5 курс / Психиатрия детская (доп.) / Нейропсихология / Govard_Gardner_Struktura_Razuma

Нельзя не сравнить медленную эволюцию использования орудий приматами и людьми с аналогичным, хотя и намного более быстрым развитием, которое повсеместно наблюдается у нормальных детей: если такое сравнение провести осторожно, оно может оказаться весьма информативным. Сузан Паркер предполагает, что общий предок человека и человекообразных обезьян, по-видимому, обладал теми же видами интеллекта, которые отмечаются у детей в возрасте от одного года до четырех и позволяют ребенку пользоваться при еде подходящими орудиями. Потомки первых человекообразных существ обладали более совершенным интеллектом, который присущ детям от пяти до шести лет, и могли пользоваться более сложными инструментами, например снарядами для метания или обработанными камнями, а также справляться с такими задачами, как свежевание туш, распределение пищи и постройка укрытий. Таким образом, наблюдается прогресс при переходе от манипуляции объектами, связанной с простейшими реакциями сенсорно- моторного периода, к использованию орудий для достижения результата, что говорит о развитии сенсорно-моторного интеллекта, после чего следует более совершенная стадия — использование орудий, которые оказывают косвенное воздействие на предметы, или изготовление новых орудий для выполнения новых функций.

Такой прогресс, отмечаемый у детей и в некотором отношении у современных приматов, можно частично проследить по найденным окаме- нелостям. И именно в свете таких находок ученые высказывают предположения относительно того, какую роль сыграло увеличение объема мозга и

все же необходимо отметить одно существенное различие. Маленький ребенок на раннем этапе жизни начинает использовать речь задолго до того, как научится применять орудия. Именно в этом отношении возможно существенное отклонение от предлагаемой модели эволюции, поскольку многие ученые полагают, что в филогенезе человек

средством общения были жесты и "эмоциональные" восклицания.

РАЗВИТИЕ ТЕЛЕСНОГО ИНТЕЛЛЕКТА

Доисторические основы телесного интеллекта и его связь с речью и другими когнитивными функциями, возможно, навсегда останутся неизвестными, но развитие этих навыков у современного человека — это тот вопрос, изучению которого вполне можно посвятить научные изыскания. Хотя сам Ж. Пиаже не рассматривал свои исследования с точки зрения телесного интеллекта (его интересовали более "умственные" вопросы!), то, как он описал развитие сенсорно- моторного интеллекта, проливает свет и на первые этапы эволюции данного его вида. Из описания Пиаже можно понять, как человек переходит от простейших рефлексов — на которых основывается умение сосать и смотреть — к поведенческим моделям, зависящим от окружающей обстановки и намерений самого человека. Можно заметить, что прежде изолированные события сливаются вместе (например, сосание и взгляд или взгляд и попытка дотянуться до предмета) для достижения желаемого результата. В какой-то момент отдельные действия комбинируются в новых сочетаниях для достижения новых целей — отличительный признак понимания постоянства объекта. Наконец, когда ребенок

начинает действовать посредством ментальных репрезентаций объектов, например символов, можно проследить ту же последовательность действий и операций, которая сохраняется и в более скрытом виде. Теперь использование орудий стало частью "чистого мышления".

Многие исследователи развития ребенка, и среди них Джером Брунер и Курт Фишер, согласны с предположением, что развитие навыков необходимо изучать не только относительно физической активности новорожденного, а в контексте всего разнообразия когнитивных операций. Эти ученые считают, что развитие знаний происходит благодаря накоплению более совершенных и гибких навыков: сами по себе однородные действия становятся компонентами или составляющими более совершенных и сложных умений. Например, ребенок сначала смотрит на предмет и тянется к нему, в

жизни превращается в создание простых структур; такие простейшие структуры комбинируются в.более сложные и т.д. Ученые, развивающие мысль о том,

очевидное действие все чаще превращается в скрытый мыслительный процесс, но настаивают на том, что развитие каждого нового ряда навыков не обязательно должно происходить по одной модели. Таким образом, исследователи поддерживают мнение Фредерика Бартлетта, который не делал различий между физическими действиями и мыслительными навыками. Современные исследователи человека обращают особое внимание на развитие таких умений, как машинопись, игра в шахматы или

компьютерное программирование, и считают каждое из них проявлением все большего мастерства и умения координировать различные типы и уровни навыков.

Между первыми реакциями новорожденного и более сложными видами деятельности, которые характеризуют работу жонглера, машинистки, шахматиста, читателя или программиста, можно провести очевидную параллель. И все же возникает

становление телесного интеллекта. Поскольку человек способен формулировать задачу словесно, вербально выдавать инструкции, высказывать суждение о своей работе или обучать другого, то методы, а значит, и навыки, развиваются и комбинируются различными способами. Точно так же мастерское владение такими символическими операциями, как репрезентация (обозначение чего- то целого, например человека или предмета) и

телесные способности для передачи различных сообщений. Возможно, функции тела в некоторой степени осуществляются независимо от этих символических операций, и тот факт, что символические способности и двигательная деятельность могут быть диссоциированы73 друг от друга вследствие неврологических расстройств, служит еще одним доказательством такого предположения. И тем не менее, на мой взгляд, как только символические функции человека становятся реальностью, двигательная система

73 Диссоциация (от лат. dissociatio — разъединение, разделение) — нарушение связности психических процессов, противоположность ассоциации. — Примеч. ред.

меняется навсегда: активное использование символов еще больше углубляет пропасть между телесным интеллектом человека и той его разновидностью, которая имеется у других животных.

Случай, о котором рассказывает нейропсихолог Эдит Каплан, имеет отношение к этой теме. В ходе проведения теста на апраксию Каплан попросила одного из пациентов показать, как можно что-то "пилить". Человек, страдающий моторной апраксией, не смог продемонстрировать действие, не имея соответствующих инструментов (например, сжав кулак, как будто в нем зажата пила). Вместо этого, следуя типичной модели поведения в таких случаях, он саму руку представил в виде пилы (двигая ребром ладони, как будто это полотно пилы). Когда Каплан решила проверить, сможет ли пациент на самом деле выполнить желаемое движение, она попросила его продемонстрировать неоговоренное действие — в данном случае двигать рукой вперед и назад, как будто в ней находится инструмент. Но при этом она не уточнила, какой именно инструмент это должен быть. Пациент выполнил движение правильно. Обрадовавшись такому результату, Каплан сказала: "Видите, вы пилили". Но как только прозвучало слово "пилить", пациент разжал кулак и снова вернулся к тому, что его рука представляет собой полотно пилы. Несомненно, в этом случае символический код ("пила") восторжествовал над простой связью между восприятием и движением.

РАЗВИТЫЕ ФОРМЫ ТЕЛЕСНОГО ИНТЕЛЛЕКТА

Танец

Из всех сфер применения тела ни одна не достигла таких высот и не получила такого распространения во всех культурах, как танец. Воспользовавшись исследованиями, проведенными Джудит Ханной, которая давно изучает этот вид деятельности, танец можно определить как обусловленную культурой последовательность невербальных движений тела, которые имеют свою цель, ритмически связаны и наделены эстетической ценностью в глазах того, перед кем выступает танцор. Танец появился много тысячелетий назад, скорее всего, в палеолите, поскольку танцующие колдуны и охотники в масках изображены в древних пещерах Европы и в горах Южной Африки. Более того, из всех видов деятельности, изображенных в пещерах, танец занимает второе место, сразу после охоты, с которой его можно во многом соотнести.

Мы не знаем всех функций, которыми был наделен танец, но антропологические находки позволяют предположить по крайней мере следующее. Танец может отражать и обосновывать социальную организацию. Он может служить средством мирского или религиозного выражения;

эстетических ценностей или эстетическая ценность сама по себе; отражение экономической модели выживания или хозяйственная деятельность в чистом виде. Танец может использоваться в образовательных целях, во время обряда инициации, в качестве символа перехода, который предстоит человеку. Его можно использовать как воплощение сверхъестественного, например, когда шаманы танцуют для изгнания злых духов. Танец может использоваться для полового отбора, когда женщины выбирают мужчин по красоте и

продолжительности их танца (в племени нубатира в Судане молодые девушки "бросаются на партнеров, которых сами выбрали"). А во многих культурах танец может выполнять несколько из этих функций либо одновременно, либо в разных ситуациях.

Лучше понять некоторые сферы применения танца можно, сравнив танец у индейцев хопи на северо-западе Америки с танцами племени самоа из

характер танца у этих народов отличаются. У индейцев хопи танец служит для поддержания единства племени, для умиротворения богов и сохранения культурных ценностей. Выступают в основном мужчины: для них танец — это обязанность, долг перед племенем. Хорошим танцором считается тот, кто помнит все шаги, танцует энергично, но не пытается прославить самого себя. В отличие от танцев этой народности, в Полинезии танцы персонифицированы, менее консервативны и более открыты для импровизации. Полинезийцы танцуют, чтобы отметить определенные события, развлечься, укрепить авторитет и успокоить богов. Танцуют и мужчины, и женщины, и дети. А то, станет ли человек танцором, зависит от его личного интереса, умений и традиции семьи. Хорошим исполнителем считается тот, кто имеет индивидуальный стиль и хорошо двигается. Танец — это область, где при наличии социального единства приветствуется и даже поощряется индивидуализм. Можно сказать, что у хопи танец служит для выражения культурных ценностей, в то время как у самоа он является средством преодолеть привычную окостенелость культуры.

Учитывая большое разнообразие функций танца, трудно вывести общие принципы его канонической формы. Иногда формальные признаки не столь важны, как сопутствующее окружение или очевидный символический контекст. И тем не менее существуют определенные признаки, которые характерны для танца в любой ситуации, и их необходимо рассмотреть в первую очередь, если мы хотим понять, какие навыки присущи этой форме

хореографа Пола Тейлора, танцор должен научиться выполнять танцевальные движения точно в нужное время и в нужном виде. Для него важно пространство сцены, качество прыжка, мягкость шага — стремится движение к зрителю или замыкается в самом себе. Можно совершать множество движений, от раскачивания до тех, что напоминают ход поршня, от ударных до сдержанных. Именно с помощью комбинации таких свойств — различных по скорости, направлению, расстоянию, интенсивности, пространственным отношениям и силе — можно создать настоящий словарь танца. Кроме таких относительно объективных признаков, на исполнение будет неизбежно накладывать отпечаток и личность танцора. Как правило, в танце всегда присутствовали сильные эмоции, такие как радость или горе, но в современных танцах наметилась тенденция пытаться передать и более сложные чувства, например вину, боль или раскаяние, хотя, как когда-то остроумно заметил Джордж Баланчин, "в танце по-прежнему невозможно изобразить тещу". Важнейший партнер танца — это музыка, и структура музыкальной композиции в значительной степени влияет на технику исполнения, но поскольку танцевать можно и без

музыки, то она не во всем определяет стиль танца.

После такого описания может возникнуть чувство, что танец — это сухая и довольно абстрактная форма коммуникации и выражения. И действительно, трудно заставить танцоров (и даже танцевальных критиков) охарактеризовать свое занятие прямо и точно. Айседора Дункан,

"Если бы я могла сказать, что это, то никогда не смогла бы станцевать". Марта Грэхем, возможно, самая талантливая современная танцовщица, сделала следующее любопытное наблюдение.

Я часто замечаю, насколько трудно вести какую-либо беседу с большинством танцоров, если в разговоре необходимо сохранять логическую последовательность,

— их мысли просто перескакивают с одного на другое (наверное, так же, как и мое тело), и логика как таковая наблюдается только на уровне двигательной активности.

Тем не менее именно конкретные, физические аспекты танца, использование тела в необычном, но подходящем виде, прежде всего привлекают человека к этому занятию. Американский танцор и хореограф Хосе Лимон вспоминает.

В детстве, которое я провел в Мексике, меня очаровали — как и любого другого ребенка — испанские, мексиканские и индейские танцы. Позже, уже в США, я увидел чечеточников и артистов балета. Затем, совершенно случайно я попал на выступление Гаральда Крейцберга (современный танцор). Я увидел танец как воплощение безграничной мощи. Человек мог танцевать с достоинством и великолепным величием.

Иногда подтолкнуть к танцам могут свойства самого тела. Нижинский74, несомненно, величайший

74 Нижинский, Вацлав (1890-1950) — русский танцовщик, один

танцор нашего века, привлекал к себе внимание, еще будучи учеником балетной школы, танцуя с такой технической виртуозностью, которая явно была присуща далеко не каждому. Подчас человек может увлечься танцами, поддавшись очарованию тех узоров из тел, которые возникают в процессе танца. Эми Гринфильд, современная танцовщица, говорит, что когда она в детстве занималась балетом, то закрывала глаза и представляла себе, какое движение должно быть следующим. Если, открыв глаза, она замечала, что танцоры находятся в тех позициях, в которых она их вообразила, то считала себя выигравшей.

У молодых людей на Западе интерес к танцу может возникнуть позже, поскольку, вероятно, в

(Нижинского дразнили девчонкой — значит, это табу было распространено и в царской России!). Возможно, поэтому современные хореографы Эрик Хоукинс и Реми Чарлип начали заниматься танцами, только поступив в колледж.

В основе танца лежат атавистические силы. Танцор и хореограф Олвин Николай прекрасно

позволить ей занимать мой ум в течение нескольких месяцев, не прилагая к этому никаких сознательных усилий. Затем за две или три недели до начала постановки танца я пытаюсь определить результат этого процесса. После этого мне нравится быстро, за короткое время ставить танец, я чувствую, что таким образом каналы моего естества остаются открытыми.

из самых известных людей XX века. За уникальный сплав гениальности и безумия его называли Божьим клоуном. — Примеч. ред.