§ 2. Социально-этический аспект

Не менее интересные изменения во второй половине XX в. происходили и в области конвенциональной этики западных обществ.

По мере отпадения или снижения внешнеполитических угроз и преодоления экономической депрессии в западных странах отпала необходимость в тех ограничениях личной свободы, на которые избиратели были готовы согласиться ранее. Человек вновь пытается эмансипироваться от группы и утвердить свое индивидуальное бытие. Как абсолютно верно отмечал Людвиг Эрхард, "насколько сильным бывает чувство сплоченности во время самых суровых испытаний, настолько резко ослабевает оно по мере роста благосостояния" <1>.

--------------------------------

<1> Эрхард Л. Полвека размышлений: речи и статьи. М., 1993. С. 382.

Человек, не порывая с социумом окончательно (человек все же социальное животное), возвращается к стратегии извлечения из своих контактов с группой максимальной выгоды и минимизации жертв. Именно поэтому любые тоталитарные и коллективистские общества, судя по всему, обречены на либерализацию по мере развития экономики и роста благосостояния людей. Как только в экономиках западных стран наступила стабильность и процветание, Европа оправилась от войн, а к угрозе, исходящей от СССР, все понемногу привыкли, потребность в ограничении личной свободы во имя блага общества снизилась и созрели социально-культурные условия для частичного возврата экономической политики laissez-faire в 1980-е гг. Карточная система, ценовые максимумы, вмешательство правительств в производственные и торговые отношения и многие другие ограничения личной и в том числе экономической свободы чрезвычайного характера постепенно теряли свою этическую легитимность.

После громкого признания концепции неотъемлемых и естественных прав и свобод человека, увенчавшего разгром фашизма и закрепившегося на уровне ряда международных и европейских конвенций (Декларация прав человека ООН, Европейская конвенция о правах человека), и включения этих прав и свобод в конституции многих западных стран они приобрели статус своего рода новой светской религии. Здесь не место оценивать результат данной культурной трансформации, анализировать реальные причины нового возвышения либерализма и индивидуализма на Западе и прогнозировать их судьбу в мировом масштабе. На эти темы написано слишком много работ и сломано слишком много копий, чтобы погружаться в данную материю в рамках настоящей работы <1>. При любом нашем отношении к этому феномену факт остается фактом - в результате комплекса социальных, экономических, культурных и идеологических процессов в современном обществе личная свобода и частная автономия индивида ценятся выше, чем когда-либо в мировой истории.X

--------------------------------

<1> См., напр.: Маркузе Г. Одномерный человек. М., 2009; Бауман З. Индивидуализированное общество. М., 2005; Бодрийяр Ж. Общество потребления. М., 2006; Закария Ф. Будущее свободы. М., 2004; Фукуяма Ф. Великий разрыв. М., 2004; Фромм Э. Бегство от свободы. М., 2009; Ортега-и-Гассет Х. Восстание масс. М., 2003 и др.

Укрепление этики свободы во второй половине XX в. во многом было обязано активному научному и публицистическому творчеству таких выдающихся "публичных интеллектуалов", писателей и философов, как Исайя Берлин <1>, Роберт Нозик <2>, Фридрих фон Хайек <3> и многие другие. Но здесь важно отметить, что, так же как и в случае с экономическим либерализмом, доминирование индивидуализма - это вопрос степени. Коллективистские ценности солидарности и патернализма сохраняют свое присутствие в идеологической, культурной и политико-правовой повестке дня западных стран. Финансируемые налогоплательщиками и по своей сути перераспределительные системы медицинского и пенсионного обеспечения и социального страхования, ограничения на оборот наркотических средств, курение в общественных местах и иные меры, направленные на ограничение свободы частного выбора, распространенные в западных странах, демонстрируют, что общество признает пределы личной свободы. Эти ограничения личной свободы считаются приемлемыми, когда они носят четко ограниченный характер и не претендуют на тотальное подавление личной автономии. Современное же государство готово удовлетворять этот запрос вопреки предсказаниям Хайека и других либертарианцев, удерживаясь от соблазна скатиться на "дорогу к рабству".

--------------------------------

<1> Берлин И. Две концепции свободы // Современный либерализм. М., 1998. С. 19 - 43.

<2> Нозик Р. Анархия, государство и утопия. М., 2004.

<3> Фон Хайек Ф.А. Дорога к рабству. М., 2005.

Соответственно во всех развитых западных странах после Второй мировой войны наметилось определенное сочетание ценностей индивидуализма и личной свободы, с одной стороны, и ценностей коллективизма и солидарности - с другой. Все, что обычно имеют в виду под тезисом о победе либеральной этической идеологии, это то, что сейчас удельный вес ценностей личной свободы оказывается выше, чем когда-либо, и именно либерализм, оформленный в системе прав и свобод личности, становится центральным элементом системы этических взглядов.

При этом в разных развитых странах реальная степень доминирования либеральных этических ценностей оказывается разной. Например, давно замечено, что США и с некоторыми оговорками Англия в целом являются куда более либеральными, чем страны континентальной Европы, в которых социально ориентированная идеология солидарности и патернализма проявляет себя в несколько большей степени <1>. Тем не менее, несмотря на некоторые различия, предопределенные спецификой той или иной западной страны, мы можем абсолютно уверенно говорить о наличии и доминировании здесь четкой либеральной этической парадигмы, в которой права и свободы личности оказываются приоритетными, но опровержимыми презумпциями, отступления от которых требуют серьезного обоснования.

--------------------------------

<1> См. по этому вопросу: Хаттон У. Мир, в котором мы живем. М., 2004.

Таким образом, торжество либеральной этической парадигмы во второй половине XX в. в странах Запада не означает отсутствия ограничений личной свободы. Современный либеральный этический консенсус провозглашает, что свобода личности может быть ограничена, когда ее реализация причиняет вред другим личностям или ограничивает их равную свободу либо когда такое ограничение соответствует интересам общего блага и доминирующим в обществе представлениям о справедливости. Ограничение личной свободы взрослого и дееспособного индивида нежелательно, если оно совершается во имя его же интересов и не диктуется какими-то серьезными этическими или утилитарными соображениями. Излишние ограничения государством личной свободы и патернализм, как абсолютно верно замечали Милль и многие другие философы, (1) лишают людей чувства ответственности за свою судьбу и превращают их в пассивных иждивенцев, (2) просто неэффективны, так как общество и государство не способны, как правило, верно оценить интересы человека лучше его самого и (3) могут сформировать условия для полноценного тоталитаризма <1>. Но это не значит, что на патернализм в принципе наложено табу. Либеральная этическая идеология нигде не была и не будет реализована в чистом виде. Здесь, как и в случае с либерализмом экономическим, реально возможен лишь некий компромисс. Если в первой половине XX в. на ценностной оси "коллективизм - индивидуализм" шло очевидное смещение в сторону коллективизма, социальной солидарности и патернализма, то во второй половине XX в. наблюдалось отчетливое движение в обратном направлении.

--------------------------------

<1> Милль Дж. С. О свободе // Утилитаризм. О свободе / Пер. с англ. А.Н. Неведомского. 3-е русское изд. СПб., 1900. С. 358, 417.

Некоторые авторы отмечают, что установление во многих западных странах ценностей социального государства и многочисленные ограничения свободы договора, введенные в XX в. в целях защиты потребителей, работников и в целом слабой стороны договора, демонстрируют движение обратно от контракта к статусу <1>. Но, думается, это не вполне верная оценка. То, что современные западные общества допускают участие государства в ограничении личной свободы и свободы договора в частности ради обеспечения тех или иных долгосрочных социально-экономических задач или защиты этических идеалов, никак не возвращает нас в "мир статуса", из которого человечество вырвалось в эпоху рыночной революции. Статус личности, предопределяющий участие человека в социальной и экономической жизни в Средние века, был крайне статичным и жестким и во многих случаях обусловлен рождением. Эта система, механически воспроизводимая ригидностью традиций и строгими табу, была подчеркнуто иррациональна, иерархична и статична. Новая эпоха сформировала свободную личность, динамично вступающую в социальные и экономические взаимосвязи с другими личностями на основе рационального расчета. Социальный поворот экономической и правовой политики в XX в. не менял сути этой новой парадигмы, но восстановил определенный баланс, закрепив устраивающую всех комбинацию сугубо либеральных ценностей и соображений справедливости, общественной пользы и социальной солидарности. Это в некоторой степени синтезировало домодерновые этические традиции и либеральные достижения Нового времени, но отнюдь не в том смысле, что мы вернулись к статичному обществу с врожденными привилегиями, кастами, жесткими социальными стратами и распределению благ согласно месту реципиента в социальной иерархии.

--------------------------------

<1> Обзор мнений см.: Pettit M. Jr. Freedom, Freedom of Contract and the "Rise and Fall" // 79 Boston University Law Review. 1999. P. 265.

Соответственно дело не в том, что современные общества возвращаются в мир статусов и отказываются от контрактарианской социальной структуры, а в том, что в XX в. исчезла возникшая на короткий период в XIX в. вера интеллектуальных элит в то, что свобода есть единственная ценность. Ценность личной свободы даже в самых либеральных странах XIX в. считалась приоритетной в основном в узких кругах интеллектуальной и бизнес-элит. Этические идеалы миллионов рабочих и крестьян во многом продолжали отражать несколько иные ценностные приоритеты (стабильность, социальную справедливость, патернализм и т.д.). По мере демократизации западных обществ в XX в. произошел неизбежный диалектический синтез идеалов социальной справедливости "низов" и ценности личной свободы, столь близкой сердцу "верхов". Этот синтез во второй половине XX в. позволил обеспечить социальный консенсус, необходимый для успешного развития экономик западных стран.

В итоге в западных обществах утвердилось сугубо прагматическое понимание того, что все ценности имеют относительный вес и допускают балансирование. При этом личная негативная свобода стала восприниматься как своего рода ценностная презумпция, которая может быть опровергнута при наличии достаточно весомых утилитарных или этических аргументов. Таким образом, в современных либеральных демократиях, которые Роберт Даль назвал в свое время полиархиями <1>, идея личной свободы от общественного и государственного вмешательства в частные дела, формирующая соответствующие принципы государственного регулирования и регулирования экономического оборота в частности, провозглашается не абсолютной, но доминантной ценностью.

--------------------------------

<1> Даль Р. Демократия и ее критики. М., 2003.

Как понимает любой реалистически мыслящий человек, все конституционно признанные якобы "неотъемлемыми" права благополучно "отъемлются" государством, когда того требуют другие этические стандарты, соображения общественного блага или иные весомые политико-правовые резоны. Ни одна свобода и ни одно право из набора прав и свобод человека не являются абсолютными и, конечно же, они не иммунизированы от ограничений со стороны государства. Роль этих прав и свобод именно в том, чтобы задать определенные презумпции и затруднить их опровержение путем возложения бремени доказывания на сторонников введения соответствующего ограничения в правовое поле.

В этом плане свобода личности от вмешательства общества и государства в свои личные дела стала базовым правом из череды такого рода общепризнанных конституционных презумпций.

Разумеется, данные тенденции неизбежно влияли на укрепление представления о свободе людей вступать в экономические отношения и заключать договоры по своему субъективному усмотрению, не будучи принуждаемыми к труду или иному участию в обороте со стороны государства <1>. Свободный экономический обмен свободных граждан в условиях разделения труда стал краеугольным камнем западного этического консенсуса второй половины XX в. и элементом системы прав и свобод личности. В этой связи неудивительно, что в последнее время принцип свободы договора приобрел во многих странах конституционный статус.

--------------------------------

<1> О влиянии развития индивидуализма на становление идеи свободы договора см.: Rosenfeld M. Contract and Justice: The Relation Between Classical Contract Law and Social Contract Theory // 70 Iowa Law Review. 1984 - 1985. P. 776 ff.

Некоторые современные исследователи, работающие в рамках естественно-правовой юридической парадигмы, сейчас включают принцип свободы договора в число базовых принципов естественного права. Так, например, Рэнди Барнетт (Barnett) защищает позицию, согласно которой свобода договора является неотъемлемым структурным элементом либеральной концепции справедливости и естественного права <1>.

--------------------------------

<1> Barnett R.E. The Structure of Liberty: Justice and the Rule of Law. 1998. P. 64, 65, 83.

При этом, как и все остальные проявления личной негативной свободы, свобода договора стала расцениваться как своего рода опровержимая презумпция. Вернувшая во второй половине XX в. большую часть своего прежнего авторитета идея автономии воли контрагентов полностью не вытеснила идею социальной солидарности и справедливости обмена. Но вполне заметно, что современная этика западных стран в этом вопросе намного более индивидуалистична. То, что в коллективистской парадигме рассматривалось как нарушение этических установок (взимание процента, спекуляция и т.п.), теперь воспринимается гораздо более толерантно. В общем и целом общество признает право сторон своим соглашением опрокинуть доминирующие представления о справедливых параметрах обмена. Вмешательство государства происходит только в наиболее вопиющих случаях и в основном в целях защиты интересов слабой стороны договора (потребителя, работника и т.п.). Таким образом, в этическом плане свобода договора, как и любая иная свобода личности, защищена от государственного вмешательства, пока не будут приведены веские доводы в пользу того, что ограничение свободы договора соразмерно более важным целям правового регулирования <1>.

--------------------------------

<1> Здесь нужно сделать одно уточнение. Конечно же идеология прав и свобод личности способствует оправданию принципа содержательной свободы договора, но не может в полной мере объяснить принцип обязательности контракта, так как последний как раз являет собой инструмент ограничения личной негативной свободы.

Таким образом, хотя умеренное и продуманное ограничение государством свободы участия в экономическом обороте повсеместно допускается (осуществляясь более или менее интенсивно), стало общепризнанным, что подобные ограничения имеют статус исключений из общего правила, требующих серьезной политико-правовой аргументации, балансирования различных интересов и ценностей. Как и в случае с другими конституционными правами и свободами, признание свободы договора проявлением идеи о естественных правах и свободах человека приводит не к тому, что государству никогда и ни при каких условиях не разрешается ее ограничивать, а к тому, что бремя обоснования возлагается на того, кто предлагает опровержение этой презумпции.

Как мы видим, современное понимание идеи свободы договора будет неполным в отрыве от осознания ее социально-этических оснований, заложенных в период становления ныне доминирующего на Западе либерального консенсуса. По крайней мере в западных странах свобода договора - это не только утилитарно удобный инструмент организации экономики, но и проявление важнейшей этической ценности личной свободы и элемент конституционной системы прав и свобод человека.

Соответственно для верного отражения места принципа договорной свободы в праве западных стран и России мы должны помимо демонстрации общепризнанных утилитарных оснований данной идеи вписать ее в рамки доминирующей на Западе и заданной Конституцией РФ этической идеологии приоритета прав и свобод личности.X