Античная философия

и подчинение власти македонских завоевателей теперь уже не воспринимались многими как национальная катастрофа, а борьба с Македонией – как вопрос жизни и смерти. Свою роль сыграли и усиливавшиеся противоречия и раздоры в греческом мире, которым умело воспользовались македонцы.

Вэтой обстановке в Афинах набирает силу промакедонская партия во главе

сеще одним афинским оратором Исократом (436-338 до н.э.), подхватив выдвинутую Демосфеном идею объединения эллинского мира, он придал ей кардинально иную направленность. Считая Македонию органичной составной частью этого мира, прославляя македонского царя как грека, как потомка греческого героя Геракла, Исократ призывал к объединению усилий Греции и Македонии для борьбы с азиатскими «варварами».

Если Демосфен выступал за создание общего фронта борьбы всех греков против Македонии, не гнушаясь при этом искать помощи у заклятого врага Греции – Персии, то Исократ, напротив, усматривая главную угрозу для греческого мира в персидской сверхдержаве Ахеменидов, провозгласил идею дружеского союза Греции с Македонией и ради достижения их совместного господства над Востоком соглашался, чтобы в этом новом союзе ведущую роль играли македонцы.

Вконечном итоге установка Исократа на союз с Македонией возобладала среди греков. В свою очередь его идея объединения усилий греков и македонцев для борьбы с персами была подхвачена Филлипом II, а затем и его сыном.

Правда, Александр Македонский внес в нее существенные коррективы. Пойдя на союз с аристократическими кругами завоеванных восточных стран, он отказался от высокомерно-пренебрежительного взгляда Исократа на «варваров», от его предложения превратить население завоеванных восточных стран в некое подобие регулярно «пропалываемых» в Спарте илотов.

А. Мень, характеризуя эллиническую эпоху, находил в ней много родственного XX веку: «Хотя человек того времени, в отличие от нынешнего, не был втянут в водоворот технической революции и глобальных войн, он тем не менее тоже чувствовал себя в окружении стремительно меняющегося мира. Смещалось все, на чем выросли десятки поколений, и среди развалин наметились новые контуры философии, а также религиозной и общественной жизни.

Первым потрясением для греков стало своего рода «открытие мира». Походы Александра столкнули их со множеством народов древней и утонченной культуры. Македонские ветераны и пришедшие вслед за ними торговцы и колонисты на каждом шагу сталкивались с удивительным и

незнакомым. Миновав пустыни и заснеженные хребты Азии, они попадали в города со странной архитектурой: их поражали звуки неведомых языков, чужеземные верования и обычаи. Диковинные идолы, алтари огнепоклонников,

индийские аскеты, человеческие жертвы и запрет приносить в жертву даже животных, непонятные законы и обряды – словом, было от чего прийти в замешательство.

Приходилось сживаться с мыслью, что земля и человеческий род куда обширней и разнообразней, чем считали отцы и деды. Даже у себя дома грек оказался в положении человека, который долго жил в надежной крепости, редко выходя наружу, но в один прекрасный день стены обвалились, открыв вокруг широкие горизонты. Ведь прежде отечество для эллина ограничивалось рубежами родного полиса, которые можно было обойти пешком за несколько дней, теперь же границы раздвинулись к «краю земли». [36]

Однако поражение греческого мира в борьбе с Македонией обернулись для него и определенным выигрышем. Эта парадоксальная на первый взгляд мысль имеет простое объяснение: македонские завоеватели, находясь в культурном отношении на более низком, нежели греки, уровне культурного развития,

испытали мощное воздействие греческой культуры, и в конечном итоге оказались в своеобразном духовном плену у Эллады, а заодно проводниками и покровителями накопленных ею ценностей.

«Хотя в глазах греков, – отмечает Б. Рассел, – Александр был македонским завоевателем, сам он считал себя носителем греческой культуры. Он и был таковым в действительности. Александр Македонский являлся одновременно и завоевателем, и колонизатором. Где бы он ни появлялся со своим воинством, он основывал греческие города, строго придерживался греческих канонов. В

основанных им центрах греческой жизни греческие или македонские поселенцы обычно смешивались с местным населением…

Империя Александра была эфемерным государством. После смерти Александра его полководцы поделили империю на три части. Европейская ее часть, или империя Антигонидов, спустя немногим более ста лет перешла к римлянам; азиатская часть (империя Селевкидов) распалась и была захвачена римлянами на Западе, персами и другими – на Востоке. Египет, отошедший Птолемею, стал римским при Августе. Но как носители греческого влияния,

македонские завоевания оказались более прочными. Греческая цивилизация быстро распространилась на Азию. Греческий стал языком образованных людей и быстро вошел в употребление как язык коммерции и торговли...

Приблизительно во II в. до н.э. каждый мог говорить на греческом – от

Геркулесовых столпов до индийского Ганга. Наука, философия и прежде всего искусство греков стали достоянием цивилизаций Востока».

Эту же точку рения разделял и А. Мень: «Дерзкая мечта перемешать все население державы, превратив его в один народ, управляемый царем-богом, не осуществилась. Однако и эллины, и «варвары» отныне оказываются в одной упряжке как царские подданные. Это положение, ранившее самолюбие греков, компенсируется для них тем, что их культура становится ведущей в Азии и в северной Африке... Восток активно включается в общекультурную жизнь эллинизма. Появляются книги финикийцев, евреев, парфян, написанные по-

гречески и повествующие об истории, быте и религии этих народов... Читая эти труды о древних культурах грек уже не мог согласиться с мнением Аристотеля,

будто «варвары» – прирожденные рабы.

Он невольно приучался к более широким взглядам. Создается почва для вселенского сознания, которое греки назовут космополитизмом».

А. Мень нашел лаконичную форму, определяющую саму суть эллинистической эпохи: «эллинизм есть синтез Запада и Востока. С одной стороны, вестернизация Востока, а с другой стороны, ориентализация Запада».

7.2 Характерные особенности философской мысли эллинической эпохи

Резко усилившиеся контакты греческой культуры с Востоком не прошли для греков бесследно, избавив их от излишней самоуверенности и заставив по достоинству оценить достижения «варваров». Потеряв в чистоте, но зато многое приобретя за счет приобщения к культурным ценностям Востока, серьезные изменения претерпела и античная философия. Из эллинской она превратилась в эллинистическую, «выплеснувшись» на огромные пространства, в том числе и весьма удаленные от прежних очагов философской мысли.

В результате необычайно расширилась «география» философского творчества: наиболее видными философами теперь были уже не только греки; к

тому же многие из философов творили далеко за пределами Греции, в возникших на Востоке новых научных и философских центрах.

Кпримеру, ранние стоики были в большинстве сирийцами, а позднейшие –

вбольшинстве римлянами, что дало повод Б.Расселу назвать стоицизм менее

«греческой» из всех философских школ эллинистической эпохи. В свою очередь А.Ф.Лосев также обращал внимание на «провинциальное или даже негреческое происхождение» философов, внесших основной вклад в разработку доктрины стоицизма в первый, т.е. по существу эллинистический, период его существования. Он отмечал, что такие основатели стоицизма, как Зенон Китионский, Хрисип Солский, Клеанф из Асса (Троада), а также их ученики

действовали «вдали от греческого философского центра».

«Достойно внимания, что большинство стоиков, как и вообще большинство выдающихся философов эллинистического периода – люди восточного происхождения, – отмечает С.Н. Трубецкой. – Эллинистическая культура становится универсальной. Стоики – главнейшие проводники этого космополитического универсализма. Главнейшие стоики почти все родом из Малой Азии, Сирии или островов восточного Архипелага. Затем идут римские стоики, среди которых почетное место занимает фригиец Эпиктет. Собственно Греция представлена в стоической школе весьма незначительными силами». [37]

И тем не менее преобладание греческих элементов в философии было в этот период огромным. Основополагающие для этого времени взгляды возникли еще в Афинах на рубеже IV и III веков. Правда, начиная со II века до н.э.

афинское философское сообщество стало приходить в упадок, а новые философские центры образуются в Риме и Александрии; однако и там долгое время развивались в основном афинские идеи.

Еще одним важнейшим фактором, оказавшим сильнейшее влияние на философию эллинизма, явилось бурное развитие частных наук.

Научные открытия и инженерные изобретения в это время следуют одно за другим, а их масштабность и глубина свидетельствуют о том, что эллинистическая наука приобретает мировое значение.

В III веке до н.э. творят такие корифеи античной науки как: Теофраст (около 370-288/285 до н.э.), оставивший после себя более 200 трудов по естествознанию (физике, минералогии, физиологии, математике, астрономии и др.); Архимед Сиракузский (около 287-212 до н.э.), математик, физик,

инженер; Евклид (III в. до н.э.), математик, создатель геометрии; Эратосфен (276-194 до н.э.), ученый-энциклопедист, математик, астроном, филолог, друг и корреспондент Архимеда; Аристарх Самосский (около 310-230 до н.э.), астроном, первым выдвинувший гипотезу о гелиоцентрической картине мира.

Во II-I веках расцвет частных наук продолжается, хотя и не столь интенсивно как прежде. На эти столетия приходится творческая деятельность

Герона из Александрии (II в. до н.э.), прославленного математика, физика и инженера, создавшего первую модель паровой машины; Гиппарха из Никеи

(около 190 - 120 до н.э.), астронома составившего каталоги звезд числом более 500, которые включали в себя описание инструментов, с помощью которых можно было установить место и величину звезд, тенденцию их роста или сокращения; Полибия (201-120 до н.э.), знаменитого историка, автора труда по

всеобщей истории; Страбона (около 63 до н.э. - 21 н.э.), географа, биолога.

Заметно активизировались и медицинские исследования, прогрессу которых способствовали два обстоятельства: использование медицинской техники при проведении операций и анатомирование трупов. Врачи Герофил и Эрасистрат в III веке до н.э. немало продвинули анатомию и физиологию. Им мы обязаны многими открытиями. Герофил доказал, что не сердце, а мозг является центральным органом живого организма. Ему удалось установить различия между сенсорными и моторными нервами. Он же изучил разновидности пульса и его диагностическое значение. В свою очередь Эрасистрат определил отличие артерии от вен, указав, что первые несут воздух, вторые – кровь.

Столь внушительные успехи были достигнуты в значительной мере благодаря тому, что в это время широкое распространение получило образование: в главных городах эллинистического мира оформились и стали функционировать крупные и хорошо организованные научные и образовательные центры. Царствующие правители эллинистических монархий не жалели денег на учебные заведения, приглашая ученых и официально выплачивая им жалование из государственной казны.

В эллинистическую эпоху происходит заметное размежевание между философией и частными науками, которое в дальнейшем будет определять их самостоятельное развитие.

До этого в античном мире не было ни наук, существовавших отдельно от философии, ни философии, развивавшейся независимо от научного знания. Теперь же философия перестает быть «наукой наук». Специальные исследования (математика, физика и др.), которые Аристотель теснейшим образом соединил с философией, назвав их «вторыми философиями», обретают самостоятельный статус.

Они начинают развиваться независимо от общей философской спекуляции,

от так называемой «первой философии», которую тот же Аристотель трактовал как умозрительную науку о наиболее общих принципах бытия, как теоретический фундамент, на котором базируются все прочие науки. Позже в I веке до н.э. эта «первая философия» была названа метафизикой.

Размежевание философии и науки происходило и поддерживалось также благодаря сложившемуся «разделению труда» между крупнейшими центрами интеллектуальной жизни. Философия продолжала развиваться в Афинах, частые науки – в Александрии. Менее значительные образовательные центры ориентировались либо на Афины, либо на Александрию. Пергам стремился соперничать с последней в научных изысканиях, Родос, а затем и Рим

культивировали, скорей, философию афинского типа. Причем в самой Александрии связь науки с философией была ослаблены столь сильно, как никогда прежде в античном мире. Здесь философия начала развиваться лишь в следующем, римском, периоде, начиная с I в. н.э. И вполне в духе того времени, это уже была религиозная метафизика, представлявшая собой причудливое соединение учений Востока и Запада.

Тем не менее, стремительно смещаясь в сторону от философии,

эллинистическая наука так и не смогла полностью освободиться от ее прежних мировоззренческих установок. Их воздействие обнаруживается в почти повсеместном стремлении ученых оценивать научное знание с сугубо теоретической точки зрения, игнорируя его технико-прикладные аспекты. Даже великий Архимед часто говорил о своих эпохальных открытиях в области механики как о чем-то второстепенном, видя свое призвание в чистой механике.

Согласно Плутарху, Архимед стыдился своих занятий инженерией.

Находясь под влиянием Платона, упрекавшего занимавшихся техникой и прикладной наукой ученых «в том, что они губят достоинство геометрии, которая от бестелесного и умопостигаемого опускается до чувственного и вновь сопрягается с телами, требующими для своего изготовления длительного и тяжелого труда ремесленника», Архимед, по словам Плутарха, направил все свое рвение на такие занятия, в которых «красота и совершенство пребывают несмешанными с потребностями жизни». Поэтому-то, констатирует Плутарх,

Архимед и написать ничего не пожелал о своих машинах, «считая сооружения машин и вообще всякое искусство, сопричастное повседневным нуждам,

низменным и грубым». [38] Параллельно с процессом размежевания философского и научного знания

набирают силу центробежные тенденции в самой философии. Она перестает быть единой, монолитной, разделяется на части, которые отныне разрабатываются и функционируют как относительно самостоятельные дисциплины. Именно в это время получает практически всеобщее признание идущая от платоновской Академии и предложенная еще Ксенократом (396-314 гг. до н.э.) классификация, в соответствии с которой выделялись и различались три части философии: логика (называемая в некоторых школах «каноникой»), физика и этика, или теория познания, теория бытия и теория блага.

«Этим частям философии, – отмечает В. Татаркевич, – придавалось неодинаковое значение: перевес имела этика.

В греческой философии первоначально преобладала космология, однако уже со времен Сократа этические интересы взяли верх; Аристотель еще

удерживал равновесие между космологией и этикой, точно также как и равновесие между общей спекуляцией и специальными научными исследованиями. Но основные мысли, касающиеся греческого взгляда на мир,

были высказаны, и творчество на этом поприще стало угасать. Зато пробудилось оно на почве этики.

Теперь философию определяли нередко как «studium virtutis». Популярный греческий вопрос о том, как лучше всего жить и как приобрести доступные человеку блага, или «эйдаймонию», стал теперь всеобщей проблемой философов. Философы этого периода занимались, и весьма успешно, физикой и логикой; но этическая точка зрения была главным связующим звеном их систем и воздействовала на логические и естествоведческие позиции.

Теперь от философии ожидали чего-то иного, чем в классический период; ибо по сравнению с золотой эпохой Перикла ситуация в Греции стремительно и резко изменилась. После целого ряда триумфов наступила серия унижений, после свободы, начиная с Хиронеи (338 г. до н.э.), – неволя. Нужна была нравственная опора; ее надеялись найти в философии». [39]

Отмечая выдвижение на передний план в эллинистической философии этики, следует отметить, что это уже была не та классическая этика, которая прежде всего у Аристотеля, тесно увязывалась с политикой и, будучи насквозь пропитанной гражданственными мотивами, исходила из тождества морали и политического действия.

В основание этических концепций закладывается новый ведущий принцип: убеждение в неразрывной связи личного счастья индивида с внутренне присущим ему благом – добродетелью. Эллинистические философы полагали, что нельзя стать счастливым, пока счастье зависит от внешних обстоятельств,

поскольку овладеть этими последними человеку не под силу. Значит, остается один, единственно надежный путь к счастью: обрести внутреннюю независимость от этих обстоятельств. Поскольку нельзя овладеть миром, надо стремиться овладеть собой.

Центральным персонажем эллинистической этики становится социально и политически индифферентный «мудрец», для которого мало или почти ничего не значат прежние гражданские доблести и политические идеалы классики.

Впервые греческая этика становится самостоятельной научной дисциплиной, трактующей человека как такового в единичности и автономности. В результате то здесь, то там обнаруживаются эгоистические передержки – от неумения справиться с этой новой проблемой индивидуальности. В конечном итоге создателей двух главнейших философских

школ эллинистической эпохи – стоицизма и эпикуреизма – вдохновляла не столько страсть к познанию мира во всем его объеме, сколько желание предоставить своим приверженцам устойчивую систему убеждений и тем самым вселить в них некое чувство внутреннего спокойствия перед лицом надвигающегося хаоса и усиливающейся нестабильности.

Их философия сводилась в основном к моральным увещеваниям по поводу того, как человеку следует себя вести в эти смутные времена, чтобы достойно пережить их и во всеоружии встретить вызов судьбы.

В эллинистическую эпоху в философии происходит кардинальная смена ориентиров: с одной стороны, падает интерес к общественно-политическим проблемам, усиливается проповедь аполитизма, ухода от активной политической борьбы; с другой стороны, философия уже не ставит пред собой, как во времена Платона и Аристотеля, универсальных, глобальных задач, не надеется в равной степени охватить все области знания, а ограничивается в основном разработкой морально-этических теорий. Философия стремится в первую очередь формировать цели и нормы поведения людей, становится, по определению Цицерона, «воспитательницей жизни». Философ же из бесстрастного исследователя окружающего мира превращается в наставника и воспитателя человеческого рода, а нередко и просто в докучливого морализатора и морализирующего резонера. Если в классическую эпоху многие философы стремились не только к познанию, но и к преобразованию окружающей их социальной действительности (в этом отношении можно сослаться на настойчивые попытки Платона воплотить в жизнь свою мечту об

«идеальном государстве»), то теперь в их творчестве начинают преобладать индивидуализм, скептицизм и агностицизм. Философия все больше становится философией человека, занимающегося в основном собой, ищущего успокоения в уходе от общественных дел, в кругу семейных и личных забот. Философ престает чувствовать себя связанным тесными узами с обществом и, не находя в нем опоры, стремится обрести ее в себе самом, в своем внутреннем мире.

«Ко времени Аристотеля, – отмечал Б. Рассел, – греческие философы, хотя они и могли жаловаться на всякие невзгоды, в основном не предавались мировой скорби и не чувствовали себя политически бессильными. Временами они могли принадлежать к партии побежденных, но если и так, то поражение их зависело от случайностей борьбы, а не от неизбежного бессилия мудреца.

Даже те, кто, как Пифагор и Платон, находясь в определенном настроении,

осуждали внешний мир и искали убежища в мистицизме, имели практические планы превращения правящих классов в святых и мудрецов.

Когда политическая власть перешла в руки македонцев, греческие

философы (что было вполне естественно) отошли от политики и посвятили себя

вбольшей мере проблемам индивидуальной добродетели или спасения. Они больше не спрашивали: как люди могут создать хорошее Государство? Вместо этого они спрашивали: как могут люди быть добродетельными в порочном мире или счастливы в мире страданий?». [40]

И, как следствие, философия, все еще продолжая сознавать себя наследницей философской мысли классического периода, тем не менее приобретает в это время ряд специфических особенностей.

Во-первых, ослабевает ее творческая мощь, падает напряжение теоретической мысли; стремление к созданию нового все чаще заменяется постоянной оглядкой назад, комментированием и истолкованием старых текстов.

Во-вторых, в это время уже не появляется всеобъемлющих и всеохватывающих систем знания, наподобие тех, что были созданы корифеями классики – Платоном и Аристотелем: философы стремятся свести все научные проблемы к тому, что достаточно для обоснования правильного, т.е. способного обеспечить внутреннее спокойствие индивида личного поведения. Выдвижение на передний план этической проблематики приводит к тому, что резко падает интерес к гносеологическим и социально-политическим вопросам; в самой же этике центральное место отводится не нахождению путей включения индивида

вобщественно-политическую жизнь, а поиску ответа на вопрос, как помочь этому индивиду сохранить себя, свою свободу, свое достоинство и невозмутимость в этих крайне неблагоприятных условиях – при тоталитарных режимах, в стремительно меняющемся мире. Философия все настойчивее концентрируется на вопросах частной жизни, не гнушаясь проявлять интерес даже к области личных пристрастий.

Вэллинистическую эпоху, как в целом в античности, философия развивалась в рамках ряда школ, каждая из которых представляла собой обособленный лагерь с постоянно действующим учебным заведением, основателем которого определялись образ жизни, практикуемый в школе, и

связанное с ним идейное направление.

Одни из этих школ (академическая, перипатетическая, киническая)

появились еще в предшествующий период, другие (стоицизм, эпикуреизм, скептицизм) – именно в это время, точнее, в самом начале эллинистической эпохи. Академическая и перипатетическая школы, а также стоики и эпикурейцы, практиковали схожие методы преподавания, основанные на

приверженности определенным, четко сформулированным мировоззренческим установкам, т.е. догматам (отчего эти школы уже в древности называли догматическими). Им противостояли школы античного скепсиса (киники и скептики), которые представляли скорее два образа жизни, нежели особо организованные институты с четко зафиксированными догматами.

Киники вообще не выдвигали никакого учения, считая, что в самом их образе жизни заключено все их учение. Что касается скептиков, то они, в

отличие от киников, не гнушались теоретической аргументации и вплоть до мельчайших деталей разрабатывали доктриальные основания своего учения. Но

иу них критическая, нередко утонченно логическая, аргументация была направлена в основном на критику любого рода «позитивных» суждений о мире

изащиту принципа «воздержания» от всякого суждения о чем бы то ни было. Академическая и перипатетическая школы, следуя в русле учений своих

великих основателей – Платона и Аристотеля, имели универсальный характер. Их приверженцы в равной мере разрабатывали натурфилософию, гносеологию,

учение об обществе и этику. Остальные эллинистические школы концентрировали свое внимание в основном на этических проблемах.

8ЭПИКУРЕИЗМ

8.1Эпикур и эпикурейский образ жизни

Свое название эпикурейская философия получила от ее основателя – древнегреческого мыслителя Эпикура. Он родился в 341-340 году до н.э. в той части малоазийского острова Самос, на которой еще со времен Перикла размещалась колония афинских поселенцев. В Афины же он прибыл, когда ему исполнилось 18 лет. По свидетельству Диогена Лаэртского, тогда «в Академии преподавал Ксенократ, а Аристотель был в Халкиде». Отсюда и определяется время рождения Эпикура и дата его первого появления в Афинах. Приезд Эпикура был обусловлен чисто практическими соображениями. Ему предстояло пройти докимассию – получить подтверждение на право носить афинское гражданство (процедура, которой подвергались лица, достигшие совершеннолетия).

Как раз в это время, в 323 году до н.э., в Вавилоне умер Александр Македонский. В греческом мире известие о смерти завоевателя было воспринято с энтузиазмом противниками Македонии. В ответ македонские власти прибегли к репрессиям. На Самосе же следствием этого стало изгнание оттуда афинян: так македонцы наказали тамошнюю греческую колонию за попытку избавиться от их господства. Семья Эпикура вынуждена была