Добавил:
Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:
теегин герл 1967 (1-3)-1.docx
Скачиваний:
0
Добавлен:
09.01.2025
Размер:
2.47 Mб
Скачать

X. СЯН-БЕЛГИН

Калмыцкая сноха

Отрывок из поэмы

«Из тучи дождь идет, от благопожелания счастье приходит».

Калмыцкая пословица.

В стали семейство жило

Кузнеца...

(Здесь музыка ударила басами).

И вижу я: она идет, босая, Любовь Бадмы. И нет на ней лица. Сплошная боль — ее глаза и губы И вся она — седой застывший крик... Война семейство кузнеца погубит. Но это позже...

Жив еще старик.

Еще идет он, тяжело ступая, По дорогой единственной земле, Как по горячим угольям в золе — Так обжигает ноги боль тупая! Немецкий комендант — Белесобровый, Весь в глянце от коронок до сапог — Стоит, как снизошедший к пастве бог, И спрашивает:

«Все ль в семье здоровы?

Не надо ли чего?..» Молчит старик.

С богами говорить давно отвык, Тем более — под дулом автомата, Тем более, когда в крови заката Кричит пожара бешеный язык, И невдали навек к земле приник Калмык

В одежде русского солдата, Точь-в-точь, как сын Баты... Молчит старик.

Быть старостой, как предлагает немец? О, плохо, видно, знает чужеземец. Что значит быть свободным!

Заплатить

Своим предательством за горсть объедков От страшного хозяйского обеда, И жизнь свою предательством продлить? Не для того растил сынов, И в кузне

Ковал металл, как в бой ковал мечи!.. Стоит старик. Мнет шапку. И молчит. И смотрит в небо. В небе солнце, Грузно Воздев окровавленные лучи, Как в горе — руки матери и жены, Над пеплом городов и сел сожженных Стоит. Молчит старик, Уйдя в себя, в свое пережитое.

Вся жизнь проходит перед ним в тот миг, Воспоминанье вороша седое.

Там голоса его сынов слышны, Сынов, которых вынянчил когда-то.

Где сыновья сейчас?.. Ушли сыны На фронт

В одежде русского солдата! Убиты или живы?..

Немец врет... Они еще придут! Старик спокоен! Да, здесь, в Эстохагинке, тоже фронт, И он — отец солдатов — тоже воин! И он не скажет немцу ничего, Пред ним себя ответом не унизит, Лишь взглядом ненавидящим пронижет, Коль пулею нельзя пронзить его! И немец понял. И страшней ответа Ему сейчас молчанье старика...

(Здесь музыка — исчезли гаммы света И дрогнула на клавишах рука, И на мгновенье оборвалась резко Мелодия... И сразу в тишину Ворвался гулкий звук сухого треска, В моих ушах стоящий всю войну...) Я слушал. Я увидел это горе...

Овчарок лай...

Эсэсовцы в дверях... Пять мертвых дочерей в углу подворья Лежат с застывшим криком на губах... Лежат невестки...

И бегут, раздеты, Еще теплы от розового сна, От страха обезумевшие дети И падают... И все... И — тишина. И темнота.

И вдруг он вспыхнул, Глухо

Шипя, бензин... Исчезла темнота: Два факела живых... Один — старуха. Другой — отец...

Кузнец — старик Бата... Вкруг двух огней стоят убийцы цепью, И ежится от ветра комендант.

Два человека

Заживо Горят — Две жизни вьются пламенем над степью. И ветер, как летящий черный плач, Кружит и пламя заревом разносит, Которое Возмездием Все спросит!

И он за все расплатится, палач! Оно придет. Возмездие!.. Но рдеют Два факела в ночи — им не помочь... И вижу я, как девушка седеет,

57

Каким-то чудом уцелев в ту ночь. (Здесь музыка—как будто сердце сжалось, Как будто бы струна, напряжена, Вдруг лопнула... А, может, оборвалась В душе у этой женщины Струна?!)

Я слушаю. И каждой новой нотой Евгения рассказывает мне: «Вот так живу. Беду лечу работой... Все это было как в кошмарном сне... Но почему-то часто с большей болью Припоминаю вдруг из всей семьи Племянника Бадмы — мальчонку Толю, Веселого малышку лет семи.

Быь может, потому, что петь любил он. Играть самозабвенно на домбре?

А, может, непосредственности было В нем больше, чем обычно в детворе? Не знаю. Но на всех Олимпиадах Он первым был. Его любил Бадма. И я, конечно. Он со мною ладил — Петь и играть любила я сама!

(Я слушаю. А сам гляжу на этих, На снимке, разновозрастных парней — В калмыцких ярко вышитых бешметах, В каракулевых шапках до бровей. Единственная память — этот снимок. На нем желтеет времени печать.

А эта, златокосая, меж ними — Евгения, наверно?.. Не узнать...)

А в музыке меж тем — рассвет весенний И степь в тюльпанных радужных дымах... И вот в нее дорогой наступлений Приходит с частью рядовой Бадма! Низинка... И — село Эстохагинки...

И — ни двора родного, ни кола...

Лишь с трав летят росинки, как слезинки, На головешки.

И молчит зола.

Как тяжело, когда и плакать трудно, И трудно не заплакать... Тяжело... Среди бурьяна на каменьев груду Присел Бадма и болью обожгло! Как мог он сразу это не заметить? А ведь могло б — и не заметить мог — Знакомый Толин маленький бешметик. Засыпанный землей, лежал у ног...

Вновь увели Бадму боев раскаты. В Ростове, На одной из площадей Похоронив убитого, Солдаты

Нашли бешметик средь его вещей. Он и не знает где, каким снарядом, Какою пулей каждый брат убит: Один — в Днепре,

Другой — под Ленинградом Сгорел,

Над Будапештом — третий сбит.

А та, что, затмевая все собою, Не выходила из тревожных снов — Пошла его дорогой — медсестрою! И, сняв шинель, Пришла к' нему, В Ростов.

Над братскою могилой светлый камень. Бессмертье над могилою горит.

И женщина идет к безмолвью плит И тихими холодными руками Кладет огонь тюльпанов. И стоит.

И, помолчав до боли у могилы, Она уходит обретая силы

Жить. И творить. И эту жизнь любить.

И славы павшего достойной быть!..

...О, музыки высокое паренье, О, музыки глубокая душа, Войди, войди в мое стихотворенье, Как женщина вот эта, не спеша!

Постой у изголовья каждой строчки,

У каждой сердцем выстраданной точки, Как женщина вот эта — озари!

И говори! Так зримо говори, Чтоб мог и я, с любого сняв словечка Привычной обыденщины покров, Заговорить с ней так же человечно И так объемно — музыкою слов!

Чтоб ей за встречу отплатить сторицей Высокою певучестью стиха!

Чтоб ей сказать: «Не унывай, сестрица, Родимая калмыцкая сноха!

Мы все—твоя семья. И здесь, в Ростове, У обелиска —и моя печаль!..»

Что б ей сказать...

Но я сидел. Молчал.

И не было нежнее и суровей Молчанья моего...

Она встает.

И улица навстречу нам плывет Цветистостью потоков бесконечных.

И кажутся сегодня лица встречных Прекрасней, чем всегда. И все поет! Все музыка — от главной, магистральной, До самой малой улочки вдали!..

Идем.

У зданья школы музыкальной Остановились.

«Вот мы и пришли.

Здесь мои дети. Не пугайтесь только — Чернявых, белобрысых — вон их сколько! Я им как мать —строга, но и нежна.

Они — моя судьба. Я им нужна.

И в этом мое счастье... До свиданья...»

Мы попрощались. И ушла она. И долго я стоял у окон зданья Где музыкальна даже Тишина.

1960 г.

Перевел с калмыцкого Д. Долинский.