Глава 14. Многополюсный мир

Осуществлять гегемонию в современном пестром мире непросто. Государства неравновелики, соответственно разнится степень их влияния. Из примерно 200 современных государств 87 населены ме­нее чем 5 млн человек, 58 государств насчитывают менее 2,5 млн, а 35 государств — менее полумиллиона. <...>

Полицентричная система. Соединенным Штатам, при всем их могуществе, не удалось создать такого мирового порядка, который делал бы предпочтительной благожелательную гегемонию и обесценивал бы интерес нескольких очевидных претендентов на владение собственной сферой влияния. В частности, «отношения СЩА-Ф об­ласти безопасности с Россией и Китаем не обнадеживают. Обнажились серьезные разногласия с Россией по поводу расширения НАТО, противоракетной обороны, распространения средств массо­вого поражения, каспийской нефти. Очевидны трения с Китаем по поводу Тайваня, Тибета, гражданских прав, средств массового по­ражения, распространения ядерного оружия, регионального ПРО, шпионажа и экономической политики. Война между НАТО и Сер­бией, бомбардировка китайского посольства в Белграде и даже кон­цепция «гуманитарной интервенции» усилили существующие про­тиворечия». В мировой эволюции обнажились серьезные противоречия, по многим параметрам не совпадающие с желательным Америке развитием событий. <...>

Критические умы даже в США приходят к выводу: «Если ни мировое правительство, ни возглавляемая Америкой система обеспечения безопасности не способны дать достойные гарантии, тогда между­народный мир должен стать предметом совместной, ответственности небольшой группы государств, каждое из которых возьмет на себя обязательство поддерживать мир в подведомственном регионе». Не­малое число аналитиков соглашаются с американским политологом П. Тейлором, который видит в будущем «мозаику национальных эко­номик, остающуюся основой мира вопреки массивной глобализации не в меньшей степени, чем при Адаме Смите и Дэвиде Рикардо». Как пишет видный американский политолог К. Уолте, «всем, кроме жертв близорукости, на горизонте видна многополярность... Более слабые государства системы будут стремиться восстановить баланс, повернуть систему к биполярности и многополярности».

Аналитики английского журнала «Экономист» считают, что к се­редине будущего века ситуация будет напоминать существовавшую до начала холодной войны и мощь будет распределена по полйтической карте мира более равномерно, чем ныне.

Способность обеспечить гарантированный ответный ядерный удар начала служить сдерживающим средством против самых могучих дер­жав. Великий упроститель — ядерное оружие — предлагает крупным государствам шанс возвращения к статусу мировых центров. Фор­мированию многополюсного мира будет содействовать распростра­нение средств массового поражения (СМП), прежде всего ядерного оружия (освобождающего от необходимости создания дорогостоя­щих армий и флотов). Политическая структурна многополюсного или полицентричного мира будет состоять, полагают многие эксперты, из «автономных центров, обладающих собственной, отчетливо выра­женной культурой, имеющих собственный арсенал ядерного оружия и космические системы... Каждый из центров обзаведется собствен­ной сферой влияния. Это будет вариант близкий к классическому типу баланса сил». Конкретной реализацией этого процесса является становление трех блоков: Европейского союза, Североамериканской зоны свободной торговли (НАФТА) и восточно-азиатской группи­ровки. Скажем, Массачусетский технологический институт предска­зывает формирование «трехполюсного мира, основанием которого явятся Япония, Европейский Союз и Соединенные Штаты». Другая группа аналитиков: «Азия, Европа и обе Америки возникнут как региональные экономические блоки соответственно во главе с Япони­ей, Германией и Соединенными Штатами. Остальной мир во все воз­растающей степени будет зависеть от этих трех ключевых регионов в плане технологического развития». <...>

Немалое число аналитиков не верят в наднациональные объеди­нения типа Европейского союза. Они полагают, что к глобальному возвышению, помимо США, пойдут суверенные государства, прежде всего Китай. «Еще четырьмя претендентами на роль великих держав являются: Европа, если она решит отойти от Америки и увеличить вдвое-втрое свои военные расходы на создание вооруженных Сил, равных американским; Россия, если китайское давление не бросит ее в объятия Запада; Япония, если она выйдет из-под защиты Америки и готова будет соревноваться с Китаем; и, возможно, Индия»,

Ряд футурологов призывают учитывать возрастающую роль Азии в глобальной экономике и особо выделяют Японию, Китай и Индию. В руках этих стран возможности, которые европейский ум еще с тру? дом постигает. Другая группа футурологов дает шанс ведущим ев­ропейским странам. «В очень недалеком будущем, скажем в тече­ние ближайших 10-20 лет, — пишет американский исследователь К. Уолте, — три политические силы могут вырасти до статуса вели­ких держав: Германия или сформировавшееся Западноевропейское государство, Япония и Китай». Классик современной политологии С. Хантингтон предсказывает выявление трех уровней стран: аме­риканская мировая сверхдержава — главные региональные державы (Бразилия, Индия, Южная Африка, Нигерия, Иран, Китай и, воз­можно, Япония, Россия, Франция, Германия) — второстепенные ре­гиональные державы (Аргентина, Пакистан, Южная Корея, Украина, Британия). <...> .

А. И. Уткин

Россия и Запад: История цивилизаций

Введение

Тысячелетняя история Российского государства, если рассматри­вать ее с позиций отношений с Западом, делится на три периода. Первый — расселение вокруг рек, впадающих в Балтийское и Черное моря, принятие христианства, освоение письменности, продвижение на лесной северо-восток, отделение феодалов от первопрестольного Киева и Новгородская и Псковская республики, освоение восточной части Европы, преимущественно в долинах рек.

Второй период — иго победоносных кочевников, навечно связав­ших судьбу России с гигантскими пространствами северовосточной Евразии. Двухсотлетнее насильственное отделение Руси от запад­ных соседей, сопротивление этому закрепили те особенные качества, которыми уже обладало Киевско-Владимирское государство; осво­бодившийся «Третий Рим», отдаленный и изолированный, закре­пил специфические черты восточноевропейской цивилизации.

Третий период начался ровно триста лет назад великим посольст­вом государя Петра в Западную Европу. С тех пор определяющим обстоятельством российской истории является то, что на Западе уже два столетия идет важнейшая в новой истории революция во всех сферах человеческого бытия, а Россия, при всех поворотах ее исто­рического существования, участвовала и участвует в ней лишь частично. Характерной чертой этого, продолжающегося и поныне, исто­рического периода стало понимание опасности такого отставания от Запада. Эти триста лет преисполнены жертвенными усилиями на­ших предков решить двуединую задачу (ее символом может быть пе­ренятый от Византии двуглавый орел, смотрящий и на Восток, и на Запад): с одной стороны, сохранить свою самобытность и особен­ность, свой менталитет и духовное наследие; с другой — открыть ис­точники обновления, связанные с наукой, зарубежным опытом, до­стижениями передовой соседней цивилизации. Так или иначе, отно­шение Запада к России и России к Западу — заглавная тема нашего прошлого, настоящего и будущего.

Страна стоит, как в старинных былинах, на перекрестке трех дорог.

Указывая на первую, идеалисты уже десять лет говорят о возмож­ности сближения Востока и Запада, образования единой политико-социальной системы, опоясывающей Северное полушарие через два гигантских материка, атлантическо-тихоокёанский мир от Ванкуве­ра до Владивостока. В послегорбачевской России это ожидание не­сколько померкло. Слишком явно обозначились геополитические, экономические, межцивилизационные рубежи, котррые пролегают по Атлантике (между Северной Америкой и Западной Европой); вы­явился и внутриконтинентальный рубеж между Западной и Восточ­ной Европой. Новоявленная Атлантида не поднялась со дна океана из-за спада западной экономики, обострившего внутренние противоречия, из-за сепаратизма Европейского союза (ЕС) и Североаме­риканской Ассоциации Свободной Торговли (НАФТА). Вопреки многим горячим ожиданиям не состоялось быстрое и надежное сра­щивание восточноевропейской политико-цивилизационной ткани с традиционным Западом. Порыв идеологов «общечеловеческих цен­ностей» угас именно потому, что оба западных региона — США и За­падная Европа — в 1990-е гг. защищают свои региональные интересы (к примеру, во Всемирной торговой организации) в противовес пла­нетарным схемам В. Вильсона, Ф. Рузвельта и М. Горбачева.

Вторая дорога манит европейским единством в континентальных масштабах. Слом Варшавского договора и падение коммунизма соз­дали предпосылки для сближения по оси Париж — Берлин — Варша­ва — Москва. «За» говорят традиционные связи, историческая,4пи-зость, потребность Запада в восточноевропейском рынке и сырье, потребность Восточной Европы в западноевропейской технологии и капиталах. Но обозначились жесткие препятствия. Все еще дают о себе знать шрамы двух мировых войн. Существенно то, что Западная Европа стремится не рисковать своей интеграцией, она не желает растворять достигнутые результаты внутренней интеграции ЕС в об­ширной и аморфной новой среде. Еще более важно то, что на своем новом (а по существу — старом, восстанавливающем маршрут разви­тия предшествующих столетий) пути Восточная Европа все более обнаруживает себя в ином, незарадноевропейском измерении. Путь на европейский Запад оказался тернистым даже для Венгрии (со­циалистической и постсоциалистической), начавшей это движение еще в 1960-е гг.; более труден он для других стран региона, вступив­ших на него в 1990-е гг. Здесь накладываются различия историческо­го опыта и национального менталитета, сталкиваются идеи индуст­риальной эффективности и социальной справедливости.

Третий путь Россия, видимо, выберет, если будет заблокировано движение по двум первым дорогам. Не желая быть лишь поставщи­ком сырья и дешевой рабочей силы, не сумев пробить цивилизационную брешь, не имея адекватного историческому моменту лидера (в отсутствие феномена типа Петра Великого), Россия может обра­титься внутрь себя и на Восток, стремясь найти более благоприят­ную историческую нишу в неоизоляционизме, в обращении к внут­ренним ресурсам и непосредственным южным и восточным соседям.

Собственно, это привычная дорога. Не в первый раз в своей исто­рии России приходится делать роковой выбор. Начиная с петров­ских времен попытки «воссоединения» с Западом были болезнен­ны. Романовско-ленинская вестернизация так и не сломала барьеры между мировым регионом-лидером и его восточноевропейским соседом, несмотря на колоссальные усилия и жертвы.

Процесс выбора происходит в объяснимой сумятице, всегда со­провождающей смену социального строя и политического порядка. Грань между желаемым и возможным размыта сильнее, чем когда бы то ни было. Куда идти? Если существует для такой ситуации ком­пас, то его роль играет анализ исторического прошлого. История не может учить буквально, и не следует ждать от нее готовых рецептов. Но она представляет собой единственный контекст, входя в который мы обретаем понимание того, что наше поколение в своих проблемах не одиноко. И главное, изучая его, мы можем определить объектив­ные возможности развития исходя из нашей специфики и неимити­руемого социально-психологического кода нации. Нет абсолютной гарантии того, что история укажет правильный путь, но пренебреже­ние ею обрекает нас на повторение ошибок. Наши предки продемон­стрировали Богом данный талант восприятия, понимания и творче­ства. На долгой и тяжелой тысячелетней исторической дороге они показали миру неослабевающий стоицизм, терпение, непоколебимую способность преодолевать трудности при самых неблагоприятных об­стоятельствах.

Решая главные задачи экономической модернизации и морально­го самосохранения, страна должна опереться на опыт предков, благо­даря жертвенности которых у нас есть драгоценная свобода выбора.

В. А. Колосов

Политическая география