Сохранение наследия античности

Творчество поздних латинских поэтов и первых христианских мыслителей отмечено стремлением сохранить для христианской культуры традиции античной эстетики и науки. Можно отметить также попытки синтезировать две культуры, установить между ними преемственные связи. Однако нередко попытка синтеза обнажала глубинную противоположность двух культурных эпох в истории человечества (как у Тертуллиана, о котором мы уже упоминали).

Поздние латинские поэты и ранние христианские писатели сыграли роль звена, смыкающего античную древность с новым миром, который возник на ее обломках. Западная Европа открывает новые возможности для художественного развития. Эти возможности реализовались в первую очередь в памятниках героического эпоса и записях архаических эпосов, осуществленных на протяжении Раннего Средневековья.

В то же время, предпринимались попытки сберечь наследие античности для последующих поколений. Так, остготский король Теодорих (493–526) поручил систематизировать наследие античности двум сановникам – Боэцию (ок. 480–524 или 526) и Кассиодору.

Боэций

Слайд № 10. Замечательна фигура «последнего римлянина» Боэция – государственного деятеля, философа, теолога. Боэций – канонизированный святой католической Церкви.

Боэций накануне казни по обвинению в византийских симпатиях пишет свой главный труд – трактат-поэму «Утешение Философией». Как указывает С.С. Аверинцев, «Утешение Философией» оказалось для Запада даже более нужным, чем проект Боэция по переводам Аристотеля и открытию для христианского мира доступа к греческой науке, «…самые высокие размышления о благе, боге и судьбе окрашены здесь личным чувством человека, ожидающего смерти, и поэтому приобретают редкую выразительность. “Утешение” представляет собой диалог автора с явившейся к нему в темницу олицетворенной Философией, которая убеждает его забыть о мнимых благах, им утраченных, и предаться душой высшему благу и мировому закону. Боэций – христианин, но общее настроение “Утешения” не христианское, а античное: главное для него – не благодать, а разум, не ощущение греховности, а уверенность в добродетели, не упование на небеса, а твердость духа на земле; об искуплении нет речи, Христос не назван ни разу. Как в сочинениях по логике Боэций передал Средневековью традицию античной мысли, так в “Утешении” – традицию античного чувства мира: в этом – его величайшее значение в истории европейской культуры».

Миссия философии, по Боэцию, исцелять душу. Эта идея восходит к античной культуре. Как раз там философия наделялась душеспасительной функцией. Позже, в средние века эта функция перешла к религии.

Боэций в трактате выстраивает новую, средневековую по духу, концепция времени. В основе ее соотношение преходящего, нестабильного и вечного, неизменного. Время против Вечности (как у Блаженного Августина).

Колесо Фортуны

Слайд № 11. В трактате Боэция возникает образ колеса Фортуны, очень важный для средневекового мироощущения образ. Фортуна – в древнеримской мифологии богиня счастья и несчастья, слепого случая, удачи. Изображалась она с двумя лицами, стоящей на шаре или колесе, с повязкой на глазах. В колесе Фортуны, пишет Жак Ле Гофф, «мы снова узнаем символ и выражение того мира, где царила неуверенность и где воплощение этой неуверенности, колесо Фортуны, служило уроком покорности судьбе» [Ле Гофф, 1992, с. 156].

Боэций описывает Фортуну, и колесо Фортуны так:

«Тиран раздавлен им, и вновь капризная

Чело униженного поднимает,

Всегда к слезам и горю равнодушная,

Виновница всего, – смеется стонам,

Играет так она своим могуществом.

Привычно ей свершать дела чудесные –

Паденье и подъем в один и тот же час».

ʘ – Образ колеса. Центр, ось – это начало бытия, это сам Бог, а значит Вечность и неподвижность. Божественная субстанция «...вращает подвижную сферу Вселенной, но сама остается неподвижной» [Боэций, 1990, с. 248]. Демиурга Боэций характеризует так:

«О Зодчий мира и движенья побудитель мудрый,

Строитель вдохновенный, что порядком правит вечным,

Ты пребываешь неподвижным в собственном величье!

Тебя не внешние толкнули на его созданье

Причины, но природа блага, в ней зависти нет места» [Боэций, 1990, с. 238].

Тот, кто ближе к центру (Богу), того судьба не бросает вверх и вниз. Человек боится только падения. Но закон вращения колеса судьбы таков: высоко поднимитесь – низко упадете: «Так и отстоящие дальше от своего начала – божественного разума – подвержено большим превратностям судьбы, ибо подвластность судьбе зависит от степени удаленности от средоточия всего сущего. То, что больше всего приблизилось к неизменности высшего разума, избавившись от движения, избегает и необходимости, налагаемой судьбой. Так что изменчивая линия судьбы так относится к неизменной простоте провидения, <…> как то, что рождается, к тому, что существует постоянно, как время к вечности, как движущийся круг к своему покоящемуся центру» [Боэций, 1990, с. 266].

По наблюдению Жака Ле Гоффа, «Средневековый человек интересовался не тем, что движется, а тем, что неподвижно. Он искал покоя. <…> Напротив, все то, что неспокойно, “искательно”, казалось ему суетным – эпитет, обычно прилагаемый к этим словам, – и немного дьявольским» [Ле Гофф, 1992, с. 190].