книги2 / монография 22

Человеческий капитал как основной ресурс профессионалов

мулирован в 1960-е гг. Т. Шульцем и Г. Беккером для анализа выгодности увеличения знаний и навыков, воплощенных в отдельном человеке и неотрывных от него. Однако впоследствии он существенно расширил своё содержание. Это произошло под влиянием не только углубления научного анализа, но и объективного расширения спектра тех характеристик человека-работника, от которых зависит благосостояние и самого работника, и общества в целом. Поэтому если первоначально акцент делался только на образовании, то в современное понимание человеческого капитала в широком смысле слова включают обширный спектр других составляющих – когнитивных (связанных с получением и обработкой информации), некогнитивных (инициативность, упорство, нонконформизм и т. д.), социальных (установки, мотивации, профессиональные идентичности и др.) и физиологических (здоровье, стрессоустойчивость и т. д.) (см., например, [Гимпельсон, Зудина, Капелюшников, 2020]).

Анализ человеческого капитала в узком смысле слова (знаний и навыков) сводится обычно к изучению так называемого образовательного капитала – длительности и качества образования (как правило, формального). Эта классическая теория человеческого капитала связана с именами, прежде всего, американских экономистов Д. Минсера, Т. Шульца и Г. Беккера [Mincer, 1958; Schultz, 1961, 1971; Becker, 1964]. Она предполагает, что люди принимают решения о получении образования, повышении своей профессиональной подготовки, приобретении каких-то новых навыков и знаний и т. д., сравнивая ожидаемую экономическую отдачу от этих действий со стоимостью потраченных на них средств и времени. Затраты на обучение рассматриваются как инвестиции, которые должны приносить «инвестору» на протяжении всей дальнейшей его жизни соответствующие отдачи (ренты). В рамках данной парадигмы различается общий (универсально значимый) и специфический (значимый для конкретных рабочих мест) человеческий капитал. Одним из наиболее распространённых и

21

Глава 1. Подходы к анализу субъектов постиндустриального прорыва

общепризнанных инструментов оценки этих рент является уравнение Минcера, которое в его каноническом виде ставит размер заработной платы работников в зависимость от количества лет их обучения (как отражения формирования общего человеческого капитала) и стажа работы (как отражения наращивания специфического человеческого капитала) [Mincer, 1958]. В русле данной традиции существует много версий эконометрических оценок отдачи на человеческий капитал, для чего обычно рассчитывается уравнение Минсера в различных его спецификациях.

Однако сведение человеческих ресурсов только к «багажу знаний» очень быстро вызвало оппозицию даже среди экономистов. Уже в 1970-е гг. получила распространение альтернативная концепция американского экономиста М. Спенса [Spence, 1973, 1974]. Согласно ей дипломы об образовании важны не столько как «удостоверения» о получении прикладных знаний, сколько как сигналы о наличии выявленных в вузе «природных» (или, скорее, обусловленных условиями первичной социализации в детские/юношеские годы) индивидуальных способностей (способности к обучению, креативности и т. д.).

Если анализом человеческого капитала в узком смысле слова занимаются в основном экономисты, то изучение человеческого капитала в широком смысле слова связано в первую очередь с исследованиями учёных, работающих на междисциплинарном «поле», а также социологов. Речь идёт о таких исследователях как П. Бурдье, Дж. Коулман, Р. Патнэм, А. Сен – за рубежом, а в России – Т. Заславская, О. Шкаратан, М. Шабанова и др. В рамках этой традиции понятие «человеческий капитал» часто дополняется новыми понятиями – «социальным капиталом» (как у Дж. Коулмана [Коулман, 2000]), «культурным капиталом» (как у П. Бурдье [Бурдье, 2004]), «человеческим потенциалом» (например, у А. Сена [Sen, 1997]), в котором должны интегрально учитываться все существенные характеристики человека как работника, и т. д. Такой подход сдвигает фо-

22

Человеческий капитал как основной ресурс профессионалов

кус анализа от изучения индивида, который самостоятельно приобретает приносящие доход качества, к изучению социальных групп, которые коллективно вырабатывают и поддерживают формальные и неформальные стандарты и институты, способствующие успехам в труде и, шире, комплексной удовлетворенности жизнью. Доходы в рамках данного подхода рассматриваются, как и при анализе образовательного капитала, в качестве «рентных платежей»4 на ресурсы, которыми располагает человек-работник. При этом рассматриваются не только монетарные ренты (повышенная оплата труда), но и немонетарные, которые могут иметь как экономическую (дополнительная медицинская страховка, оплата дальнейшего обучения и т. д.), так и неэкономическую (более комфортные условия труда, престижность деятельности и т. д.) природу [Тихонова, 2005, 2006, 2007, 2014, 2021; Общество…, 2022 и др.].

К сожалению, существенным недостатком подхода к человеческому капиталу в его расширенной трактовке является невнимание в современной литературе к измерению отдач (рент) от этого капитала на фоне многочисленных научных работ по анализу его форм. В то же время, несмотря на меньшую разработанность расширительного понимания человеческого капитала в сравнении с традиционной его трактовкой, такой подход уже позволил получить много важной информации как для науки, так и для системы государственного управления, что уже продемонстрировано в том числе и в публикациях российских учёных [Anikin, 2013; Гимпельсон, Зудина, Капелюшников, 2020; Тихонова, 2014, 2020 и др.]. Тем не менее под большим вопросом

4 Рентой часто с долей условности называют любой доход от собственности на ограниченный ресурс, хотя со строго экономической точки зрения это не вполне корректно. В классической традиции рента – доход от ресурса, предложение которого неэластично по цене. Конечно, человеческий капитал «звёзд» науки, шоу-бизнеса, педагогики и т. д. уникален и действительно неэластичен, но труд большинства профессионалов гораздо менее уникален.

23

Глава 1. Подходы к анализу субъектов постиндустриального прорыва

остаётся даже базовая проблема сравнительной экономической выгодности в России инвестиций в высшее образование, не говоря уже о сравнении профессионалов и других социальных групп по неэкономическим критериям успешности (в частности, по степени преодоления отчуждения от труда).

Для глубокого понимания современных научных дискурсов надо учитывать, что с конца ХХ в. происходит постепенная трансформация исходного понятия «человеческий капитал» в более широкий теоретический концепт, а именно концепт «человеческого потенциала»5 (см. их сопоставление в [Аникин, 2017; Федотов, 2021]). Под ним понимается либо человеческий капитал в самом широком смысле слова, либо все человеческие качества, которые потенциально могут стать капиталом (ресурсом, приносящим выгоду), но могут им и не стать. Чем больше человеческий потенциал, тем лучше (благополучнее в широком смысле слова) жизнь человека, реализующего его, но не во все элементы потенциала (например, в честность) можно осуществлять инвестиции, а их полезность может быть и не связана с приращением дохода.

Расширительная трактовка человеческого капитала как человеческого потенциала активно используется российскими обществоведами с 2000-х гг. В частности, в монографии [Соболева, 2007] прямо указывалось, что узкая трактовка человеческого капитала (только как «образовательного капитала») игнорирует потребности человека-работника в развитии определённых характеристик своей жизни, прямая капитализация которых невозможна. Сдвиг от базового концепта человеческого капитала до более широкого концепта человеческого потенциала происходит во многих ра-

5 В англоязычной литературе дискурсивный сдвиг от «человеческого капитала» к «человеческому потенциалу» находит отражение в том, что экономисты и социологи для обозначения комплекса характеристик индивида, значимых для него как работника и как личности, используют в основном термин «человеческое развитие» (Human development) в противовес более «узкому» термину «человеческий капитал» (Human capital).

24

Подходы к пониманию профессионалов как «нового класса»

ботах российских экономистов, даже если они специально не оговаривают различие этих понятий. Так, Н. М. Плискевич [Плискевич, 2022], рассматривая состояние человеческих ресурсов россиян, обращает большое внимание также на их ценностные ориентации.

В данной монографии, посвящённой человеческому капиталу профессионалов, тоже активно используется термин «человеческий потенциал». Это связано не только с проблематичностью в ряде случаев строгого доказательства капитализации изучаемых человеческих качеств, но и с сознательной установкой авторов книги на выход за рамки чисто экономического подхода. Ведь преимущества профессионалов как нового класса должны проявляться не только в относительно высоких доходах, но и в других аспектах, делающих их жизнь насыщеннее и богаче.

Подходы к пониманию профессионалов как «нового класса» в российской и западной научной традиции

Как уже отмечалось, в постиндустриальном дискурсе наблюдается парадокс: большое количество исследований о повышении значимости нового ресурса (человеческого капитала) контрастирует с гораздо менее широким изучением новой социальной общности владельцев этого ресурса. Относительная редкость выделения как самостоятельного объекта исследования всей группы лиц нефизического труда с высшим образованием при анализе современных развитых обществ связана, прежде всего, с тем, что данная социальная группа характеризуется высокой гетерогенностью, так что многие её подгруппы (например, работников с высшим образованием в рядах полиции и армии) вряд ли можно рассматривать без больших оговорок как «ростки постиндустриализма». Играет роль и общее снижение популярности «больших теорий» во второй половине ХХ в., связанное с постмодернистскими тенденциями во всех сферах жизни.

25

Глава 1. Подходы к анализу субъектов постиндустриального прорыва

Тем не менее в современной литературе есть научные подходы, в рамках которых современные профессионалы анализируются именно как целостные социальные группы. Для характеристики предшественников изложенного в данной монографии системного подхода к изучению российских профессионалов как авангардной социальной группы

врамках перехода к новой модели общества обратим особое внимание на два популярных концепта – на советскую традицию изучения интеллигенции и на ставшую в начале XXI в. популярной на Западе концепцию «креативного класса».

«Второе рождение» российской социологии в 1960– 1970-х гг. включало и интерес к представителям характерных для интеллигенции профессий (см., например, [Бляхман, Шкаратан, 1973; Социально-психологический портрет инженера, 1977]). Понятие «интеллигенция» в России со второй половины XIX в., когда возник этот специфически российский термин, использовали в двух пересекающихся смыслах: для обозначения, с одной стороны, лиц высокой культуры, а с другой – работников умственного труда. По существу, речь шла при этом в первом случае о способности представителей данной группы задавать определённый образ жизни и систему моральных норм, сохранять и развивать национальную культуру, а во втором – о таких формальных признаках профессионалов, как высшее образование и преимущественно умственный труд. В таком двуедином подходе можно увидеть прорыв к современному пониманию получаемых профессионалами выгод не только как лучших условий труда, но и как свободы самореализации, т. е. свободы от отчуждения. Именно при обсуждении (не только академическом, но и публицистическом) проблем общественной роли советской интеллигенции во второй половине ХХ в. в отечественном обществоведении были обозначены практически все вопросы, актуальные для анализа характеристик современных российских профессионалов

вконтексте перехода к новой формации. Это вопросы о роли

26

Подходы к пониманию профессионалов как «нового класса»

образования как социального лифта для одарённой молодёжи, о соотношении материальных и моральных стимулов для творческого труда, о преодолении отчуждения от труда, о нормативно-пионерной роли интеллигенции по отношению к другим социальным группам, о противоречиях воспроизводства этой группы и многие другие. Художественные произведения советских писателей об увлеченных своим делом профессионалах, у которых «понедельник начинается в субботу», и в наши дни воспринимаются как вполне живое, пусть и шаржированное, описание этоса группы, переживающей проблемы, типичные для эпохи генезиса постиндустриального общества.

Однако в целом изучение советской интеллигенции оказалось как бы фальстартом – преждевременным и потому тупиковым направлением изучения «постиндустриалов». Это было связано во многом с тем, что и в рамках самого советского строя постиндустриальные «анклавы» очень противоречиво сочетались с незавершённостью даже индустриальной модернизации [Латов, 2021]. Хотя дискурс о советской интеллигенции был объективно близок к пониманию представителей умственного труда как «зародыша» нового класса, причём в рамках скорее функционалистского подхода к социальной структуре общества, чем структурного подхода к ней, уже в 1980-е он оказался «потерян» в связи с радикальным изменением изучаемого объекта. В ходе радикальных реформ 1990-х гг. советская интеллигенция (как социальная группа, объединённая общим этосом) практически исчезла. «Умирание» советской интеллигенции привело и к резкой смене общетеоретической рамки обсуждения типичных для интеллигенции профессий, в представителях которых с 1990-х стали видеть просто «продвинутую» группу типичных для индустриального общества наёмных работников, без претензий на их авангардную миссию.

Традиция изучения советской интеллигенции «перетекла» в изучение различных «пост-интеллигентских» профессиональных групп. Ведущую роль в разработке этого науч-

27

Глава 1. Подходы к анализу субъектов постиндустриального прорыва

ного направления играет группа сотрудников Института социологии ФНИСЦ РАН под руководством В. А. Мансурова ([Мансуров, Юрченко, 2005; Профессиональные группы…, 2003, 2009; Профессионалы в эпоху реформ…, 2013; Мансуров, Семёнова, 2022] и др.), которая известна в первую очередь исследованиями массовых групп представителей умственного труда (врачей, инженеров и т. д.). К сожалению, установка на целостное изучение «пост-интеллигенции» как совокупности различных профессиональных групп, близких по характеру труда, месту в обществе и механизмам саморегулирования, в рамках данного подхода хотя и высказывалась (см., например, [Профессиональные группы…, 2003]), но затем в значительной степени угасла. Интеллигенция как (ранее) единая социальная группа в современном обществоведении изучается почти исключительно

вконтексте истории советского общества. Мнение, что в современной России интеллигенция как социальная группа общества сохранилась [Наумова, 2018], ещё встречается, но данная позиция в целом малопопулярна. Хотя «интеллигентоведение» остаётся живым явлением (см., например, [Интеллигенция…, 2020]), анализ современных российских социальных реалий производится уже, как правило,

вдругих дискурсах: «правомерно граждан, имеющих высшее профессиональное образование, выделять не как интеллигенцию – это понятие, пожалуй, уместно причислить к архаике – а как специалистов интеллектуального труда» [Горшков, Шереги, Тюрина, 2023: 6].

Более важное значение, чем дискурс социологии профессий, для изучения профессионалов в контексте проблематики «постиндустриализма» имеют традиции другого направления – анализа социально-профессиональной структуры современного общества, связанного с пониманием постиндустриальных сдвигов. Ведь социология профессий «нащупывает» профессионалов как единую социальную группу через отдельные профессиональные сообщества. Тем самым изучение идёт «от частей – к целому», причём части анали-

28

Подходы к пониманию профессионалов как «нового класса»

тически первичнее целого. Напротив, обществоведы, анализирующие общую социально-профессиональную структуру трансформирующегося общества, сначала рассматривают профессионалов в целом как важнейший элемент трансформации и только затем могут анализировать их гетерогенность (а могут до этого и не доходить). Здесь анализ идёт «от целого – к части», где целое важнее части. В таком подходе тоже есть свои «подводные камни»; в частности, есть риск некорректных обобщений, когда характеристики какой-то выделяющейся подгруппы принимаются за особенности социальной группы в целом.

В рамках направления, анализирующего изменения со- циально-профессиональной структуры современных развитых обществ, высокой (причём не только академической) популярностью пользуется научная традиция, анализирующая профессионалов в контексте меритократического «сдвига власти» и потому отчасти тяготеющая к политологии. Её истоки можно найти в технократических концепциях поздних работ Т. Веблена (см. например [Веблен, 2018]) и его последователей 1920–1930-х гг. С середины ХХ в. надежды на «инженеров», которые в начале века казались главными акторами ожидаемых перемен, сменились надеждами на более широкий круг высококвалифицированных профессионалов. Этот сдвиг в общественных ожиданиях часто описывают при помощи понятия «меритократия», под которым понимается «власть знающих людей», профессионалов. Х. Арендт, вводя в 1950-е гг. это понятие в современный научный оборот [Arendt, 1954], изначально наделяла его негативным содержанием, рассматривая меритократию как современную олигархию, отбор в которую осуществляется на основе одарённости и образованности, а не по богатству и происхождению. Однако затем это понятие стали рассматривать с более комплиментарных позиций. Меритократия стала представляться альтернативным традиционным демократии и авторитаризму социально-по- литическим режимом, при котором политическая и адми-

29

Глава 1. Подходы к анализу субъектов постиндустриального прорыва

нистративная элита формируется в результате соперничества конкурирующих между собой профессионалов.

Впостиндустриальном дискурсе концепт меритократического сдвига реальной власти стал органичным элементом взглядов на более общий постиндустриальный сдвиг. Так, в финальной главе «Грядущего постиндустриального общества» Д. Белла чётко сформулирована идея, что наблюдаемый рост «интеллектуального класса» является предвестником не только качественных сдвигов в профессиональной структуре, но и сдвигов в политическом управлении в сторону роста роли «технократов» [Белл, 2004]. Дж. К. Гэлбрейт пошёл дальше и выдвинул в 1970-е гг. провокационное утверждение, что «техноструктура» (этим термином он обозначил широкий круг специалистов – учёных, инженеров, маркетологов и т. д.) уже реально руководит развитием общества, поскольку политики и топ-менеджеры хотя формально и принимают решения, но рамки этих решений заданы готовящими их специалистами [Гэлбрейт, 1976].

Всамом начале XXI в. в развитие этой традиции, акцентировавшей внимание на усилении роли профессионалов

вразвитии современного общества, американским социологом Р. Флоридой был предложен новый термин для обозначения того социального класса, который постепенно начинает играть в обществе доминирующую роль. Это так называемый «креативный класс». Под ним понимаются специалисты, работники творческого труда, которые не просто производят экономические ценности в процессе креативной деятельности, но и оказывают всё большее влияние на общественное сознание, генерируя новые «постденежные» ценности [Florida, 2002, 2005; Hoyman, Faricy, 2008; Флорида, 2007].

К изучению «креативного класса» Р. Флорида пришёл не столько от общей теории постиндустриальных сдвигов, сколько от конкретного изучения социальных факторов, способствующих успешному развитию в США определённых регионов и бизнес-фирм. Сосредоточившись в рабо-

30