ности необходимо передать. Однако самому автору (ссылаю­щемуся в данном пункте на трактат Шлейермахера) пред­ставляется наиболее плодотворным метод «приближения чи­тателя к автору», т.е. максимально возможного сохранения присущих оригиналу особенностей. Обращаясь в этой связи к проблемам передачи античной классики, Ортега-и-Гассет решительно настаивает на отказе от какой бы то ни было их модернизации и на необходимости подчеркивать присущие им особые, экзотические черты, даже если они и вызовут затруднения при чтении. И рекомендуя своим коллегам поча­ще обращаться к воссозданию на родном языке произведе­ний иноязычных авторов, Ортега-и-Гассет устами одного из персонажей названного эссе заключает: «Вообще ни одному писателю не следует пренебрегать трудом переводчика и на­ряду с самостоятельным творчеством переводить античные, средневековые и современные произведения. Необходимо возродить престиж этого занятия, считая его умственным трудом первого порядка. Тогда перевод превратился бы в дисциплину sui generis¹⁰⁸, которая в ходе постоянного усовер­шенствования выработала бы собственную технику, способ­ную чудесным образом расширить круг наших представле­ний... Какую бы эпоху или народ мы ни взяли, суть дела не меняется. Главное, чтобы при переводе мы стремились вый­ти за пределы своего языка и приблизиться к другим языкам, а не наоборот, как это обычно делается. Иногда, особенно если мы имеем дело с современными авторами, перевод, по­мимо своих достоинств как перевода, может иметь опреде­ленную эстетическую ценность»¹⁰⁹.

3. Развитие теории перевода в странах Западной Европы

К середине XX в. в зарубежном переводоведении можно наметить два основных направления. С одной стороны, про­должалась разработка проблем передачи иноязычного худо­жественного текста в традиционном литературно-эстетичес­ком аспекте, с другой — стала быстро развиваться собствен­

но лингвистическая теория перевода как процесса межъязы­ковой коммуникации. Вместе с тем сферы интересов пред­ставителей обоих направлений во многих случаях пересека­лись, а различие в исходных принципах обычно не принима­ло такой острой формы, какая была присуща советским ра­ботам 1950—1960-х годов¹¹⁰. Так, один из виднейших западно­европейских специалистов в интересующей нас области — Эдмон Кари, выпустивший в 1956 г. в Женеве книгу «Пере­вод в современном мире», написанную с литературоведчес­ких позиций, и отстаивавший правомерность подобного под­хода, позднее указывал на возможность непротиворечивого сочетания литературоведческих и лингвистических принци­пов. С другой стороны, в том же году в Париже вышла моно­графия французского ученого Жоржа Мунена «Неверные кра­савицы», где был представлен лингвостилистический подход. Вместе с тем Ж. Мунен подчеркивал необходимость для пе­реводчика самой широкой общефилологической и культур­но-исторической подготовки: «Перевод иностранного текста требует соблюдения не одного, а двух условий. Оба они су­щественны, и оба сами по себе недостаточны: это знание языка и знание цивилизации, с которой связан язык (то есть знание жизни, культуры и истории народа, для которого дан­ный язык является средством выражения). Чтобы хорошо пе­реводить, мало изучить язык; надо еще изучить культуру, свя­занную с этим языком. И такое изучение должно быть не по­верхностным или случайным, а систематическим и фунда­ментальным... Переводчику недостаточно быть хорошим лин­гвистом, он должен быть отличным этнографом, а это значит, что он не только должен знать все о языке, но и все о наро­де, говорящем на этом языке. И только тогда станет он мас­тером, магом и чародеем восьмого искусства»¹¹¹.

Большое внимание уделял французский исследователь уточнению самого понятия переводимости, дифференцируя его в зависимости от специфики подлежащего межъязыко­вой передаче языкового материала, а также «диалектическо­му» (т.е. динамическому) пониманию последней, требующему учитывать фактор исторической изменчивости, связанный с развитием окружающей действительности, исходного и пере­водящего языков и процессов контакта и взаимодействия

между ними: «Исследование вопроса о переводимости с рус­ского на французский должно или должно будет считаться с сопоставительной типологией обоих языков (в плане чисто описательной лингвистики); но оно уже должно будет прини­мать во внимание и всю историю контактов между этими двумя языками: переводить с русского на французский в 1960 году — совсем не то, что переводить с русского на французский в 1760 (или даже в 1860) году, когда не было еще и первого французско-русского словаря (1786), когда контакты были редки. Начиная с XVIII в. каждый новый пе­ревод с русского, каждое путешествие, каждый рассказ о пу­тешествии приносят новую ситуацию, общую для русского и французского, каждый новый контакт помогает осветить последующие, пока, наконец, не достигает апогея популяр­ность Тургенева, Толстого, Достоевского во Франции, когда контакты охватывают уже миллионы французских читате­лей, а тем самым всякий раз уменьшается степень расхожде­ния и между необщими ситуациями (как языковыми, так и внеязыковыми)»^1,2.

Среди работ английских авторов одной из наиболее попу­лярных, пожалуй, вплоть до сегодняшнего дня остается изве­стная книга Томаса Сейвори «Искусство перевода», создан­ная в 1960-е годы. Прежде всего привлекает внимание не­сколько необычное для теоретика утверждение ее автора: «Истина состоит в том, что не существует общепринятых принципов перевода, ибо те люди, которые только и облада­ют необходимой квалификацией, позволяющей их сформу­лировать, не только никогда не приходили к общему мнению, но наоборот, столь часто и столь длительное время противо­речили друг другу, что оставили нам в наследство целый том взаимоисключающих мыслей — явление, которому трудно найти параллель в какой-либо иной области литературы»^пз. Т. Сейвори формулирует их в виде следующей системы про­тивопоставлений:

1. Перевод должен передавать слова оригинала.