Я л

Ч СЕМЬ

Нчернев

КШОМОЙН1Ш

ОЕШ

Чудаки — народ изобретательный. Какие только не придумывают для себя занятия, прожигая свободное от работы время. Десятки ты­сяч филателистов с утра пораньше выходят на охоту и, как хищники, бросаются от киоска к киоску в поисках редкой марки. Седовласые старики, руководители солидных учреждений, подобно мальчишкам, под­жидают в переулках письмоносцев и канючат у них проштемпелеван­ные почтовые знаки.

Труден и тернист путь коллекционера, он таит в себе массу неожи­данностей, обидных до слез курьезов. Один нумизмат шесть лет шел по следам редкой монеты, о которой случайно узнал из заметки в газете. Энтузиаст завел целую переписку, истратил десятки рублей на теле­фонные переговоры, а когда, наконец, достиг своей цели, то оказалось, что автор заметки, журналист, немного ошибся. Принял пуговицу от старого чиновничьего сюртука за чистую монету времен Юстиниана. Огорчению нумизмата не было границ, он ходил мрачный, как тибет­ский лама, и в тайне от самого себя готовился бросить любимое за­нятие.

Но траурный период длился недолго. Новое известие, подобно взры­ву бомбы, вернуло нумизмата к грешной действительности. Один кол­лега с детской непосредственностью предлагал выгодный обмен древ­негреческого абола на зеленую керенку. Нумизмат вмиг забыл свои огорчения и бросился к простаку, позабыв все неудачи.

А другой мой знакомый не может спокойно лечь спать, если не вы­полнит за день свою норму — записать пятнадцать славянских имен, оканчивающихся на «и». Он отдает этому занятию все свободное вре­мя, а частенько прихватывает и рабочее. В общем перечислить все хоб­би чудаков невозможно. Они таят в себе массу неиспользованных ре­зервов: от сбора почтовых марок, пробок от пивных бутылок, галошных стелек (обязательно зеленых) до бог знает чего.

Савелий Миронович предается более скромному занятию. Он не охотится за марками и не меняет керенки на аболы. Савелий Мироно­вич любит отгадывать кроссворды. Любит со всей страстью уже немо­лодого человека, любит настолько, насколько ему позволяет время и солидное служебное положение. Когда в кабинет заходит секретарь со свежим номером «Огонька», в душе у Савелия Мироновича все зами­рает. Он осторожно открывает последнюю страницу, с упоением при­крывает глаза, словно готовится к путешествию в страну чудес. И с этой минуты уже никакое событие не может оторвать директора от предмета его давней страсти. В момент двери кабинета закрываются, плотно задрапировываются окна. Комната становится похожей на оби­тель тульского Левши во время выполнения правительственного за­дания по экипировке английской блохи.

89

Вооружившись остро отточенным карандашом, Савелий Миронович переходит на эзоповский язык, соревнуясь в красноречии с авторами кроссворда. В особенно острых моментах директор полемизирует с авторами, иногда даже переходит на менторский тон. В таких случаях Савелий Миронович восклицает:

— Ну, помилуйте, кто же не знает, что огородное растение —это че-с-нок? Правильно, шесть букв. Порядочек. А вот... Ну и уморили! Гора в Африке? Каждый школьник знает—Килиманджаро.

Слово «школьник» вызвало не совсем приятное воспоминание. Было это давно. Однажды Савелий Миронович завершил очередной крос- свордный марафон в рекордно короткий срок. За два часа были запол­нены все клетки на последней странице «Огонька». Окрыленный своей сообразительностью, директор решил поделиться радостью с редакци­ей журнала. В этот же день был отправлен пакет «авиа». Две недели прошли в мучительном ожидании. Однако плотный конверт с красным грифом «Огонек» нанес неожиданный удар. Литературный сотрудник журнала приторно вежливо объяснил, что ответы Савелия Мироновича правильные, но пришли с опозданием. Его немного опередил могилев­ский школьник Вася Шкуропет. Такого исхода директор не ожи­дал. Не мог его опередить какой-то могилевский юнец. Наверное, пись­мо задержалось на почте, а, может быть, даже и пролежало в совхо­зе дня два. Здесь это могут. Постепенно обида начала забываться, только говорят, что с тех пор Савелий Миронович сдержанно и сухо отвечает на приветствия тружеников почтового отделения.

...Рабочий день подходил к концу. Весь обеденный перерыв ушел на поиски вымершей птицы юрского периода. Пришлось перелопатить не одну тонну словесной руды, прежде чем заполнить злочастные две­надцать клеток. Только через час птица археоптерикс была поймана и определена на свое место.

Когда солнце спряталось за ферму, директор с помощью политиче­ского словаря, занялся поисками лидера крайне правой партии Ин­дии. Вообще сплошной кошмар — шестнадцать клеток. Ну и длинные же фамилии у этих индусов! Два битых часа потребовалось, на то, чтобы усадить господина Раджагопалачария на свое место.

Зато вертикаль шла как по маслу. Сказывался многолетний опыт директора и сельскохозяйственная тематика вопросов. В этом деле Са­велий Миронович дока. Для него севообороты, породы скота, разные тли, эфедры, утки пекинские —«семечки». Эти вещи Савелий Мироно­вич знал тогда, когда еще некоторых ребят из «Огонька» на свете не было. Ведь не зря же он стоит у кормила одного из крупнейших хо­зяйств района.

С вертикалью директор расправился в мгновенье ока. Савелий Ми­ронович хотел было уже с чувством исполненного читательского долга спрятать журнал в дальний ящик стола, как увидел, что в крайнем правом углу, подобно вражеским лазутчикам, притаились семь сво­бодных клеток. Савелий Миронович с карандашом наперевес двинулся на противника, но орешек оказался крепким. Десятки раз перечитыва­лись вопросы: помещение для культурного отдыха — четыре клетки. Условия жизни людей — три клетки. Всего каких-то несчастных три клетки! Директор прилагал титанические усилия, но семь клеток оста­вались загадкой. Ночь прошла в кошмарных сновидениях. И только на следующий день приезжий остряк из потребсоюза положил конец ди­ректорским страданиям. Оказывается, чтобы заполнить первые четыре клетки, нужно было вспомнить о клубе. А это не так просто.

Ведь он стоит на краю поселка, и прежде чем его достичь, нужно перемесить не один гектолитр грязи. Глядя на заброшенное здание, о

90

нем можно подумать все, но только не то, что здесь находится очаг культуры. Внутренняя часть клуба не поддается никаким описаниям и представляет интерес разве только что для историков. По этой причи­не жители совхоза уже давно отказались от мысли, что у них есть клуб, и просиживают свободные вечера дома, .обмениваясь свежей ин­формацией. Молодежь с тоской смотрит на камни, завезенные три го­да назад для будущего очага культуры.

И, наконец, последние три клетки, о которых тоже редко вспоми­нают в совхозе,— быт. Не потому, что все нормально, как, например, с производственными показателями. Нет, просто в совхозе заботы о быте считаются мелочью. Парни из рабочего общежития уже не раз брали приступом кабинет директора, требуя создания нормальных ус­ловий, но каждый раз выслушивали одну и ту же ободряющую тираду:

— Вот подождите, ребята, сдадим новое общежитие, тогда...—и идут красочные описания, похожие на второй период времяпрепровождения Гулливера в стране лиллипутов.

Кроссворд завершен. Остались некоторые вопросы, которых нет на последней странице «Огонька». Но мы не будем томить читателя и от­ветим сразу: действие происходит в наши дни, в совхозе..., а впрочем какое это имеет значение? Может быть, даже и в вашем.