Исторические факторы возникновения российских монархических самозванцев и детерминанты их успеха

До XVII века Россия не знала самозванцев, имеющих виды на царский трон. Во-первых, для самозванчества царистского толка необходим определенный уровень развития феодальных отношений и государства. Во-вторых, история самозванчества в России тесно связана с династическими кризисами, время от времени сотрясавшими царский трон. Первый такой кризис относится к рубежу XVI и XVII веков, когда пресеклась династия Рюриковичей и на престоле оказались "боярские цари" - Борис Годунов и Василий Шуйский. Именно тогда появляются первые лжецари и рождаются массовые движения в их поддержку. И позднее нарушения традиционного порядка престолонаследия (например, появление на троне малолетних детей или же воцарение женщин) обогащали историю самозванчества новыми именами и событиями. В-третьих, история самозванчества представляет собой цепь конкретных воплощений народных утопических легенд о "возвращающихся царях-избавителях".

Несмотря на то, что самозванчество издавна привлекало внимание историков, корни этого явления до конца не выяснены. По большей части самозванчество трактуется, как одна из форм «антифеодального протеста», а в плане политическом оно изображается исключительно, как «борьба трудящихся за власть». Однако при этом не учитывается, что не все самозванцы были связаны с движением социального протеста, что далеко не всегда их целью была власть в государстве.

Как говорилось выше, самозванчество формируется тогда , когда «псевдоцарь» формирует группу единомышленников и становится частью социального движения.

Можно указать на несколько явлений внутриполитического и социального характера подготовивших самозванчество.¹¹ Б. А. Успенский и К. В. Чистов отмечали, что явление самозванчества возникло благодаря сакрализации царской власти и популяризации утопических и эсхаталогических представлений в XVII—XVIII вв.. Указывались и иные причины этого явления, например боярское правление, явившееся началом политического кризиса.

Устоялось мнение, о том, что народ поддерживал самозванцев главным образом потому, что те обещали ему освобождение от крепостного гнета, сытую жизнь и повышение социального статуса. При этом допускается возможность того, что трудящиеся могли идти за самозванцами, не веря в их царское происхождение, а просто используя их в своих целях.¹²

Одним из факторов появления самозванцев является такая черта традиционного сознания, как «мифологическое отождествление».     Необходимо отметить, что само слово «царь» выступает в Древней Руси как сакральное слово и, соответственно, характеризуется той неконвенциональностью в отношении к языковому знаку, которая характерна вообще для сакральной лексики; тем самым, называние себя царем никак не может рассматриваться как чисто произвольный, волюнтаристский акт.¹³

Однако выбор социальных низов – поддержать или нет, как правило, неизвестного им человека, вдруг сообщавшего, что он «истинный» царь, в значительной мере зависел не просто от наличия тех или иных обременительных повинностей у населения, но и от степени их тяжести. В одних случаях, они могли уже успеть довести людей до крайней точки терпения, когда приходилось искать эффективные способы реагирования на усугублявшуюся ситуацию. В других же – терпение еще не было полностью исчерпано, а потому многие готовы были по-прежнему надеяться на возможность благополучного разрешения проблемы иными, более мирными путями.

Грядущий успех самозванцев во многом «программировался» специфической информированностью населения -- распространение в разных регионах страны монархических слухов с позитивной информационной тональностью, «не было ни одного десятилетия без появления слухов об уже состоявшемся или приближающемся "возвращении" "подлинного царя" и "спасителя" народа, который, будучи изгнанным с престола дворянами, долго "скитался" и теперь решился вернуть трон и создать справедливое царство и покарать бояр-изменников». ¹⁴

Массовые слухи, и питающая их среда, ментальность – симптомы и продукты разлома стабильного общества, его перехода к иному состоянию, что является благоприятной почвой для появления самозванчества. «Слухи всегда окружали тех царственных особ, которые никогда не правили, или правили очень недолго, или умерли молодыми. Они оставались незнакомыми, таинственными, что порождало мечты о хорошей жизни при несостоявшемся царствовании. Поэтому весь феномен самозванства относился к сфере фольклора, мифа, былины и героической поэзии, в которой всегда находила прибежище душа униженных и угнетенных».¹⁵ И, когда в определенном временнóм и пространственном локусе объективные и субъективные факторы жизни обездоленного люда взаимно дополнялись, шансы самозванца получить поддержку от жителей данной конкретной местности значительно возрастали. Причем, ни у кого из поселян, как правило, не находилось принципиальных возражений в смысле невероятности происходящего. Появление «подлинного» монарха не считалось чем-то невообразимо фантастическим и, в общем-то, мыслилось как теоретически возможное.

Однако от первичной поддержки до завоевания полного признания и безоговорочного доверия было необходимо, чтобы и претендент своим видом и последовательными действиями совпадал с образом «истинного» царя, каким он отложился в мифологической памяти социальных низов. В традиционной системе ценностных координат он виделся фигурой полностью гармоничной, в которой все соответствовало столь высокому происхождению и предназначению: благородная внешность, внутренние качества, добродетельное поведение, изысканные манеры, грамотная речь, образованность, «подходящее» окружение и т.д.

Неотъемлемыми атрибутами «истинного» венценосца считались неизменное царское благочестие, его богоданность и богоизбранность, государева законность и неизбывная справедливость в различных их проекциях и планах социального выражения. Среди отличительных признаков «законного» претендента на престол были «поддержка самозванца "всем миром", а также удачли­вость претендента, свидетельствующая о его Богоизбранности. Массовая поддержка могла опираться на признание претендента "подлинным государем" со стороны автори­тетных лиц или свидетелей, которые-де знали его еще в бытность царем». Наконец, в памяти простонародья имелся «определен­ный план действий, который предписывался каждому самозванцу. Суть его заключалась в вооруженной борьбе с "изменниками" и походах на Москву (в XVIII веке – сна­чала на Москву, а затем на Петербург). Действовать как-то иначе значило разоблачить себя. Ведь "законный" царь для того и "объявлялся" народу, чтобы с его помощью вер­нуть себе власть».¹⁶

С точки зрения массовых представлений о власти, действительность всегда «сравнивается с идеалом и оценивается посредством стереотипов. И это сравнение, окрашенное эмоционально, порождает действия разной силы и последствий», причем сознание народа «легко обуживало сомнения в справедливости монарха, который, ежели он богоданный и законный, просто изначально не мог быть несправедливым. ¹⁷

Несомненно, одним из весомых факторов успеха самозванца являлось наличие харизмы. Наличие же харизмы, как правило, обеспечивало успех начинаниям самозванцев, не только приводило к возникновению веры в их избранность, но и продолжительной активной поддержки со стороны окружающих в борьбе за правое дело восстановления общественной гармонии.

Любопытно здесь то, что социальные низы «могли простить многое в несходстве самозванца с его "прототипом", но не прощали, когда искатель престола позволял себе нецарский с их точки зрения поступок», как это случилось, например, с Пугачевым/Петром III, женившимся на казачке: «И хотя в сказках князья, случалось, брали в жены крестьянских дочерей, народный монархизм такой поворот не принимал».¹⁸

Таким образом, одним из ключевых детерминантов успеха самозванцев становилась их способность отвести от себя возможные подозрения в кощунственном подлоге, вызвать безусловное доверие публики, вести себя сообразно статусу, на который они претендовали, и привлекать к себе тех людей, которые должны были помочь им утвердиться и удержаться на престоле.