Глава II. Основные подходы к толкованию гражданско-правового договора

§ 1. Исторические корни субъективного и

объективного подходов к толкованию договора в римском праве

1.1. Противопоставление субъективного и объективного подходов к толкованию. В предыдущей главе было отмечено, что цель толкования договора судом состоит в определении того, какими правами обладают и какие обязанности несут его стороны. Очевидно, что для этого при толковании договора суду необходим концептуальный ориентир, который мог бы служить исходной (отправной) точкой для преодоления неопределенности договорных условий.

Поскольку в основе понятия гражданско-правового договора лежит идея соглашения, традиционно в доктрине в качестве такого ориентира рассматривается воля договаривающихся сторон. Вместе с тем единства мнений по поводу того, каким образом должна исследоваться воля сторон, нет. Вопрос значительно усложняется тем, что при толковании договора следует учитывать волю каждой из сторон, что решающим образом влияет на весь процесс толкования.

В зарубежном гражданском праве сложилось два противоположных представления о том, что может служить таким ориентиром, которые, как правило, обозначаются в доктрине как объективный и субъективный подходы. В настоящей главе предлагается обзор развития и анализ основных положений указанных подходов к толкованию договора.

Согласно первому подходу, толкуя договор, необходимо устанавливать подлинную волю сторон, даже если она находится в противоречии с тем, как она выражена (субъективный критерий); согласно второму при толковании договора приоритет должен быть отдан тому, как выражена воля сторон, т.е. волеизъявлению посредством слов, знаков и т.д. (объективный критерий).

1.2. Verba и volunts в римском частном праве. Прежде чем приступить к непосредственному анализу указанных подходов к толкованию договора, следует обозначить исторические корни противостояния субъективных и объективных начал толкования, которые могут быть найдены в римском частном праве в контексте дискуссии по вопросу о приоритете verba (слово) либо voluntas (воля).

Первоначально в римском праве преобладал формальный (объективный) подход, нашедший отражение в Дигестах Юстиниана: "Кто говорит одно, а хочет другого, тот не говорит того, что означают его слова, потому что он этого не хочет, но и не говорит того, что хочет, потому что он не те слова говорит" (D. 29.5.3) <1>. Этот отрывок из Дигест указывает на то, что при расхождении намерения и слов договор попросту не мог состояться, причем приоритет не был закреплен ни за намерением, ни за словом. Такое решение проблемы объяснимо строгим формализмом архаичного римского права, одной из отличительных характеристик которого была тенденция придавать каждому правовому акту определенную сакральную форму, благодаря которой он приобретал юридическую силу.

--------------------------------

<1> Римское частное право: Учебник. С. 316.

Так, проф. R. Zimmerman пишет: "Специальные ритуалы должны были тщательно соблюдаться, точно установленные формы слов произносились скрупулезно. Незначительная ошибка, кашель или заикание, использование неправильного термина приводили к недействительности всего акта. Такой формализм соответствовал схожему по строгости формализму толкования древних правовых актов. Намерения сторон не учитывались - значимыми являлись лишь слова, которые ими произносились" <1>.

--------------------------------

<1> Zimmerman R. Op. cit. P. 622 - 623.

С точки зрения толкования договора важно то, что значение договорного условия непосредственно зависит от тех словесных формул, которые использовали при его заключении. Поскольку такие формулы, например стипуляция (stipulatio), имели строго определенные значения, справедливо утверждать, что круг ситуаций, когда мог возникнуть спор о толковании договора, был ограничен.

Впоследствии в связи с развитием торговых связей и общей либерализацией римской правовой системы большее внимание стало уделяться намерениям сторон, т.е. тому, что стороны имели в виду и хотели выразить (id quod actum est) <1>, а среди юристов развернулась дискуссия по вопросу о том, чему отдать предпочтение: воле (намерению) или волеизъявлению (слову) <2>.

--------------------------------

<1> Zimmerman R. Op. cit. P. 622. См. также: Звеков В.П. Некоторые вопросы толкования международных коммерческих договоров и практика международного коммерческого арбитражного суда // Международный коммерческий арбитраж. 2005. N 2.

<2> Zimmerman R. Op. cit. P. 622.

В известном наследственном деле Causa Curiana на примере толкования завещания столкнулись две позиции, которые в современной терминологии могли бы быть охарактеризованы как объективная и субъективная.

Так, наследодатель оставил завещание, в котором содержалось следующее распоряжение: "Если у меня родится сын и он умрет, не достигнув совершеннолетия, то я желаю, чтобы Курий был моим наследником". Случилось так, что сын не родился, и встал вопрос о том, имеет ли Курий право на наследство. Известный римский оратор Квинт Муций Сцевола отстаивал буквальный смысл завещания: если сын не родился, значит, и Курий не может стать наследником. Его оппонент Луций Лициний Красс возражал, ссылаясь на справедливость и подлинную волю завещателя, которая была направлена на передачу Курию наследства, если им не сможет воспользоваться сын наследодателя.

Противоборство объективных (Сцевола) и субъективных (Красс) подходов к толкованию договора особенно показательно с точки зрения используемых сторонами аргументов. Апеллируя к духу старого цивильного права, Сцевола настаивал на приоритете буквального текста и неукоснительном соблюдении того, как воля наследодателя была выражена в завещании: "Было бы ловушкой для народа, оставив в пренебрежении написанный текст, заниматься розыском воображаемой воли завещателя". Это означало бы "толкованием красноречивых адвокатов извращать писания простых людей". В ответ на это Красс, обращаясь к идее справедливости, возражает: "В словах-то и заключается ловушка, если оставить без внимания волю".

Из представленных сторонами доводов видно, что в поддержку объективного (формального) подхода приводятся аргументы, связанные с необходимостью защиты правовой определенности. Данный подход в римском праве основывается прежде всего на буквальном значении слов (см. гл. I настоящей работы). В это же время субъективные начала толкования, "выросшие, вероятно, на почве ius gentium в условиях развитой торговли" <1>, являясь отступлением от буквального значения, находят свое обоснование во внешних по отношению к тексту идеях: "Справедливость требует, чтобы мысли и воля соблюдались" <2>.

--------------------------------

<1> Римское частное право: Учебник. С. 316.

<2> Там же.

По мере развития римского права позиция Красса стала пользоваться большей поддержкой. Профессор R. Zimmerman по этому поводу пишет: "Уже к концу позднего периода Римской республики ограниченность и жесткость старого формального подхода к толкованию были оставлены позади. В значительной степени это было следствием ослабления "внешнего" формализма римского права. Торговые связи с "не римлянами" (читай: ius gentum) способствовали внедрению и увеличивающейся популярности новых неформальных видов сделок, юридическая сила которых не связывалась больше с соблюдением специальной формальности и основывалась на соглашении (consensus) или conventio сторон" <1>.

--------------------------------

<1> Zimmerman R. Op. cit. P. 627.

С ростом производства и количества торговых операций формализм системы договоров stricti iuris уже не мог удовлетворить запросы времени и постепенно был вытеснен договорами доброй совести (bonae fidei contractus), что сместило акцент при толковании договоров с абсолютного приоритета торжественно произносимых при заключении сделок формул на поиск подлинной воли сторон.

На важный момент обращают внимание авторы курса римского частного права: проблема соотношения слова и воли в договоре по существу является экстраполяцией проблемы духа и буквы при толковании закона, которая берет свое начало в трудах Аристотеля: "Нужно обращать внимание не на слово (logos), а на намерение (dianonia)" <1>.

--------------------------------

<1> Римское частное право: Учебник. С. 316.

Нетрудно заметить, что поиск "подлинной воли" законодателя, а в случае договора - "действительной воли сторон" - более абстрактная позиция, апеллирующая скорее к политико-правовым, нежели к формально-догматическим основаниям.

При всем этом не стоит преувеличивать значение контроверзы между словом и волей в римском праве, от чего предостерегает проф. R. Zimmerman: "Сам дискурс, в рамках которого высказывались данные доводы (а именно - о противостоянии слова и воли), долгое время препятствовал непредвзятой оценке источников. Поэтому в первую очередь следует избегать соблазна рядить прошлое в одежды современных концепций" <1>.

--------------------------------

<1> Zimmerman R. Op. cit. P. 266.

Именно по этой причине говорить о противостоянии объективных и субъективных критериев толкования договора в римском частном праве можно лишь с высокой степенью условности. Тем не менее дискуссия римских юристов стала своеобразным эталоном, к которому обращались в последующем европейские исследователи в поисках концептуального ориентира при толковании договора.

Так, фраза Папиниана о том, что "в соглашениях договаривающихся сторон было признано важным обратить внимание больше на волю, чем на слова" <1>, как пишет проф. R. Zimmerman, в европейской доктрине "цитируется снова и снова - как итог, исследование общего намерения сторон стало главным ориентиром для интерпретатора" <2>.

--------------------------------

<1> In condicionibus contrahentium voluntatem potius quam verba spectari placuit (D. 50.16.219).

<2> Zimmerman R. Op. cit. P. 636.

В европейской доктрине противостояние указанных подходов окончательно сформировалось в XIX столетии в рамках противостояния теорий воли и волеизъявления у немецких юристов <1>. В этом отношении справедливо утверждать, что субъективный и объективный подходы к толкованию в современном значении сложились в юриспруденции Нового времени. Вместе с тем римское право прежде всего в интерпретациях средневековых глоссаторов в части самой постановки проблемы о противоборстве внутренних (воля) и внешних (слово) элементов договора оказало решающее влияние на дальнейшее развитие доктрины и практики толкования договора.

--------------------------------

<1> Grigoleit H.C., Canaris C.-W. Op. cit. P. 2.