Культура цитат

В поздней римской словесности наступление кризиса ощущается уже со второй половины II века н. э.: поэты стремятся не к оригинальности, а к изысканности формы, воскрешают старые жанры. Поэтическая и литературная эрудиция заменяют творческий независимый поиск. Так, Авл Геллий (ок. 130–180 гг.) в труде под названием «Аттические ночи», включающем 20 книг (до нас дошла только восьмая) собирает цитаты приблизительно из 250 греческих и римских авторов, снабжая их сопоставительным анализом и критическим комментарием. Жак Ле Гофф отмечает: «Словари, мнемонические стишки <…> – вот тот примитивный интеллектуальный материал, который Поздняя империя завещала Средневековью. Это была культура цитат, избранных мест…» [Ле Гофф, 1992, с. 108].

Характеризуя позднюю латинскую поэзию этого периода, М.Л. Гаспаров определяет ее как «поэзию риторического века». Тем самым он подчеркивает, что восходит она к практике обучения красноречию в риторических школах. Поздняя латинская поэзия не столько создает новое, сколько умело выражает старое. Симптомом кризиса античной риторики и поэзии можно считать расцвет формы стихотворного центона, т. е. стихотворения, в котором чередуются строки из классических авторов, но нет ни одной оригинальной строки. Виртуозно владел формой центона Децим Магн Авсоний, например его «Свадебный центон», написанный в честь свадебных торжеств при императорском дворе, составлен из цитат из Вергилия (после 369 г.). Расцвет формы центона выступает указанием на два принципиально значимых обстоятельства: 1) литература направлена на литературу же, что связано с необходимостью обобщения, подведения итогов, с осознанием завершенности некоторого этапа развития словесности; 2) осознается возросшая роль читателя, который воспринимается как участника творческого процесса, как сотворец текста.

М.Л. Гаспаров, описывая жанровую типологию поздней латинской поэзии, соотносит ее с практическими заданиями, которые предлагали в риторических школах периода поздней Римской империи: 1) увидеть в знакомом предмете нечто неожиданное и выразить это в кратких словах; 2) пересказать нечто общеизвестное; 3) представить стихотворный пересказ мифа, – «из задач первого типа вырастают лирические жанры поздней латинской поэзии, из задач второго типа – дидактические, из задач третьего типа – эпические».

Ведущей при этом остается тенденция к освоению достижений культуры и литературы, к их максимально полному и точному сохранению. Таким образом, критерий оригинальности, который собственно и характеризует независимое творчество, перестает быть для поздней латинской поэзии определяющим.

Средневековье во многом унаследовало эти тенденции. Жак Ле Гофф отмечает: «Новшество считалось грехом» [Ле Гофф, 1992, с. 303].

Синтез античности и христианства.

На фоне затухания античной культурной традиции все смелее осуществляет свои завоевания христианская литература. Вплоть до окончательного падения Рима и распада империи латинскими писателями осуществляются попытки синтеза христианской и античной системы как этических, так и эстетических ценностей. Одна из таких попыток синтеза была осуществлена «христианским Цицероном» – Лактанцием (III–IV вв. н. э.) в труде «Божественные установления» и была направлена на поиски компромисса между религией и наукой: Лактанций стремился доказать, что между наукой и религией нет непроходимой пропасти, что наука опытным путем приходит к тому же обретению бога, как вера приходит к обретению бога путем откровения. Лактанций пытается утвердить мысль о равноправии Веры и Разума.

К синтезу культур стремился и в жизни и в сочинениях Иероним (ок. 340–420), осуществивший перевод Библии на латинский язык (с 389 по 405 гг.).

Значимость перевода Иеронима неоспорима, поскольку последний осуществлен как с греческих, так и с еврейских текстов (в распоряжении Иеронима была священная древнееврейская рукопись IV в., кроме того, ему содействовали просвещенные еврейские раввины). Тридентский собор (1545 г.) признал перевод Иеронима каноническим. Библия Иеронима получила название «Vulgate» («Вульгата»), т. е. народная, общедоступная.

Помимо перевода Библии наследие Иеронима включает письма и трактат «О знаменитых мужах». Любопытно, что в письмах Иероним подчеркивает несовершенство слога Библии. Он укоряет себя как нечестивца, предпочитающего слог Плавта. Он сравнивает себя с отшельником, который вспоминает об изысканном столе во время аскетической жизни.