Новые реалии — новая система

На первый взгляд инициированный Кремлем переход на чисто пропорциональную изби­рательную систему выглядит нелогичным. Прежде всего она гарантированно приво­дит к многопартийной, а не двухпартийной системе. Кроме того, что еще более суще­ственно, при ней «партии власти» гораздо труднее добиться уверенного большинства в палате. По итогам выборов 2003 года, если бы они проводились по пропорциональной системе, «Единая Россия» получила бы не 300 с лишним, а всего 240 мандатов. Наконец, власть лишается такого «страховочного резерва», как независимые одномандатники, которые в сложных ситуациях приходили ей на помощь в Думе трех первых созывов, а в Думе четвертого созыва в подавляющем боль­шинстве вступили в «партию власти». Тем не менее не надо думать, что у такой реформы нет серьезных резонов. По сути дела, благо­даря ей избирательная система приходит в соответствие с моноцентрическим характе­ром государственной власти.

Главная причина подобного вектора раз­вития в том, что пропорциональная система усиливает степень контроля федерального центра над формированием списка «партии власти», а тем самым и над депутатским кор­пусом. При прежней системе региональные группы интересов могли проводить своих лоббистов в Думу по одномандатным окру­гам. Даже если их кандидатуры согласовыва­лись с Москвой (например, для получения кандидатом поддержки «Единой России»), регионы могли выступать «с позиции силы»: они лучше знали своих кандидатов и рас­поряжались административным ресурсом. Попав в Думу, такой депутат бывает лоялен «партии власти» в принципиальных голо­сованиях, но относительно автономен в вопросах, значимых для региона (например, при распределении бюджетных средств). Тяжелее теперь придется и лоббистам от

бизнеса. Если раньше они имели два канала проведения своих «уполномоченных» (через списки партий и через одномандатные окру­га) , то при пропорциональной системе оста­ется только первый из этих каналов. Таким образом, главным достоинством смены одной избирательной системы на другую ста­нет ограничение регионального лоббизма.

В результате минимизируется цена поли­тического торга власти с депутатским корпу­сом. Как показал опыт Думы третьего созы­ва, в которой федеральная власть имела большинство лишь благодаря значительно­му числу независимых одномандатников в депутатских группах «Регионы России» и «Народный депутат», такие депутаты, не имея возможности сколько-нибудь серьез­но повлиять на принятие стратегически важных решений, предпочитали полнос­тью сосредоточиться на частных проблемах своих округов. Кстати, подобное поведение вообще типично для «слабых» парламентов в президентских системах ⁴.

Этот главный аргумент в пользу пропор­циональной системы подкрепляется еще одним весьма существенным моментом, заметно меняющим характер электораль­ной конкуренции. Дело в том, что переход на пропорциональную систему сопровождал­ся постепенным, но неуклонным повышени­ем «входных» барьеров на рынок политиче­ской конкуренции: закон о партиях (2001), вводящий монополию партий на участие в выборах по спискам; повышение отсекающе­го барьера (2002-й, но с отложенным вступле­нием в силу); запрет на участие в избиратель­ных объединениях общественных органи­заций (2003); второе повышение минималь­ной численности партий (2004); запрет депу­татам выходить из фракций (2004); отказ от одномандатных округов и запрет блоков на выборах в Госдуму (2005), а также в регио­нальные собрания; изменение порядка реги­страции партий и кандидатов, выразившее-

ся в ужесточении требований к сбору подпи­сей и фактическом повышении суммы изби­рательного залога (2005). Изменения в изби­рательном законодательстве происходили по инициативе исполнительной власти и в Думе активно поддерживались «Единой Россией». Формально эти новации призваны стимули­ровать укрупнение партий. Каждая из них выглядит как частная мера, однако зафикси­рованная выше последовательность актов электорального законодательства уже при­вела к существенному сужению поля дея­тельности партий, не связанных с властью. Более того, в ситуации, когда власть сохраня­ет высокую степень контроля над электрон­ными СМИ, а финансирование партий част­ными спонсорами еще не стало устойчивой практикой, формируется атмосфера, побуж­дающая оппозиционные партии действовать с оглядкой на власть.

та, так и с перспективами развития партий­ной системы.

Действительно, нет никаких оснований утверждать, что пропорциональная систе­ма создаст дополнительные стимулы для пар­тийного строительства: ни смешанная систе­ма (где пропорциональная составляющая доминировала), ни закон о партиях не смог­ли нейтрализовать действие объективных факторов, которые в конечном счете при­вели к краху партийной системы образца 1990-х. Другими словами, есть серьезные сомнения, что новый закон о выборах помо­жет достичь его главной заявленной цели — становления полноценных партий.

Проблема здесь в следующем. В ближай­шие годы благодаря поправкам в закон о пар­тиях удастся сократить число зарегистриро­ванных партий, соответственно уменьшится и число участников федеральных выборов.

"При новой избирательной системе средний депутат менее опытен как публичный политик и менее самостоятелен в принятии политических решений".

В итоге при такой системе более вероят­ным становится парламент, в котором «пар­тия власти» имеет простое большинство (или показатель, близкий к этому), а осталь­ные партии либо слабы, либо зависимы. Соответственно исполнительная власть ока­зывается в роли арбитра, стоящего над схват­кой: с одной стороны, ее собственная партия недостаточно сильна, чтобы диктовать усло­вия (а в некоторых случаях нуждается в коа­лициях с малыми партиями); с другой — ни одна политическая сила не способна бросить серьезный вызов власти предержащей.