3.2. Многополярность как новая геополитическая модель мира

Мир продолжает движение к разнообразию интересов. В основе современного полицентризма, идущего на смену геополитического (преимущественно военно-политического и идеологического по сво­ему выражению) противостояния Восток — Запад, лежит прежде всего распадение мира на соперничающие зоны преимущественной внутренней экономической интеграции, значительно более тесной, чем между зонами, как глобального (на сегодня в зарубежном мире к ним относятся Европейский Союз, НАФТА — Североамериканская зона свободной торговли, зона «Большой китайской экономики», японоцентристский «ареал» интеграции и, с известным допуском, группа стран АСЕАН, особенно после присоединения к ней такой потенциально мощной державы, как Вьетнам), так и регионального (как АТЭС) уровня. Не случайно западные исследователи нередко говорят о возрождении после завершения холодной войны феномена «экономического национализма» вопреки всем рациональным сооб­ражениям.

Конечно, экономические интересы не только разъединяют, но — в случае их совпадения — и соединяют, максимизируют общую поль­зу, вынуждают идти на переговоры, уступки, более-менее широкоесотрудничество на двусторонней основе и в рамках международных организаций. Происходит также, как отмечалось, и частичное взаи­мопроникновение экономик различных зон, в том числе в результате встречных потоков инвестиций. Именно поэтому нельзя говорить об автаркии экономических зон и объединений по интересам, их наце­ленности исключительно на конкуренцию и борьбу друг с другом.

Особый случай — создание многочисленных межрегиональных и межзональных объединений. С одной стороны, они группируют стра­ны, принадлежащие к различным геополитическим зонам, с другой — создают новые линии размежевания (примером подобных структур могут быть объединения по интересам и контринтересам — стран-экспортеров нефти, кофе, производителей и потребителей какао ит. Д.).

Сказанное не означает, что экономика является единственным структурообразующим фактором геополитического облика совре­менного мира. Нетрудно заметить, что для каждой из глобальных и, естественно, региональных экономических зон характерна и геогра­фическая близость входящих в нее стран, и большая или меньшая удаленность данной зоны от других. Это обстоятельство лишний раз доказывает, что география по-прежнему активно участвует в форми­ровании геополитического облика мира. Вместе с тем географиче­ские факторы оказывают не только прямое, но и в не меньшей степени опосредствованное воздействие, влияя на характер и течение эконо­мических процессов. Имеется в виду значение таких обстоятельств, как удобство промышленной кооперации через «прозрачную» грани­цу, невысокая стоимость перемещения товаров, относительная гомо­генность физической среды, в которой разворачивается экономи­ческая деятельность (сходные уровни обеспеченности полезными ископаемыми и энергетическим сырьем, развития коммуникаций, примерно равные условия ведения сельского хозяйства). Любопыт­но, что географическая «отстраненность» в рамках зоны способна оказывать влияние на геополитическое поведение государства внут­ри и вне ее: Так, вряд ли можно считать простым совпадением ост­ровное положение Великобритании и ее нередко особенную пози­цию в европейской интеграции, а также сохранявшиеся до недавнего времени «особые отношения» Лондона с США. (Интересно, помо­жет ли открытие «евротоннеля» преодолеть традиционную геополи­тическую отчужденность Лондона от «континентальной» Европы?)

В формировании многополярности участвуют и другие геополи­тические факторы. Каждая глобальная экономическая зона (за исключением АСЕАН) составляет также этноцивилизационную либо культурную общность. Такая общность среди прочего означает со­поставимость правовых условий и методов организации экономиче­ской деятельности в странах-партнерах, в то же время она является необходимой предпосылкой для выхода интеграции за экономиче­ские рамки (ЕС). Наоборот, тогда, когда общий экономический ин­терес сводит «под одну крышу» представителей разных культур и цивилизаций (трансрегиональные объединения), долгосрочное эко­номическое взаимодействие нередко оказывается затрудненным — вспомним постоянный разброд в стане ОПЕК, периодически доводя­щий это объединение по интересам почти до паралича. (Здесь, види­мо, нельзя все сводить лишь к эгоизму участников, который вряд ли больше, чем, скажем, у европейских или североамериканских госу­дарств). Не столь отчетливо прослеживается «разделяюще-объединяющее» воздействие религиозного фактора.

Скрепляя экономические зоны и объединения в единую многопо­лярную систему, действуют транспортные, электронные и информа­ционные коммуникации; глобальная общность укрепляется трансна­циональным характером научного и научно-технического прогресса. Хотя в некоторых ситуациях эти факторы могут выполнять и разде­лительную функцию: при информационной и транспортной блокаде (организация «санитарного кордона» вокруг Кубы в ходе Карибского кризиса, нынешнее блокирование транспортных путей в Югосла­вию и Ирак), закрытии для внешнего мира собственных научных достижений (например, из соображений конкуренции).

Наконец, необходимо отметить немалое влияние на эволюцию геополитической картины мира совокупности исторических тради­ций, представлений и оценок. Воздействие это двоякое. С одной стороны, историческая память мешает быстрому переходу международ­ных отношений в новое качество, консервирует прежнюю раздели­тельную систему и ее институты (такие как Североатлантический альянс). С другой — эти субъективные факторы вполне реально «ок­рашивают» эволюцию системы международных отношений, либо препятствуя формированию новых геополитических реалий (к при­меру, образованию еще одного глобального центра силы на Ближнем Востоке), либо подталкивая к интеграции (к примеру, имеющие со­вершенно разное звучание, но объективно действующие в данном направлЫши объединительные идеи нынешних президентов Белорус­сии и Казахстана).

Геополитическая картина современного мира, таким образом, многослойная и полицентрическая. Над экономическим (точнее, экономико-географическим) многополюсным базисом (такой базис составляют, разумеется, не только центры силы глобального и регио­нального уровня, но и трансрегиональные объединения, а также от­дельные крупные государства, не принадлежащие — пока? — ни к тем, ни к другим — Индия, Пакистан, ЮАР) высится многоэтажная и столь же многополюсная надстройка, где каждый полюс представ­ляет собой сосредоточение не только экономико-географической, но совокупной геополитической (с учетом «надстроечных» факторов силы) мощи. Лишь все это «мироздание» в целом и образует слож­ную систему многополярности с присущими ей тенденциями к одно­временному соперничеству и сотрудничеству участников современ­ной геополитической игры, к постоянному изменению ситуации внут­ри полюсов концентрации геополитической мощи и в отношениях между ними.

Предложенное видение многополярности приводит нас к несколь­ким важным выводам. Во-первых, хотя внутри большинства полю­сов четко выделяются «центры притяжения» (Япония, США, Китай, Германия) , между самими полюсами нет четких конфронтационных разграничительных полос. Это не военно-политические коалиции недавнего прошлого, когда состав участников был жестко определен и какие-либо сношения с противной стороной квалифицировались как измена. Сегодня возможно, например, одновременное участие западноевропейских стран как в ЗЕС, являющейся военным «отделом» ЕС, так и в НАТО, в которой привилегированное Meqro зани­мают США — лидер соперничающей геополитической зоны НАФ-ТА. Еще более парадоксальна ситуация в ЮВА, где целые сектора национальных экономик (Малайзии, Индонезии) являются одно­временно составными частями Большой китайской экономики.

Во-вторых, двойственный характер отношений между мировыми участниками геополитических игр не оставляет надежд на то, что с прекращением холодной войны и уходом от прежней биполярной модели международных отношений была ликвидирована всякая ос­нова для конфронтации. В мировой политике сохраняется немалый конфликтный потенциал, генерируемый непрекращающейся геополитической конкуренцией. Возможно, в обозримом будущем и не су­ществует риска возникновения вооруженных конфликтов высокого уровня (таких как глобальная ядерная или обычная война с террито­риально-экспансионистскими целями), зато с увеличением числа самостоятельных участников международных отношении, умножени­ем индивидуальных интересов государств, удовлетворение которых возможно только в глобальном или региональном масштабе, сущест­венно возрастает количество потенциальных коллизий меньшего масштаба, но по более широкому кругу вопросов.

В-третьих, «многоярусность» геополитического мироустройства, необходимость рационального и комплексного подхода к оценке гео­политической мощи той или иной страны или группировки госу­дарств способны привести к переоценке собственных сил и недо­оценке другой стороны при возникновении конфликтных ситуаций, что чревато труднопрогнозируемыми поворотами международных отношений (в частности, неожиданными на первый взгляд кризиса­ми и конфликтами, «склонными» к быстрой эскалации) или, наобо­рот, недооценкой своих возможностей.

В-четвертых, наличие в системе отношений центров силы основ для углубления и сотрудничества, и соперничества делает возмож­ным сближение до известных пределов двух и более геополюсов, ес­ли их интересы ущемляют один или несколько других центров силы (в частности, Россия с ее вероятной зоной влияния).

В-пятых, образование сложной многополярной структуры меж­дународных отношений; существование многих равноценных осей геополитического соперничества вместо прежних двух-трех (среди которых особое место занимало противостояние между континен­тальной Россией и морскими державами Запада); резкое ослабление России-хартлэнда и прекращение ее одностороннеконфронтационных отношений с внешним миром; расширение спектра геополити­ческих критериев, влияющих на мировую политику, на фоне относи­тельного снижения веса чисто географических параметров — всё это ныне ставит под вопрос справедливость геополитических моделей мироустройства, основанных на противостоянии хартлэнда всему миру, какими бы схемами ни представляли различные геополитиче­ские школы этот остальной мир, и, по логике вещей, дискредитирует не только многие их основные концепции, но и их центральные тер­мины (Heartland, Pivot Area, Rimlands, Outer/Inner Crescends и т. д.). Тем более, что хартленд-центристкая картографическая проекция и ранее не считалась абсолютно правильной и единстенно возможной.

Таким образом, развивающаяся на месте биполярной новая поли­центрическая модель международных отношений не будет механи­ческим повторением уже пройденных «мировым сообществом» схем. Скорее, это будет амальгама целого ряда элементов из прежних эпох и новых характеристик, в сумме дающих некое неизвестное до сих пор качество.

Понимание сущности мировой политики как многоаспектного процесса взаимодействия полюсов силы различных уровней позво­ляет определить модернизированную фундаментальную геополити­ку еще и как науку о современной многополярности. (Хотя, конечно, предложенный комплексный подход применим и для анализа геопо­литических ситуаций прошлого). И именно полицентрическая мо­дель показывает образование единого геополитического простран­ства в масштабах всей планеты по аналогии с рынком (как бы ни менялся он в ходе эволюции), формирующим итерированное экономическое пространство.