книги2 / монография 84

вится вполне доступным действием, во всяком случае в социогуманитарном пространстве. Биологическая интровертность – доступ к информации о своем геноме, возможных наследственных заболеваниях, к результатам генеалогических исследований – весь спектр биологической информации – позволяет рассматривать человеку самого себя как нечто большее, чем собственный персональный культурный опыт. Человек может увидеть, как он вплетен в культуру через диахронию собственной генеалогии, выстраиваемую во временном процессе через место проживания, религиозные традиции, которым следовали его предки, в конечном счете через связывание своих собственных персональных особенностей с биологической историей семьи. Можно обнаружить следы и корреляции культурного редактирования биологии при доступе к достоверной информации о собственном геноме и ее культурном осмыслении, например в генеалогии155.

В этой связи важно вспомнить, в чем именно состояло новаторство ключевого биоэтического документа – Бельмонтского доклада. До появления полного текста этого доклада отношение к телу пациента определялось Хельсинской декларацией и более ранними документами (например,

155Weiner K. et al. Have we seen the geneticisation of society? Expectations and evidence // Sociology of health & illness. 2017. V. 39, №. 7. P. 9891004.

191

Нюрнбергским кодексом), посвященными защите от нанесения физического вреда телу пациента без его согласия. Согласие было необходимо для того, чтобы пациент был информирован о вреде, который может нанести его телу биомедицинское вмешательство, и, при готовности принять эти риски, пациент давал согласие на возможность такого вреда по отношению к своему телу. Биомедицинское исследование влияния сифилиса на организм человека, проводимое в 1932-1972 гг. в американском городе Таскиги (США, штат Алабама) с участием 399 афроамериканцев, по сути, было жестоким экспериментом над людьми, но формально оно не нарушало существующие в то время правила проведения исследований, поскольку его дизайн состоял в невмешательстве в тела пациентов. Нелечение сифилиса при существовании лекарств, в частности, пенициллина, не подразумевало прямого физического вреда пациентам со стороны исследователей, но проистекало из неуважении автономии участников исследований, которых несколько десятилетий систематически обманывали156. Бельмонтский доклад стал ответом на этот концептуальный нормативный пробел, и ввел принцип уважения автономии – признание не только телесных, но и иных рисков, ко-

156Baker R. Before bioethics: A history of American medical ethics from the colonial period to the bioethics revolution. Oxford University Press, 2013. P. 287.

192

торые должны быть представлены, разъяснены и одобрены участниками планируемого исследования.

Для биокультурной теории, ставящей знак равенства между биологией и культурой и допускающей взаимозамещение механизмов культуры и биологии, уважение автономии может оказаться важной нормативной установкой. При доступе к значительным массивам биологической информации, связанной с персональными особенностями пациента, и при рефлексивном восприятии этой информации пациентом определение траектории его движения в обществе, профессии, семье приобретает не только культурную, но и биологическую историю. Подобно тому, как в Таскиги, исследователи, не нарушив правила формальные, нарушили моральные нормы, так и при распространении биологической информации в обществе уважение автономии приобретает значение даже большее, чем персональная телесная история. Дело в том, что, какой бы образ жизни ни был выбран или навязан пациенту – естественный, без каких либо биомедицинских вмешательств, либо с учетом, например, редактирования соматических клеток, при наличии столь концентрированного научного знания все равно его можно рассматривать как редактирование человека, доминантно-культурное, или доми- нанто-биомедицинское.

193

Редактирование человека является не столько традиционно понимаемым риском, сколько трансформацией горизонта представления о человеке, связанного с установлением корреляции как культурного, так и биологического пути формирования биоидентичности. Зоны перехода и трансформации, предложенные Б.Г. Юдиным, таким образом, можно рассматривать как коррелирующие друг с другом, поскольку (био) техника, вплетаясь в человека через автономию как сознательный выбор и индицируясь культурой и технонаукой, также получает право формировать человека наравне с другими предложенными переходными зонами. Если первоначально трансгуманизм и концепции улучшения человека строились на модернистски понимаемом биоредукционизме как форме противопоставления культуры и биологии, то современные биокультурные исследования стараются обнаружить прямую связь между культурой и биологией. Проблема редактирования человека и телесные риски, прежде всего связанные с безопасностью, дополняются более сложной и динамичной проблемой уважения автономии, поскольку не только культура может быть представлена на языке биологии, но и биология оказывается под воздействием культуры и персональной автономии. Развитие биомедицинских технологий улучшения человека на основании со-

194

циального признания вмешательства в геном человека в равной степени связаны с проблемой безопасности этих технологий и с необходимостью признания автономии как источника, связанного с личностью, определяющей в конечном итоге собственную биологическую идентичность.

В биокультурной теории грань между редактированием человека и естественным развитием становится относительно условной, хотя и желательной. Расширения горизонта понимания человека определяется через формирование двух возможностей – взаимного расширение влияния культуры и биологии друг на друга. Этот процесс достаточно новый, и его биоэтическое исследование представляет большое значение для определения концепций риска и роли уважения автономии в будущем развитии биомедицины.

5.4 Возможна ли моральная биоидентичность?

Нейробиологические исследования дали представление о нейропептидных механизмах «заботы»157, генетические исследования продемонстрировали взаимосвязь экс-

157 Suhler C., Churchland P. The neurobiological basis of morality //The Oxford handbook of neuroethics. 2011. P. 48.

195

прессий отдельных генов и поведенческих стратегий158. Сложилось представление о том, что биосоциальный характер морали выражается в том, что она является результатом как генетических, так и средовых факторов. Нейробиологические процессы заботы связаны с функциями окситоцина и вазопрессина, а также эндогенных опиатов159. На основании полученных научных наработок возник общий концептуальный остов нейробиологической системы морали, в некотором смысле конкурентный когнитивной и рациональной теории морального действия. В его рамках стали развиваться такие направления, как моральная психология и нейроэкономика, устанавливающие корреляции этики и нейробиологических феноменов и рассматривающие поведение человека во взаимосвязи с нейробиологическими факторами.

Между тем мотивация морального агента опирается на этически обоснованные концепты (правила, обычаи) и психологические состояния (симпатия), которые сами по себе являются сложными социогуманитарными феноменами. На практике биотехнологический трансфер моральных концептов и их репрезентация в виде нейробиологических инструк-

158Rakić V. Genome Editing for Involuntary Moral Enhancement. Cambridge Quarterly of Healthcare Ethics. 2019. V. 28. P. 46–54.

159Suhler C., Churchland P. The neurobiological basis of morality // The Oxford handbook of neuroethics. 2011. P. 46.

196

ций является задачей слишком комплексной, а ее последствия – значительной философской проблемой. Нейробиологические основания морали указывают лишь на то, что этичное поведения имеет значительно более сложную природу, чем считалось ранее, а установление связи биологических и социально-коммуникативных факторов представляет из себя философскую и биоэтическую сферу исследований.

Тем не менее результатом можно считать возникновение дискуссии о биотехнологическом регулировании морального поведения, принимающей во внимание неисключительность когнитивного содержания моральных актов и признание того, что моральный агент находится под влиянием нейробиологических факторов, которые также могут рассматриваться как объект анализа философской морали. Обсуждение возможности влиять на моральное поведение, биотехнологически воздействуя на нейробиологические процессы, стало частью утилитаристских и деонтологических дискурсов, ориентированных на анализ технонаучных исследований и общества.

Дальнейшая дискуссия показала, что проблема простирается дальше технических особенностей воплощения моральных принципов с помощью биологических манипуляций и указывает на конфликт двух подходов к благу, кото-

197

рое может пониматься двояко, – как статическая, биотехнологически укорененная ценность, в том числе и социальная ценность, и как динамический творческий акт автономии, вбирающий в себя, помимо известной доли креативности, значительные риски.

5.5 Нейробиология морали

Моральное поведение – сложный феномен, опосредованный социальными нормами и философскими принципами, воспринимается человеком в период формирования в семье, в процессе образования и в ежедневной социальной практике. С другой стороны, поведение опосредуется аффективными (изучаемыми моральной психологией) и биологическими (нейропептидными и генетическими) причинами. В большинстве случаев первичным стимулом морального поступка является интуитивная аффективная реакция, связанная с неприятием определенного действия или события вне рационального объяснения. Базовая часть того, как можно сделать человека моральным, лежит в понимании «биомеханики» морали, в том, до какой степени нравственные поступки когнитивны, как соотносятся когнитивносемантические и поведенческие уровни и насколько более

198

высокий уровень организации морали, прежде всего фило- софско-интеллектуальный, может воздействовать на биологические процессы.

Просоциальность как результат переноса простейших функций сохранения потомства на социальную организацию и перестраивание механизмов нейропептидного стимулирования для вознаграждения/подавления поведенческих стратегий – один из ключевых тезисов биологической экспансии нейробиологий в область этики. Он опирается на эволюционную нейробиологию – процесс изменения специализации нейропептидов160.

Система вознаграждения/наказания в социальном поведении могла возникнуть на основе инверсии рептильного «страха и оцепенения» в «неподвижность без страха» – навыка, необходимого для выкармливания потомства у млекопитающих, благодаря анатомическим особенностям мозга161. Один из старейших нейропептидов, окситоцин, изначально отвечавший за стимуляцию питания и безопасность собственного организма, в процессе эволюции и естественного отбора менял свою функциональность и стал важным элементом построения устойчивых парных связей у животных.

160Suhler C., Churchland P. The neurobiological basis of morality //The Ox-

ford handbook of neuroethics. 2011. P. 33-58. 161Ibid. P. 49.

199

Прерийные полевки, а также некоторые приматы строят устойчивые отношения именно по причине их опосредованности функционированием окситоцина в гипотоламусе162.

Разрыв отношений или удаления общения эти животные переживают как беспокойство, нейробиологически выражающееся в повышении кортикотропин-рилизинг фактора.

Усложнение социальной системы людей в процессе истории человеческого общества, возникновение устойчивых коммуникаций, признание/непризнание определенных типов действий, одобрение или изгнание опосредовано трансфером роли функций нейропептидов, некогда ответственных за воспитание потомства, а теперь отвечающих на стимуляцию поведенческих функций, определяющих отношения свой/чужой, норма/девиация, друг/враг. Изоляция, изгнание, прекращение общения – форма наказания не только на социальном уровне, но и на уровне биохимии мозга.

Этическое одобрение или непризнание могут быть и не опосредованы когнитивным актом и установлением причин- но-следственных связей или применением руководящих этических принципов. Ряд психологических исследований, посвященных моральной реакции на аморальные, но вместе с тем безопасные триггеры показывает, что испытуемые пере-

162Ibid. P. 33-58.

200