статья литра источники / Zhanr_instrument

Собственно, имя «Фаустина» в гётевском цикле и звучит лишь в восемнадцатой элегии, удваивая мотив счастья: «Darum macht Faustine mein Glück» (187) [«Дарит мне Фаустина счастье» или по-другому – «Составляет Фаустина моё счастье»]. (Вспомним, по-латыни «faustitas» – счастье, благополучие, благоденствие, а «faustus» – счастливый, благоприятный.) Можно считать говорящим и псевдоним возлю-

бленной Проперция «Кинфия» (Cynthia). Cynthia, Cynthius – эпите-

ты Артемиды/Дианы и Аполлона по месту их рождения, горе Кинф (Cynthus) на острове Делосе. Кинфия Проперция через своё имя (оно же имя Аполлона) определяется как сведущая в искусствах и вдохновляющая к творчеству:

…виновница моего таланта – сама девушка. Заставь ее ходить в блеске Косских тканей – их блеск отразится в каждом слове этого свитка;

увижу ли я, как на ее лоб падает небрежная прядь – она с удовольствием выслушает похвалы своим волосам;

будет ли она бряцать пальцами белее слоновой кости песнь на лире – мы восхитимся легкостью и гибкостью ее искусной руки; или она опустит взор, когда глаза ее борются со сном, – я нахожу для стихов тысячу новых причин;

будет ли она, отбросив покров, сражаться со мной обнаженным телом, уж тогда мы сочиняем об этом поединке настоящие «Илиады». Что бы она ни сделала, что бы ни сказала, из ничего рождается длинная история.

[Проперций 2004: 53; все элегии Проперция приводятся в пер. А. Любжина]

Римская возлюбленная поэта-германца очерчена по близкому образцу: восхищение, соприкосновение тел, вдохновение к творчеству. Однако то, что было у Проперция портретом Кинфии, у Гёте (в пятой элегии – сгущённо, концентрированно) превратилось в доктрину поэтического творчества, обусловленного мировосприятием сквозь призму творчества пластического.

Und belehr ich mich nicht, indem ich des lieblichen Busens Formen spähe, die Hand leite die Hüften hinab?

Dann versteh ich den Marmor erst recht; ich denk und vergleiche, Sehe mit fühlendem Aug, fühle mit sehender Hand.

…

Wird doch nicht immer geküßt, es wird vernünftig gesprochen; Überfällt sie der Schlaf, lieg ich und denke mir viel.

Oftmals hab ich auch schon in ihren Armen gedichtet

229

Und des Hexameters Maß leise mit fingernder Hand

Ihr auf den Rücken gezählt. (177)

[А разве я не учусь, в то время как обозреваю прелестную груди / Форму, провожу рукой по бедру? / Так я лучше понимаю мрамор; я думаю и сравниваю, / Смотрю ощущающим глазом, ощупываю видящей рукой. / …/ Однако целуемся мы не всегда, ведём разумные разговоры; / Когда ею овладевает сон, я лежу и долго размышляю. / Часто <бывало, что> я также сочинял стихи ещё в её объятьях / И тихонько гекзаметры пальцами / отсчитывал на её спине.]

Хотя Проперций ещё далёк от концептуализации пластического видения, именно этому римскому элегику свойственно доверие к зрительному восприятию, реализующееся в наглядности образов. Кроме того, испытывая приверженность пластическим искусствам, он упоминает в своих произведениях имена знаменитых творцов и описывает скульптурные и архитектурные шедевры, например, в очаровательной элегии «Ты спрашиваешь, почему я прихожу к тебе с опозданием?..». Здесь герой объясняет свою вину тем, что рассматривал новый портик Феба со всеми его скульптурными украшениями, такими как мраморная статуя Аполлона, «чья песнь застыла на струнах безмолвной лиры, / наверняка еще прекраснее, чем настоящий…», или «словно живые» коровы Мирона [Проперций 2004: 113].

О Проперции говорят, что он гораздо больше, чем другие представители римской любовной элегии, «носит отпечаток эллинистического идеала poeta doctus. … Хотя Овидий также привлекает мифы, однако у него легче расшифровать содержание и функцию мифологических элементов. У Проперция миф прежде всего должен прояснить тот ранг, который поэт придает своей возлюбленной и своей любви» [Альбрехт 2004: 847]. Одна из чудеснейших элегий, третья из первой книги поэта, может служить показательной иллюстрацией к данному тезису. Её открывает дистих:

Какова была усталая беглянка из Кносса, лежащая на пустынном берегу, когда уже отчалил Тезеев корабль…

[Проперций 2004: 19].

Парафраз к этой строфе Проперция – финал тринадцатой элегии Гёте:

Diese Formen, wie groß! Wie edel gewendet die Glieder! Schlief Ariadne so schön: Theseus, du konntest entfliehn?

Diesen Lippen ein einziger Kuß! O Theseus, nun scheide!

Blick ihr ins Auge! Sie wacht! – Ewig nun hält sie dich fest. (184)

230

[Эти формы, как величественны! Как благородно изгибаются члены! / Если бы Ариадна была такой прекрасной во сне: Тезей, ты смог бы сбежать? / Этих губ единственный поцелуй! О Тезей, теперь уходи! / Посмотри ей в глаза! Она бодрствует! – Теперь она навечно тебя удержит.]

Элегия Проперция распадается на две части. Кинфия – доминирующий образ для обеих частей, только в первой Кинфия спит, во второй же, пробудившись, осыпает героя упреками. Мифологические мотивы усиливают впечатление об исключительной красоте и талантах возлюбленной поэта, а также о её власти над ним. Однако ироническое представление ряда привычных элегических топосов разрушает учёную высокопарность мифологических аллюзий. (Распалённый двумя богами сразу – и Амуром, и Либером, – поэт не нарушает покоя госпожи, «боясь ее испытанной на опыте ярости в ссорах»; пьяный поэт безуспешно пытается водрузить на голову спящей Кинфии венок; рассказ о том, что Кинфия «прогоняла усталость песнями Орфеевой лиры», превращается в один из упрёков поздно вернувшемуся с пирушки поэту [Проперций 2004: 19, 21].)

Элегия Гёте тоже распадается на две части. В первой не puella docta, а плут Амур, Амур-софист выступает в качестве учителя, наставника [der Lehrer, (183)] в искусстве и в любви. Во второй части поэт рассказывает о пробуждении возлюбленной, спавшей в его объятьях. Мотив телесного соприкосновения (её локоны на его груди, её головка на его плече, рука в руке) получает развитие, превращаясь в «формулу» надёжной счастливой любви, основанной как на сердечной привязанности, так и на плотском притяжении.

Далее обыгрывается мотив закрытых/открытых глаз возлюбленной (мотив, который отразится в последних стихах элегии, о взгляде Тезея в глаза проснувшейся Ариадны):

Bleibt geschlossen! Ihr macht mich verwirrt und trunken, ihr raubet

Mit den stillen Genuß reiner Betrachtung zu früh. (184)

[Оставайтесь закрытыми! Вы меня смущаете и опьяняете, вы отбираете / С безмолвным наслаждением слишком рано чистое созерцание.]

И в итоге зримая прелесть возлюбленной утверждается в сопоставлении с красотой спящей Ариадны, образ которой венчает элегию.

В стихотворении Проперция «дышащая нежным покоем» [Проперций 2004: 19] Ариадна-Кинфия, которую поэт сравнил ещё с тремя мифологическими героинями, – тоже объект созерцания поэта, только опьянённого не метафорически (очами любимой), а дарами Вакха.

231

В обоих случаях красота девушек мифологизируется. При этом ни Проперций, ни Гёте не ставят цель при помощи мифологических аллюзий продемонстрировать свою антикварную учёность. Мифологические аллюзии, дистанцируя прелестные объекты созерцания, призваны послужить неопровержимыми доказательствами их совершенства.

Элегический дистих

25 февраля 1824 года, как об этом повествует Эккерман, Гёте показал ему «два странных, диковинных стихотворения, оба высоконравственных по своим устремлениям, но в отдельных партиях безудержно натуралистические и откровенные, такие в свете обычно признаются непристойными» [Эккерман 1988: 100–101]. По всей видимости, одним из текстов, о которых шла речь, была неопубликованная элегия. Далее после рассуждений Гёте о необходимости считаться с уровнем понимания читающей публики и о тирании времени, которое не позволяет современникам говорить того, что позволяло древним, речь зашла о смягчающей нескромность содержания античной метрической форме: «Если бы мои “Римские элегии” переложить в размер и тональность Байронова “Дон Жуана”, все мною сказанное выглядело бы совершенно непристойным» [Эккерман 1988: 101].

И хотя реплика произнесена более чем три десятилетия спустя после создания «Римских элегий», она буквально вторит строкам из двадцатой элегии цикла:

Mein Entzücken dem Hein, dem schallenden Felsen zu sagen, Bin ich endlich nicht jung, bin ich nicht einsam genug.

Dir, Hexameter, dir, Pentameter, sei es vertrauert, Wie sie des Tags mich erfreut, wie sie des Nachts mich

beglückt. (191)

[Чтобы рассказывать о своем восхищении роще, звонким скалам, / Я не настолько юн, и не настолько одинок. / Тебе, гекзаметр, тебе пентаметр, да будет доверено то, / как она меня радует днями, каким счастливым она меня делает по ночам.]

Поэтическая уверенность Гёте звучит здесь весьма отчётливо: нескромная чувственность, облечённая в элегические строки, – это сохраненная альковная тайна, почти соблюдённая благопристойность. В такой оптике дистих – жанрообразующий признак римской элегии – обретает новый смысл. Освоенный Гёте (или, лучше сказать, имитированный им) древний стихотворный размер стал в его поэтике «охранной грамотой» для традиционно-элегического решения темы любви, узаконил эрото-романтическую откровенность, которая могла

232

вызвать отторжение (и в ряде случаев вызывала) у читающей публики конца XVIII века.

Литература

1.Альбрехт 2004 – Альбрехт М. фон. История римской литературы: В 3-х т. Т. 2. М.: Греко-латинский кабинет Ю.А. Шичалина, 2004.

2.Гёте, Шиллер 1988 – Гёте И. В., Шиллер Ф. Переписка: В 2-х т.Т. 1. М.: Искусство,1988.

3.Goethe 1970 – Goethe J. W. Römische Elegien // Goethe J. W. Poetische Werke in drei Bänden. B.1. Gedichte. Epen. Aufbau-Verlag Berlin und Weimar, 1970. S. 174–191.

4.Goethe 1983 – Goethe J. W. Faust. Aufbau-Verlag Berlin und Weimar, 1983.

5.Михайлов 1997 – Михайлов А. В. Гёте и отражения античности в немецкой культуре на рубеже XVIII –XIX вв. // Михайлов А. В. Языки культуры. Учебное пособие по культурологии. М.: Языки русской культуры, 1997.

С. 564–595.

6.Овидий 1994 – Овидий. Собрание сочинений в 2-х томах. Т. 1. СПб.: Биографический институт «Студия Биографика», 1994.

7.Проперций 2004 – Секст Проперций. Элегии в четырёх книгах. М.: Греколатинский кабинет Ю.А. Шичалина, 2004.

8.Шталь 1989 – Шталь И.В. Поэтика литературного направления: римские «эрото-романтики» // Поэтика древнеримской литературы: Жанры и стиль. М.: Наука, 1989. С. 68–92.

9.Эккерман 1988 – Эккерман И.П. Разговоры с Гёте в последние годы его жизни. Ереван: Айастан, 1988.

233