквивалентности

    Теория предполагает выделение в содержании текста ряда последовательных уровней, отличающихся по характеру ин­формации; отношения эквивалентности устанавливаются между аналогичными уровнями содержания текстов ИЯ и ПЯ. Попытку объединить теорию закономерных соответ­ствий, семантико-семиотическую модель и ситуативную мо­дель в рамках единой, целостной системы научных представ­лений о переводе предпринял В.Н. Комиссаров, разработав­ший получившую широкое признание в нашей стране и за рубежом теорию уровней эквивалентности. В основе теории уровней эквивалентности лежит, по концепции Л.С. Барху­дарова, представление о том, что степень реальной смысло­вой близости между оригиналом и переводом является вели­чиной переменной. В.Н. Комиссаров выделяет следующие типы эквивалентных отношений между текстами оригинала и перевода:

    338

    1. эквивалентность на уровне цели коммуникации, ха­рактеризующаяся наименьшей общностью содержа­ния оригинала и перевода;

  • эквивалентность на уровне описания ситуации, харак­теризующаяся несколько большей общностью содер­жания разноязычных текстов, так как в обоих текстах говорится об одном и том же;

  • эквивалентность на уровне способа описания ситуа­ции, при которой кроме общности цели коммуникации и общности ситуации сохраняются и понятия, с помо­щью которых была описана ситуация в исходном тек­сте;

  • эквивалентность на уровне структурной организации высказывания, при которой к описанным выше общим компонентам добавляется инвариантность синтакси­ческих структур оригинала и перевода;

  • эквивалентность на уровне семантики словесных зна­ков — наименьшая степень смысловой общности, ко­торая вообще не может существовать между оригина­лом и переводом.

    Таким образом, В.Н. Комиссаров разработал универсаль­ную типологию семантических состояний, в которых может пребывать исходный текст относительно переводного. Для каждого из этих состояний постулируется свой набор лек­сико-семантических трансформаций. Можно, по-видимому, констатировать, что в переводческой компетенции В.Н. Ко­миссарова в наиболее полной мере реализован и использо­ван когнитивный потенциал собственно лингвистического подхода к переводу как процессу межъязыковых преобразо­ваний.


    Теория военного перевода

    Наиболее полно теория военного перевода представлена в трудах Г.М. Стрелковского. Здесь она представляет собой своего рода конкретно-жанровую манифестацию функцио­


    339


    22*



    нально-прагматической концепции перевода. Автор вводит основные понятия теории военного перевода (информация и сообщение, перевод и транслят, инвариант сообщения и ин­вариант перевода, смысл высказывания, коммуникативное за­дание и пр.), предлагает функционально-сематическую модель деятельности военного переводчика, дает детальную класси­фикацию жанров военных текстов, описывает виды деятель­ности военного переводчика, раскрывает проблемы перевода военной терминологии, расшифровки военных сокращений и работы со словарями и справочниками. Г.М. Стрелковский разграничивает факторы, определяющие выбор варианта пе­ревода, и причины переводческих преобразований. К первым он относит объективные соотношения между системами ИЯ и ПЯ, смысл передаваемого сообщения с учетом компонентов коммуникативного задания, учет апперцептирующих воз­можностей получателя сообщения (индивидуальных тезауру­сов, мировосприятий, социальных факторов), в художествен­ном переводе — способность переводчика к художественно­му и эстетическому восприятию текста, психологические особенности переводчика. Причинами переводческих пре­образований, по мнению Г.М. Стрелковского, являются не­совпадение объема понятий, или расхождение систем поня­тий, у разных народов, необходимость соблюдения норм ПЯ, невозможность словосочетаемости в ПЯ по образцу ИЯ, необходимость соблюдения стилистических норм ПЯ, уста­новившаяся языковая традиция или принятое употребление слов (узус).

    Теория машинного перевода

    В связи с возникновением в середине XX в. специфичес­кого объекта переводоведения — перевода с использовани­ем ЭВМ, так называемого машинного (автоматического, ав­томатизированного) перевода — появляется и потребность в особой теории, изучающей проблематику машинного пере­вода, а именно теории машинного перевода, которая нашла свое отражение и воплощение, с одной стороны, в много­численных описательных трудах «создателей» так назы­

    340

    ваемых «бумажных» алгоритмов машинного перевода — Н.Д. Андреева, И. Бар-Хиллеле, И.А. Мельчука, И.И. Ревзина,

    В.Ю. Розенцвейга и многих других, и с другой, существенной стороны — в прагматических промышленных моделях (систе­мах), описанных и предъявленных в трудах Всесоюзного цен­тра переводов под руководством и непосредственным автор­ским участием Ю.Н. Марчука, Всесоюзной группы «Статисти­ка речи» под руководством и авторским участием Р.Г. Пиот­ровского, группы Ю.А. Моторина, в монографических рабо­тах К.Б. Бектаева, А.Н. Беляевой, И.К. Бельской, А.В. Зубова, Г.Э. Мирама, Л.Л. Нелюбина, В.И. Перебейнос, В.А. Чижаков- ского, Е.А. Шингаревой и др.

    Коммуникативно-функциональная теория перевода

    Центральной проблемой коммуникативно-функциональ­ной теории перевода З.Д. Львовской оказывается разграни­чение и соотношение понятий языкового значения и речево­го смысла. Суть деятельности переводчика определяется его ключевым положением в цепочке многократного перекоди­рования информации, составляющей основу процесса дву­язычной коммуникации: смысл —> значение —> смысл —> значение —> смысл. В процессе перевода необходим учет объективных и субъективных факторов, формирующих кон­кретную речевую ситуацию речевого общения. Форманты речевой ситуации неоднозначны и с точки зрения информа­ционного содержания, и с точки зрения выполняемой фун­кции в процессе коммуникации. Взаимодействие мотива и цели автора высказывания определяет коммуникативное за­дание автора. Мотив и цель, в свою очередь, являются ре­зультатом взаимодействия всех формантов речевой ситуа­ции: личности автора текста, предмета речи, места и време­ни общения, личности партнера по коммуникации. Однако, возникнув под влиянием факторов, формирующих речевую ситуацию, коммуникативное задание, будучи «материаль­ным» в высказывании, само становится формантом речевой ситуации, предопределяя ее дальнейшее развитие. Компонен­

    341

    ты смысловой структуры текста — его прагматическая и се­мантическая структуры — определяются речевой ситуацией, так как в конечном счете именно она мотивирует речевой по­ступок.

    По мнению З.Д. Львовской, основные причины перевод­ческих трансформаций носят лингвистический и экстралинг- вистический характер. Лингвистические причины преобразо­ваний при переводе связаны с различиями систем, норм и узусов ИЯ и ПЯ. Экстралингвистические причины отражают дифференциал в значениях и опыте у автора оригинала и ад­ресата перевода. Факторам, способным обусловить необходи­мость в формальных переводческих преобразованиях, проти­востоят факторы, влияющие на переводческий выбор вооб­ще, так как в последнем случае доминантой являются не формальные факторы, а содержательные, вернее, взаимодей­ствие смысловых и формальных факторов. В качестве основ­ного оперативного принципа процесса перевода и соответ­ственно главного критерия адекватности перевода оригиналу З.Д. Львовская рассматривает принцип коммуникативно­функциональной равнозначности текстов на ИЯ и ПЯ.

    Психолингвистическая теория перевода

    Во многом благодаря трудам ученых Военного универси­тета в отечественном переводоведении активно формируется особое направление в рамках коммуникативного подхода — психолингвистическая теория перевода, избравшая своим предметом исследование психологического (психолингвисти­ческого) аспекта перевода как межъязыковой коммуникации. Приоритет в разработке методологических и теоретических основ этого направления в науке о переводе принадлежит А.Ф. Ширяеву, обосновавшему деятельностное представле­ние перевода, т.е. трактовку его как определенного, специа­лизированного вида речевой деятельности со своей целемо­тивационной стороной, предметом, средствами, способами осуществления, продуктом и структурой.

    Цель перевода, по А.Ф. Ширяеву, заключается в создании продукта в виде реально высказанного или записанного вы-

    342

    оказывания или группы высказываний на определенном язы­ке. Социальным заказом переводчику задаются основные па­раметры производимого продукта. Объектом деятельности является опредмеченный в средствах исходного языка про­дукт речевой деятельности одного из разноязычных комму­никантов.

    Средства переводческой деятельности включают в себя средства не одного какого-нибудь языка, как в большинстве видов речевой деятельности, а двух языков. В переводе отбор средств обусловливается прежде всего не мотивами и целями субъекта, а объектом деятельности — исходным текстом, по­этому детерминация выбора языковых средств для опредме­чивания продукта деятельности носит в переводе более жест­кий характер, чем во многих видах речевой деятельности.

    Способы осуществления переводческой деятельности под­разделяются на три группы. Первая группа — это такие гло­бальные способы распредмечивания продуктов речевой дея­тельности, как слушание и говорение. Вторая группа охваты­вает процесс решения переводческих задач — использование эквивалентов, установление вариантных и контекстуальных соответствий. Третья группа объединяет глобальные способы опредмечивания продуктов переводческой деятельности — говорение и письмо.

    Структурно переводческая деятельность состоит из по­следовательности взаимосвязанных и взаимообусловленных переводческих действий. Минимальная единица деятельно­стного процесса, которая является как бы микродеятельно­стью, несет в себе все основные черты деятельности в це­лом. Как переводческая деятельность в целом, так и каждое входящее в нее переводческое действие имеет трехфазовую структуру, свойственную всякому интеллектуальному акту: фазу ориентирования в условиях деятельности и выработки плана деятельности или действия, фазу реализации вырабо­танного плана и фазу сопоставления результата с намечен­ной целью. Продуктом переводческой деятельности являет­ся текст на переводящем языке, произведенный переводчи­ком. В продукте переводческой деятельности одновременно опредмечиваются и деятельность адресата, и деятельность переводчика. .

    343

    Трансформационная теория перевода

    Эта теория основывается на изучении процесса перевода как преобразования единиц структур ИЯ в единицах структу­ры ПЯ. Ее разрабатывали И.И. Ревзин и В.Ю. Розенцвейг в нашей стране и Ю. Найда — за рубежом. В основе этой тео­рии лежат идеи порождающей грамматики американского ученого Н. Хомского, который считает, что все существую­щие грамматически правильные высказывания порождаются ограниченным числом простейших ядерных структур (пред­ложений). Таким образом, эта теория исходит из того поло­жения, что существует язык-посредник и/или так называе­мые ядерные структуры, в которые трансформируется (пре­образовывается) воспринимаемый текст.

    Для передачи этого текста на ПЯ его необходимо снова трансформировать, т.е. развернуть в речь по законам этого языка. Трансформационная теория перевода достаточно убе­дительно объясняет ту часть процесса перевода, которую на­зывают межъязыковым преобразованием.

    Недостаток трансформационной теории перевода зак­лючается в том, что она не имеет экспериментальной осно­вы, т.е. оторвана от объекта науки о переводе. Нетрудно заметить, что трансформационная теория перевода исхо­дит из признания субъективного смыслового кода, описан­ного в трудах наших ведущих психологов и прежде всего Н.И. Жинкина, хотя и сводит этот код к лингвистическим ядерным структурам. Другими словами, в трансформацион­ной теории перевода наметился отход с чисто лингвисти­ческих позиций в сторону литературоведческих, что пре­вращает переводчика в литератора и признает за ним твор­ческое начало.

    Семантико-семиотическая модель перевода

    Теория представляет собой дальнейшее развитие подхода Я.И. Рецкера, построившего всеобъемлющую типологию вза- имокорреляций знаков и структур исходного и переводяще­го языков, в трудах Л.С. Бархударова, разрабатывавшего се-

    344

    мантико-семиотическую модель перевода. В соответствии с данной моделью в общем содержании текста выделяются от­дельные его компоненты — денотативный, сигнификатив­ный, внутрилингвистический и прагматический. Ученый впервые показал, что при переходе от исходного текста к пе­реводному сохраняется не все содержание оригинала, а лишь те или иные его компоненты. В качестве очередной исследо­вательской проблемы, ждущей своего разрешения, Л.С. Бар­хударов выдвинул проблему порядка очередности передачи названных выше содержательных компонентов исходного текста.

    Функционально-прагматическая (динамическая) модель перевода

    А.Д. Швейцер по праву может быть назван одним из ос­новоположников коммуникативного подхода к переводу во­обще и исследований его функционально-психологических аспектов в частности. А.Д. Швейцеру принадлежит идея о функциональной доминанте текста как инварианте перево­да, им же разработана одна из первых в истории перевода функционально-прагматическая модель перевода, названная им «динамической». А.Д. Швейцер дает описание процесса принятий переводчиком решений на основе той или иной конфигурации языковых и внеязыковых детерминантов пе­ревода.

    По мнению ученого, процесс принятия переводчиком ре­шения складывается из двух основных этапов: 1) из выработ­ки стратегии перевода и 2) из определения конкретного язы­кового воплощения этой стратегии (сюда относятся различ­ные конкретные приемы — «переводческие трансформа­ции», составляющие технологию перевода).

    Особый интерес для общей теории перевода в концепции А.Д. Швейцера представляет описание именно первого этапа перевода, который является своего рода прагматической над­стройкой над тем, что уже достаточно подробно изучено линг­вистической теорией перевода (т.е. в рамках собственно линг­вистического подхода к переводу). Наличие этого этапа, до

    345

    последнего времени остававшегося вне объекта теории пере­вода, делает осмысленной и целенаправленной операцион­ную структуру деятельности переводчика. Так, например, при выработке стратегии перевода предпочтение может быть отдано текстуально точному переводу, приближающемуся к буквальному, или, напротив, переводу, смело отходящему от формальной структуры оригинала, приближающемуся к вольному.

    В выработку стратегии перевода, по А.Д. Швейцеру, вхо­дит так же принятие решения относительно тех аспектов оригинала, которые должны быть отражены в переводе в первую очередь, т.е. принятие переводчиком шкалы приори­тетов перевода. Наконец, решение о стратегии перевода включает еще один выбор: скрупулезная передача экзотичес­ких деталей местного колорита и колорита эпохи либо отказ от этого в пользу глубинного проникновения в историческую специфику текста.

    В семиотической концепции перевода А.Д. Швейцера три измерения семиозиса (синтактика, семантика, прагматика) образуют семиотическую типологию уровней эквивалентно­сти, основанную на примате прагматического уровня по от­ношению семантическому (компонентному и референциаль­ному). Прагматические факторы, влияющие на процесс пере­вода, сводятся к следующим: коммуникативная интенция от­правителя, установка на получателя, коммуникативная уста­новка переводчика.

    Переводимость трактуется А.Д. Швейцером не как абсо­лютное, а как относительное понятие. Инвариантным в про­цессе перевода остается формируемый контекстом и ситуа­цией общения смысл. Именно речевой контекст и ситуация общения дают возможность нейтрализовать различия между нетождественными значениями, или, иными словами, ис­пользовать разные значения для передачи одного и того же смысла. Будучи одним из сложнейших видов речевой комму­никации, перевод, в концепции А.Д. Швейцера, детерминиро­ван множеством языковых факторов, которые образуют ряд взаимосвязанных фильтров, определяющих стратегию пере­вода. К этим факторам относятся система и норма двух язы­ков, две культуры, две коммуникативные ситуации — пер­

    346

    вичная и вторичная, предметная ситуация, функциональная характеристика исходного текста, норма перевода. Цент­ральное место здесь принадлежит тексту, который является точкой приложения сил, исходящих от детерминантов пере­вода, и в то же время сам детерминирует первичную и вто­ричную коммуникативные ситуации.

    Герменевтическая модель перевода

    В герменевтической модели А.Н. Крюкова перевод подчи­няется закону понимания: перевод начинается с понимания и завершается им. Переводчик осуществляет повторное пони­мание того, что им уже понято, в расчете на иноязычного по­лучателя текста перевода. Процесс вторичного понимания есть упрежденный синтез интенционального смысла, кото­рый осуществляется в направлении от интенции к объектив­ному языковому значению с учетом новых ролевых и соци­ально-психологических установок, управляющих конкретно­языковой реализацией высказывания. Герменевтическая мо­дель перевода связана с интерпретативной трактовкой сущ­ности процесса перевода, понимаемого как процесс вторич­ного порождения текста.

    Трансформационная модель перевода

    Используя учение о ядерных структурах Н. Хомского, американский ученый Ю. Найда строит так называемую трансформационную модель перевода, составными частями которой являются: анализ (восприятие и осмысление выска­зывания на языке оригинала), обратная трансформация (превращение этого высказывания в ядерную структуру ис­ходного языка), перенос (поиск иноязычного соответствия исходной ядерной структуре) и реструктурирование (транс­формация ядерной структуры языка перевода в развернутое высказывание). При этом он исходит из того положения, что ядерные структуры в разных языках в отличие от поверхност­ных всегда эквивалентны. Фактически Ю. Найда переносит в

    347

    теорию «ручного» перевода теоретико-прагматические изыс­кания в области машинного перевода, основанные на теории порождающей трансформационной грамматики.

    Механизм социальной регуляции переводческой деятельности

    Этот механизм используется в исследовании социального аспекта коммуникативного подхода к переводу. Впервые в истории теории перевода проблемы социологии перевода были рассмотрены В.В. Андрияновым, избравшим предметом своего исследования механизм социальной регуляции пере­водческой деятельности, смоделированной в некоторых по­нятиях теории социальных ролей в марксистской интерпре­тации. Перевод, взятый в его социологическом аспекте, пред­ставлен в работе В.В. Андриянова как процесс установления и поддержания целенаправленного контакта между личностя­ми в структуре межъязыкового общения. Адекватность пере­вода понимается им как степень соответствия избранных пе­реводчиком вербальных и невербальных средств социальным условием общения, в результате чего у иноязычного комму­никанта вызывается реакция, соответствующая коммуника­тивной установке отправителя. В.В. Андриянову удалось выя­вить и сформулировать ряд социальных правил вербального и невербального поведения переводчика, которые легли в ос­нову подготовки переводчиков-референтов в Военном уни­верситете.

    1. МАШИННЫЙ ПЕРЕВОД

    В РЕТРОСПЕКТИВЕ И ПЕРСПЕКТИВЕ

    Идея машинного перевода (МП), или перевода с помощью каких-либо технических средств, возникла давно. Еще задол­го до появления собственно самого МП (и перевода с помо­щью машины — ПСМ) машина для перевода с одного языка на другой мыслилась чем-то вроде механического или меха­

    348

    низированного словаря. Встретил переводчик незнакомое слово или словосочетание, нажал кнопку и получил эквива­лент (или всю статью) на другом языке. Но такая машина была бы неэкономична для людей, которые не знают языка как переводчики.

    Первые механизированные словари были созданы А. Вах- нером в 1924 г. в Эстонии, П.П. Смирновым-Троянским в 1933 г. в СССР, Г. Арцруни в 1933 г. во Франции. И если ро­диной МП можно считать Эстонию, то пионером машинного перевода всемирно признан советский изобретатель, препо­даватель истории науки и техники П.П. Смирнов-Троянский. В 1933 г. он сделал заявку на свое изобретение — «машину для автоматического производства нуждающихся только в литературной обработке готовых печатных переводов с одно­го языка одновременно на ряд других языков». Однако ему выдали авторское свидетельство за № 40995 на «машину для подбора и печати слов при переводе с одного языка на дру­гой», т.е. на первый в истории техники механизированный словарь. Это было механическое и с точки зрения нашей «электронной эры» очень медленно действующее устройство, которое не получило распространения.

    Вместе с тем в автоматическом словаре Троянского уже была попытка решить некоторые лингвистические проблемы, хотя изобретатель исходил из того, что порядок слов во всех языках одинаков, и предлагал переводить слово за словом с впечатыванием форм слов и последующей обработкой текста корректором.

    В словарном поле машины Троянского помещалось 80 тыс. корневых слов. Это много, если принять во внимание, что Лев Толстой употреблял 12 тыс. корневых слов. Всего в русском языке 180 тыс. корневых слов, а в английском — 200 тысяч.

    Какова же судьба этой машины?

    Историю изобретения П.П. Троянского описывает проф. Л.И. Жирков: «В 1939 году изобретатель-техник П.П. Смир­нов-Троянский явился в учреждение АН СССР и сообщил о том, что он разработал способ машинного перевода с одного языка на другой: изобретатель просил консультировать это его изобретение с лингвистической стороны. Надо сказать,

    349

    что в то время изобретение П.П. Смирнова-Троянского было встречено языковедами с глубоким скептицизмом; оно счита­лось неосуществимым и совершенно ненужным. Возмож­ность машинного перевода допускали лишь немногие. В ходе последовательных консультаций выяснилось, что... разрабо­танный им способ машинного перевода... создавал возмож­ность перевода, допустим, русского текста в Москве и выдачи его в переводе на французский язык, допустим, в Париже... Дело тянулось довольно долго и кончилось тем, что 31 июня 1944 года в Институте автоматики и телемеханики АН СССР состоялось совещание с участием специалистов в области ме­ханики и электротехники и лингвистов. Надо сказать, что специалисты по механике и технике выступали на совеща­нии больше с доказательствами «невозможности» машинно­го перевода и, вторгаясь в область чуждой им лингвистики, говорили о синонимах, о тонкости их смысловых оттенков, словом, говорили о том, что не имело отношения к их спе­циальности. В результате опытная модель переводной маши­ны (со словарем на 1000 слов) так и не была построена. Вскоре сам изобретатель П.П. Смирнов-Троянский, насколь­ко мне известно, из Москвы уехал: а ныне, по полученным мной сведениям, П.П. Смирнов-Троянский уже скончался в 1956 году».

    Машина Троянского была отвергнута. Но все дело в том, что эта машина уже не отвечала уровню развития научно- технической мысли. Она была механической, в то время как приближался и уже вступал в права век электронной техни­ки. И действительно, самые благие идеи могут казаться не­уместными и даже смешными, если нет средств для их осу­ществления. Но когда средства появляются, эти идеи начина­ют свою вторую жизнь. Мощным импульсом для развития МП явилось создание и широкое применение ЭВМ, назначе­ние которых состоит в переработке поступающей информа­ции по определенным правилам или алгоритмам.

    Эра электронной вычислительной техники началась с электрореле и радиоламп. Первое вычислительное устрой­ство на электрореле было создано в Германии в 1941 г. инже­нером К. Цузе — машина Цузе. В 1944 г. Г. Эйкен построил в США первую вычислительную машину с программным уп­

    350

    равлением Марк-1. Она была электромеханической и имела штепсельное управление (перфокарт еще не было). Машины К. Цузе и Г. Эйкен работали в десятичной системе.

    В 1945 г. в США Дж. Мочли создал первую ЭВМ «ЭНИАК», которая работала в двоичной системе. В 1946 г. известный американский математик Дж. Нейман сформулировал все ос­новные принципы работы современных ЭВМ, суть которых заключается в том, что в память машины можно записывать не только числа, но и саму программу.

    В 1946 г. американский ученый У. Уивер, соавтор книги К. Шеннона «Математическая теория связи», высказал мысль о возможности машинного перевода. В 1947 г. с этой проблемой он обратился к специалисту по ЭВМ и полиглоту Н. Винеру, который в то время уже работал над своей знаме­нитой книгой «Кибернетика, или управление и связь в жи­вотном и машине». Однако Н. Винер не поддержал идею У. Уивера, ибо сомневался, что в «память машины можно вве­сти какой-нибудь полный словарь», не говоря уже о точном переводе слов во всех их значениях, и поэтому считал «ме­ханизацию языка» и «механический способ перевода» преж­девременными.

    В 1948 г. У. Уивер узнал у проф. Дж. Бернала в Бирберий- ском колледже Лондонского университета о работе Э. Бута по созданию машинного словаря. В машинном словаре Э. Бута были записаны основы слов и прорабатывался принцип грамматического анализа. В том же году У. Уивер опублико­вал свой меморандум «Перевод», в котором изложил свою концепцию о возможности перевода с одного языка на дру­гой с помощью ЭВМ. Проблему перевода он рассматривал как проблему криптографии.

    Сам У. Уивер больше к проблемам МП не возвращался, но его концепция заинтересовала многих ученых. В 1952 г. со­стоялась первая конференция по МП в Массачусетсском тех­нологическом институте, на которой присутствовали 18 уче­ных из США и Англии. В том же году вопросы МП обсужда­лись на VII Международном конгрессе лингвистов.

    К этому времени в развитии ЭВМ были достигнуты зна­чительные успехи. Так, если первая вычислительная машина Марк-1 выполняла одно умножение за 5,7 с, а одно деление —

    351

    за 15,3 с, то первая электронная вычислительная машина SSEC фирмы IBM выполняла одно сложение за 10 мс, т.е. де­лала 100 сложений за 1 с и одно умножение — за 200 мс, что составляет 50 умножений за 1 с. К 1953—1954 гг. средняя ско­рость работы ЭВМ достигла 10 тыс. операций в 1 с.

    7 января 1954 г. в Нью-Йорке на машине IBM-701 был осуществлен первый в мире опыт по машинному переводу с русского языка на английский. Его подготовила и провела группа ученых института языков и лингвистики Джорджта­унского университета под руководством Л. Дорстерта. Про­грамма была разработана П. Шериданом. Для проведения эксперимента были составлены шесть правил перевода и словарь из 250 слов, экстрагированных из 60 несложных русских предложений типа «Обработка повышает качество нефти», «Международное положение является важным фак­тором в решении политических вопросов». Хотя некоторые русские слова имели в словаре по два значения и давались некоторые русские падежные окончания, машина переводи­ла заданные 60 предложений неправильным английским языком. Тем не менее это был первый в мире эксперимент русско-английского машинного перевода, вошедший в исто­рию МП как «Джорджтаунский эксперимент», или «опыт Дорстерта».

    В 1954 г. в Массачусетсском технологическом институте начал издаваться специальный журнал «Mechanical Transla­tion».

    25 декабря 1951 г. в Институте электромеханики Акаде­мии наук Украинской ССР вступила в строй первая в СССР электронно-вычислительная машина МЭСМ — малая элект­ронная счетная машина, которую начали разрабатывать в 1947 г. В 1953 г. в Институте точной механики и вычислитель­ной техники в Москве начала работать БЭСМ — быстродей­ствующая электронная счетная машина. Эти ЭВМ были раз­работаны под руководством академика С.А. Лебедева. Среди советских программистов были академики М.В. Келдыш и М.А. Лаврентьев.

    В 1954 г. сотрудники Института точной механики и вы­числительной техники инженер-электронщик И.С. Мухин, математики Л.Н. Королев и С.Н. Разумовский, ознакомив­

    352

    шись с опубликованным кратким отчетом о Джорджтаунском эксперименте, предложили осуществить машинный перевод в нашей стране. Идею поддержали академик С.А. Лебедев и профессор Д.Ю. Панов, которые взяли на себя руководство всей работой.

    Создатели первого в СССР машинного перевода счита­ли, что МП является не только проблемой технической, но и прежде всего лингвистической. В связи с этим в январе 1955 г. по рекомендации Д.Ю. Панова в состав разработчи­ков вошла талантливый ученый-лингвист кандидат филоло­гических наук И.К. Вельская, которая почти за 11 месяцев упорного труда успешно решила лингвистическую часть проблемы.

    Начав работу, И.К. Вельская сразу же отказалась от мод­ной в то время теории о возможности математизировать языковый материал, игнорируя лингвистическую сторону проблемы, т.е. возможность формализации языка на основе математических приемов, аналогичных приемам дешифри­рования.

    И.К. Вельская провела глубокие исследования тех лингви­стических закономерностей текста, которыми пользуется квалифицированный переводчик при переводе. Основная ее идея заключалась в возможности полной формализации линг­вистического анализа, которая подтверждала мысль, выска­занную еще пионером машинного перевода П.П. Троянским и до сих пор иногда вызывающую сомнения.

    На основе скрупулезного анализа огромного материала И.К. Вельская составила рабочий алгоритм автоматического лингвистического анализа английского научно-технического текста. Алгоритм состоял из 25 тыс. команд. С таким алгорит­мом на машине, выполнявшей около 10 тыс. операций в 1 с., для перевода одной фразы требовалось несколько минут.

    В декабре 1955 г. на БЭСМ был проведен первый перевод с английского языка на русский отрывков из книги Милна «Численное решение дифференциальных уравнений».

    Первый англо-русский машинный словарь состоял из 952 английских слов и 1073 русских эквивалентов. Программа и словарь были открытого (адаптивного, самонастраивающего­ся) типа, т.е. система могла использоваться для перевода не

    353

    23 Наука о переводе

    только узкоспециальных математических текстов из книг, но и других текстов, для чего словарь нужно было расширить. Такая экспериментальная система МП была уже значитель­ным шагом вперед по сравнению с опытом Дорстерта.

    После первых удачных экспериментов группа сделала смелую попытку получить перевод газетного текста, исполь­зуя тот же алгоритм. Этот опыт тоже увенчался успехом и был, как вспоминает профессор Д.Ю. Панов, неожиданнос­тью даже для самих авторов.

    Успех алгоритма лингвистического анализа заключался в таланте его создателя, в гениальном решении (даже откры­тии) основоположника советской инженерной лингвистики И.К. Вельской. На основе внимательного изучения своего ал­горитма, составленного для математического текста, она при­шла к убеждению, что успешный результат эксперимента не случаен, а закономерен, что алгоритм, созданный на основе специфических текстов, относящихся к области научной ли­тературы, и притом математической, имеет в себе все эле­менты, которые должны присутствовать в алгоритме лингви­стического анализа любого текста.

    Вскоре после первого англо-русского МП в Математичес­ком институте им. В.А. Стеклова АН СССР на ЭВМ «Стрела» под руководством О.С. Кулагиной был сделан еще один опыт­ный МП научного текста с французского языка на русский.

    В 1956 г. в Москве было создано Объединение по машин­ному переводу, которое начало выпускать «Бюллетень Объе­динения по проблемам машинного перевода». Вышло 7 номе­ров. В 1959 г. сборник получил название «Машинный пере­вод и прикладная лингвистика».

    В 1956 г. в Москве была организована Лаборатория ма­шинного перевода. Руководил лабораторией математик и лингвист — переводчик Ю.А. Моторин. В группе Моторина работали В.А. Павлов, Ю.Н. Марчук, Д.А. Жуков, Е. Никола­ев, А. Богомолкин, Е. Княгинин, В.И. Щербинин и многие другие.

    В 1958 г. в группу пришла языковед-русист Е.Ф. Калини­на, которая разработала русскую часть машинного словаря. Она предложила построить машинный словарь как словарь нескольких основ слов (у И.К. Вельской существительные в

    354

    словаре давались в именительном падеже). Е.Ф. Калинина оп­ределила 10 типов формообразования для всех грамматичес­ких классов слов, выделила 77 лексических групп русских слов, составила словарь сочетаемости, семантические табли­цы и т.д.

    К середине 1957 г. группа Моторина переработала на ЭВМ массив общественно-политических текстов газетной те­матики протяженностью почти в 5 млн словоупотреблений. На основе полученных частотных словарей в машинный сло­варь были отобраны 22 тыс. английских слов и около 40 тыс. русских слов и выражений. В словарь вошли все слова с час­тотой (встречаемостью) более двух раз во всем массиве обра­ботанных текстов (F > 2) и некоторые слова с частотой, рав­ной двум (F = 2). Такой словарь по законам лингвостатисти- ки покрывал 98,5% любого английского текста газетной тема­тики, т.е. практически машина переводила 99 слов из 100.

    Частотные словари формировались по длине слов (одно­буквенные, двубуквенные и т.д.), а внутри каждого массива равнодлинных слов — по алфавиту. Были составлены слова­ри омографов (3200 слов); обратные частотные словари, в ко­торых слова были ранжированы по окончаниям; алфавитные словари сочетаемости (существительных, глаголов, прилага­тельных, наречий, предлогов, союзов, артиклей) с правыми и левыми расширениями; словари устойчивых словосочетаний и оборотов; таблицы неправильных английских глаголов; таб­лицы всех форм вспомогательных глаголов, таблицы исправ­ления искажений (орфографических ошибок) на входе и вы­ходе; программа многозначных слов; алгоритм синтаксичес­кого анализа и т.д. В словарь вошли все знаки препинания, которые считались словами.

    В 1959 г. система МП группы Моторина «сдала экзамен» и показала что она может переводить на русский язык любой текст общественно-политической тематики из английских и американских газет и некоторые научно-технические тексты. Переведенный текст формировался на выходе и выдавался на печать как машинописный лист стандартного формата с соответствующей рубрикацией.

    Созданный алгоритм МП, хотя и нуждался в доводке, был пригоден для работы на ЭВМ любых систем (с использо­

    355

    23*

    ванием транслятора), что снимало проблему создания спе­циализированных переводческих машин — машин-перевод- чиков.

    Это был первый «промышленный», экономически выгод­ный алгоритм машинного перевода, созданный сотрудниками лаборатории машинного перевода под руководством Ю.А. Мо- торина. Успех лаборатории объясняется, с одной стороны, целенаправленностью, упорством и самоотверженными уси­лиями ученых, поставивших перед собой задачу создать ра­бочий алгоритм перевода с английского языка на русский, а с другой — большими силами и средствами, выделенными для выполнения задачи, современным для того времени тех­ническим оснащением лаборатории.

    Летом 1958 г. в Москве была проведена I Всесоюзная кон­ференция по машинному переводу, в которой приняли учас­тие ученые Москвы, Ленинграда, Киева, Еревана, Тбилиси, Горького и других городов.

    В своем выступлении на конференции И.К. Вельская ут­верждала (в отличие от многих зарубежных ученых, считав­ших возможности формализации ограниченными), что фор­мализации поддается и семантическая сторона языка, не го­воря уже о фонетической, лексической, грамматической, но полная формализация возможна «...только на основе анализа, проводимого на реальных языковых фактах, на скрупулез­ном изучении реальной ситуации, имеющей место в совре­менном английском языке... привлекая колоссальное количе­ство материала из многих научных и технических книг и журнальных статей... в случае необходимости и произведе­ния художественной литературы, если они дают возмож­ность обнаружить искомые закономерности в более ясной и отчетливой форме, и иногда даже такие книги, в которых со­хранены своеобразные фольклорные обороты речи, интерес­ные для некоторых случаев анализа», т.е. на действительном строе языка и наблюдаемых в нем закономерностях, а не на спекулятивных рассуждениях «бумажного» алгоритмизиро­вания.

    В 1959 г. на конференции ЮНЕСКО И.К. Вельская, отчет­ливо формулируя в своем докладе идею о возможности линг­вистической формализации любого текста и пригодности ее

    356

    алгоритма для лингвистического анализа любого текста, включая художественный, привела несколько примеров МП художественной литературы (Диккенса, Олдриджа, Голсуор- си, Эдгара По), ссылаясь на проверочные эксперименты МП. Вельская настаивала на типизации и унификации перевода. Ни до, ни после нее никто не смог осуществить на ЭВМ пе­ревод художественного текста. Именно за это «неумение» сторонники и разработчики МП подвергались критике со стороны противников МП.

    Всей своей дальнейшей исследовательской работой по МП, вплоть до кончины в 1964 г., И.К. Вельская доказывает, что алгоритм лингвистического анализа должен быть гиб­ким, пригодным для работы с таким постоянно меняющим­ся объектом, как язык; с самого начала алгоритм надо стро­ить так, чтобы он был адаптивным, самонастраивающимся, чтобы в случае необходимости его легко можно было рас­ширять и дополнять; символика, используемая для построе­ния алгоритма, должна быть простой и прозрачной. Эта гиб­кость, способность к совершенствованию и простота пост­роения являются важнейшими достоинствами разработан­ного И.К. Вельской алгоритма автоматического лингвисти­ческого анализа.

    В те годы активные исследования в области МП проводи­лись в США, Англии, Мексике, Японии, Китае, Израиле и других странах. Однако ведущей страной по созданию сис­тем МП по всеобщему признанию стал Советский Союз.

    В СССР работы в области МП велись во многих научных организациях и учебных заведениях в Москве, Ленинграде, Киеве, Тбилиси, Ереване, Новосибирске, Горьком, Сарато­ве, Ташкенте и других городах. В Москве над этими пробле­мами работали во Всесоюзном институте научной и техни­ческой информации (ВИНИТИ), Центральном научно-иссле­довательском институте патентной информации (ЦНИИ- ПИ), Математическом институте им. В.А. Стеклова и других организациях.

    В разработке некоторых вопросов машинного перевода «ма­шинных» результатов добились советские ученые О.С. Кулаги­на, Е.В. Падучева, Т.М. Николаева (которая ставила опыт вме­сте с И.К. Вельской), Н.Д. Андреев и др.

    357

    Многими исследователями была выдвинута идея языка- посредника. Язык-посредник, или вспомогательный язык, — это система записи, пригодная для однозначного и достаточ­но удобного представления смысла текста, подлежащего МП. В качестве языка-посредника лингвисты предлагали либо анг­лийский язык, либо язык типа эсперанто, либо какой-нибудь искусственный язык и т.д.

    Наиболее интересной была концепция профессора Н.Д. Анд­реева, в то время руководителя лаборатории МП в Ленин­градском университете. Н.Д. Андреев предложил создать язык-посредник на основе грамматики и словарей различных языков, включив в словарь грамматические правила и лекси­ческие единицы, универсальные для большинства языков мира, и выразить его в машинопонятных символах. Однако системы с языками-посредниками не дали ощутимых резуль­татов. Тем не менее идея языка-посредника по-прежнему су­ществует: недавно в качестве языка-посредника американ­ский специалист по искусственному интеллекту Р. Бриггс предложил санскрит.

    В период 50-х и особенно в 60-е гг. XX в. многие лингвис­ты увлекались бесплодным теоретизированием, создавали так называемые «бумажные» алгоритмы «будущего», кото­рые не могли быть (и не могут быть) реализованы на ЭВМ, что, естественно, тормозило дальнейшее развитие систем МП. В этот период недостатками, тормозившими работы многих исследовательских коллективов в области МП, были их разобщенность, слабая техническая оснащенность и мате­риальная обеспеченность, а иногда и просто отсутствие ка­кой-либо материально-технической базы; недостатки можно объяснить и причинами иного порядка, в том числе незаин­тересованностью министерств и ведомств в результатах ра­бот по МП, его внедрении, считавших, что поступающий из- за рубежа объем научно-технической информации под силу существующей когорте переводчиков, и, естественно, тем, что энтузиазм исследователей падал из-за отсутствия скорых реальных результатов.

    Отрицательное влияние на мнение научной общественно­сти оказала и статья известного структуралиста И. Бар-Хил- лела «Будущее машинного перевода (почему машины не мо­

    358

    гут научиться переводить)», опубликованная у нас в 1969 г. почти одновременно в журналах «Вопросы языкознания» и «Филологические науки», в которой этот авторитетный уче­ный, исходя из литературоведческой концепции и теории ху­дожественного перевода, сомневался в успешной результа­тивности работ по МП в ближайшие 20—30 лет.

    Наметившийся в начале 60-х гг. спад в изыскательской дея­тельности отдельных коллективов еще больше усилился, эн­тузиазм резко пошел на убыль, ряды некоторых групп силь­но поредели — распались или были ликвидированы, включая и отделения прикладной лингвистики ведущих учебных заве­дений страны.

    Мы не будем здесь далее подробно останавливаться на ис­тории вопроса. Отметим только, что, несмотря на известный спад в 60-х гг. и скептические высказывания как в Советском Союзе, так и за рубежом, машинный перевод осуществлялся и работы в этом направлении продолжались в США, Японии, СССР и других странах. Исследовательская деятельность была сконцентрирована в основном в университетах и не­многих специализированных организациях: Гренобль (Фран­ция), Саарбрюккен (ФРГ), Монреаль (Канада), Техас (США), Киото (Япония), проект Евротра (Европейское экономичес­кое сообщество), Москва, Ленинград (СССР).

    В последние годы расширился перечень типов разрабаты­ваемых систем для автоматизации перевода. Если на началь­ном этапе развития МП, т.е. примерно до середины 60-х гг., основное внимание уделялось только созданию «пакетных» систем, рассчитанных либо на полностью автоматический ре­жим работы, либо на полуавтоматический режим с использо­ванием человека на этапах пред- и постредактированиях, то затем в середине 60-х — начале 70-х гг. появились крупные автоматические многоязычные словари и терминологические банки. В настоящее время все больше внимания уделяется созданию интерактивных систем МП, разнообразных авто­матических словарей и автоматизированных рабочих мест (АРМ) переводчика.

    Весьма обширные изыскания в области МП продолжались (да и не прекращались во время «спада») в США. Интенсив­ная работа велась, например, в исследовательском центре ВВС

    359

    США «РОМ», где опыты проводились с июня 1959 г., а с на­чала 1963 г. началась эксплуатация созданной фирмой систе­мы русско-английского МП, работающей со скоростью 35 слов в минуту.

    Как показывают материалы I Международного совещания по проблемам коммуникации «человек — ЭВМ», состоявше­гося 9—12 сентября 1980 г. в Варшаве, в США проводились исследования по проблемам коммуникации «человек — ЭВМ» в университете Карнеги-Меллон, Стэнфордском, Йель­ском, Гарвардском университетах и Массачусетсском тех­нологическом институте. Аналогичные работы велись в ФРГ в Хайдельбергском университете, в Институте инфор­матики в Штутгарте и Институте связи в Веселинге. По данным 60-х гг., в распоряжении ЦРУ США имелась ЭВМ, выполняющая переводы текстов средней трудности с рус­ского языка на английский со скоростью 30 тыс. слов в час. В 1970 г. на базе ВВС США в Райт-Петерсоне начала рабо­тать система русско-английского МП СИСТРАН, переводя­щая за час машинного времени 300 тыс. слов текста. С 1974 г. эта система используется Национальным управлением по аэронавтике и исследованию космического пространства (НАСА). В Канаде с 1975 г. действует система МЕТЕО, кото­рая переводит метеорологические сводки с английского языка на французский.

    Известно, что в США еще в начале 70-х годов машины успе­вали переводить с русского языка на английский до 700 млн слов в год, что, правда, составляет 7% поступавших советских пуб­ликаций, а отдел иностранной техники ВВС США осуществ­лял перевод текстов с русского языка на английский общим объемом порядка 100 тыс. слов в день. Всего же в США по­ступало и перерабатывалось колоссальное количество ин­формации на иностранных языках. По статистике Союзпеча­ти, посольство США в Москве выписывало советских газет и журналов более 900 наименований и газет и журналов соци­алистических стран свыше 130 наименований. Только в тече­ние суток так называемая «мониторная служба» ЦРУ прини­мала и записывала около 6 млн слов на 60 языках.

    Решение проблемы оперативной переработки большого количества информации, естественно, связано с использова­

    360

    нием передовой техники, созданием таких электронных авто­матизированных систем, которые способны анализировать, накапливать и по первому требованию выдавать необходи­мые сведения.

    В настоящее время главная цель состоит не в том, чтобы немедленно получить полностью МП высокого качества, о каком говорили в 50-х гг., а в том, чтобы создать систему, ко­торая сразу обеспечивала бы приемлемое качество перевода и позволила бы производить дальнейшее совершенствование системы уже после ввода ее в промышленную эксплуатацию.

    Среди советских коллективов, работавших в области МП, следует отметить Всесоюзный центр переводов научно-тех­нической литературы и документации Государственного ко­митета СССР по науке и технике Академии наук СССР (ВЦП), который являлся головной организацией по научно- техническому переводу и по машинному переводу. Объем научно-технических переводов, выполняемых ВЦП, постоян­но рос. Так, если в 1974 г. ВЦП выполнил перевод 20 тыс. а.л., то в 1988 г. — свыше 80 тыс. а.л. ВЦП выполнял переводы по заказам государственных учреждений всех министерств и ведомств. Специфика и разнообразие задач, стоявших перед этими организациями, определяли состав языков и тематику переводов. Переводы ВЦП составляли примерно 70% всего годового поступления в государственный фонд научно-техни­ческих переводов.

    В 1985 г. ВЦП выполнил переводы с 35 иностранных язы­ков на русский и с русского языка на 31 иностранный. Объем переводов, выполняемых с того или иного иностран­ного языка, отражает место этого языка в мировой системе научно-технической информации. Так, на долю 10 ведущих языков приходилось примерно 95% всего объема переводов, а на долю остальных 25 языков — только 5%. Среди десяти основных языков выделяются: английский (62,5%), немецкий (15,4%), японский (6,4%) и французский (5,8%).

    С 1979 г. в ВЦП функционировали первые в стране про­мышленные системы МП с английского, немецкого и фран­цузского языков на русский — АМПАР, НЕРПА, ФОРТРАН. Была создана система англо-немецко-русского автоматизиро­ванного перевода АНРАП-А. Оперативно выполнялись с по­

    361

    стредактированием и рассылались заказчикам переводы по вычислительной технике, программированию, машинострое­нию, использованию атомной энергии и другим тематикам. Велась разработка системы МП с немецкого (НЕРПА), фран­цузского (ФОРТРАН) и японского (ЯРАП) языков, был создан многоязычный автоматический словарь, велись работы над АПС и АРМ переводчика и редактора, была создана инфор­мационная инфраструктура системы терминологического обеспечения ВЦП.

    Среди советских коллективов, успешно работавших в об­ласти МП, можно назвать общесоюзную группу «Статистика речи», руководимую профессором Р.Г. Пиотровским, создав­шую опытно-промышленные системы автоматизированного лингвистического обслуживания МП.

    Чимкентский коллектив этой группы, под руководством профессора К.Б. Бектаева осуществлял промышленный по- словно-пооборотный МП статей и патентов по химии поли­меров с английского языка на русский с постредактировани­ем. По отзывам специалистов-заказчиков, качество перевода вполне удовлетворительное.

    Стоимость МП на первых этапах работы опытно-про­мышленной системы переработки информации приблизи­тельно равнялась стоимости обычного «ручного» перевода (РП). Параллельно с осуществлением опытно-промышленно­го МП чимкентским коллективом велась большая научно-ис­следовательская работа, направленная на улучшение каче­ства МП и на разработку систем, позволяющих получить пе­ревод более высокого уровня. В результате такой адаптации опытной системы к промышленному режиму соотношение стоимости между МП и РП изменилось в пользу машинного перевода.

    В лаборатории лингвистики в ЛГПИ им. А.И. Герцена и в ВЦП совместно с Институтом востоковедения АН СССР осу­ществлял японско-русский экспериментальный перевод. Минский ГПИИЯ совместно с Львовским НИИ бытовой хи­мии вел работу по созданию карманного компьютера-пере­водчика. В Киеве в НИИ была создана и сдана в эксплуата­цию система МП заголовков и патентов, в Ужгородском го- суниверситете создана система АРМ. Исследования и разра­

    362

    ботки в области МП велись в Институте прикладной матема­тики, Институте языкознания АН СССР, Институте русского языка АН СССР, Военном институте иностранных языков, в академических науках Армянской, Грузинской, Казахской ССР, ВИНИТИ АН СССР и других коллективах.

    В международном семинаре «ЭВМ и перевод-89», кото­рый состоялся в ноябре-декабре 1989 г. в Тбилиси, выразили желание принять участие более 200 ученых и специалистов из Австрии, Западного Берлина, Болгарии, Голландии, Великоб­ритании, Венгрии, ГДР, Египта, Индии, Испании, Италии, Ка­нады, Польши, СССР, ФРГ, Финляндии, Франции, Чехослова­кии, Югославии, Японии.

    Анализ состава участников и проблематики докладов дан­ного семинара и трех предшествовавших семинаров, состо­явшихся в Москве в 1975, 1979, 1983 гг., показывает, что за 14 лет МП вырос из достаточно узкой сферы научных исследо­ваний в самостоятельное направление в информационной индустрии. Проблематика МП охватывала не только лингви­стические проблемы, но и проблемы программирования, оп­ределения оптимальных конфигураций отдельных ЭВМ и ло­кальных сетей ЭВМ для МП, проблемы взаимозависимости и взаимоотношений разработчиков и пользователей различных средств автоматизации перевода в процессе их создания и эксплуатации.

    Медленно, но верно машинный перевод из отдаленной перспективы становился информационной реальностью.

    В настоящее время, по данным А. Шмелевой, можно на­звать следующие коммерческие системы машинного перево­да, доступные российскому пользователю:

    PARS 3.00, предлагаемая харьковской фирмой «Лингвис­тика 93» и выполняющая перевод с русского языка на анг­лийский и наоборот. Система имеет такие версии, работаю­щие с украинским и немецким языками.

    SILOD, разработанная специалистами отдела прикладной лингвистики Российского государственного университета в Санкт-Петербурге.

    MULTIS, предлагаемая АО «ЭЛЬКО», способная автомати­чески определять язык документов и имеющая англо-рус- скую, французско-русскую, португальско-русскую, испан-

    363

    ско-русскую, итальянско-русскую и русско-английскую вер­сии.

    GTS GLOBAL LINK — американский электронный пере­водчик.

    STILOS, существующая на рынке уже более 10 лет и став­шая (отчасти благодаря удачной рекламной компании) его признанным несомненным лидером. Первые версии этой программы были известны под названием «пром МТ». Сегод­ня санкт-петербургская фирма «пром МТ» предлагает семей­ство программ-переводчиков с английского, немецкого, французского, итальянского и испанского языков, а также с русского языка на английский и немецкий.

    Как справедливо отмечает Ю.Н. Марчук, «современные системы МП, дающие все еще не очень качественный пере­вод, но при удобном для пользователя программном обеспе­чении и при настройке на типы переводных текстов, все бо­лее совершенные при улучшающихся возможностей ком­пьютеров, будут и далее совершенствоваться на теоретиче­ской основе переводных соответствий. Как свидетельствует опыт развития зарубежных и отечественных промышлен­ных и коммерческих систем МП, несмотря на заметный прогресс в их развитии и значительную распространен­ность, они по-прежнему не могут перейти 80%-ный порог понятности перевода на реальных научно-технических тек­стах. Тем самым мечта о полностью автоматизированном высококачественном МП, как и 30 лет тому назад, пока ос­тается недостижимой».

    Говоря о ПСМ и МП, следует отметить, что и тот и дру­гой перевод, в зависимости от используемых технических средств, может быть механизированным, автоматизирован­ным и автоматическим. Действительно, механизированная система предусматривает наличие каких-либо технических средств, расширяющих возможности переработки информа­ции. Автоматизированная система предполагает обработку информации на основе четко нормированных действий с применением ЭВМ и другой техники, обеспечивающей ми­нимальное использование возможностей человека и машины. Под термином «автоматический» обычно понимают какой- либо процесс или действие, совершающееся без участия че­

    364

    ловека. В этом плане существующие методики машинного пе­ревода — лексического, грамматического, семантического — являются этапами его автоматизации. Реализация всех суще­ствующих методик в единой системе позволяет осуществить лишь автоматизированную и/или полуавтоматическую пере­работку информации в условиях двуязычной ситуации. Пол­ностью автоматической система обычно мыслится только при условии осуществления аудиовизуального ввода и выво­да адекватно конфронтируемой информации с первоисточ­ника без участия человека. Поэтому термин «автоматический перевод» в своем полном и прямом значении характеризует наивысший и пока еще не достигнутый этап использования машины в системах перевода. Так как на данном этапе науч­но-технического прогресса во всех звеньях процесса управ­ления и переработки информации участвует человек, какое бы количество техники ни привлекалось ему в помощь, уп­равление системами с применением ЭВМ и других техничес­ких средств пока является не автоматическим, а автоматизи­рованным управлением, тогда как сами системы, включая си­стемы переработки информации, — автоматизированными и/или полуавтоматическими.

    Когда речь идет о МП и ПСМ, то оба вида перевода назы­вают либо автоматическим переводом, либо автоматизиро­ванным. Однако здесь следует различать МП и ПСМ как сис­тему перевода и как процесс перевода, а именно:

    1. в зависимости от уровня взаимодействия человека и машины в системах «человек — машина — человек». Системы МП, в которых в настоящее время ЭВМ обеспечивает минимальное использование возможнос­тей человека (пред- и постредакторские правки и пр.), являются автоматизированными системами. Системы ПСМ, в которых компьютер выступает в качестве по­мощника, консультанта переводчика, т.е. является тем техническим средством, которое лишь расширяет воз­можности переработки информации человеком, явля­ются системами механизированными;

  • в зависимости от степени использования компьютера в самом процессе перевода. Процесс машинного пере­


    365



    вода выполняется практически без участия человека, ибо пред- и постредакторские правки не прерывают сам процесс перевода, и, следовательно, процесс МП является автоматическим. В процессе ПСМ компьютер выступает в качестве вспомогательного средства (как помощник, консультант человека), причем пред- и по­стредакторские правки интегрально входят в сам про­цесс перевода, и, следовательно, процесс ПСМ являет­ся автоматизированным.

    В настоящее время существует ряд коммерческих систем ПСМ, включающих различные машинные словари, которые несомненно имеют определенные преимущества для пользо- вателя-переводчика (т.е. самого исполнителя перевода). Одна­ко «спор» между системами МП и ПСМ, на наш взгляд, дол­жен решиться в пользу и тех и других (в зависимости от по­требностей заказчика и исполнителя-пользователя).

    Что касается художественного перевода, то пальма пер­венства здесь несомненно, принадлежит и будет принадле­жать ПСМ как помощнику и консультанту переводчика. А в специальных жанрах перевода процесс перевода, в зависимо­сти от предъявляемых заказчиком-потребителем объемов пе­ревода, распадается на собственно МП и ПСМ.

    Примечания

    Примечания к введению и части I

    1. См. приводимый в конце список литературы.

  • Язык, с которого осуществляется перевод, принято называть ис­ходным языком (ИЯ); язык, на который переводится устное сооб­щение или письменный текст, — переводящим языком (ПЯ).

  • Подобные способы передачи, естественно, возможны и при межъязыковой трансформации.

  • Демотическим письмом называется древнеегипетская скоропись, возникновение которой относят к VII в. до н.э., написанной в VII—VI вв. до н.э.

  • См. раздел «Мировые религии и их роль в развитии перевода».

  • Лаций — область на Апеннинском полуострове, центром кото­рой был город Рим.

  • Примером такого перевода может служить эпизод, относящийся к 155 г. до н.э. Когда в Рим прибыло греческое посольство, один из сенаторов — Гай Ацилий выступал при приеме его членов в сенате в качестве устного переводчика.

  • Показательно, что, по сообщению римского историка I в. н.э. Ва­лерия Максима, древнегреческий оратор и ритор Молон, высту­пая в 81 г. до н.э. перед римским сенатом, впервые мог обходить­ся без переводчика.

  • Эта элегия посвящена супруге царя эллинистического Египта Птоломея III Эвергета, принесшей в жертву богам свой локон, который якобы был вознесен на небо и превратился в созвездие.

  • Следует учитывать, что о большинстве принадлежащих Цицеро­ну переводов приходится судить по косвенным источникам, так как сами тексты до нас не дошли.

  • Марк Туллий Цицерон. Три трактата об ораторском искусстве. М., 1972. С. 104.


    367



    1. И в этом случае следует помнить, что о большинстве переводов Цицерона приходится судить по косвенным источникам.

  • Цит. по кн.: Kloepfer R. Die Theorie der literarischen Ubersetzung. Miinchen, 1967. S. 22.

  • Письма Плиния Младшего. М., 1983. С. 122.

  • Суждения исследователей об этом переводе расходятся. Одни склонны видеть в нем почти буквальную верность, другие счита­ют, что имела место некоторая переработка.

  • Цит. по: Jakobsen Е. Translation. A Traditional Craft. Copenhagen, 1958. P. 97.

  • Цит. по: Семенец О.Е., Панасьев А.Н. История перевода. Киев, 1989. С. 64.

  • Следует учитывать, что само понятие художественной литературы в античном мире было гораздо более широким, чем в поздней­шие эпохи, и включало такие жанры, как история, ораторское искусство, отчасти философская и научная литература и т.д.

  • Предположительно начало перевода буддийских текстов на ки­тайский язык относится к I в. н.э.; достоверные сведения о пере­даче буддийских сутр датируются II в.

  • Иосиф Флавий. Иудейские древности. Т. II. Минск, 1994. С. 97. Колена — иудейские роды, основателями которых, согласно Биб­лии, были 12 сыновей патриарха Иакова.

  • В качестве примера в специальной литературе часто приводят передачу древнееврейского tob («хорошо») греческим kalon («прекрасно»), вследствие чего знаменитая фраза из книги «Бы­тие» — «И увидел Бог, что (это) хорошо» приобрела окраску греческого представления об эстетической красоте мира.

  • Вообще, использование греческого языка в культовых целях вызывало в кругах ортодоксальных иудеев достаточно сложную реакцию, и уже в I в. н.э. возникла легенда, что после перевода Священного Писания тьма окутывала землю в течение трех дней.

  • Этот труд известен под названием «Гексапла».

  • По месту рождения его называли также Иеронимом Стридон- ским (Стридон — город в пограничной местности между Далма­цией и Паннонией).

  • Bibla sacra juxta Vulgatam Versionem. Т. II. Stuttgart, 1975. P. 1515.


    368



    1. Biblia Sacra... Т. II. P. 1515.

    2. Morley HA. A First Sketch of English Literature London—Paris— Melboum, 1894. P. 57—58.

    3. Библейские переводы // Энциклопедический словарь, издатель­ство Брокгауза и Ефрона. Т. 6. СПб., 1891. С. 680.

    4. Позднее на ту же тему Латини написал первую итальянскую ди­дактическую поэму «Малое сокровище».

  • Поскольку последующие изыскания показали, что названное произведение не могло быть создано ранее V в.г его автора (о личности которого высказывались различные предположения) принять называть Псевдо-Дионисием Ареопагитом.

  • См. с. 34—35.

  • Jakobsen Е. Op. cit. Р. 97.

  • Помимо указанной версии «Ареопагитик», оказавшей большое влияние на философскую мысль Средневековья, перу Анаста­сия принадлежал ряд других переводов с греческого («Мучени­чество Дионисия Ареопагита» Мефодия Константинопольского, «Хронография» Феофана, житие Папы Мартина), среди кото­рых особого упоминания заслуживает история об обретении мощей святого Клемента, автором которой был знаменитый со­здатель славянской письменности Константин (Кирилл) из Са- лоник.

  • The Portable Medieval Reader. 1977. P. 605.

  • Мельникова E.A. Меч и лира. Англосаксонское общество в исто­рии и эпосе. М., 1987. С. 54.

  • Хронология переводов окончательно не установлена, и они да­ются в произвольном порядке.

  • Amos F.R. Early Theories of Translation. New-York, 1920. P. 3—4.

  • Правда, сам Эльфрик осознавал, что его метод отнюдь не явля­ется бесспорным и предвидел возражения со стороны тех кри­тиков, которым придется не по вкусу отступление от дословнос­ти или сокращение длинного оригинала.

  • Языковая ситуация рассматриваемой эпохи прекрасно отражена в известном романе Вальтера Скотта «Айвенго».

  • Территория Уэльса была подчинена англосаксами в X в. После нормандского завоевания (к которому его обитатели отнеслись в основном положительно) Уэльс признал власть Вильгельма Завое­


    369


    24 Наука о переводе



    вателя, однако впоследствии восстал против владычества англий­ских королей, которым удалось окончательно утвердить свое господство лишь в конце XIII в.

    1. Blake N.F. The English language in Medieval Literature. London and New-York, 1978. P. 15.

    2. Данэм Б. Герои и еретики. М., 1967. С. 255.

    3. Бах А. История немецкого языка. М., 1956. С. 104.

    4. Данте Алигьери. Малые произведения. М., 1968. С. 123. Мы не останавливаемся сейчас на некоторых содержащихся в этом высказывании неточностях.

    5. Цит. по кн.:

    Горфункель А.Х. Философия эпохи Возрождения. М., 1980. С. 33.

  • Тонзура — выстриженное или выбритое место, служащее отли­чительным знаком католических священнослужителей.

  • Горфункель А.Х. Указ. соч. С. 33—34.

  • Орфики — представители религиозно-мистического течения в Древней Греции, основателем которого по преданию был леген­дарный певец и музыкант Орфей.

  • Jakobsen Е. Op. cit. Р. 109. «Античный» колорит рассуждений Гве- рино еще более усиливается благодаря тому, что в его трактате ничего не говорится о возможности использовать с аналогичной целью «новые», т.е. живые народные языки.

  • Ibid. Р. 116.

  • Монтень М. Опыты в трех книгах. Книги 1 и 2. М., 1979. С. 319.

  • Цит. по кн.: Копанев П.И. Вопросы теории и истории художе­ственного перевода. Минск, 1972. С. 138.

  • Lindeman J. Translation in the Renaissance. A Contest and a map // Canadian Review of Comparative Literature. Special Issue, Translation in the Renaissance. Toronto, 1981. P. 210.

  • Цит. по кн.: Norton G.P. Humanists Foundation of Translation Theory // Canadian Review... P. 188—189.

  • Кари Э. О переводе и переводчиках во Франции // Мастерство пе­ревода. 1964. М., 1965. С. 445.

  • Сервантес М. Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский. Ч. 1. М., 1959. С. 63.

  • Там же. Ч. II. С. 309.


    370



    1. Там же.

  • Дю Белле Жоашен. Защита и прославление французского языка // Эс­тетика Ренессанса. Т. II / Сост. В.П. Шестаков. М., 1981. С. 241—242.

  • Там же. С. 243.

  • Индульгенции — грамоты об отпущении грехов, выдаваемые ка­толической церковью.

  • Тарле Е.В. Сочинения. Т. I. М., 1957. С. 255.

  • Осиновский Н.Н. Томас Мор. М., 1985. С. 136.

  • Bassnett S.Guire Me. Translation Studies. London and New-York, 1980. P. 48.

  • Luther Martin. Sendbrief von Dolmetschen // H.J. Storig. Das Prob­lem des Ubersetzens. Stuttgart, 1963. S. 16.

  • Ibid. S. 24.

  • Ibid. S. 25.

  • Гухман M.M., Семенюк H.H., Бабенко И.С. История немецкого ли­тературного языка XVI—XVIII вв. М., 1984. С. 51—52.

  • М.В. Ломоносов. Избранная проза. М., 1980. С. 395.

  • The Craft and Context of Translation / Ed. by W. Arrowsmith and R. Shaltuck. New York, 1964. P. 357.

  • Ibid. P. 358.

  • Steiner G. After Babel. Aspects of Language and Translation, New York and London, 1975. P. 263—264.

  • Гуковский ГЛ. К вопросу о русском классицизме. Состязания и переводы. Поэтика. Сб. IV. Л., 1928. С. 144.

  • Пушкин А.С. Полн. собр. соч. Т. 12. М.; Л., 1949. С. 137.

  • Спор древних и новых. М., 1984. С. 447

  • Спор... С. 369—372.

  • Спор... С. 403. Отметим, что позднейшие критики не без иро­нии отмечали, что примеры украшательства можно найти и у

    А. Дасье — например, там, где в оригинале «осел», у нее фигу­рирует «животное выносливое и терпеливое, но медлительное и ленивое».

    1. Перевод — средство взаимного сближения народов. М., 1987. С. 27.


    371


    24*



    1. The Craft and Context of Translation / Ed. by W. Arrowsmith and R. Shaltuck. New York, 1964. P. 361—362.

    2. Ibid. P. 363.

  • The Craft and Context... P. 368—369.

  • Впрочем, автор «Опыта» здесь же оговаривает, что приведенное высказывание можно понимать и по-иному: следует сохранять возвышенный стиль там, где этого требует содержание произве­дения, и подражать безыскусности и простоте, когда они обус­ловлены характером текста. Против такой трактовки, по словам Тайтлера, ничего нельзя возразить.

  • Tytler A. Essay on the Principles of Translation. Amsterdam, 1978. P. 381.

  • Карамзин H.M. Письма русского путешественника. М., 1978. С. 118—119.

  • Литературные манифесты западноевропейских романтиков. М., 1980. С. 105—106.

  • Storig H.J. Das Problem des Ubersetzens. Stuttgart, 1963. S. 98.

  • Гайм P. Романтическая школа. М., 1981. С. 153.

  • Storig H.J. Op. cit. S. 40.

  • Ibid. S. 69.

  • Ibid. S. 47.

  • Федоров A.B. Основы общей теории перевода. М., 1983. С. 30—31.

  • Storig H.J. Op. cit. S. 37.

  • Копелев Л. Гёте: художественные переводы и «мировая литера­тура» // Мастерство перевода. Сб. 9. М., 1973. С. 434.

  • Там же. С. 442.

  • Жирмунский В.М. Гёте и русская литература. М., 1976. С. 133.

  • Подобные примеры известны и в других странах (например, в России можно назвать принадлежавшие Ф.Е. Коршу древнегре­ческие и латинские версии классиков отечественной поэзии). Однако, как отмечалось в специальной литературе, результаты подобных экспериментов приходится принимать на веру, по­скольку нет никакой объективной возможности проверить, ка­кое впечатление произвели бы такие переводы на древнего гре­ка или римлянина. Весьма скептически относился к такой воз­


    372



    можности выдающийся русский лингвист А.А. Потебня, считав­ший, что за крайне редкими исключениями, любой перевод со­временного стихотворения на древний язык выглядел бы как ис­кажение или пародия.

    1. Подобные мысли в конце XIX столетия высказывали и многие гораздо более благожелательные к Гумбольдту авторы. Так, его биограф Р. Гайм отмечал, что при всей своей точности этот пе­ревод выглядит неестественным и производит на обычного чита­теля впечатление греческого текста, переписанного немецкими буквами.

  • Материалы этой мистификации были использованы А.С. Пушки­ным при создании «Песен западных славян».

  • Пушкин А.С. Собр. соч.: В 10 т. Т. 6. М., 1962. С. 232, 226.

  • Savory Th. Op. cit. P. 51—52.

  • Savory Th. Op. cit. P. 47.

  • Алексеев М.П. Проблема художественного перевода // Сборник трудов Иркутского государственного университета. Т. XVIII. Вып. 1. Иркутск, 1931. С. 152.

  • От французского Federation Internationale des Traducteurs.

  • Название журнала связано с известной библейской легендой о смешении языков при строительстве Вавилонской башни.

  • Полный русский текст Хартии переводчика опубликован в кни­ге «Мастерство перевода» (М., 1965).

  • Вопросы теории перевода в современной зарубежной лингви­стике. М., 1979. С. 35.

  • Ортега-и-Гассет X. Что такое философия? М., 1991. С. 340. Па­линодия (греч.) — покаянное стихотворение.

  • Особого рода (лат.).

  • Ортега-и-Гассет X. Указ. соч. С. 352.

    1. См. главу об основных тенденциях развития русского перевода в XX столетии.


    111 Перевод — средство взаимного сближения народов. М., 1987. С. 137, 141. Восьмое искусство выделяется автором по аналогии с принятой в средние века системой «семи свободных ис­кусств» — грамматики, риторики, диалектики, арифметики, геометрии, астрономии и музыки.

    373

    112 цих< по кн,: Федоров А.В. Основы общей теории перевода. М., 1983. С. 118.

    1. Savory Th. The Art of Translation. London, 1968. P. 49—50.

    2. Ibid. P. 49.

  • Вопросы теории перевода... С. 91.

  • Своего рода (лат.); имеется в виду присущая ему специфика.

  • Вопросы теории перевода... С. 198.


    118 Федоров А.В. Основы... С. 206.

    1. Подробнее см.: Чайковский P.P. Реальности поэтического пере­вода. Магадан, 1997.

    1. Левый И. Искусство перевода. М., 1974. С. 48.

    2. Там же. С. 90.

  • Там же. С. 48.

  • Перевод — средство... С. 109.

  • Там же. С. 117.

  • Там же. С. 115.

  • Там же. С. 119.

  • Там же. С. 124.

  • Лилова А.В. Введение в общую теорию перевода. М., 1985. С. 42.

  • Там же. С. 43—44.

  • Якобсон P.O. Избранные работы. М., 1985. С. 363.

  • Ср. раздел «Сущность и виды перевода» во введении к нашей работе.

  • Вопросы теории перевода... С. 129.

  • Там же. С. 121.

    Примечания к части II

    1. Рижский М.И. История переводов Библии в России. Новосибирск, 1978. С. 24.

    2. Орлов А.С. Переводные повести феодальной Руси и Московско­го государства XII—XVII веков. Л., 1934. С. 3.


    374



    1. Георгий Амартол (Грешник) — византийский монах IX века; «Хроника» в 4-х книгах охватывает события «от сотворения мира» до начала IX в.; Иоанн Малала — сириец по происхожде­нию, живший во второй половине VI в.; его «Хроника» состоит из 18 книг и включает период от легендарной истории египтян до последних лет царствования византийского императора Юс­тиниана I (483—565).

  • Памятники литературы Древней Руси. XI — начало XII века. М., 1978. С. 166.

  • Разумеется, нельзя упускать из виду, что способ передачи мог варьироваться даже в пределах одного произведения. Так, на­пример, при переводе «Хроники Иоанна Малалы» использова­лись пословный, поморфемный (каждой корневой морфеме гре­ческого слова подбиралась соответствующая по смыслу славян­ская) и морфемно-лексемный (каждая корневая морфема ориги­нала передавалась отдельным словом) принципы; но наряду с ними переводчик позволял себе использование эквивалентов, образующих свободные сочетания, которые не повторяли струк­туру и грамматические особенности источника, а лишь прибли­зительно воспроизводили его смысл.

  • «Едва ли какой другой народ — писал в этой связи акад. П.А. Лав­ров, — воспринял кирилло-мефодиевское наследие в такой сте­пени, как русские с принятием христианства от греков при по­средстве всего богатства начальной славянской письменности и ее продолженного расцвета в Болгарии» (Лавров П.А. Материа­лы по истории возникновения древнейшей славянской пись­менности / Труды славянской комиссии АН СССР. Т. I, Л., 1930. С. И).

  • Исихазм — мистическое течение в православии, представители которого считали возможным непосредственное общение чело­века с Богом, условиями которого являются очищение от страс­тей и духовное возрождение, достигаемые благодаря строгому аскетизму.

  • Лихачев Д.С. Великий путь. М., 1987. С. 96—97.

  • Ларин Б.А. Лекции по истории русского литературного языка (X — середина XVIII в.). М., 1975. С. 250. Элий Донант — римский фи­лолог IV в. н.э., грамматика которого пользовалась в качестве учебника латинского языка большой популярностью в средние века.


    375



    1. Буланин Д.М. Древняя Русь // История русской переводной ли­тературы. Древняя Русь. XVIII век. Т. 1. Проза. СПб., 1995. С. 58.

    2. Эсхатология — учение о конце света.

  • Отождествление последней книги разделяется не всеми исследо­вателями.

  • Ковтун Л.С. Лексикография в Московской Руси. XVI — начало XVII века. Л, 1975. С. 144.

  • Цит. по кн.: Буланин Д.М. Указ. соч. С. 33.

  • Там же.

  • Там же. С. 34.

  • Ковтун А.С. Указ. соч. С. 10.

  • Древняя русская литература: Хрестоматия / Сост. Н.И. Прокофьев. М., 1980. С. 211.

  • Ковтун Л.С. Указ. соч. С. 10.

  • Там же. С. 68.

  • Буланин Д.М. Указ. соч. С. 48.

  • Ему же принадлежит перевод с польского языка «Тропника» римского папы Иннокентия III, относящегося к XIII в.

  • Эта академия (известная под именем Славяно-греко-латинской академии) была основана в 1687 г. (по другим данным в 1685 г.) и представляла собой первое общеобразовательное высшее учеб­ное заведение в России; проект ее создания принадлежит Симео­ну Полоцкому (см. о нем § 6 настоящей главы). Целью академии была подготовка образованных людей для государства и церкви; первоначально предполагалось также поручить ей цензуру рели­гиозных книг и суд над отступниками от православия. Препода­вались в академии как духовные, так и светские науки: славянс­кий, греческий и латинский языки, грамматика, «пиитика», ри­торика, философия, богословие. Печатный двор — первая типо­графия в Москве, учрежденная в XVI веке и бывшая центром русского печатного дела.

  • Цит. по кн.: Буланин Д.М. Указ. соч. С. 37.

  • Соболевский А.И. Западное влияние на литературу Московской Руси XV—XVII веков. СПб., 1899. С. 12—13.

  • Буланин Д.М. Указ. соч. С. 71.


    376



    1. Там же. С. 51.

  • Эта коллегия (впоследствии академия) была основана митропо­литом Киевским Петром Могилой в 1631 г. по образцу иезуит­ских учебных заведений «для преподавания свободных наук на греческом, славянском и латинском языках». Ее главной задачей было укрепление позиций православной церкви на Украине, на­ходившейся тогда под властью католической Польши.

  • Рижский И.М. Указ. соч. С. 112.

  • Там же.

  • Буланин Д.М. Указ. соч. С. 67—68.

  • Тарковский Р.Б. О системе пословного перевода в России / Труды отдела древней русской литературы. М., 1974. Т. 29. С. 246.

  • Буланин Д.М. Указ. соч. С. 22.

  • Буланин Д.М. Указ. соч. С. 34—35.

  • С.М. Матхаузерова предложила называть концепцию Симеона По­лоцкого «синтетической», считая, что она объединяет (синтезиру­ет) все предыдущие теории. Д.М. Буланин предпочитает приме­нительно к ней говорить о дальнейшем этапе развития «грамма­тической» теории перевода, представителем которой в предше­ствующем столетии был Максим Грек.

  • Соловьев С.М. Чтения и рассказы по истории России. М., 1989.

  • Соловьев С.М. Указ. соч. С. 529, 578.

  • «Художествами» называются здесь различные области знаний, преимущественно прикладного характера.

  • Пекарский П. Наука и литература в России при Петре Великом. Т. 1. СПб., 1862. С. 213.

  • Феофан Прокопович родился в Киеве, получил образование в Киево-Могилянской академии и в иезуитской коллегии Святого Афанасия в Риме, где принял католичество, по возвращении в Киев в 1704 г. вновь обратился в православие, был преподавате­лем и ректором Киево-Могилянской академии. В 1716 г. был вы­зван Петром в Петербург и назначен епископом Псковским, в 1721 г. занимал должность вице-президента Святейшего синода. С 1724 г. до смерти — архиепископ Новгородский, получил из­вестность как драматург и стихотворец.

  • Успенский Б.А. Краткий очерк истории русского литературного языка (XI—XIX вв.). М., 1994. С. 94.


    377



    1. Этот перевод, в выполнении которого приняли участие все рос­сийские академии, вышел в свет «по благословлению Святейше­го правительствующего синода» в 1876 г. и получил название Си­нодальной Библии. Он до сих пор остается основным русским текстом Священного Писания, несмотря на определенную уста­релость языка. В XIX—XX вв. создавались и некоторые другие версии книг Ветхого и Нового Заветов; в 1993 г. Всемирный Биб­лейский переводческий центр в США опубликовал книгу: «Биб­лия. Современный перевод».

  • Николаев С.И. Первая четверть XVIII века: Эпоха Петра I. Исто­рия русской переводной художественной литературы. С. 76.

  • Соловьев С.М. Указ. соч. С. 578.

  • Гавриил Бужинский родился на Украине, окончил Киево-Мо- гилянскую академию, преподавал и занимал пост префекта Московской духовной академии. В 1714 г. был вызван Петром в Петербург, находился на различных церковных должностях, занимался научными и учебными делами, имел титул прорек­тора школ и типографии. С 1726 г. до смерти — епископ Рязан­ский.

  • Соколов С.М. Указ. соч. С. 529.

  • Там же.

  • Пекарский П. История императорской Академии наук в Петер­бурге. Т. 2. СПб., 1873. С. 17.

  • Соловьев С.М. Указ. соч. С. 529.

  • Пекарский П. Наука и литература. Т. I. С. 157.

  • Там же. С. 219.

  • Там же. С. 215—216.

  • Там же. С. 330.

  • Чин Миллера в соответствии с «Табелью о рангах».

  • Винокур Г.О. Избранные работы по русскому языку. М., 1959. С. 131.

  • Русские писатели о переводе (XVIII—XX века). Л., 1960. С. 30.

  • Там же. С. 48, 50.

  • Там же. С. 49.

  • Пушкин А.С. Собр. соч.: В 10 т. Т. 6. М., 1962. С. 259.


    378



    1. Семенников В.Н. Собрание, старающееся о переводе иностран­ных книг, учрежденное Екатериной II. Историко-литературное исследование. СПб., 1913. С. 7—8.

    2. Там же. С. 26.

  • Там же. С. 31.

  • Вильмонт Н. Предисловие к кн.: Зарубежная поэзия в русских переводах. От Ломоносова до наших дней. М., 1968. С. 9, 13.

  • Левин Ю.Д. Об исторической эволюции принципов перевода. Меж­дународные связи русской литературы. М.; Л., 1963. С. 15.

  • Напомним, что античная версификация также не знала рифмы.

  • Русские писатели о переводе. С. 30—31.

  • Русские писатели о переводе. С. 37.

  • Там же. С. 36.

  • Там же. С. 42.

  • Там же. С. 42—43.

  • Там же. С. 43.

  • Там же.

  • Солецизм (у Тредиаковского — солецисм) — синтаксическая ошибка.

  • Цит. по кн.: Левин Ю.Д. Об исторической эволюции принци­пов перевода // Международные связи русской литературы. М.; Л., 1963. С. 14. См. также: «Русские писатели о переводе». С. 39—40.

  • Там же.

  • Пекарский П. История. С. 24.

  • Там же. С. 22.

  • Ломоносов М.В. Полн. собр. соч. Т. VII. М.; Л., 1952. С. 763.

  • Там же. С. 763.

  • Пекарский П. История. С. 487.

  • Цит. по: Фитерман А. Сумароков — переводчик и современная ему литература // Тетради переводчика. М., 1963. С. 14.

  • Там же. С. 17.

  • Левин Ю.Д. Об исторической эволюции. С. 6—7.


    379



    1. Русские писатели о переводе. С. 52.

  • Впрочем, примеры подобного рода переработок можно встретить уже в эпоху античности — ср. отношение римских комедиогра­фов к своим греческим источникам.

  • Русские писатели о переводе. С. 54—55.

  • Там же. С. 257.

  • Кочеткова Н.Д. Сентиментализм // История русской перевод­ной художественной литературы. С. 215.

  • Там же. С. 225.

  • Серман И.З. Русская литература VIII века и перевод // Мастер­ство перевода. 1962. М., 1963. С. 364.

  • Жирмунский В.М. Гёте в русской литературе. Л., 1982. С. 38. «Бу­ря и натиск» — литературно-общественное движение в Герма­нии в 70—80-х годах XVIII в., представлявшее собой своеобраз­ный бунт молодых писателей против окружающей действитель­ности и носившее антифеодальный характер.

  • Кочеткова Н.Д. Указ. соч. С. 217.

  • Там же.

  • Перевод — средство взаимного сближения народов. М., 1987. С. 218—219.

  • Кочеткова Н.Д. Указ. соч. С. 261.

  • Карамзин Н.М. Избранные статьи и письма. М., 1982. С. 30.

  • Русские писатели о переводе. С. 71.

  • Там же. С. 70.

  • Белинский В.Г. Поли. собр. соч. Т. 7. М., 1955. С. 134.

  • Кочеткова Н.Д. Указ. соч. С. 226.

  • Алексеев М.П. Указ. соч. С. 175.

  • Цит. по кн.: Чуковский К.И. Высокое искусство. Собр. соч.: В 6 т. Т. 3. М., 1966. С. 301, 303, 306.

  • Егунов А.Н. Гомер в русских переводах XVIII—XIX веков. М.; Д., 1964. С. 134.

  • Ср. упоминание в «Войне и мире» Л.Н. Толстого: «Князь Голи­цын взял учителя и учится по-русски».


    380



    1. Левин Ю.Д. Об исторической эволюции. С. 23.

    2. Егунов А.Н. Указ. соч. С. 144—145.

    3. Левин Ю.Д. Об исторической эволюции. С. 23.

    4. Веселовский А.Н. В.А. Жуковский. Поэзия чувства и сердечного воображения. СПб., 1904. С. 485, 491.

    5. Там же. С. 492.

  • Кетлинский В. Жуковский как переводчик баллад // Журнал Ми­нистерства народного просвещения. 1915. № 1. С. 1.

    1. Цит. по кн.: Левин Ю.Д. Русские переводчики XIX века. Л., 1985. С. 13. Напомним, что в интересующей нас области «французская школа перевода» считалась в конце XVIII — начале XIX века синонимом классицистического направления.

    2. Обращает на себя внимание тот характерный факт, что терми­ны «подражатель» и «переводчик» используются здесь в каче­стве замещающих друг друга синонимов.


    113 Русские писатели о переводе. С. 86—87.

    1. Там же. С. 79.

    2. Там же. С. 145.

    3. Микушевич В. Поэтический мотив и контекст // Вопросы тео­рии художественного перевода. М., 1971. С. 45—46. О концеп­ции Новалиса см. выше, в разделе о немецком романтизме.

    4. Жуковский В.А. Собр. соч. Т. 4. М.; Л., 1960. С. 544.

    118 Левин Ю.Д. Русские переводчики. С. 18.

    1. Пушкин А.С. Собр. соч.: В 10 т. Т. 9. М., 1962. С. 42.

    2. Левин Ю.Д. Русские переводчики. С. 18.

    3. Жуковский В.А. Сочинения. М., 1954. С. 545.

    4. Чуковский К.И. Собр. соч.: В 6 т. Т. 3. М., 1966. С. 264.

    5. Зейдлиц К.К. Жизнь и поэзия В.А. Жуковского. 1783—1852 г. По неизданным источникам и личным материалам. СПб., 1883. С. 157, 163.

    6. Цит. по кн.:

    Левин Ю.Д. Русские переводчики. С. 15—16; 19—20.

  • Там же. С. 17.


    381



    1. Зейдлиц К.К. Указ. соч. С. 43.

    2. Гугник АЛ. От составителя // Зарубежная поэзия в переводах

    В.А. Жуковского. Т. I. М., 1985. С. 13.

    1. Русские писатели о переводе. С. 88.

  • Там же. С. 89—90.

  • Там же. С. 191.

  • Цит. по: Савельева О.М. Комментарии // Зарубежная поэзия в переводах В.А. Жуковского. Т. I. М., 1985. С. 530.

  • Егунов А.Н. Указ. соч. С. 335, 373—374.

  • Аверинцев С.С. Размышление над переводами Жуковского // За­рубежная поэзия в переводах В.А Жуковского. Т. I. М., 1985. С. 555.

  • Холмская О. Пушкин и переводческие дискуссии пушкинской поры // Мастерство перевода. М., 1959. С. 326.

    i3s Русские писатели о переводе. С. 126.

    1. Русские писатели о переводе. С. 96.

    2. Подробнее об этом см. в книге К.И. Чуковского «Высокое ис­кусство».

    3. русские писатели о переводе. С. 130—131.

    4. Там же. С. 131.

    5. Там же.

    6. Пушкин А.С. Собр. соч.: В 10 т. Т. 6. М., 1962. С. 32.

    7. Ср., например, характеристику, содержащуюся в одной из работ А.В. Федорова: «Методы и принципы перевода Вязем­ского — его формальное, дословное следование смыслу и син­таксису подлинника, экспериментирование над русским язы­ком, от стилистических норм которого он постоянно отступал, соблюдая лишь обязательные грамматические требования, — не оказали влияния на дальнейшее развитие перевода в Рос­сии и не приобрели популярности. Иным был основной путь развития русского литературного языка, вырабатывавшего свои собственные нормы, независимые от других языков». (Федоров А.В. Искусство перевода и жизнь литературы. Л., 1983. С. 47).

    8. Левин Ю.Д. Русские переводчики. С. 38—39.


    382



    1. Там же. С. 39.

  • Цит.: по кн.: Левин Ю.Д. Русские переводчики. С. 49.

  • Там же. С. 44.

  • В творчестве поэта Константина Николаевича Батюшкова (1787—1855) особое место занимали переводы французского поэта Э.Д. Парни, о котором В.Г. Белинский отозвался следую­щим образом: «Он и переводил Парни и подражал ему, но в том и другом случае оставался самим собой» (Белинский В.Г. Полн. собр. соч. Т. 7. М., 1955. С. 232). Подробнее о переводче­ской деятельности Батюшкова см.: Эткинд Г.Е. Русские поэты- переводчики от Тредиаковского до Пушкина. Д., 1971.

  • Кашкин И.А. Для читателя-современника: Статьи и исследова­ния. М., 1968. С. 142.

  • Томашевский Б.В. Пушкин и Франция. Д., 1960. С. 75.

  • Левин Ю.Д. Об историзме в подходе к истории перевода // Ма­стерство перевода. М., 1963. С. 390—391.

  • А.С. Пушкин в воспоминаниях современников. Т. 2. М., 1985. С. 62.

  • Пушкин А.С. Собр. соч.: В 10 т. Т. 10. М., 1962. С. 31.

  • Самому Пушкину также случалось прибегать к переводческой мистификации — например, «Скупой рыцарь» был обозначен ий как перевод из Ченстона (в действительности не существо­вавшего).

  • Пушкин А.С. Собр. соч.: В 10 т. Т. 6. М., 1962. С. 232.

  • Левин Ю.Д. Об историзме. С. 392.

  • Федоров А.В. Лермонтов и литература его времени. Л., 1967. С. 273.

  • Ратгауз Г.Н. Немецкая поэзия в России // Золотое перо. Не­мецкая, австрийская и швейцарская поэзия в русских перево­дах. 1812—1970. М., 1974. С. 28.

  • Русские писатели о переводе. С. 195.

  • Анненков П.В. Литературные воспоминания. М., 1960. С. 169.

    16° руССКИе писатели о переводе. С. 197.


    161 Там же. С. 196—197.

    383

    1. Там же.

  • Там же. С. 210.

  • Там же. С. 197.

  • Александр Николаевич Струговщиков (1808—1878) — перевод­чик произведений Гёте (подробнее о нем см.: Левин Ю.Д. Рус­ские переводчики. С. 72—96).

  • Русские писатели о переводе. С. 209.

  • Там же. С. 202—207.

  • Там же. С. 225.

  • Там же. С. 199.

  • Цит. по кн.: Левин Ю.Д. Русские переводчики. С. 103.

  • Русские писатели о переводе. С. 214.

  • Левин Ю.Д. Русские переводчики. С. 173.

  • Там же. С. 175.

  • Топер П.М. Традиции реализма (Русские писатели XIX века о художественном переводе) // Вопросы художественного пере­вода. М., 1955. С. 81.

  • Федоров А.В. Искусство перевода и жизнь литературы. Л., 1983. С. 82.

  • К числу названных А.В. Федоровым имен можно добавить и пе­реводившую немецких поэтов Каролину Павлову, которая, из­лагая свои принципы, специально подчеркивала: «Я убеждена, что в лирическом переводе нельзя изменять стихотворные раз­меры подлинника без разрушения характера и физиологии сти­хотворения».

  • Федоров А.В. Основы общей теории перевода. М., 1983. С. 51.

  • См. ниже.

  • «Русские писатели о переводе. С. 321.

  • Там же. С. 264, 290.

  • Там же. С. 406.

  • Там же. С. 421—422.

  • Левин Ю.Д. Русские переводчики. С. 158.

  • Федоров А.В. Основы... С. 51.


    384



    185 русские писатели о переводе. С. 535.

    tee хотя всего двумя годами ранее будущий вождь революционе- ров-шестидесятников Н.Г. Чернышевский отозвался о переве­денных Фетом одах Горация достаточно сочувственно: «Он хо­тел дать нам перевод, а не самоуправную переделку Горация. Поэтому его перевод, отличающийся высокими достоинствами в глазах истинного ценителя, хорошо знакомого с древним ми­ром, сделан не для большинства, а только для избранных чита­телей и для обогащения русской литературы. Господин Фет трудился серьезно и добросовестно и, действительно, успел дать нам перевод, который должен быть назван капитальным приобретением для русской литературы» (Перевод — средство взаимного сближения народов. М., 1987. С. 67).

    1. Там же. С. 270.

  • Чуковский К.К Собр. соч.: В 6 т. Т. 3. М., 1966. С. 447—448.

  • Русские писатели о переводе. С. 328.

  • Там же. С. 326—327.

  • Там же. С. 331.

  • Федоров А.В. Основы... С. 100.

  • Левин Ю.Д. О русском поэтическом переводе в эпоху романтиз­ма // Ранние романтические веяния. Л., 1972. С. 246.

  • Ратгауз Г.М. Указ. соч. С. 36—37.

  • Ср. характеристику деятельности И.И. Введенского в учебнике

    А.В. Федорова: «По своему принципиальному стремлению пере­давать не букву, а "дух" подлинника он мог бы быть сопостав­лением с некоторыми переводчиками-поэтами того же перио­да, если бы это стремление не переходило у него постоянно в субъективный произвол, даже в насилие над оригиналом» (Фе­доров А.В. Основы... С. 52).

    1. И.И. Введенский закончил Пензенское духовное училище и Са­ратовскую духовную семинарию, но был вынужден незадолго до окончания покинуть Московскую духовную академию из-за скандальной истории с дочерью полицмейстера Засецкого.

    2. У Введенского — «Базар житейской суеты», большинство дру­гих переводчиков использовало вариант «Ярмарка тщеславия».

    3. Русские писатели о переводе. С. 244—245.

    4. Левин Ю.Д. Русские переводчики. С. 124.


    25 Наука о переводе


    385



    200

    201

    202

    203

    204

    205

    206

    207

    208

    209

    1. 211 212


    Кашкин И.А. Мистер Пиквикк и другие (Диккенс в издательстве «Academia») // Литературный критик. 1936. № 5. С. 216.

    Ланн Е. Стиль раннего Диккенса и перевод «Посмертных за­писок Пиквикского клуба» // Литературный критик. 1939. № 1. С. 157—158. С. 374.

    Остается, правда, не совсем понятным, каким образом опора на принцип «поэтического перевода» воплощала «тенденции (пусть еще очень несовершенные) реалистического перевода», если сам «поэтический перевод» характеризуется исследовате­лем как проявление одной из тенденций «романтического пере­вода», при которой оригинал подвергается «субъективному пре­образованию» (Левин Ю.Д. Русские переводчики. С. 100, 143).

    Там же. С. 126, 127.

    Там же. С. 124.

    «...В одной только этой литературе, — писал Введенский, — ум человеческий явился в полном величии и блеске, по всем от­раслям искусства мыслить и писать одна она представляет тво­рения, выше и великолепнее которых ничего не было и нет на земле». Не менее апологетичен в своих высказываниях и Дру­жинин: «...Изучение британской словесности, особенно ста­рой, освежает душу и наполняет голову бездной новых мыс­лей и незнакомой поэзии» (см.: Левин Ю.Д. Русские перевод­чики. С. 117, 146).

    Среди предшественников Дружинина, обращавшихся к творче­ству Шекспира, помимо Н.А. Полевого и Н.Х. Кетчера называ­ют имена И.М. Сатика, М.Н. Каткова и особенно А.И. Кроне- берга, чьи версии «Макбета», «Гамлета», «Двенадцатой ночи» считались в XIX в. образцовыми и переиздавались на протяже­нии почти всего столетия.

    Русские писатели о переводе. С. 306.

    Там же.

    Там же. С. 313.

    Там же. С. 314.

    Цит. по кн.: Левин Ю.Д. Русские переводчики. С. 161.

    Русские писатели о переводе. С. 367.


    386



    1. ц

    ит по кн . Федоров А.В. Основы... С. 58.

  • Там же. С. 59.

    1. Там же. С. 60.

    1. Левин Ю.Д. Русские переводчики. С. 192.

    2. Там же. С. 190.

    1. Там же. С. 203.

    2. Там же.

    1. Впрочем, как не без сарказма заметил К.И. Чуковский, послед­ний момент мог объясняться и какими-либо меркантильными соображениями, поскольку работа переводчика оплачивалась по количеству листов в переводимом тексте.

    2. Федоров А.В. Основы... С. 64

    3. Федоров А.В. Искусство перевода. С. 105.

    4. Левин Ю.Д. Русские переводчики. С. 261.

    5. Федоров А.В. Основы... С. 63.

    6. Перевод — средство взаимного сближения народов. М., 1987. С. 275.

    7. Там же. С. 276.

    8. Там же. С. 275—276.

    9. Там же. С. 70—71.

    10. Там же. С. 277—278.

    11. Ср. приводимый Ю.Д. Левиным отзыв о переводах Г. Гейне, ав­тор которого утверждал, что «М.Л. Михайлов и г. Вейнберг — лучшие переводчики» (Левин Ю.Д. Русские переводчики. С. 261). Сам Вейнберг, характеризуя творчество своего коллеги, отме­чал, что «г. Михайлов в большей части своих переводов сделал

    всё, что было возможно сделать, хотя в других он уж слишком

    отдалялся от подлинника» (Перевод — средство взаимного сбли­жения народов. С. 271).

    1. Потебня А.А. Эстетика и поэтика. М., 1974. С. 263—265.

    2. Там же. С. 255.

    3. Там же. С. 225.

    4. Там же. С. 259, 268.


    387


    25*



    1. Там же. С. 266—267.

  • Федоров А.В. Основы... С. 67.

  • Н.Я. Марр впоследствии был, как известно, подвергнут резкой критике как создатель пресловутого «нового учения о языке», но ценность его трудов в области армянской и грузинской фи­лологии никем и никогда под сомнение не ставилась.

  • Цит. по кн.: Михалкова В.А. Николай Яковлевич Марр. М.; Л., 1948. С. 95.

  • Брюсов В.Я. Избр. соч.: В 2 т. Т. II. М., 1955. С. 257, 252.

  • Чуковский К.И. Собр. соч.: В 6 т. Т. III. С. 350.

  • Шкловский В.Б. Собр. соч.: В 3 т. Т. I. М., 1973. С. 96.

  • Кальдерон де ла Барка Педро. Драмы. Книга И. М., 1989. С. 664—

    665.

    1. Русские писатели о переводе. С. 566, 537.

    2. Цит. по статье: Макогоненко Д.Г. Кальдерон в переводе Баль­монта. Тексты и сценические судьбы // Педро Кальдерон де ла Барка. Указ. соч. С. 683.

    3. Подольская Н. Поэзия и проза Иннокентия Анненского // Ин­нокентий Анненский. Избранное. М., 1987. С. 11.

    4. Федоров А.В. Искусство. С. 201—202.

    5. Там же. С. 202.

    6. Эсхил. Трагедии в переводе Вячеслава Иванова. М., 1989. С. 197.

    7. Русские писатели о переводе. С. 536, 535.

    8. Там же. С. 555—556.

    9. Гаспаров МЛ. Брюсов и буквализм (По неизданным материа­лам к переводу «Энеиды») // Мастерство перевода. М., 1971. С. 123.

    10. Там же. С. 203.

    11. Там же. С. 126.

    12. Там же. С. 122—123.

    13. Русские писатели о переводе. С. 562.

    14. Гаспаров МЛ. Указ. соч. С. 125—126.


    388



    1. Там же. С. 126.

  • Русские писатели о переводе. С. 537.

  • Гаспаров М.Л. Указ. соч. С. 90.

  • Русские писатели о переводе. С. 560.

  • Действительно, широта и масштабность горьковского проек­та произвели большое впечатление на многих известных представителей зарубежной культуры. Так, популярный ан­глийский писатель-фантаст Герберт Уэллс, посетивший нашу страну осенью 1920 г., писал в своей книге «Россия во мгле», которая отнюдь не являлась безоговорочной апологи­ей советского режима, буквально следующее: «В этой непо­стижимой России, воюющей, холодной, голодной, испыты­вающей бесконечные лишения, осуществляется литератур­ное начинание, немыслимое сейчас в богатой Англии и Аме­рике. Духовная пища английских и американских масс ста­новится все более скудной и низкопробной, и это нисколько не трогает тех, от кого это зависит. Большевистское прави­тельство, во всяком случае, стоит на большей высоте. В уми­рающей с голоду России сотни людей работают над перево­дами: книги, переведенные ими, печатаются и смогут дать новой России такое знакомство с мировой культурой, какое недоступно никакому другому народу» (Уэллс Г. Собр. соч.: В 15 т. Т. 15. М., 1964).

  • Перевод — средство взаимного сближения народов. М., 1987. С. 85.

  • Вообще А.М. Горький считал необходимым наличие у будущих переводчиков широкого кругозора и глубокой эрудиции, без которых, по его мнению, их работа обречена на неудачу. «Пе­реводчик, — писал он, — должен знать не только историю ли­тературы, но также историю развития творческой личности автора, — только тогда он воспроизведет более или менее точ­но дух каждой книги в формах русской речи» (Цит. по кн.: Федоров А.В. Основы... С. 96).

  • Чуковский К.И. Высокое искусство. М. 1968. С. 6—7.

  • Принципы художественного перевода. Пб., 1920. С. 12.

  • Там же. С. И—12.

  • Там же. С. 54, 59.


    389



    1. Там же. С. 59.

  • Там же. С. 24.

  • Там же. С. 26.

  • Отдельного упоминания заслуживает публиковавшаяся изда­тельством «Наука» серия «Литературные памятники», где пере­водной классике было посвящено немало томов.

  • Цит. по кн.: Федоров А.В. Основы... С. 88.

  • Чуковский К.И. Собр. соч.: В б т. Т. 3. С. 240.

  • Цит. по кн.: Федоров А.В. Основы... С. 126.

  • Перевод — средство... С. 103.

  • Перевод — средство... С. 341, 333.

  • Каижин И.А. В борьбе за реалистический перевод // Вопросы ху­дожественного перевода. М., 1955. С. 125—127.

  • Перевод — средство... С. 341, 342.

  • Гачечиладзе Г.Р. Введение в теорию художественного перевода. Тбилиси, 1970. С. 166.

  • Гачечиладзе Г.Р. Теория художественного перевода и подготов­ка молодых переводчиков // Взаимосвязи и взаимообогащение литератур. Ереван, 1973. С. 121.

  • Для уточнения своей позиции А.В. Федоров снабдил второе и четвертое издание подзаголовком «Лингвистические пробле­мы», а третье — «Лингвистический очерк». v

  • Федоров А.В. Основы общей теории перевода. М., 1983. С. 17.

  • Там же. С. 15.

  • Там же. С. 198.

  • Там же. С. 199

  • Там же. С. 127. Отметим, что один из крупнейших отечествен­ных востоковедов академик Н.И. Конрад, в целом весьма благо­желательно откликнувшийся на труд Федорова, справедливо заметил: «В этой формуле, может быть, не совсем удачно ска­зано: "полноценный перевод означает полноценное функцио­нально-стилистическое". Может быть, во втором случае вместо "полноценное" лучше сказать “адекватное”. Но это мелочь, по содержанию же эта формула совершенно ясна и безупречна»


    390



    (Конрад Н.И. «Система языкового выражения» и теория пере­вода // Мастерство перевода. Сб. 9. М., 1973. С. 466).

    Там же. С. 123.

    Ларин Б.А. Наши задачи // Теория и критика перевода. Д., 1962.

    С. 3.

    Федоров А.В. Искусство перевода. С. 167.

    Литература

    Литература к I части

    1. Алексеев М.П. Проблема художественного перевода // Сб. тр. Иркутского государственного университета. Вып. 1. Иркутск, 1931.

    2. Апт С. От святого Иеронима до электронной машины // Мас­терство перевода. 1964. М., 1965.

    3. Барг М.А. Эпохи и идеи. Становление историзма. М., 1987.

    4. Бах А. История немецкого языка. М., 1956.

    5. Берковский Н.Я. Романтизм в Германии. Д., 1973.

    6. Библейские переводы // Энциклопедический словарь, изд. Брокгауза и Ефрона. Т. 6. СПб., 1891.

  • Блок М. Апология истории. М., 1986.

  • Будагов Р.А. Литературные языки и языковые стили. М., 1987.

  • Волкова З.Н. Средневековые переводы: эпос, хроника, клери­кальная литература // Тетради переводчика. Вып. 18. М., 1981.

  • Вопросы теории перевода в современной зарубежной лингви­стике. М., 1978.

  • Гайм Р. Вильгельм фон Гумбольдт. Описание его жизни и ха­рактеристика. М., 1899.

  • Гайм Р. Романтическая школа. Введение в историю немецкого ума. М., 1891.

  • Геродот. История. Л., 1972.

  • Гёте И.В. Переводы // Примечания к статье: Кундзиг О. Пере­водческий блокнот // Мастерство перевода. 1966. М., 1968.

  • Гёте И.В. Собр. соч.: В 10 т. Т. 10. М., 1980.

  • Гибб Х.А.Р. Арабская литература. Классический период. М.,

    1980.

    1. Голенищев-Кутузов И.Н. Романские литературы: Статьи и ис­следования. М., 1985.


    392



    1. Голенищев-Кутузов И.Н. Средневековая латинская литература Италии. М., 1972.

    2. Горфункель А.Х. Философия эпохи Возрождения. М., 1980.

    3. Гоциридзе Д.З., Хухуни Г.Т. Очерки по истории западноевро­пейского и русского перевода. Тбилиси, 1986.

    4. Григорян С.Н. Средневековая философия народов Ближнего и Среднего Востока. М., 1966.

    5. Гуковский Г.А. К вопросу о русском классицизме. Состязания и переводы // Поэтика. Сб. 4. Д., 1927.

    6. Гуковский М.А. Итальянское Возрождение. Т. И. Италия 1380— 1450 гг. Д., 1961.

    7. Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию. М., 1984.

    8. Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М., 1984.

    9. Гуревич А.Я. Проблемы средневековой народной культуры. М.,

    1981.

    1. Гухман М.М. Готский язык. М., 1958.

    2. Гухман М.М., Семенюк Н.Н. История немецкого литературного языка IX—XV веков. М., 1983.

    3. Гухман М.М., Семенюк Н.Н., Бабенко Н.С. История немецкого литературного языка XVI—XVIII веков. М., 1984.

    4. Данте Алигьери. Малые произведения. М., 1968.

    5. Данэм Б. Герои и еретики. М., 1967.

    6. Джохадзе Р.В., Стяжкин Н.И. Введение в историю западноев­ропейской средневековой философии. Тбилиси, 1981.

    7. Дмитриев А.С. Проблема иенского романтизма. М., 1975.

    8. Доза А. История французского языка. М., 1956.

    9. Дю Белле Ж. Защита и прославление французского языка // Эстетика Ренессанса. Т. II / Сост. В.П. Шестаков. М., 1981.

    10. Жирмунский В.И. Национальный язык и социальные диалекты. Д., 1936.

    11. История западноевропейской литературы. Раннее средневеко­вье и Возрождение / Под ред. В.М. Жирмунского. М., 1947.

  • История римской литературы / Под ред. Н.Ф. Деретани. М., 1954.


    393



    1. История римской литературы. Т. I / Под ред. С.И. Соболев­ского, М.Е. Грабарь-Пассек, Ф.А. Петровского. М., 1959.

  • История римской литературы. Т. II / Под ред. С.И. Соболев­ского, М.Е. Грабарь-Пассек, Ф.А. Петровского. М., 1962.

  • Карамзин Н.М. Письма русского путешественника, М., 1982.

  • Кари Э.О. О переводе и переводчиках во Франции // Мастер­ство перевода. 1964. М., 1965.

  • Кирсанов Ю.В. К истории и историографии переводоведения // Сб. научных трудов МГПИИЯ им. Мориса Тореза. Вып. 275. Актуальные проблемы истории и историографии лингвистики. М., 1986.

  • Копанев П.И. Вопросы истории и теории художественного пе­ревода. Минск, 1972.

  • Копелев Л. Гёте: художественные переводы и мировая литера­тура // Мастерство перевода. Сб. 9. М., 1973.

  • Левый И. Искусство перевода. М., 1974.

  • Лилова А. Введение в общую теорию перевода. М., 1985.

  • Литературные манифесты западноевропейских романтиков. М., 1980.

  • Ломоносов М.В. Избранная проза. М., 1980.

  • Маркиш С.П. Знакомство с Эразмом из Роттердама. М., 1971.

  • Мельникова ЕЛ. Мег и лира. Англосаксонское общество в ис­тории и эпосе. М., 1987.

  • Мериме П. Собр. соч.: В 10 т. Т. 6. М., 1963.

  • Микушевич В. Поэтический мотив и контекст // Вопросы тео­рии художественного перевода: Сб. статей. М., 1971.

  • Миньяр-Белоручев Р.К. Теория и методы перевода. М., 1996.

  • Монтгомери У. Влияние ислама на средневековую Европу. М., 1976.

  • Монтень М. Опыты в трех книгах. Кн. 1, 2. М., 1979.

  • Нелюбин Л.Л. Специальный перевод — теория, методика, практика, терминология // Проблемы научно-технического перевода. Вып. 3. Горький, 1990.

  • Нелюбин Л.Л. Хухуни Г.Т. Перевод в деятельности междуна­родных организаций и развитие культур малых народов (на


    394



    примере Северного Форума) // Мостнип Московского педаго­гического университета. № 2. Серия «Лингвистика». М., 1998.

    1. Нелюбин Л.Л. Хухуни Г.Т. У истоков переводоведения // Воп­росы истории. № 2. 1999.

    2. Осиновский Н.Н. Томас Мор. М., 1985.

    3. Ортега-и-Гасет X. Что такое философия? М., 1991.

    4. Памятники средневековой латинской литературы IV—IX ве­ков. М., 1970.

  • Перевод — средство взаимного сближения народов. М., 1987.

  • Перевод в Чехословакии. Прага, 1982.

  • Письма Плиния Младшего. М., 1983.

  • Покровский М.М. История римской литературы. М.; Л., 1942.

  • Пуришев Б. Немецкий и нидерландский гуманизм // С. Брант. Корабль дураков. Э. Роттердамский. Похвала глупости. Пись­ма темных людей. У. Гуттен. Диалоги. М., 1971.

  • Пушкин А.С. Собр. соч.: В 10 т. Т. 10. М., 1962.

  • Разговор цитат // Мастерство перевода. Сб. 7. М., 1970.

  • Сервантес М. Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский.

    Ч. I. М., 1959.

    1. Сервантес М. Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский.

    Ч. II. М., 1959.

    1. Соколов В.В. Средневековая философия. М., 1979.

    2. Спор о древних и новых. М., 1984.

    3. Средневековый роман и повесть. М., 1974.

    4. Тарле Е.В. Соч. Т. I. М., 1957.

    5. Теренций. Комедии. М., 1985.

    6. Тройский И.М. История античной литературы. М., 1983.

    7. Флавий И. Иудейские древности. Т. II. Минск, 1994.

    8. Федоров А.В. Искусство перевода и жизнь литературы. Л.,

    1983.

    1. Федоров А.В. Необычная антология // Мастерство перевода. Сб. 7. М., 1970.

    2. Федоров А.В. Основы общей теории перевода. М., 1983.


    395



    1. Финкель A.M. О некоторых вопросах теории перевода // На­учные записки Харьковского государственного педагогическо­го института иностранных языков. Т. I. Харьков, 1939.

    2. Хартия переводчика // Мастерство перевода. 1964. М., 1965.

  • Хлодовский Р.И. Франческо Петрарка. М., 1974.

  • Хрестоматия по античной литературе. Т. II / Под общ. ред.

    Н.Ф. Дератани. М., 1949.

    1. Хухуни Г.Т. Русская и западноевропейская переводческая мысль (основные тенденции развития до начала XX в.). Тбили­си, 1990.

    2. Цицерон Марк Туллий. Три трактата об ораторском искусстве. М., 1972.

    3. Чайковский P.P. Реальности поэтического перевода. Магадан,

    1997.

    1. Шишмарев В.Ф. О переводах Клемана Маро // Изв. АН СССР. 1927. № 9—11.

    2. Шор В.Е. Как писать историю перевода? // Мастерство пере­вода. Сб. 9. М., 1973.

    3. Щерба Г.М. Средневековый перевод и его лингвистическая проблематика // Проблемы синхронии и диахронии романс­ких языков. Ч. II. Минск, 1970.

    4. Якобсон P.O. Избранные работы. М., 1985.

    5. Ярцева В.Н. История английского литературного языка IX—XV веков. М., 1985.

    6. Amos F.R. Early Theories of Translation. New-York, 1920.

    7. Apel F. Sprachbewegung. Eine historisch-poetologische Unter- suchung zum Problem des Ubersetzens. Heidelberg, 1982.

    8. Bassnett-Me Guire S. Translation Studies. London; N.Y., 1980.

    9. Biblia Sacra juxta Vulgatam Versionem. Т. I. Stuttgart, 1975.

    10. Biblia Sacra juxta Vulgatam Versionem. Т. II. Stuttgart, 1975.

    11. Blake N.F. The English Language in Medieval Literature. London; N.Y., 1979.

    12. Brower R. Mirror on Mirror. Translation, Imitation, Parody.

    Cambridge. Massachusets, 1974.


    396



    1. Cohen J.M English Translators and Translations. London, 1962.

    2. Jakobsen E. Translation. A Traditional Craft. Copenhagen, 1958.

    3. Kloepfer R. Die Theorie der literarischen Ubersetzung. Miinchen, 1967.

    4. Lindeman J. Translation in the Renaissance // A Context and a Map. Canadian Review of Comparative Literature. Special Issue. Translation in the Renaissance. Toronto, 1981.

    5. Morley H.A. First Sketch of English Literature. London—Paris— Melboum, 1894.

    6. Norton G.P. Humanists Foundation of Translation Theory // A Context and a Map. Canadian Review of Comparative Literature. Special Issue. Translation in the Renaissance. Toronto, 1981.

    7. On Translation. N.Y., 1966.

  • Savory Th. The Art of Translation. London, 1968.

  • Sdun W. Probleme und Theorien des Ubersetzens in Deutchland von 18 bis 20 Jahrhundert. Munchen, 1967.

  • Selver P. The Art of Translating Poetry. London, 1966.

  • Smith W.B. Bible // The Encyclopedia Americana in 30 volumes. Vol. 3. N.Y.; Chicago, 1940.

  • Stackelberg J. Ubersetzungen aus zweiter Hand. Rezeption- svorgange in der europaischen Literatur von 14 bis zum 18 Jahr­hundert. Berlin; N.Y., 1984.

  • Steiner G. After Babel. Aspects of Language and Translation. N.Y.; London, 1975.

  • Storig H.J. Das Problem des Ubersetzens. Stuttgart, 1963.

  • The Craft and Context jf Translation / Ed. by W. Arrowsmith and R. Shaltuck. N.Y., 1964.

  • The Portable Medieval Reader, 1977.

  • The Portable Renaissance Reader, 1977.

  • Tytler A.E. Essay on the Principles of Translation. Amsterdam,

    1978.

    1. Wittenhow R. Das fremde Kunstwerk. Aspekte der literarischen Ubersetzung. Gottingen; Vanderhoeck; Ruprecht, 1969.


    397



    Литература ко II части

    1. А.С. Пушкин в воспоминаниях современников. Т. II. М., 1985.

  • Аверинцев С.С. Размышления над переводами Жуковского. Зарубежная поэзия в переводах В.А. Жуковского. Т. II. М., 1985.

  • Алексеев М.П. Английская поэзия и русская литература. Англий­ская поэзия в русских переводах XIV—XIX вв. М., 1981.

  • Алексеев М.П. Проблема художественного перевода // Сб. тр. Иркутского государственного университета. Вып. I. Иркутск, 1931.

  • Анненков П.В. Литературные воспоминания. М., I960.

  • Бархударов А.С. Язык и перевод. М. 1975.

  • Белинский В.Г. Полн. собр. соч. Т. II. М., 1955.

  • Брюсов В.Я. Избр. соч.: В 2 т. Т. II. М., 1955.

  • Буланин Д.М. Древняя Русь. История русской переводной ли­тературы. Древняя Русь. XVIII век. Т. I. Проза. СПб., 1995.

  • Веселовский А.Н. В.А. Жуковский. Поэзия чувства и сердечно­го воображения. СПб., 1904.

  • Вильмонт Н. Предисловие к книге «Зарубежная поэзия в рус­ских переводах. От Ломоносова до наших дней». М., 1968.

  • Виноградов В.В. Очерки по истории русского литературного языка XVII—XIX веков. М., 1938.

  • Виноградов В.В. Проблема стилистики перевода в поэтике Ка­рамзина. Русско-европейские литературные связи. М.; Л., 1966.

  • Винокур Г.О. Избранные работы по русскому языку. М., 1959.

  • Владимирский Г.Д. Пушкин — переводчик. Временник пушкин­ской комиссии. М.; Л., 1939.

  • Воробьев Б., Воронцова И., Елина Н„ Мозолькова Э. Революци­онные демократы о переводе. Ученые записки Первого мос­ковского государственного педагогического института иност­ранных языков. Т. 13. М., 1958.

  • Гаспаров М.Л. Брюсов и буквализм (по неизданным материа­лам к переводу «Энеиды»). Мастерство перевода. Сб. 8. М., 1971.


    398



    1. Гачечиладзе Г.Р. Введение в теорию художественного перево­да. Тбилиси, 1970.

    2. Гачечиладзе Г.Р. Теория художественного перевода и подго­товка молодых переводчиков. Художественный перевод. Взаи­модействие и взаимообогащение литератур. Ереван, 1973.

    3. Гоциридзе Д.З., Хухуни Г.Т. Очерки по истории западноевро­пейского и русского перевода. Тбилиси, 1986.

    4. Гучник АЛ. Зарубежная поэзия в переводах В.А. Жуковского. Т. 1. М., 1985.

    5. Гудзий Н.К. История древней русской литературы. М., 1953.

    6. Гуковский ГЛ. К вопросу о русском классицизме. Состязания и переводы. Поэтика. Сб. 4. Л., 1927.

    7. Гуковский ГЛ. Пушкин и русские романтики. М., 1965.

    8. Дерюгин АЛ. В.К. Тредиаковский — переводчик. Становление

    классицистического перевода в России. Саратов, 1985.

    1. Древняя русская литература: Хрестоматия / Сост. Н.И. Проко­фьев. М., 1980.

  • Егунов А.Н. Гомер в русских переводах XVIII—XIX веков. М.; Л., 1966.

  • Жирмунский В.М. Гёте в русской литературе. Л., 1982.

  • Жирмунский В.М. Стих и перевод, (из истории романтической поэмы). Русско-европейские литературные связи. М.; Л., 1966.

  • Жуковский В.А. Собр. соч. Т. IV. М., 1960.

  • Жуковский В.А. Соч. М., 1954.

  • Зейдлиц К.К. Жизнь и поэзия В.А. Жуковского. 1783—1852. По

    неизданным источникам и личным материалам. СПб., 1883.

    1. Зимин АЛ. Россия на рубеже XV—XVI столетий (очерки соци­ально-политической истории). М., 1982.

    2. История русской литературы X—XVII веков / Под ред. Д.С. Ли­хачева. М., 1980.

    3. Кальдерон П. Драмы. Кн. II. М., 1983.

    4. Каплинский В. Жуковский как переводчик баллад // Журнал Министерства народного просвещения. № 1. 1915.

    5. Карамзин Н.М. Избранные статьи и письма. М., 1982.


    399



    1. Кашкин ИЛ. В борьбе за реалистический перевод // Вопросы художественного перевода. М., 1955.

    2. Кашкин ИЛ. Для читателя-современника: Статьи и исследова­ния. М., 1968.

    3. Кашкин ИЛ. Мистер Пиквик и другие (Диккенс в издании «Academia») // Литературный критик. № 5. 1936.

    4. Ключевский В.О. Курс русской истории. Ч. 1. М., 1937.

    5. Ключевский В.О. Курс русской истории. Ч. 3. М., 1937.

    6. Книжные страсти. Сатирические произведения русских и со­ветских писателей о книгах и книжниках. М., 1987.

  • Ковтун А.С. Лексикография в Московской Руси XVI — начала XVII века. Л., 1975.

  • Комиссаров В.Н. Лингвистика перевода. М., 1980.

  • Комиссаров В.Н. Слово о переводе. М., 1973.

  • Конрад Н.И. Система языкового выражения и теория перево­да. Мастерство перевода. Сб. 9. М., 1973.

  • Копанев П.И. Вопросы истории и теории художественного пе­ревода. Минск, 1972.

  • Костомаров В.Г. Культура речи и стиль. М., 1960.

  • Кочеткова Н.Д. Сентиментализм. История русской перевод­ной литературы. Древняя Русь. XVIII век. СПб., 1995.

  • Лавров ПЛ. Материалы по истории возникновения древней­шей славянской письменности. Труды Славянской комиссии АН СССР. Т. I. Л., 1930.

  • Ланн Е. Стиль раннего Диккенса и перевод «Посмертных за­писок Пиквиккского клуба» // Литературный критик. № 1. 1939.

  • Ларин В.А. Лекции по истории русского литературного языка (X — середина XVIII в.). М., 1975.

  • Ларин БЛ. Наши задачи. Теория и критика перевода. Л., 1962.

  • Левин Ю.Д. Английская поэзия и литература русского сенти­ментализма. От классицизма к романтизму. Из истории меж­дународных связей русской литературы. Л., 1970.

  • Левин Ю.Д. Взаимосвязи литератур и история перевода. Вза­имосвязи и взаимодействие национальных литератур. М., 1961.


    400



    1. Левин Ю.Д. О русском поэтическом переводе в эпоху роман­тизма. Ранние романтические веяния. Д., 1972.

    2. Левин Ю.Д. Об историзме в подходе к истории перевода. Мас­терство перевода, 1962. М., 1963.

    3. Левин Ю.Д. Об исторической эволюции принципов перевода. Международные связи русской литературы. М.; Д., 1963.

    4. Левин Ю.Д. Русские переводчики XIX века и развитие художе­ственного перевода. Д., 1985.

    5. Левин Ю.Д. Русские переводы Шекспира. Мастерство перево­да. 1966. М., 1968.

    6. Лихачев Д.С. Великий путь. М., 1987.

    7. Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. М., 1979.

    8. Ломоносов М.В. Избранная проза. М., 1980.

    9. Ломоносов М.В. Поли. собр. соч. Т. VII. М.; Д., 1952.

    10. Макогоненко Д. Г. Кальдерон в переводе Бальмонта. Тексты и сценические судьбы // П. Кальдерон. Драмы. Кн. И. М., 1989.

    11. Матхаузерова С. Древнерусские теории искусства слова. Пра­га, 1976.

    12. Мещерский Н.А. Искусство перевода Киевской Руси. Труды отдела древней русской литературы. Т. XV. М.; Д., 1958.

    13. Мещерский Н.А. Проблема изучения славяно-русской пере­водной литературы. Труды отдела древней русской литерату­ры. Т. XX. М.; Д., 1964.

    14. Миньяр-Белоручев Р.К. Теория и методы перевода. М., 1996.

    15. Миханкова В.А. Николай Яковлевич Марр. М.; Д., 1948.

    16. Нелюбин Л.Л. Переводоведение в ретроспективе // Филология — Philologica. № 12/97. Кубанский государственный универси­тет, 1997.

    17. Нелюбин Л.Л., Хухуни Г.Т. Перевод в деятельности междуна­родных организаций и развитии культур малых народов // Вестник Моск. пед. ун-та. № 2. Серия «Лингвистика». М.,

    1998.

    1. Нелюбин Л.Л., Хухуни Г.Т. Культура Возрождения и развитие перевода // Теория перевода и методика подготовки перевод­чиков. М., 1999.

    401

    26 Наука о переводе

    1. Николаев С.П. Первая четверть XVIII века: Эпоха Петра I // История русской переводной литературы. Древняя Русь XVTII век. Т. I. Проза. СПб., 1995.

    2. Орлов А.С. Древняя русская литература XI—XVII веков. М., 1945.

    3. Орлов А.С. Переводные повести феодальной Руси и Москов­ского государства XII—XVII веков. Д., 1934.

    4. Пекарский П. История императорской Академии в Петербур­ге. Т. И. СПб., 1873.

    5. Пекарский П. Наука и литература при Петре Великом. Т. I. СПб., 1862.

    6. Перевод — средство взаимного сближения народов. М., 1987.

  • Пирожкова Т.Ф. Н.М. Карамзин — издатель «Московского журнала» (1791—1792). М., 1978.

  • Подольская Н. Поэзия и проза Иннокентия Анненского // И. Ан­ненский. Избранное. М., 1987.

  • Потебня А.А. Из записок по русской грамматике. Т. I—II. М., 1958.

  • Потебня А.А. Эстетика и поэтика. М., 1974.

  • Принципы художественного перевода. Пг., 1920.

  • Пушкин А.С. О Мильтоне и шатобриановом переводе «Поте­рянного рая». Полн. собр. соч. Т. 7. М., 1958.

  • Пушкин А.С. Собр. соч.: В 10 т. Т. 6. М., 1962.

  • Пушкин А.С. Собр. соч.: В 10 т. Т. 9. М., 1962.

  • Пушкин А.С. Собр. соч.: В 10 т. Т. 10. М., 1962.

  • Ратгауз Г.И. Немецкая поэзия в России // Золотое перо. Не­

    мецкая, австрийская и швейцарская поэзия в русских перево­дах. 1812—1970. М., 1974.

    1. Рецкер Я.И. Теория перевода и переводческая практика. М., 1974.

    2. Рижский М.И. История переводов Библии в России. Новоси­бирск, 1978.

    3. Россельс В. Нужна история художественного перевода в СССР // Мастерство перевода. Сб. 6. М., 1970.


    402



    1. Россельс В. Ради шумящих зеленых ветвей // Мастерство пе­ревода. 1964. М., 1965.

    2. Русские писатели о переводе (XVIII—XX века). Д., 1960.

  • Савельева О.М. Комментарии // Зарубежная поэзия в перево­дах В.А. Жуковского. Т. I. М., 1985.

  • Семенец О.Е., Панасьев А.И. История перевода. Киев, 1989.

  • Семенко И.М. В.А. Жуковский // Там же.

  • Семенников В.П. Собрание, старающееся о переводе иностран­ных книг, учрежденное Екатериной II. Историко-литературное исследование. СПб., 1913.

  • Серман И.З. Русская литература XVIII века и перевод // Ма­стерство перевода. 1962. М., 1963.

  • Смирнов А.А., Алексеев М.П. Перевод // Литературная энцик­лопедия. Т. VIII. М., 1934.

  • Соболевский А.И. Западное влияние на литературу Москов­ской Руси XV—XVII веков. СПб., 1899.

  • Соболевский А.И. История русского литературного языка. Л., 1980.

  • Соболевский А.И. Переводная литература Московской Руси XIV—XVII веков: Библиографический материал. СПб., 1903.

  • Соловьев С.М. Избранные труды. Записки. М., 1983.

  • Соловьев С.М. Чтение и рассказы по истории России. М., 1989.

  • Тарковский Р.Б. О системе пословного перевода в России // Труды отдела древней русской литературы. 1974. Т. XXIX.

  • Томашевский Б.В. Пушкин и Франция. Л., 1960.

  • Топер П.М. Традиции реализма (русские писатели о художе­ственном переводе) // Вопросы художественного перевода. М., 1955.

  • Успенский Б.А. Краткий очерк истории русского литератур­ного языка (XI—XIX вв.). М., 1994.

  • Уэллс Г. Собр. соч.: В 15 т. Т. 15. М., 1954.

  • Федоров А.В. Искусство перевода и жизнь литературы. Л., 1983.


    26*


    403



    ИЗ. Федоров А.В. Лермонтов и литература его времени. Л., 1967.

    1. Федоров А.В. О художественном переводе. Л., 1941.

    2. Федоров А.В. Основы общей теории перевода. М., 1983.

    3. Федоров А.В. Приемы и задачи художественного перевода // Искусство перевода. Л., 1930.

    4. Финкель А.М. О некоторых вопросах теории перевода // На­учные записки Харьковского государственного педагогичес­кого института иностранных языков. Т. I. Харьков. 1939.

    5. Фитерман А. Взгляды Жуковского на перевод // Ученые за­писки Первого Московского педагогического института ино­странных языков. Т. XIII. М., 1958.

    6. Фитерман А. К вопросу об истории перевода в России в XVIII веке // Там же.

    7. Фитерман А. Сумароков — переводчик и современная ему литература // Тетради переводчика. М., 1963.

    8. Холмская О. Пушкин о переводе // Ученые записки Первого Московского государственного педагогического института иностранных языков. Т. XIII. М., 1958.

    9. Холмская О. Пушкин и переводческие дискуссии пушкин­ской поры // Мастерство перевода. М., 1959.

    10. Хухуни Г.Т. Русская и западноевропейская переводческая мысль (основные тенденции развития до начала XX в.). Тби­лиси, 1990.

    11. Чайковский Г.Р. Поэтический перевод в зеркале мнений. Ма­гадан, 1997.

    12. Чайковский Г.Р. Реальности поэтического перевода. Магадан, 1997.

    13. Чешихин В. Жуковский как переводчик Шиллера. Рига, 1895.

    14. Чуковский К.И. Высокое искусство. М., 1968.

    15. Чуковский К.И. Искусство перевода. М.; Л., 1936.

    16. Чуковский К.И. Собр. соч.: В 6 т. Т. 3. М., 1966.

    17. Шаля И.В. К вопросу о языковых средствах переводчиков

    XVIII столетия (Тредиаковский как переводчик) // Труды Ку­банского педагогического института. Т. 2—3. Краснодар, 1929.

    404

    1. Швейцер А.Д. Перевод и лингвистика. М., 1973.

    2. Швейцер А.Д. Теория перевода. Статус, проблемы, аспекты. М., 1988.

    3. Шкловский В.Б. Собр. соч.: В 3 т. Т. 1. М., 1973.

    4. Ширяев А.Ф. Синхронный перевод. М., 1979.

    5. Шор В.Е. Как писать историю перевода // Мастерство пере­вода. Сб. 9. М., 1973.

    6. Эсхил. Трагедии в переводе Вячеслава Иванова. М., 1983.

    7. Якимович Ю.К. Деятели русской культуры и словарное дело. М., 1985.

    Литература к «Вместо заключения»

    1. Бархударов Л.С. Язык и перевод. Вопросы общей и частной те­ории перевода. М., 1975.

    2. Бархударов Л. С., Рецкер Я.И. Курс лекций по теории перевода. М., 1968.

    3. Гак В.Г. Семантическая структура слова как компонент семан­тической структуры высказывания // Семантическая структу­ра слова. М., 1971.

    4. Гак В.Г., Григорьев Б.Б. Теория и практика перевода. Француз­ский язык. М., 1997.

    5. Гак В.Г., Львин Ю.И. Курс перевода. Французский язык. Обще­ственно-политическая лексика. М., 1970.

    6. Гиривенко А.Н. Из истории русского художественного перево­да первой половины XIX века. Эпоха Романтизма. М., 2002.

    7. Гиривенко А.Н. Русский поэтический перевод в культурном контексте эпохи романтизма. М., 2000.

    8. Дудник Л.В. Теория перевода: Курс лекций. Английский язык. М., 1985.

    9. Комиссаров В.Н. Общая теория перевода. Проблема переводо- ведения в освещении зарубежных ученых. М., 1999.

    10. Комиссаров В.Н. Общая теория перевода. Проблема переводо- ведения в освещении зарубежных ученых. М., 1999.

    405

    1. Комиссаров В.Н. Слово о переводе (очерк лингвистического учения о переводе). М., 1973.

    2. Котов Р.Г., Марчук Ю.Н., Нелюбин Л.Л. Машинный перевод в начале 80-х годов // Вопросы языкознания. № 1. 1983.

    13 Крюков А.Н. Теория перевода: Курс лекций. М., 1979.

    1. Львовская З.Д. Теоретические проблемы перевода. М., 1985.

    2. Львовская З.Д. Теория перевода. Курс лекций. Испанский язык. М., 1981.

    3. Марчук Ю.Н. Основы компьютерной лингвистики. М., 1999.

    4. Миньяр-Белоручев Р.К. Военный перевод // Общая теория пе­ревода и устный перевод. М., 1980.

    5. Миньяр-Белоручев Р.К. Общая теория перевода и устный пере­вод. М., 1980.

    6. Миньяр-Белоручев Р.К. Общая теория перевода и устный пере­вод. М., 1980.

    7. Миньяр-Белоручев Р.К. Последовательный перевод. Теория и методы обучения. М., 1969.

    8. Миньяр-Белоручев Р.К. Учебное пособие по теории перевода. М., 1976.

    9. Мирам Г.Э. Профессия: переводчик. Киев, 1999.

    10. Нелюбин Л.Л. (отв. ред.) Промышленные системы машинного перевода. Обзорная информация. М., 1991.

    11. Нелюбин Л.Л. Военный перевод и его особенности // Л.Л. Не­любин, В.В. Дормедоктов, В.В. Васильченко. Учебник военного перевода. Английский язык. Общий курс / Под ред. д.ф.н., проф. Л.Л. Нелюбина. М., 1981.

    12. Нелюбин Л.Л. Компьютерная лингвистика и машинный пере­вод. М., 1991.

    13. Нелюбин Л.Л. Машинный перевод в ретроспективе // Сб. на­учных трудов. № 4. Ч. I. М., 2001.

    14. Нелюбин Л.Л. Перевод и прикладная лингвистика. М., 1983.

    15. Нелюбин Л.Л. Толковый переводоведческий словарь. М., 2001.

    16. Нелюбин Л.Л. У истоков машинного перевода // Теория пере­вода и методика подготовки переводчиков. М., 1999.

    406

    1. Нелюбин Л.Л., Хухуни Г.Т. Из истории переводов (Древняя Русь) // Теоретические и практические проблемы переводове- дения. М., 2002.

    2. Нелюбин Л.Л., Хухуни Г.Т. Средневековая христианская куль­тура и проблемы перевода // Сб. научных трудов. № 4. Ч. I. М., 2001.

    3. Рецкер Я.И. О градации трудностей в курсе перевода на род­ной язык // Ученые записки Военного института иностранных языков. № 6. М., 1948.

    4. Стрелковский Г.М. Теория и практика военного перевода. М.г

    1979.

    1. Финкелъберг Н.Д. Теория перевода арабского языка: Курс лек­ций. М., 1976.

    2. Ширяев А.Ф. Теория перевода: Курс лекций. Французский язык. М., 1981.

    3. Miram G. Translation Algorithms. Kyiv, 1998.