Lyubimy_Kharbin_gorod_druzhby_Rossii_i_Kitaya_materialy_Pervoy_mezhdunarodnoy_nauchnoy-prakticheskoy_konferentsii

Keywords: Russian Harbin, literature of the Far Easternémigré community, textology, the will of the author, canonical text, version, poetry collection.

Ларисса Андерсен считается одной из самых ярких и самобытных поэтесс русского Харбина. При этом, однако, печаталась она немного. Как известно, книги поэтессы выходили дважды: в 1940 году (сборник «По земным лугам») и в 2006 году (собрание сочинений «Одна на мосту»). Книга «Одна на мосту»

включает в себя и обновлённую редакцию сборника «По земным лугам». Временной промежуток между этими двумя редакциями составляет, та-

ким образом, более 60 лет. Разница же между вариантами стихотворений по- рой просто колоссальная. Поэтесса не просто вносит стилистические, метри- ческие или грамматические правки – зачастую она буквально меняет изна- чальный смысл стиха, полностью его переиначивает. Одновременно сущест- вуют и ранние редакции стихотворений, вошедших в сборник «По земным лугам», опубликованные, например, в журнале «Рубеж». Сравним два вари- анта стихотворения, в книге «Одна на мосту» опубликованного под названи- ем «Колыбельная песенка» (в сборнике «По земным лугам» стихотворение не имеет заглавия):

***

У тебя глаза удивлённые – синие, синие, А сама вся в беленьком, как веточка в инее.

Тихой поступью ходят ангелы по степным тропам, Если будем сидеть тихонечко, подойдут и к нам.

Вот над нами стоит умное тёмное дерево. Толстое-претолстое, попробуй-ка, смерь его!

Прибежал вдруг ветер с дальних холмов И сказал деревцу несколько слов.

Посмотри, на западе два ангела бьются крыльями, Один – светлый, другой – тёмный, но светлый бессильнее.

А на востоке крадётся медленно синий мрак И кто-то чёрный угрюмо ползёт в овраг, Вон вдали расцвёл огонёк и смотрит на реку,

Это бродит колдун в темноте со своим фонариком.

Даже ковыль стал тихим и послушно прилёг У твоих маленьких умытых росою ног.

Я тебя на руки возьму, хочешь, моя девочка?

Этой большой степи нам укрыться некуда и не во что… Но Бог и нас, наверное, любит, там, в раю… Хочешь, песенку колыбельную я тебе спою?

Опубликовано в сборнике «По земным лугам» [2, с. 11].

КОЛЫБЕЛЬНАЯ ПЕСЕНКА

Утебя глаза удивлённые – синие, синие,

Асама вся в беленьком – как веточка в инее.

Тихой поступью ходит Бог по путям степи,

Подойдёт и скажет тебе: – Детка, спи!

Вот над нами стоит умное тёмное дерево, Толстое-претолстое, попробуй-ка смерь его!

Прибежал вдруг ветер с дальних холмов И сказал деревцу несколько слов.

Посмотри, на западе два ангела бьются крыльями, Один – светлый, другой – тёмный, но светлый бессильнее.

А на востоке тихо крадётся синий мрак И кто-то чёрный угрюмо ползёт в овраг,

Вон вдали расцвёл огонёк и смотрит на реку, Это бродит колдун в темноте со своим фонариком.

Даже ковыль стал тихим и послушно прилёг У твоих маленьких умытых росою ног.

Скоро ночь расскажет нам с тобой интересные сказки. Видишь, высоко в небе зажглись две звезды-алмазки. Маленькие звезды-костры, дрожащие в синеве!..

Дай руку, пора брести по росистой траве.

Ты не спрашивай глазами синими о своей судьбе, Хочешь, песенку колыбельную я спою тебе?

Опубликовано в книге «Одна на мосту» [1, с. 54].

Как мы видим, образ ангелов, идущих «по степным тропам», поэтесса в по- следней редакции заменяет образом Бога, баюкающего синеглазую девочку. Также она сильно изменяет концовку стихотворения, отчего меняется и его об- щее настроение. Если в первом варианте финал стихотворения выглядит скорее жизнеутверждающим (Но Бог и нас, наверное, любит там в раю… / Хочешь, пе- сенку колыбельную я тебе спою?), то в поздней редакции явно слышится пред- чувствие грядущих тягот и печалей («Ты не спрашивай глазами синими о своей судьбе, / Хочешь, песенку колыбельную я спою тебе?»).

Примеров подобной авторской правки в корпусе литературного наследия Лариссы Андерсен немало, что даёт нам право сказать, что изучение творчества поэтессы представляет собой серьёзную текстологическую проблему.

Выбор т.н. «канонического» текста – задача, с которой неизбежно сталкива- ется и учёный, занимающийся исследованием работ определённого автора, и специалист, готовящий текст/тексты к изданию. Проблема эта неразрывно свя- зана с вопросом о воле автора, который не раз ставился в отечественной науке. Изучением данной темы занимались, в частности, такие учёные, как Д.С. Лиха- чёв и А.Л. Гришунин [3, с. 5]. На результаты их исследований мы и будем опи- раться в дальнейшем.

До Д.С. Лихачёва исследователи, как правило, ориентировались на послед- нюю редакцию текста, выполненную писателем – так как «косвенные указания на волю автора» виделись им «в самом факте продолжения работы автора над текстом произведения». Между тем ещё Томашевский в труде «Писатель и кни- га», вышедшем в 1928 году, писал: «Существует один, универсально применяе- мый принцип выбора редакции – это принцип последнего авторского текста. Прин- цип этот вообще даёт правильный результат, но сам по себе он несколько механистичен, что не может служить основанием для критики текстов. Это скорее практическое правило, оправдывающееся в большинстве случаев» [6, с. 163]. Из этих слов мы можем сделать вывод, что по указанному принципу было принято строить работу с текстами до начала серьёзных исследований в области отечественной тек- стологии (первым из которых, как мы уже говорили, стала книга Б.В. Томашевского «Писатель и книга»). Следует, однако, обратить внимание, что далее учёный делает оговорку: «...художественная индивидуальность автора меняется, и сам автор в конце концов перестаёт быть самим собой. Иногда изменения, испытанные инди-

видуальностью автора, так глубоки, что он приходит в конфликт с собствен-

ным творчеством. Такова судьба авторов, испытывающих всякие "кризисы обра- щения" и т.п.» [6, с. 164]. Итак, нам становится ясно, что ещё в начале XX века у текстологов возникли сомнения в отношении правомерности использования по- следней авторской редакции в качестве канонического текста, на который следует ориентироваться издателям и исследователям.

Д.С. Лихачёв резко критиковал сложившийся в отечественном издательском деле подход к понятиям «воля автора», «последняя воля автора» и «канониче- ский текст» [5, с. 560–575]. Несмотря на это, спустя более полувека после перво- го издания «Текстологии» Д.С. Лихачева, некоторые издатели и учёные продол- жают идти по «лёгкому» пути (как называет его Лихачёв), выбирая «канониче- ский» текст по последней публикации писателя.

А.Л. Гришунин, исследователь более поздний, но продолжающий магист- ральную линию текстологических исследований Д.С. Лихачева и многократно ссылающийся на его труды, также подвергает понятие «последняя воля авто- ра» жёсткой критике. Цитируя Б.М. Эйхенбаума, учёный пишет: «Старые тек- стологи любили <…> выдвигать юридическое понятие "последней воли авто- ра"; мы считаем его лишним и даже неуместным, запутывающим дело. Лите-

ратурное произведение нельзя приравнивать ни к "духовному завещанию", ни к предметам личной собственности: оно – скорее собственность народа, чем автора»[ 3, с. 102].

При выборе «канонического» текста речь должна идти не о биографической (или юридической) воле автора, которая зачастую, по выражению Лихачёва, маскирует собой «авторский произвол» или «авторское безволие». Главенст- вующим для текстолога должен являться принцип «творческой воли» автора. Так, не считаясь с чисто биографическими волеизъявлениями, потомки печата- ют и делают предметом исследования те части творческого наследия И.А. Гон- чарова, которые он «завещал» никогда не публиковать. То же относится и к творчеству Н. Некрасова, М. Гоголя, Н. Заболоцкого и др.

Проблема «авторской воли» часто осложняется различными внешними тре- бованиями «нетворческого, нехудожественного порядка, вмешательством в текст цензуры, напрошенным и неавторизированным редактированием текста» [3, с. 120] и т.д. Примером тому может служить редакторская деятельность И.С. Тургенева, которую описывает В.М. Жирмунский. Тургенев работал, в ча- стности, с текстами Ф. Тютчева и А. Фета. Редактируя стихотворение «Silentium» Тютчева, Тургенев позволил себе исправить дольниковый перебой, который использовал поэт-новатор. В результате текст пришёл в соответствие с нормами ямбического размера, но потерял индивидуальность.

Сравним:

Два этих отрывка весьма различны по своему посылу. В первом выражается пантеистическое отношение к миру, природе («Я девчонкой в лесу когда-то / Припадала к земной груди…»), почти мистическое чувство сопричастности происходящему и очень личное восприятие некой «Святой», об истинном имени которой мы можем лишь догадываться (не случайно слова «Богоматерь», «Пре- чистая Дева» и др. в стихотворении не используются, не встречается и слово «Бог»). Лирическая героиня как будто вступает с этой «Святой» в некий заговор, понятный только им двоим («Но, Святая, прощаешь Ты / Лишь за то, что я по- нимаю, / Чем глаза Твои так чисты…»). Во втором из приведённых отрывков- пантеистическихмотивов мы уже не встретим, зато в нём присутствуют отголо- ски эмигрантских скитаний («В новоселье — из новоселья: / Чей-то зов иль мя- тежный нрав?»), а также нечто сродни исповеди (или даже покаяния) «Пречис- той Деве-Матери»: «Но простишь ли меня такую / Ты, пречистая Дева-Мать?»; «И я верю, ты скажешь Богу / Что-то доброе обо мне.

На наш взгляд, подобным «переписываниям» возрастным поэтом искрен- них, чистых стихов молодой женщины сложно с уверенностьюприсвоить статус «авторской воли», так как они противоречат самой «системе творчества» Андер- сен, её мироощущению, художественному миру. Поэтесса всю свою жизнь отлича- лась не религиозностью, но особой чуткостью мировосприятия, пантеистическим отношением ко всему её окружавшему. Как ясно из переписки с друзьями, Ларисса Николаевна долгие годы задавалась вопросом – что есть бог, кто – этот бог? Она увлекалась философией йоги, мечтала поехать в экспедицию с Н. Рерихом, ходила на собрания т.н. UnionChurch, интересовалась дзен-буддизмом, дружила с людьми, увлекавшимися теософией и спиритизмом… Возможно, к почтенным годам поэтес- са (как многие русские женщины) стала более трепетно относиться к православной вере, в которой была воспитана (мы знаем, что для русских эмигрантов в Китае пра- вославие было одним из основных способов самоидентификации). Однако в юные годы она чувствовала иначе и писала об ином. Эти факты не позволяют нам назвать последний вариант стихотворения «Бьётся колокол медной грудью» каноническим.

Изменениям при повторной публикации подвергались и другие стихотворе- ния сборника «По земным лугам». Среди самых показательных примеров сомни- тельных авторских «правок» можно назвать такие произведения, как «Только в за- води молчанья может счастье бросить якорь», «Нарцисс», «Парус». В экспрессив- ных, наполненных юношескими впечатлениями и яркими образами стихотворени- ях, зрелая поэтесса, пытаясь «причесать», «пригладить» текст, зачастую только вре- дит произведению, лишая его самых интересных особенностей (так, например, в стихотворении «Колдунья» в двух разных редакциях читаем:

1.«Под текучим сводом звёзд, / Расплавляя в ветре тело» («По земным лугам) [2, с. 6];

2.«Под текучим сводом звёзд, / Расправляя в ветре тело» («Одна на мосту») [1, с. 49].

Формально в редакции 2006 года изменена лишь одна буква, однако эта бу- ква деформирует оригинальную метафору, можно сказать, даже отчасти «стира- ет» её, ведь слово «плавить» в соседстве со словом «ветер» звучит куда более неожиданно и ново, нежели слово «расправлять» (на ветру расправляется флаг, парус, расправляются крылья). Перед нами – пластичный синэстезический об- раз, соединяющий скорость и телесность, физику и физиологию. Первый вари- ант был настоящей авторской находкой, от которой поэтесса по прошествии лет почему-то решила отказаться.

Впервом случае мы ощущаем бурление жизни и молодых чувств, буйство красок, запахов, ощущений. Во втором остаётся спокойная, тихая радость, оча- рование юности в нем утеряно. Также мы можем заметить, что и здесь автор пользуется очень «стандартизированными», «избитыми» образами и метафора- ми: «ручьи побежали, звеня», «нашим яблоням только и снится, что надеть под- венечный наряд» и др. В первой же редакции, на наш взгляд, образность свежа, динамична, оплотнена: «беспокойная алая кровь», «вспыхнут … вереницы одурманенных, пряных цветов» и т.д.

Вданной статье представлены лишь несколько репрезентативных случаев авторского редактирования стихов, произведённого Лариссой Андерсен в пре- клонном возрасте. Однако данные примеры прекрасно демонстрируют несостоя- тельность «старого» подхода к понятиям авторской воли и канонического тек- ста. Принимать за канонический текст последний вариант авторской правки без

оглядки на биографические и психологические факторы нам кажется в корне неверным (что подтверждается приведёнными в нашей публикации исследова- ниями учёных-литературоведов разных лет). Необходим подробный и скрупу- лёзный анализ разных редакций литературного произведения, подвергнувшегося изменениям (в данном случае – стихотворений Л.Н. Андерсен). Разумеется, дан- ная тема требует более обстоятельного изучения, в данной статье мы лишь «скользнули по поверхности», обозначив область дальнейших исследований.

1.Андерсен Л.Н. Одна на мосту: Стихотворения. Воспоминания. Письма. – М.: Русский путь, 2006. – 524 с.

2.Андерсен Л.Н. По земным лугам. – Шанхай, 1940. – 56 с.

3.Гришунин А.Л. Исследовательские аспекты текстологии. – М: Насле-

дие. – 1998. – 416 с.

4.Забияко А.А. Синэстезия: метаморфозы художественной образности. – Благовещенск: Амурский гос. университет, 2003. – 214 с.

5.Жирмунский В.М. Введение в литературоведение: Курс лекций / под ред. З.И. Плавскина, В.В. Жирмунской. – СПб.: Изд-во С.-Петербург. ун-та, 1996. –

440с.

6.Лихачёв Д.С. Текстология: (На материале русской литературы X– XVII веков). – 3-е изд., перераб. и доп. – СПб.: Алтейя, 2001. – 758 с.

7.Томашевский Б.В. Писатель и книга. Очерк текстологии. – М.-Л.: При-

бой, 1928. – 231 с.

УДК 82.091

ЛЮБИМЫЕ АВТОРЫ ЖУРНАЛА «РУБЕЖ»: ЛОВИЧ И ДРУГИЕ

А.Н. Кравцов,

канд. филол. наук Издательский проект «ЧтецЪ», куратор

Среди множества русских периодических изданий в Китае особое место занимает журнал «Рубеж» (1926–1945). На его страницах публиковались литературные произведения разных авторов, но некоторые печатались наи- более часто.

Ключевые слова: «Рубеж», Я. Лович, русский Китай, периодические изда- ния, Дальний Восток.

FAVORITE AUTHORS OF THE MAGAZINE "RUBEZH":

LOVICH AND OTHERS

A.N. Kravtsov,

Cand. Sc. in Philology

Chtets Publishing Project, curator

Among the many Russian periodicals in China, the magazine "Rubezh" (1926– 1945) has a special position. Literary works by various authors were published on its pages but some of them were printed most often.

Keywords: "Rubezh", Lovich, Russian China, serials, Far East.

Не будет преувеличением сказать, что «Рубеж» стал в свое время одним из самых читаемых и популярных изданий в русском Китае. Он выходил в Харбине с 1926 г., а с 1928-го приобрел устойчивую читательскую аудиторию и стал печататься с завидной регулярностью (в некоторые годы – еженедельно с цветной обложкой и обширными иллюстрациями). Среди современных исследо- вателей бытует мнение, что харбинский «Рубеж» можно сравнить лишь с па- рижской «Иллюстрированной Россией». Внешне они бесспорно были похожи, но по содержанию все-таки отличались, поскольку парижское издание при всем обилии литературных журналов «первой волны» заполнить эту нишу не стреми- лось. В отличие от «Иллюстрированной России» замысел «Рубежа» был иным, и именно литературным: «В стремлении, с одной стороны, дать пишущей братии возможность проявить свои дарования, – писал издатель Кауфман, – а с другой стороны, дать читательской массе хороший литературный журнал покойный М.С. Лембич, Г.Н. Щипков и я пришли к решению начать издавать «Рубеж». Никаких коммерческих целей, как и в издании начатого параллельно детского журнала «Ласточка», мы не преследовали и в течение первых трех-четырех лет вложили в журналы немало средств, упорно пропагандируя их во всех уголках

земного шара, где только обосновались русские эмигранты» [9, с. 55]. Дополним его слова тем, что с 1930 г. помимо «Ласточки» стало выходить также ежеме- сячное приложение «Юный читатель "Рубежа"».

Сейчас сложно установить точно, кому принадлежала идея названия журна- ла и что под ним подразумевалось. Но каков бы ни был замысел, понятие «ру- беж» очень точно характеризовало на тот момент состояние русской диаспоры в Китае, оказавшейся между политическими системами Запада и Востока (хотя это понятие сформировалось в более позднее время, в эпоху «холодной войны»). Русская эмиграция в Китае оказалась между Россией утраченной, но зарубежьем пока еще полноценно не приобретенным. Ведь, каков бы ни был постоянный статус русских беженцев в Маньчжурии, некоторые из них думали о возвраще- нии в Россию, другие стремились дальше – в США, Европу, Австралию. Прежде всего, страницы «Рубежа» воочию свидетельствуют нам об интересе к переселе- нию в другие точки мира. В Китае русские оказались на том рубеже, который, как Рубикон, им предстояло преодолеть. Вот почему название «Рубеж» оказа- лось весьма кстати, а само издание было актуально и востребовано именно здесь и именно тогда.

Корреспонденты харбинского журнала, как и подписчики, жили на многих континентах – в Европе, США, Японии, Австралии. Как пишет исследователь А.А. Хисамутдинов, «с 1928 г. стал посылать свои корреспонденции из Парижа писатель и журналист Унковский. В конце 1930 г. корреспондент Мэри Левин-

това побывала в гостях у знаменитого писателя Андре Моруа и взяла у него большое интервью. Писатель поделился своими планами с читателями “Рубе- жа”. 10 февраля 1930 г. журналист была в гостях у М.А. Алданова. “Между про- чим, в 1914 году я собирался посетить Азию и Дальний Восток. Но прошла вой- на, революция, и – путешествие осталось далекой прекрасной и, пожалуй, не- сбыточной, как все прекрасное, мечтой”, – сетовал писатель. Пражский коррес- пондент Ольга Ильинская взяла большое интервью у В.И. Немировича- Данченко, которое было опубликовано с фотографией и автографом журналу

“Рубеж” 25 апреля 1936 г.» [9, с. 55-57].

Хотя на его страницах регулярно появлялись имена прославленных писате- лей «первой волны» И.А. Бунина. М.А. Алданова, М.А. Осоргина, А.А. Плещее- ва, А.М. Ремизова, Б.К. Зайцева, А. Аверченко, Ю. Слезкина и других, уникаль- ность журнала состояла в том, что он открыл для массового читателя в эмигра- ции ряд новых литераторов, прежде мало известных. Некоторые из них со вре- менем стали любимыми авторами журнала, поскольку публиковались много и регулярно.

О наличии широкого выбора для редакционного портфеля свидетельствует то, что когда в ноябре 1934 г. «Рубеж» объявил «Смотр женских литературных сил эмиграции Дальнего Востока», попросив писательниц и поэтесс рассказать о себе и поделиться мыслями о современной женщине, то получил ответы от М. Колосовой, Л. Хаиндровой, А. Паркау, О. Скопиченко, Е. Рачинской, В. Янковской, Н. Резниковой, О. Морозовой и других. Эти имена можно встре- тить и в дальнейшем не только на страницах журнала «Рубеж», но и в других изданиях русского Китая.

Редакция журнала последовательно продолжала развивать литературное на- правление издания. Когда в апреле 1938 г. вышел юбилейный номер, посвящен- ный 10-летию жизни журнала, то в нем были подведены итоги, в том числе

литературной, деятельности: «В каждом номере “Рубежа” печатается в среднем 3 с половиной рассказа, 5 стихотворений, 8 очерков и три с половиной романа в год. За 10 лет таким образом было напечатано 1820 рассказов, 2600 стихов, 4160 очерков и 35 романов. Если бы все эти материалы издать отдельными кни- гами: по 10 рассказов в каждой книге – 182 книги, по 50 стихов – 52 книги, по 52 очерка – 80 книг и 35 книг романов, то составилась бы небольшая библиотеч- ка в 349 книг”» [9, с. 55–57]. Следует, однако, уточнить, что постепенно журнал стал все больше публиковать переводные рассказы и романы в противовес рус- ским авторам. Причины этого еще предстоит выяснить.

В рамках нашей статьи не станем касаться многочисленных интересных по- этов Дальнего Востока, таких как Лариcса Андерсен, Алексей Ачаир, Елена Не- дельская, Валерий Перелешин, Лидия Хаиндрова и других, но обратим внима- ние на прозаиков, коих за два десятка лет было опубликовано в «Рубеже» ог- ромное множество. Вспоминая о тех, чьи произведения увидели свет на страни- цах журнала, Ю. Крузенштерн-Петерец позднее писала: «Их стихи, рассказы могли одним нравиться, другим не нравиться, но совсем бездарных в них вы вряд ли найдете» [1, с. 186]. Сложно не согласиться с ее мнением. Если попы-

таться среди авторов журнала выделить наиболее плодовитых и интересных для редакции, а значит и читателей, то необходимо сообщить и о том, сколько их произведений было опубликовано на страницах харбинского издания. Ниже

приведем некоторые имена и в скобках укажем количество обнаруженных нами рассказов и новелл этих авторов: Д. Загоскин (35), Н. Резникова (34), А. Несме- лов (34), Б. Юльский (31), И. Мирандов (26), Вл. Рамбаев (18), К. Сабуров (18), А. Арсеньев (11)1, В. Унковский (11), Вас. Логинов (10), Полишинель (10), И. Сабурова (10), лейт. Льдовский (9), Инн. Буранов (9)2 и Е. Рачинская (7).

Особняком к ним стоят два наиболее плодовитых писателя: Леонид Ники- тин, опубликовавший минимум 60 новелл, и Яков Лович с его 72 рассказами и эссе. О последнем скажем отдельно.

Почти все сведения о Ловиче, которыми мы обладаем в настоящий момент, обнаружены историком А.А. Хисамутдиновым в архиве писателя, который хра- нится в Музее русской культуры в Сан-Франциско. Фактически, ученый из Вла- дивостока явился первым, кто ввел в научный оборот в новейшее время имя это- го интересного автора и опубликовал ряд материалов о его жизни и судьбе, на- чавшейся в России, продолжавшейся в Японии, Китае и на Филиппинах, и за- вершившейся в Калифорнии.

Яков Львович Лович (настоящая фамилия Дейч) родился 28 декабря 1896 г. на Карийской каторге в семье политкаторжан. В 1915 г. он окончил Бла- говещенскую мужскую гимназию, а затем продолжил учёбу в Московском уни- верситете. Весной 1916 г. будущий писатель был призван в действующую ар- мию. Пройдя обучение в Царицынском студенческом учебном батальоне, а за- тем в 3-й Московской школе прапорщиков, он был направлен на фронт, где про- явил незаурядную храбрость. Летом 1917 г. в бою под Ригой Лович был конту- жен в голову, а позже находясь в армии Колчака, в боях с красными получил лёгкое пулевое ранение. Поправившись, до 1920 г. он служил следователем при

1 Под этим псевдонимом (в качестве одного из многих) печатался Арсений Несме- лов. – ред.

2 Под этим псевдонимом в разные годы печатался А. Ачаир. – ред.

военно-полевом суде, а также занимал должность прокурора по политическим и уголовным делам. После приезда в Харбин в феврале 1920-го три года работал в известной местной библиотеке Д.Н. Бодиско, затем журналистом газеты «Ру- пор». Именно в это время Дейч изменил свою фамилию на Лович [8, с. 203–205]. В автобиографии, которую неоднократно приводит в своих публикациях А.А. Хисамутдинов, Лович писал: «Я – сын правого социалиста (плехановца) Льва Григорьевича Дейча, но встречался с ним в своей жизни только два раза и нико- гда не разделял его убеждений, что, как мне кажется, и доказал, пойдя на войну и борясь за Родину. Отец принадлежал к правым социалистам, а потому подвер- гался преследованиям со стороны большевиков. В 1918 г., когда армия развали- лась, я бежал в Петербург, где встретился с отцом во второй раз в жизни и он, зная, что я никогда не смогу работать с большевиками, помог мне достать сол- датские документы, дал мне денег и я уехал в Амурскую область. С тех пор я никогда отца не видел, ибо в Россию не возвращался. В 1923 г. в Харбине, служа в библиотеке Бодиско, я прочёл в журнале “Русская Мысль”, что мой отец арестован чекистами. В библиотеке брали книги и чины советского консульства. Через Бодиско я узнал от этих господ, что отца арестовали за то, что его сын (т.е. я) работал в полевом суде. Г-ну Бодиско было сказано (через некоторое время, по-видимому, после сношения с Москвой), что моего отца рас- стреляют, если его сын не принесёт повинной, не сдастся на милость победите- лей-большевиков и не поедет в РСФСР. “Долг платежом красен”, – я решил от- ветить отцу тем, что он сделал для меня в Петербурге, рискуя своей головой. Я пошёл в консульство и подал прошение о совподданстве» [8, с. 205]. Как ныне известно, на самом деле его отец с 1926 г. был на пенсии, проживал в Москве, где и скончался в 1941 г. в возрасте 85 лет.

К счастью для Ловича, на его заявление о советском подданстве не последо- вало никакой реакции со стороны консульства, и в 1937 г. он решил переехать в Шанхай, где стал журналистом в газете «Шанхайская Заря». Здесь стоит упомя-

нуть недавно вышедшую монографию профессора Пекинского университета Чжао Юнхуа «Русская пресса в Китае (1896–1956)» (М., 2017), в которой под- робно освещена деятельность газетной группы «Заря». Упоминается в ней и имя Ловича, правда, очень кратко.

В харбинском журнале «Рубеж» Лович начал сотрудничать буквально со дня его основания, а также печатал свои рассказы в шанхайских журналах «Гра- ни» и «Кстати». Помимо сборника рассказов «Её жертва» (1931) и футурологи- ческого романа «Что ждёт Россию?» (1932), в 1936 г. в соавторстве с харбинцем Георгием Мурашовым он издал книгу «Белая Голгофа».

Особой темой для писателя Ловича были кровавые события в Николаевске- на-Амуре, когда бандиты красного партизана-анархиста Якова Тряпицына унич- тожили в 1920 году этот старый дальневосточный город. Трагедии был посвя- щён роман «Враги» (1941), который Яков Лович создал на основе расследова- ния, проведённого им во время Гражданской войны. «В начале лета 1922 г., – вспоминал Яков Львович, – судьба забросила меня в Николаевск-на-Амуре – вернее на то место, где был этот когда-то цветущий город. Чёрная, страшная равнина, утканная печными трубами, грудами кирпича, ржавого кровельного железа, горелыми брёвнами. Кое-где, в разных местах, новые лёгкие фарширо- ванные постройки, возведённые японцами. Остатки русского населения ютятся по разным сараям, баракам и лачужкам. Прошло уже два года после кровавых