Типология языков по Гумбольдту язык и дух народа

Основателем общей типологии языков считается немецкий учёный Вильгельм фон Гумбольдт (1767-1835). Общетипологический стиль мышления был характерен для В.Гумбольдта с молодости. Еще в 1795 году он составил «План сравнительной антропологии», где по существу он сделал набросок той науки, которую сейчас называют сравнительной культурологией. Правда, полное тождество между указанными науками отсутствует: гумбольдтовская сравнительная антропология шире современной сранительной культурологии. Если предметную область последней ограничивают сравниваемыми между собою культурами, то в первой речь шла не только о сравнении культурных особенностей у сравниваемых народов, но также о сравнении их на биофизическом и психическом уровнях. Так, в предметную область своей сравнительной антропологии В.Гумбольдт включал, с одной стороны, «все внешние особенности телесного строения и поведения, цвет лица и волос» и т.п., а с другой стороны, «влияние внешних ситуаций на внутренний характер». Однако доминирующее место в задумываемой науке отводилось описанию культурных особенностей у сравниваемых этносов, под которыми он имел в виду «различие в предметах занятий людей, в продуктах их труда, в способе их потребностей, их одежде, развлечения, образ жизни» и т.п. Сюда же присоединялись различия в религии, науке, искусстве, нравственности, языке и других областях духовной культуры ее носителей. На явную политическую направленность сравнительной антропологии В.Гумбольдта повлияла дипломатическая карьера ее автора. Он видел ее цель в том, чтобы быть надежным теоретическим источником, позволяющим одному народу умело управлять другими народами. Он считал, что обыденных представлений людей об иностранцах для поддержания с ними каких-либо отношений весьма недостаточно.

Первые общетипологические классификации языков были осуществлены братьями Фридрихом и Августом Шлегелями. Первый из них поделил все языки на «аффиксирующие» (т.е. нефлективные) и флективные. В последних морфологические формы слов образуются либо за счет внешних флексий, как в индоевропейских, либо за счет внутренних флексий, как в семитских. Август Шлегель дополнил и видоизменил классификацию своего младшего брата: к двум языковым типам, выделенным братом, он добавил третий - изолирующий, а «аффиксирующий» тип стал интерпретировать как агглютинативный. Суждения Шлегелей о языковых типах имели еще во многом преднаучный вид. Так, нефлективные языки Ф.Шлегель уподоблял «груде атомов, рассеиваемых и сметаемых вместе любым случайным ветром», поскольку в них нет флексий.

На подлинно научную высоту общую типологию языков поднял В.Гумбольдт. В китайском языке он видел конечный пункт (т.е. предельную реализацию) изолирующего типа языка, а в санскрите - конечный пункт его флективного типа. Инкорпорирующие и агглютинативные языки помещались им в промежуток между двумя крайними языковыми типами. Ученый писал: «Итак, среди всех известных нам языков китайский и санскрит образуют два четких конечных пункта, сходных между собой не приспособленностью к духовному развитию, но лишь внутренней последовательностью и совершенной логичностью своих систем… Напротив, все остальные языки можно считать находящимися посередине, так как все они либо склоняются к китайскому способу, при котором слова лишены их грамматических показателей, либо к прочному присоединению звуков, служащих для обозначения последних. Даже инкорпорирующие языки, такие, например, как мексиканский, находятся в том же положении, ибо инкорпорация не может выразить всех отношений, и когда ее оказывается недостаточно, они вынуждены прибегать к помощи частиц» (3;244).

Расценивая китайский язык как конечный пункт изолирующих языков, а санскрит - как конечный пункт флективных языков, В.Гумбольдт исходил из градационного подхода к классификации языков. Этот подход предполагает, что ни реальный язык не представляет собою определенный тип языка в чистом виде, он лишь в разной мере может приблизиться к нему, однако всегда содержит элементы и других типов. Отсюда следует, что отнесение определенного языка к тому или иному типу основывается на типологической доминанте или, как говорил наш известный типолог Г.П.Мельников, «детерминанте» (4; 37), присущей данному языку. Так, типологическая доминанта китайского языка расценивалась В.Гумбольдтом как наиболее развитая в кругу других изолирующих языков, а типологическая доминанта санскрита - как наиболее развитая в кругу других флективных языков. В санскрите, по В.Гумбольдту, представлено максимальное число морфологических показателей - внешних флексий, с помощью которых выражаются отношения между понятиями, обозначаемыми знаменательными частями речи, а в китайском - минимальное. Агглютинативные языки ближе к флективным, а между агглютинативными и изолирующими находятся инкорпорирующие.

Гумбольдтовская классификация языков завоевала прочное место в системе лингвистического образования. Она имеется в любом учебнике по введению в языкознание.

Изолирующий тип

«Слово может оформляться, - писал В.Гумбольдт, - только двумя способами: путем внутренней модификации или путем внешних наращений. Ни то, ни другое невозможно, если язык жестко ограничивает все слова их корневой формой, не допуская возможностей внешней аффиксации и не оставляя места для внутренних видоизменений. Здесь идёт речь о языках с внутренней флексией (например, семитских) и о языках с внешней флексией (например, индоевропейских), т.е. о языках флективных, с одной стороны, и о языках изолирующих, с другой. Изолирующий тип языков часто называют еще и аморфным. Вот как, например, его определял Петр Саввич Кузнецов (1899-1968) в известной брошюре «Морфологическая классификация языков» (5;13): «Изолирующий или аморфный тип (т.е. «бесформенный», от греч. α - отрицание + μορφε - форма) характеризуется неизменяемостью слов и тем, что отношения между словами выражаются лишь порядком их в предложении». А на следующей странице он уточняет: «Термин «аморфный» в строгом смысле слова может быть отнесен лишь к так называемым корнеизолирующим языкам, поскольку они в полном смысле лишены формы слова, в них нет не только форм словоизменения, но и форм словообразования, предложение же представляет собой последовательность неизменяемых корней, границы которых совпадают с границами слов… Частей речи в этих языках нет». Мы слышим здесь голос одного из истинных представителей Московской лингвистической школы, вдохновителем которой был Филипп Федорович Фортунатов (1848-1914). Эту школу В.В.Виноградов охарактеризовывал как формалистическую, имея в виду тот факт, что ее представители гипертрофировали понятие формы в языке, сводя ее к аффиксальным показателям морфологических форм слова. Вот почему отрицание частей речи в корнеизолирующих языках в устах П.С.Кузнецова звучит вполне естественно: в качестве подлинного показателя частеречной принадлежности того или иного слова он признавал лишь флексию. Флексия в конечном счете и принималась за единственное средство, с помощью которого слово в процессе создания предложения переводится из его лексического состояния в морфологическую форму («словоформу»).

В одной из своих статей Валерий Петрович Даниленко стремился показать, что понятие формы слова или словоформы является общеграмматическим (6). Оно не сводится лишь к ее морфологической разновидности. В процессе построения нового предложения то или иное слово последовательно является в трех своих формах - лексической, морфологической и синтаксической. Вот почему мы вправе говорить о понятии формы слова или словоформы как о понятии общеграмматическом, охватывающем все стадии фразообразования - лексическую, когда говорящий отбирает лексемы для создаваемого предложения, морфологическую, когда он начинает переводить лексические формы слов в морфологические, и синтаксическую, в процессе которой он делает последнюю членом законченного предложения. Соответственная - лексическая, морфологическая и синтаксическая - формы слова, таким образом, являются результатом трех операций, совершаемых говорящим в процессе фразообразования, - лексикализации, морфологизации и синтаксизации (см. подр. 6;59-60: Даниленко В.П. К соотношению научной и языковой картин мира // Словарь, грамматика, текст / Под ред. И.Б.Барамыгиной. - Иркутск, 2000.-С.58-66. ).

Представители фортунатовской школы признают статус формы слова только за его морфологической формой. Более того, в качестве средств морфологизации слова они принимают в конечном счете только один ее способ - флексацию. Не признается ими за полноценный способ морфологизации слова и словопорядок. Вот почему китайское предложение «Ча во бу хэ» (Чая я не пью) П.С.Кузнецов интерпретировал как исключительно аморфное, т.е. состоящее из абсолютно «бесформенных» слов (5;15; Кузнецов П.С. Морфологическая классификация языков. - М., 1954.).

Сведение понятия морфологической (или «грамматической») формы слова к его аффиксальным формам привело П.С.Кузнецова к следующему выводу: «Некоторые лингвисты считают неудачным термин «аморфный» к рассматриваемому типу языка на том основании, что вообще нет языков, лишенных формы… В действительности же мы вправе считать языки, где слова формально (внешне) никак не изменяются, не имеющими грамматической формы слова, вследствие чего термин «аморфные языки» является вполне законным» (5;15-16). Среди лингвистов, полагающих, что «вообще нет языков, лишенных формы» был и Вильгельм Гумбольдт. Любой язык (в том числе и китайский), по его мнению, имеет форму, складывающуюся, в частности, из словоформ, однако не сводимых к ним. В.Гумбольдт писал: «Постоянное и единообразное в этой (речевой - В.Д.) деятельности духа, возвышающей членораздельный звук до выражения мысли, взятое во всей совокупности своих связей и систематичности, и составляет форму языка» (3;71). А далее мы находим у него слова, будто прямо адресованное фортунатовцам. Вот они: «Из всего до сих пор сказанного с полной очевидностью явствует, что под формой языка разумеется отнюдь не только так называемая грамматическая форма. Различие, которое мы обычно проводим между грамматикой и лексикой, имеет лишь практическое значение для изучения языков, но для подлинного языковедения не устанавливает ни границ, ни правил. Понятие формы языка выходит далеко за пределы правил словосочетания и даже словообразования» (3;72; Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию. - М., 1984). Отправляясь от гумбольдтовского понимания формы языка вообще и формы слова в частности, мы можем смело отмести термин «аморфный» по отношению к изолирующему типу языка как несостоятельный, ложный, формалистический. Это значит, что предложение «Ча во бу хэ) состоит не из бесформенных (аморфных) слов, а из слов, которые в процессе создания этого предложения говорящим являли себя в трех формах - лексической, морфологической и синтаксической. Каждая из них связана с соответственным периодом фразообразования.

В морфологический период фразообразования лексическая форма слова переводится говорящим в морфологическую. Во флективных и агглютинативных языках этот перевод часто осуществляется за счет флективной аффиксации (флексации), но в изолирующих - главным образом за счет установления определенного порядка слов в создаваемом предложении. Если основным средством морфологизации в неизолирующих языках является флексация, то основным средством морфологизации в изолирующих языках является словопорядок. Вот почему «хао» в «сию хао» (делать добро) является в форме существительного, в «хао жень» (добрый человек) - в форме прилагательного и в «жень хао во» (человек любит меня = добр ко мне) - в форме глагола.В синтаксический период фразообразования китайский язык, как правило, сохраняет в предложении тот словопорядок, который устанавливается в морфологический период фразообразования, поскольку этот язык имеет ограниченное число флексий. Однако в некоторых случаях и в китайском языке обычный словопорядок в предложении может быть изменен. Так, предложение «Кэжень лэл» (Гости приехали) может быть употреблено в синтаксический период фразообразования и с обратным порядком «Лэл кэжэнь» (Приехали гости). Последний словопорядок дает возможность употребить глагольный предикат в значении ремы. Изменение обычного словопорядка здесь объясняется наличием у глагола «лэл» окончания прошедшего времени и совершенного вида «-л». В подобных случаях китайский язык ведет себя так же, как и любой другой язык с развитой флексийной морфологией.

Флективный тип

«Совершенство языка, - писал В.Гумбольдт, - требует, чтобы каждое слово было оформлено как определенная часть речи и несло в себе те свойства, какие выделяет в категории данной части речи философский анализ языка. Необходимой предпосылкой этого является флексия» (3;155; Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию. - М., 1984).Флективными, как известно, являются индоевропейские языки, поскольку морфологизация слов в них осуществляется с помощью окончаний. Отсюда, казалось бы, должен следовать вывод о том, что именно эти языки, по В.Гумбольдту, больше, чем другие, приблизились к совершенному языку. Действительно, в его работах имеется довольно много пассажей где их автор поет дифирамбы флексии. К только что приведенной цитате можно добавить и такую: «Если мне действительно удалось описать флективный метод во всей его полноте, показать, что только он придает слову подлинную, как смысловую, так и фонетическую внутреннюю устойчивость, и вместе с тем надежно расставляет по своим местам части предложения, как требует того мыслительные связи, то не остается сомнений, что этот метод хранит в себе чистый принцип языкового строя» (3;160).Да, В.Гумбольдт усматривал во флексии несомненное достоинство языка. Но отсюда не следует, что флективные языки он ставил выше других. Дело в том, что они не смогли до конца провести в своем строе флективный метод. «… вершины здесь, - писал по этому поводу В.Гумбольдт, - не достиг ни один из реальных языков» (3;160). Флективный строй языка, как и любой другой, по В.Гумбольдту, в реальных языках не достиг своего типового идеала. Вот почему флективные языки по своему развитию не могут претендовать на лидирующее положение по отношению к другим языкам. Это относится и к любому индоевропейскому языку, где имеется множество слов (например, служебных), морфологизирующихся без флексии.

Агглютинативный тип

Данный тип языка В.Гумбольдт помещал между двумя предшествующими. Он писал: «Между отсутствием какого бы то ни было указания на категории слов, как это наблюдается в китайском языке, и настоящей флексией не может быть никакого третьего состояния, совместимого с совершенной организацией языка. Единственное, что можно себе представить в промежутке между двумя этими состояниями, это сложение, используемое в качестве флексии, то есть правильно задуманная, но не доведенная до совершенства флексия, более или менее механическое добавление, а не чисто органическое пристраивание. Такое, не всегда легко распознаваемое, промежуточное состояние в последнее время получило название агглютинации» (3;124).Выходит, агглютинативные языки мало чем отличаются от флективных. Как и в последних, в них имеется флексия, хотя и «не доведенная до совершенства». Нет ничего удивительного в таком случае, что чуть ниже В.Гумбольдт пишет: «Агглютинативные языки отличаются от флективных не принципиально, как отвергающие всякое указание на грамматические категории посредством флексии» (3;125).Если между агглютинативными и флективными языками нет принципиальной разницы, то подпадает под сомнение и сам термин «флективный» по отношению к соответственному типу языка. Чтобы спасти положение, при характеристике данного типа В.Гумбольдт прибегает к термину «настоящая флексия». Но это означает, что в агглютинативных языках мы имеем дело с флексией… ненастоящей.Отграничение агглютинативных языков от флективных - слабое место в гумбольдтовской типологии языков. Под «настоящей флексией», тем не менее, В.Гумбольдт имел в виду такое соединение окончания с основой слова, которое получило название фузии. Вот как она определяется у О.С.Амановой: «Тесное морфологическое соединение изменяемого корня с многозначными нестандартными аффиксами, приводящее к стиранию границ между морфемами» (7;505). В фузии, таким образом, сочетаются, по крайней мере, два начала: спаянность корня с аффиксом и, во-вторых, многозначность последнего. Особенно ярко первый признак фузии - тесная спаянность корня (основы) с аффиксом представлена в гаплологии («курский» вместо «курск + ский»).

Так ли часто мы встречаем фузию в ее первом проявлении? Весьма редко. Может быть, ее другое начало - многозначность аффикса (флексии) - выглядит более надежным критерием в отграничении флективных (фузионных) языков от агглютинативных? Возьмем такой пример. В русском слове «руки» окончание передает сразу два значения - мн.ч. и им.п. По-татарски же слово с этим же значением звучит так: кул-лар, где окончание выражает лишь значение мн.ч., а падеж здесь обозначается нулевой флексией. Этот пример показывает, что русский язык относится к флективным языкам, а татарский - к агглютинативным. Многозначность/однозначность флексии - более надежный критерий в отграничении флективных языков от агглютинативных, чем степень спаянности морфем в слове. Однако и этот критерий далеко не всегда «срабатывает»: в агглютинативных языках имеются не только однозначные, но и многозначные флексии (напр., татарск. «ясаар-лар» (сделают) своею флексией выражает сразу 3л. и мн.ч.), а во флективных языках есть не только многозначные флексии, но и однозначные (напр., флексия мн.ч. у имен существительных). Разница между агглютинативными и флективными языками, таким образом, состоит лишь в степени фузионности: первые - менее фузионны, а другие - более.

Инкорпорирующий тип

Между изолирующим и флективным классами языков В.Гумбольдт помещал не только агглютинативные языки, но и инкорпорирующие. Он писал: «Если взять в сочетании оба эти способа (флективный и изолирующий - В.Д.), какими единство предложения фиксируется в понимании, то окажется, что есть еще и другой, противоположный им обоим способ, который здесь удобнее было бы считать третьим. Он заключается в том, чтобы рассматривать предложение вместе со всеми его необходимыми частями не как составленное из слов целое, а, по существу, как отдельное слово» (3;141; Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию. - М., 1984.).Что значит «рассматривать предложение как отдельное слово»? А что позволяет нам делить предложение в неинкорпорирующих на отдельные слова? Во-первых, паузы, а во-вторых, ударения: как правило, они отделяются друг от друга определенными паузами и имеют соответственные ударения. В инкорпорирующих языках указанные признаки (паузы и ударения) оказываются принадлежностями не отдельных слов, а словосочетаний (при частичном инкорпорировании) или целых предложений (при полном инкорпорировании). Кроме того, делению предложения на слова в неинкорпорирующих языках способствуют аффиксы (например, флексия свидетельствует о его конце). Выходит, в неинкорпорирующих языках акцентным единством и аффиксальной морфологизацией обладает, как правило, слово, а в инкорпорирующих - словосочетание или предложение в целом. Эти языки будто по ошибке оторвали эти признаки от слова и перенесли на синтаксические конструкции - инкорпоративные комплексы. Если в неинкорпорирующих языках синтетическая тенденция доведена лишь до сложных слов (напр., малоблагоприятный), то в инкорпорирующих она оказалась намного более сильной. При частичном инкорпорировании она превращает в акцентные единства сочетания слов, а при полном инкорпорировании - целые предложеня. Пример частичного инкорпорирования из чукотского языка: Танкляволя (Хороший мужчина) кораны (оленя) пэлянэй (оставил). В инкорпоративную группу здесь слилось лишь словосочетание «тан (хороший) + кляволя (мужчина)». Пример полного инкорпорирования из этого же языка: Тымынгынторкын (Я вынимаю руки). В инкорпоративный комплекс здесь слилось целое предложение. Вот тут-то и возникает необходимость, как говорил В.Гумбольдт, рассматривать предложение как слово. Поскольку в инкорпорирующих языках корневые и аффиксальные морфемы могут скучиваться в целые предложения, то их называют также полисинтетическими, а это значит, что их можно назвать также минианалитическими. Итак, великий немецкий типолог В.Гумбольдт сумел построить такую классификацию языков, которая в целом не утратила своего научного значения по сей день. Если все классы языков, входящие в нее, вытянуть в цепочку по степени аналитичности (от максимума к минимуму), то получится следующая последовательность: изолирующие - агглютинативные - флективные (их синтетизм увеличивается за счет фузии, отсутствующей в предшествующем классе языков) - инкорпорирующие (начиная с частичного инкорпорирования и кончая полным).[Статья В.П. Даниленко «Общая типология языков в концепции В.Гумбольдта» на сайте http://slovo.isu.ru/danilenko/articles/gumbtipol.htm]

Взаимосвязь языка и духа народа

Гумбольдт решительно возражал против понимания языка как чего-то механического и статичного, внешнего по отношению к выражаемой мысли. Он писал: "По своей действительной сущности язык есть нечто постоянное и вместе с тем в каждый данный момент преходящее. Даже его фиксация посредством письма представляет собой далеко не совершенное, мумиеобразное состояние, которое предполагает воссоздание его в живой речи. Язык есть не продукт деятельности (Ergon), а деятельность (Епегgeia)" В. фон Гумбольдт считал, что язык есть самозарождающееся и самодвижущееся целое - энергия. В этом самодвижении в равной степени участвуют три компонента: "дух народа", внешняя форма языка и внутренняя форма языка. "Дух народа" - это общее идеальное целое во внутренней стороне языка, духовном достоянии некоторого народа. Развитие и есть форма существования языка. В. фон Гумбольдт подчеркивал не только динамизм языка, но и его активность. Язык является результатом творческого синтеза мыслительной деятельности; он в то же время - активная форма, орудие этой мыслительной деятельности. Единство языка и мышления - неразрывное диалектическое единство речи и мысли, поскольку язык как общее, коллективное достояние воздействует на индивида, и чем лучше человек владеет языком, тем сильнее язык влияет на его мышление. Однако учение Гумбольдта не ограничивалось определением взаимодействия языка и мысли говорящего индивидуума. Он ставил вопрос о взаимосвязи языка и "народного духа", национального самосознания, потому что национальный характер языков состоит в особенном соединении мысли со звуком. Гумбольдт подчеркивал, что язык всегда развивается в сообществе людей. Но общественную природу языка он представлял как природу национальную, как "идеальное", которое находится "в умах и душах людей". Причем это идеальное, по Гумбольдту, не общечеловеческое (логическое) и не индивидуальное (психическое), а общенародное языковое мышление. В понятие "национальный дух народа" у Гумбольдта входит многое: психический склад народа, его образ мыслей, философия, наука, искусство и литература. Он полагал, что "дух народа" и язык его настолько тесно связаны друг с другом, что если существует одно, то другое можно вывести из него. В. фон Гумбольдт писал: "Язык есть как бы внешнее проявление духа народов: язык народа есть его дух, и дух народа есть его язык". В языке, согласно В. фон Гумбольдту, отражаются духовные качества народа, носителя этого языка. Развитие языка и различие человеческих языков Гумбольдт объяснял, прежде всего, "национальным мировоззрением", "народным духом". Ошибка Гумбольдта в том, "что он внутреннюю форму языка связывал исключительно с национальным духом и абсолютной идеей, объясняя национальные особенности языков не конкретно историческими условиями развития отдельных языков в связи с историей народов, творцов и носителей этих языков, а проявлением некоего духовного начала, недостаточно определенного и познанного. Понятие "народного духа" Гумбольдта лежит в основе этнолингвистики и неогумбольдтианства в зарубежных странах.

(вся информация взята из открытых источников)