Транснационализация гражданского общества

Третий возможный путь анализа граждан­ского общества — изучение все более замет­ной интеграции местных ОГО в транснацио­нальные сети гражданских активистов. Это — сравнительно новое направление, кото­рое отличается повышенным вниманием к неправительственным организациям как глав­ным представителям гражданского обще­ства. Если обратиться к странам, где взаимо­действие государства с гражданским обще­ством заблокировано, а государство при этом нарушает общепринятые международные нормы, то совместные действия международ­ных субъектов в союзе с местными неправи­тельственными организациями рассматри­ваются в соответствии с такими концепция­ми, как «эффект бумеранга» ⁴⁹ или «спираль­ная модель» социализации ⁵⁰. В этом случае

неправительственные организации являются механизмом кросскультурной передачи идей, с помощью которого международные нормы удается включить в национальный контекст. Это относится также к другому направлению в литературе, которое связывает создание транснациональных сетей и развитие граж­данского общества в странах, находящихся в процессе трансформации, а именно к иссле­дованиям, посвященным поддержке демокра­тизации. Что касается России (в дополнение к обсуждению роли идей и норм ⁵¹), большое внимание в дискуссии уделяется и финан­сированию развития местного гражданско­го общества из-за рубежа ⁵². Кроме того, в некоторых работах (хотя их число невели­ко) исследуются не вполне оправдавшиеся ожидания Запада в отношении положитель­ного влияния современной технологической инфраструктуры, в частности Интернета, на трансграничное распространение демокра­тических идей и методов среди российских неправительственных организаций ⁵³.

Некоторые аналитики указывают на дис­функции, возникшие как результат иностран­ной помощи и создания сетей за счет ино­странного финансирования ⁵⁴. Один из глав­ных аргументов состоит в том, что поддерж­ка со стороны доноров и иных организаций, активно действующих из-за рубежа, в значи­тельной мере определяет программы, орга­низационные возможности и действия мест­ных неправительственных организаций. В качестве причины указывают на тот факт, что иностранные доноры часто оказывают­ся для российских ОГО единственным источ­ником финансирования. В итоге «вариант гражданского общества, который был создан в соответствии с западным проектом фор­мирования третьего сектора, оказался дале­ким и от того, к чему стремились российские активисты, и от того, что обещали органи­зации-доноры» ⁵⁵. В работе Сары Хендерсон анализируются непредвиденные последствия

иностранной помощи, которые она называ­ет «гражданским развитием, управляемым посредством ассигнования средств», «возве­денным в принцип клиентелизмом» и «граж­данским обществом под опекой» ⁵⁶.

Важно отметить, что финансовая помощь попадает в российские ОГО двумя путями: в качестве прямой поддержки развития тре­тьего сектора и по каналам финансирования

вильной адресации иностранной помощи, отмечено также ее влияние (главным обра­зом негативное) на поведение субъектов в рамках местных экологических движений: «Несмотря на заявленное стремление содей­ствовать развитию низовых инициатив, тре­тий сектор представляет собой "професси­ональное" сообщество неправительствен­ных организаций, доступ в которое для боль-

"Опросы показывают, что проблема чрезмерной зависимости от иностранных грантов признаётся всеми

и «логика самозащиты» широко используется".

целевых программ через неправительствен­ные организации. Это различие важно учи­тывать при оценке успехов и неудач россий­ского гражданского общества и/или ино­странных доноров. Например, рассматривая экологические неправительственные орга­низации, Лесли Пауэлл ⁵⁷ приходит к сле­дующему выводу: если «исходить из того, что помощь местным экологическим груп­пам преследует две различные, но связанные между собой цели — развитие посткоммуни­стических групп третьего сектора и посте­пенное решение экологических проблем, совершенно очевидно, что на первом направ­лении достигнут значительно больший про­гресс, чем на втором». Кроме того, проекты, финансируемые иностранцами, часто кри­тикуют за то, что они недостаточно учитыва­ют местные потребности и реалии. В то же время некоторые авторы утверждают, что пассивность при разработке собственных проектов может быть обусловлена конкрет­ными обстоятельствами: например, местные сотрудники неправительственной организа­ции усваивают заграничные идеи и говорят в точности то, что хотят от них услышать ино­странные доноры, из боязни лишиться рабо­ты или источника заработка ⁵⁸. Помимо недо­статочного учета местных реалий и непра-

шинства местных групп закрыт и которое скомпрометировало себя своей привязан­ностью к неолиберальной концепции раз­вития» ⁵⁹. Такое утверждение кажется черес­чур резким. Во-первых, недавно появились свидетельства того, что местные сообщества ОГО активно подвергают сомнению проце­дуры и приоритеты своих западных доноров, обсуждая эти проблемы между собой и пред­лагая более разумные подходы, соответству­ющие их опыту и конкретным местным усло­виям ⁶⁰. Во-вторых, следует в большей степе­ни учитывать различия в стратегии финанси­рования между США и ЕС. Так, Соединенные Штаты преимущественно уделяют внимание профессионализации самого сектора непра­вительственных организаций, предоставле­нию грантов и филантропии, используя при этом нормативный подход (а именно полагая необходимым расширять возможности кон­троля гражданского общества над государ­ственной властью). Напротив, помощь ЕС в большей мере ориентирована на взаимодей­ствие с региональными и местными властя­ми (и их профессионализацию), поощрение вклада самих получателей, гражданское обра­зование и обмен опытом — все это с пози­ции, трактующей отношения между граждан­ским обществом и государством как взаимное

сотрудничество ⁶¹. Лиза Сандстрём утвержда­ет, что работа групп, которые «получают зна­чительную иностранную помощь, но пресле­дуют специфические цели, чуждые обществу, в котором эти неправительственные органи­зации функционируют, едва ли будет успеш­ной» ⁶². Таким образом, они легко навлека­ют на себя обвинения в неэффективности и неумелом руководстве, а также в том, что представляют собой «прачечные» для отмы­вания денег, сомнительные предприятия, стремящиеся уклониться от уплаты налогов, элитные клубы или просто чуждые для стра­ны учреждения, пытающиеся навязать чуже­родные нормы и разрушающие традицион­ные подходы и ценности ⁶³. Некоторые авто­ры утверждают, что недоверие к зарубежному финансированию во многом подогревается недостатком информации об организациях и

ных организационных ресурсов к получению финансовой помощи с Запада ⁶⁸. Признавая в этом «логику самосохранения», он также указал на опасность того, что программы всё в большей степени определяются западны­ми донорами, так что «объективные инте­ресы граждан подменяются субъективными интересами лиц, распределяющих ресурсы» ⁶⁹, а сами организации все больше расширя­ют контакты с известными им организация­ми на Западе и все меньше инициируют мас­совые кампании с участием местных органи-заций70 .

Что касается отношений с государством, то, кроме выбора между протестом и сотруд­ничеством, Яницкий предлагает для россий­ских организаций третий путь: дистанциро­вание от государства и поиск собственных экспертов и специалистов. Недавние опросы

"Еще одна особенность российской гражданской сферы состоит в том, что здесь по-прежнему важны различные формы неофициальных личных связей".

фондах третьего сектора ⁶⁴. Однако существу­ющие мифы о том, что неправительственные организации коррумпированы, что через них отмываются деньги и осуществляется уход от налогов, что на самом деле они используются для получения прибыли, очень редко обсуж­даются российскими аналитиками ⁶⁵. В част­ности, прозвучавшие на самом высоком уров­не подозрения относительно источников финансирования неправительственных орга­низаций ⁶⁶ вызвали критические отклики среди российских активистов гражданского общества и на страницах некоторых газет, но не стали предметом обсуждения среди иссле-дователей ^{6 7}.

Олег Яницкий, активно изучавший рос­сийское экологическое движение в период перестройки, критиковал его вестернизацию как поворот от воспроизводства собствен-

со всей очевидностью показали, что пробле­ма чрезмерной зависимости от иностранных грантов признается всеми и «логика само­сохранения» используется шире, чем когда-либо прежде. Однако становится также ясно, что третий путь — по крайней мере, в пред­ставлении Яницкого — путь трудный, так как для российских организаций жизненно важно поддерживать отношения и с запад­ными партнерами, и с местными властями. Несмотря на критическую в целом позицию авторов, придерживающихся этого направ­ления, следует отметить, что некоторые из них сообщают также о «неожиданных суще­ственных возможностях» ⁷¹ третьего секто­ра, возникающих на местном уровне благо­даря усилиям Запада; об этом свидетельству­ют многие социальные услуги, оказываемые местными неправительственными организа-

циями, которые в ином случае были бы про­сто невозможны. Появилось множество мел­ких организаций, которые занимаются соци­альным и медицинским обслуживанием, про­блемами образования, культуры и религии. Зачастую они не связаны с политикой и дей­ствуют на ограниченной территории, но многие из них опираются на важные между­народные связи. Так, бесплатные столовые, организованные в Москве международными организациями продовольственной помощи и церковью, порой становятся островками социальной стабильности и безопасности, и таким образом социальная поддержка в раз­ных формах значит здесь куда больше, чем материальная ⁷².

Не-гражданское общество

Еще одно направление исследований возник­ло недавно в связи с концепцией не-граждан-ского общества как некоего типа или подмно­жества гражданского общества. Оно может включать в себя группы, программы кото­рых отличаются от прозападных, либераль­ных, демократических программ, или соци­альные движения, бросающие вызов обыч­ным (западным) нормативным представле­ниям о гражданском обществе вообще и в посткоммунистических государствах в осо­бенности ⁷³. Западное видение гражданского общества в целом было в значительной сте­пени окрашено оптимизмом: в нем предпо­лагались такие достоинства, как честность, плюрализм, толерантность, добровольность, независимость и интерес к общественным проблемам с ориентацией на их публичное обсуждение. Исследователи, использующие нормативный подход и моральные крите­рии, полагают, что если гражданское обще­ство само по себе не прогрессивно, основано на властной монополии или неравенстве и имеет недемократичное внутреннее устрой­ство, то оно не может считаться таковым или не выполняет стоящих перед ним задач.

В сегодняшней России подобные проблемы становятся все более актуальными.

Сетования на «недемократический харак­тер гражданского общества в России» характерны для многих исследователей ⁷⁴. Например, Андреас Умланд ⁷⁵ полагает, что проблема гражданской общественности (civic public), или «гражданского сообщества» (civic community) в России не только в медленном развитии, но и в том, что из-за диверсифика­ции этого сектора в период перестройки воз­никли течения, группы и движения, которые настороженно или просто неприязненно относятся к идее либеральной демократии. Сам он имеет в виду правых ультранациона­листов и фундаменталистов экстремистско­го толка, однако другие аналитики указыва­ют и на активизацию исламистов после раз­вала СССР ⁷⁶.

Хотя криминальные группы сами по себе не считаются частью гражданского обще­ства, общепризнано, что они влияют на его развитие, подчиняя себе отдельные граж­данские группы и журналистов, угрожая им, а то и беря на себя обеспечение безопасно­сти и финансирование базовых потребно­стей общества. Таким образом, они «изме­няют поле деятельности неправительствен­ных организаций, в некоторых случаях делая их бесполезными и лишними, а в других — выступая в роли ловких благотворителей по отношению к организациям гражданского общества» ⁷⁷.

Другая отмеченная тенденция — это «формирование не-гражданского обще­ства» под предлогом заботы о безопасно­сти и, в частности, борьбы с терроризмом. Правительства могут использовать борьбу с терроризмом с целью уничтожения полити­ческой оппозиции, контроля над граждан­ским обществом либо создания атмосферы подозрительности в отношении ОГО. Так, после того как Путин приступил к исполне­нию обязанностей президента в 2000 году, в

число приоритетов при проведении реформ были включены борьба с коррупцией и борь­ба с преступностью. Однако отмечается, что «борьба против коррупции становит­ся мощным инструментом в руках президен­та, который можно выборочно использо­вать против несговорчивых чиновников или политических противников» ⁷⁸. В результа­те непрерывные разговоры о новых терро­ристических угрозах и «цветных» революци­ях подготавливают почву для заявления вла­стей о том, что ОГО подрывают националь­ную безопасность либо стабильность. Кроме того, некоторые явления, которые в запад­ных демократиях, вообще говоря, призна­ются частью гражданской или обществен­ной сферы, здесь попадают в «зону неопре­деленности». Например, российские СМИ

локальные программы, определяемые ино­странными донорами или частными интере­сами (см. также выше).

Еще одна особенность российской граж­данской сферы состоит в том, что здесь по-прежнему важны различные формы неофи­циальных личных связей. Самый яркий при­мер — традиция блата ⁸⁰, который включа­ет в себя унаследованные от советских вре­мен разнообразные формы протекцио­низма, использование выгодных связей и незаконные сделки. С учетом этого, но на более серьезной теоретической базе Олег Хархордин ⁸¹ трактует дружеские связи в современной России как «сложный комплекс трансформированных элементов советского общества и новых социальных связей», кото­рый, с одной стороны, представляет собой

"Эмпирические исследования показывают,

что современное российское гражданское общество —

явление не исчезающее".

в настоящее время не пользуются доверием, поскольку считается, что они либо находятся под контролем государства, либо ангажиро­ваны той или иной группой интересов, либо сосредоточены исключительно на скандаль­ных материалах ⁷⁹. Подобное можно услы­шать и по поводу представителей бизнеса, если их вообще следует причислять к граж­данскому обществу. Российский бизнес, кото­рый существует в условиях, когда власть и собственность невозможно отделить друг от друга, и пронизан неофициальными и/или коррупционными связями, безусловно, сле­дует отнести к не-гражданскому обществу. Кроме того, даже прозападные ОГО можно рассматривать как не-гражданские (хотя и в более мягкой форме) на том основании, что они всё меньше интересуются проблемами страны и всё больше отстраняются от нее; вместо этого они ориентируются на узкие,

средство достижения базового социально­го благополучия, не отягощенное стремле­нием к богатству и власти, а с другой сторо­ны, при наличии хороших связей в админи­стративных органах или в сфере бизнеса может рассматриваться как «клановая поли­тика». Хархордин утверждает, что ослаблен­ное в 1990-х государство позволило «возник­нуть множеству субъектов, объединений и пр., которые используют насильственные, негражданские методы, чтобы обеспечивать более или менее спокойную работу в сфере предпринимательства» . В российском кон­тексте открытым остается главный вопрос: действительно ли хорошо задокументирован­ные недоверие российских граждан к демо­кратическим институтам и сохраняющая­ся приверженность к неформальным связям препятствуют формированию гражданского общества?