У РЕҢИ

Наездник мне вспомнился снова. Он, повод сжимая в руке, Койя своего верхового Подвел к безымянной реке.

Шли по небу тучки гурьбою, Скакун над рекою стоял. Воды он коснулся губою, Но пить, тонконогий, не стал.

И твердой рукою напрасно. Где волн не замедлился бег. Стал конскую голову властно К воде пригибать человек.

Конь не пил.

И огненной гривой Тряхнул, что космою огня.

Ретивый и нетерпеливый Наездник вскочил на коня.

И, вскинув решительно плетку, И гикнув, как все седоки. Погнал он коня на середку Спокойно плескавшей реки.

Тень на воду бросила птица, Проплыв с неподвижностью крыл. И, вплавь собираясь пуститься. Конь фыркал, но воду не пил.

Река безмятежно качалась, Округлый синел окаем.

И власть человека кончалась Над прирученным конем.

Перевел с калмыцкого Я. Козловский

Черный или красный

Прохожие смотрели парню вслед В собачий мозг вбивают неуклонно.

Не потому, что был он — чернокожий. Что только белый может пожалеть—

К различью рас привычен здесь прохожий:У черного в руке тугая плеть: Каких племен здесь, в Сингапуре, нет! Да, помнят псы, что он — их враг исконный!

Но возбуждали жалость или страх Жестокие, уродливые шрамы

На шее негра—мощной и упрямой,— На мускулистых, бронзовых руках...

Под рубищем рубцы неловко спрятав.

Он их не скрыл от любопытных глаз- Ми с ним разговорились...

Вот рассказ Цветного гражданина Южных Штатов:

— В местах, где я родился, полисмены Своих овчарок дрессируют так: Запрут в загоне молодых собак И там их приучают постепенно.

Что белая рука — щедра, умела. Она приносит лучшую еду. Но если псам притащит

пищу белый,— Отнимет черный тут же, на виду—

Он жаждет мести, полицейский пес, И черной кожи ненавидит запах— —Ну да, я побывал в их страшных лапах И память ату навсегда унес—

Я убежал-

Бродил по Сингапуру—

Потом работу отыскал с трудом: Был докером...

С ребятами потом Об этих шрамах разболтался сдуру...

Тогда подрядчик —он из наших мест!— Сказал, что агитатор я опасный...

«Послушай, черный!.. Ты к тому же — красный!

Кто лишнее болтает, тот не ест!»

И я — опять без хлеба... Столько дней!.. ...Что ж, опишите,— коль писать охота!.. Но все-таки фамилии моей

Не называйте...

Мне нужна работа.

Сингапур—Москва.

Перевела с калмыцкого Юлия Нейман

4 Альманах № 2 (28)

49

_Ч

абан занемог. Пошаливало сердце. И тогда Дмитрий приехал в Башантин- скую больницу. Терапевт долго, вни- мательно ослушивала, а потом сделала вывод: «Придется ложиться на лече- ие. Сейчас вас проведут в стационар».

— Как же так?—спросил Велигурин,— у меня там отара, сейчас зима, не могу бросить животных.

Но врач настояла на своем: месяц Дмитрию придется пролежать в больнице. Но не выдержал он этот срок. Волновали мысли: «Как там в бригаде дела? Нужно ехать, ведь напарник — Илья Захарович Огурцов тоже болен». И, пробыв в больни­це только с десяток дней, Дмитрий Алек­сеевич уехал домой.

— Уже заявился?—увидев Велигурина, спросил управляющий отделением Георгий Кузьмич Сузый,— что же не лечился? На­шли бы людей для присмотра за отарой.

— Ничего, передюжу болезнь. А на случайных людей мало надежды, уж луч­ше сам, да и скучно без дела.

Тоска по любимому делу. Ее испыты­вает каждый, кто безмерно любит труд, свою профессию. Таков и Дмитрий Алек­сеевич Велигурин, чабан первого отделения совхоза «Комсомолец» Городовиковского района. Рано он познал труд, еще в гроз­ном 1943 году, когда наши войска освобо­дили калмыцкие степи от фашистской не­чисти. Народ начал поднимать разрушен­ное войной хозяйство. В поле, на фермах заменили мужиков женщины, подростки. На их плечи легла тяжелая, но почетная ноша. И эту ношу вместе со своими одно­сельчанами принял Дмитрий Велигурин, ко­торый тогда был еще подростком.

Он пришел в чабанскую бригаду ста­рика Евтея Герасимовича Рассыхина. И тог­да именно Дмитрий навечно полюбил степь. Ему она понравилась летом, когда в знойном мареве дрожат и расплываются дальние курганы, и теплые ветры разносят терпкие запахи трав. Зимой, правда, дру-

ОЧЕРК

гая картина: бесконечные просторы при­тихшие. И только в бураны степь—буйная, норовистая, как необученная лошадь. Раз­гуливают метели, ветры, которые прола­мываются даже сквозь лесополосы. Не испугал Дмитрия зимний нрав степи. Ведь рядом была поддержка — старый опытный чабан Е. Г. Рассыхин. Он говорил подпаску:

— Не легкая, сынок, чабанская про­фессия. А где меньше трудностей, если по-настоящему нести службу? Я вот десят­ки лет у отары, сотни верст исходил по степи, иной раз ноют ноги. И что — прика­жешь оставить животных? Нет, нравится быть овцеводом. Да и знаю, что нужен совхозу, моими знаниями дорожат, труд мой ценят.

Ты смотри, тебе виднее. Мой совет — оставаться в моей бригаде. Не по душе будет работа, другое дело найдешь, ведь только на ноги становишься.

Никуда не ушел Дмитрий. Так и остал­ся чабаном. Внимательно изучал науку Рассыхина, который оказался хорошим на­ставником, не таил знания под спудом. Опытный овцевод подсказывал, как нужно кормить животных, как принимать молод­няк. И десятки других премудростей по­знал Велигурин. А сейчас может дать уйму умных советов другим чабанам. Ведь свы­ше двух десятков лет у отары. И тут дело не только в стаже. У иных чабанов работа в овцеводстве измеряется также многими годами. А вот не клеится дело. То отхол ягнят большой допускают, то шерсти толь­ко клок с овцы настригают.

Дмитрий понимает, почему так выхо­дит. «Не черпают люди знания, без любви подходят к делу. Торчат у отары ради вре­мяпрепровождения»,— рассуждает Велигу рин. Он не успокоен тем, что большук практику получил в бригаде Рассыхина. Нс успокаивает его и то, что сам богатый опыт накопил за полтора десятка лет ра­боты старшим чабаном. К делу подходи' вдумчиво, с творческой оценкой. Не забы-

50

Рассыхин долго не уходил в тот день со стоянок. Ходил, смотрел кошару, теп­ляки, проверил запас кормов. Подсказал, как нужно оборудовать для окота помеще­ния. Появлялся старый овцевод и в другие дни, давал наставления, как нужно ухажи­вать за молодняком зимой.

Дмитрий решил почерпнуть еще до­полнительных знаний. Отправился на стоян­ку к соседу — к Бембишеву, который так­же доходчиво поделился опытом.

Наконец долгожданный день пришел. А тут как назло разыгралась метель. Снег сыпал весь день, не желал прекращаться и вечером. Стоянка Велигурина потонула в кромешной мгле. Все были на ферме, несмотря на ночь. Люди не считали время, забыли о том, что есть отдых, сон. Жили в степи сутками. Дмитрий не раз говорил ребятам — комсомольцам, пришедшим ра­ботать сакманщиками:

— Сам ночью подежурю. Отдыхайте.

Но никто не хотел уходить, все были заражены энтузиазмом старшего чабана. Каждый понимал, что зимний окот — новое дело. И оно должно оправдать себя. Нель­зя было дать повод для злорадства скеп­тиков. И люди своего добились. Каждые сутки бригада Велигурина принимала по 50—60 ягнят, здоровых, крепких. Окот про­шел успешно. Вышло по 122 головы мо­лодняка от каждой сотни овцематок.

Двое чабанов тогда решились взять трудную вершину — внедрить зимние окоты — Велигурин и Бембишев. Нелегкий путь оба прошли успешно. Оба добились желаемого. На первом месте был старый чабан. Но и Дмитрию было чем гордиться.

Достигнутое не было поводом для за­знайства. Оглянувшись на пройденное, пут­ник идет дальше. Так и Дмитрий. Во вто­ром году семилетки в начале он решил взять рубеж Бембишева, получить по 130 ягнят. Но потом вдруг, выступая на респуб­ликанском совещании передовиков сель­ского хозяйства, Дмитрий Алексеевич за­явил:

— Будет по 203 ягненка!

И овцевод внедрил уплотненные око­ты. За первый же окот взяли по 136 ягнят. Много молодняка получили и во второй раз. Обязательство перекрыли — сверх на­меченного вышло по десятку ягнят от сот­ни маток.

...К Дмитрию Велигурину я приехал ле­том прошлого года. Стрижка была завер­шена. Ягнята хорошо подросли, бодро рез­вясь на пастбище. Кажется, что у чабанов сейчас спокойная пора. Но это не так. Бригада уже готовила отару к новому окоту.

— Нужно знать, когда отбивать яг­нят,— подчеркнул Велигурин,— бывает, что формируем из них отдельное стадо уже в июне. Затем пять-шесть дней содержим отару на естественных пастбищах, скудных на растительность. У маток деятельность молочных желез идет на убыль. И тогда их выводим на лучшие участки, где много зелени.

51

ка, что отражается на росте молодняка. А в искусственном корме его в достатке.

Много забот об отаре и летом. Тут уход за ягнятами и за взрослыми живот­ными. Уже после стрижки следует, чтобы овцы быстро набирали шерсть. Пасут по­головье на чистых участках, где животные не потеряют руно. В зной на жаре отару не держат. Взамен навесов используют лесополосы, которые заранее прочищают, чтобы сучья и ветви не выдирали шерсть. А зимой отара делает регулярные про­гулки, не позволяют чабаны подпариваться шерсти.

Вот и славится бригада высокими настригами шерсти. В тот первый год се­милетки, когда начали внедрять ранний окот, взяли с овцы по 6,5 килограмма шерсти. И после были высокие настриги.

И другие вехи на своем пути оставил за семилетку Дмитрий Велигурин. Со свои­ми напарниками он повел борьбу за сни­жение себестоимости тонкого руна. Свои­ми силами, чтобы меньше было затрат, подвозили к стоянке корма, ремонтирова­ли инвентарь, базы, утепляли кошару, по­мещение для молодняка. А потом взялись ухаживать за отарой втроем: Дмитрий, И. 3. Огурцов и А. В. Иванов. А в нынеш­нюю зиму ухаживают за спаренной отарой, в которой до 2 000 животных. Зимовка идет успешно, без отхода. По инициативе Ве- лигурина налажена подготовка кормов.

Хорошо начал и успешно закончил се­милетку чабан коммунист Дмитрий Алек­сеевич Велигурин. За прошлый год от 896 овцематок получили и сохранили 1041 яг­ненка. Это в расчете на 100 животных по 116 голов молодняка, больше намеченного. Настрижено с каждой овцы почти по 5,5 килограмма шерсти, на 750 граммов выше плана. Больше намеченного сдано 746 ки­лограммов руна.

За достигнутые успехи в развитии сель­ского хозяйства Калмыкии Дмитрию Вели- гурину в этом году присвоено звание Героя Социалистического Труда.

Верится, что это не последние вехи. Впереди у чабана — большой трудовой путь.

ЕЛЕНА ПОЛЬСКАЯ

Калмыки в русской живописи

Заметки краеведа

Широкая, как просторы степей, тема «Калмыки в русской живопи­си» еще мало изучена. Тут — и портреты калмыков, и картины их коче­вого быта, и пейзажи степного приволья. В живописи, посвященной этой теме, мы встречаемся с именами многих выдающихся мастеров искусства.

Здесь мы коснемся нескольких наиболее ранних известных нам про­изведений. В Государственном историческом музее в Москве находится копия с написанной около 1757 года художником Ф. Рокотовым карти­ны «Кабинет И. И. Шувалова», на которой изображен мальчик-калмык. В сюжете картины нашел отражение бытовавший тогда среди русской знати обычай брать на воспитание маленьких калмычат.

Взоры посетителей подмосковного Дворца-музея в Кускове привле­кает полный обаяния портрет калмычки Аннушки, воспитавшейся в семье графов Шереметьевых. Подпись художника на портрете и дата гласят: «И. Аргунов. Написал в году 1767 ноября 27». Знаменитый кре­постной художник представил яркий образец портретной живописи XVII века. «Аргунов,— пишет об этом портрете искусствовед Т. Сели- нова,—запечатлел привлекательную и несколько необычную внешность девочки: смуглая кожа, строение лица, разрез глаз говорят о ее восточ­ном происхождении. Детское очарование передано в чистых очертаниях ее лба, в рисунке бровей и глаз, в нежном овале лица с пухлыми ще­ками и ямочками в уголках губ; живые, блестящие немного раскосые темные глаза, «глазушки-таракашки», как образно называла их В. А. Шереметьева, придают особое очарование всему ее облику...»

«Прекрасная, как весенний цветок калмыцких степей», калмычка Аннушка изображена также на портрете, написанном в 1772 году фран­цузским художником Н. Б. Деляпьером. Портрет этот тоже находится в экспозиции Дворца-музея в Кускове.

Выдающийся русский художник-портретист О. А. Кипренский соз­дал поэтичный образ калмычки Баяусты. Написанный в 1813 году, порт­рет сейчас находится в Государственной Третьяковской галерее.

Как гласит надпись на обороте, старуха-помещица Оленина (мать президента Академии художеств) брала свою воспитанницу Баяусту в церковь «для того, чтоб класть земные поклоны вместо себя». Репро­дукция с этого мастерского портрета недавно была воспроизведена в журнале «Творчество» (№ 12, 1964 г.). На нас с картины смотрит за­стенчиво улыбающаяся девочка в халате и высоком головном уборе. .

Еще один написанный неизвестным художником миниатюрный порт­рет девушки, находившейся в услужении графини Зотовой, хранится в

53

54

♦♦♦

В конце года намечено провести впервые Неделю калмыцкой литера­туры в Москве. Неделя — семь дней. Семь дней мы должны не только показывать, что имеем, но и держать экзамен перед взыска­тельными московскими читателями.

В программе Недели — встречи с коллективами московских предприя­тий, читательские конференции и выступления.

А в Союзе писателей РСФСР со­стоится деловая часть — обсужде­ние нашей прозы и поэзии, в кото­ром примут участие высококвалифи­цированные литераторы и литерату­роведы Москвы.

Скидок на молодость и на другие причины быть не может. Разговор должен носить откровенный, пря­мой и, следовательно, деловой ха­рактер.

Как мы готовимся к этому свое­образному смотру наших сил? С чем должны мы предстать перед до­рогими москвичами?

Эти вопросы волнуют не только литераторов, но и всех тех, кому

дорога честь, настоящее и будущее калмыцкой советской литературы.

Намечаем издать романы: Мор- хаджи Нармаева — «Маныч-река»; Лиджи Инджиева — «Дочь Ольды»; Тимофея Бембеева — «Лотос»; Алексея Балакаева — «Бессмертие»; Алексея Бадмаева—«Там, за далью непогоды»; Константина Эрендже­нова — «Береги огонь».

Выйдут книги стихов народного поэта республики Санджи Каляева, Хасыра Сян-Белгина, Аксена Сусе- ева и Боси Сангаджиевой.

Издается целая библиотечка «Со­временная поэзия Калмыкии» из 20 книжечек.

Кроме того, в различных москов­ских издательствах выйдут в этом году книги Антона Амур-Санана, Давида Кугультинова, Басанга Дорджиева и других.

Времени осталось не так много, а сделать нужно очень много. Наша задача — хорошо подготовиться: сделать все возможное, чтобы книги наши вышли своевременно, были интересны в художественном и в полиграфическом отношении.

♦♦♦

56