!Учебный год 2024 / Юридическая психология / Дормашев Ю.Б. и др. (ред.-сост.)- Общая психология. Тексты. В трёх томах -2013 / PDF / ТОМ I / Дормашев Ю.Б. и др. (ред.)-Общая психология. Тексты. Т.1, Кн.2-2013

мине угольки, не думая ни о чем и только чувствуя приятную наполненность желудка пищей, как вдруг, словно вспышка света, «на меня напал страх и тре­ пет, сотрясая все тело до последней косточки»17. По всей видимости, это было настоящее безумие, малодушный ужас без какой-либо явной причины, объяс­ нить который мое расстроенное воображение могло только тем, что какая-то незримая для меня дьявольская тварь приземлилась внутри комнаты, распрос­ траняя из своей вонючей утробы лучи, губительные для жизни. За какие-то де­ сять секунд я пережил полный крах; т.е. уверенное, энергичное и счастливое состояние зрелости превратилось в состояние почти беспомощной инфан­ тильности.

Болезненные вздрагивания продолжались у Генри Джеймса-старшего в течение более чем двух пет после этого случая. Его не покидало чувство трево­ ги и общее чувство того, что опоры его существования выбиты из-под ног. Он консультировался у ряда знаменитых врачей, которые не могли рекомендовать ничего лучшего, чем отдых, прогулки на свежем воздухе и веселая компания. Наконец он узнал, что шведский мистик Эмануэль Сведенборг когда-то давно описал приступы тревоги, подобные тому, который случился с ним, называя их vastations. Он стал читать все, что удавалось найти из Сведенборга и о Сведенборге. Благодаря этому он каким-то образом приобрел необходимую уверен­ ность и сумел справиться со своим неврозом. Всю оставшуюся жизнь он безус­ пешно пытался рассказать другим людям о своей новой философии в своих книгах и лекциях18.

Независимо от степени непонятности, философия старшего Джеймса по­ степенно восстановила его душевное состояние до прежнего уровня здоровой живости и позволила ему со всей страстью уделить внимание другому важней­ шему занятию — семейному образованию. Он твердо верил, что его дети дол­ жны получить как можно лучшее образование, но не мог четко определить, где именно. После смены нескольких частных школ и домашних репетиторов в Нью-Йорке он решил, что европейское образование — самое лучшее. Тогда-то и началась одиссея, во время которой пять его детей побывали во множестве различных школ Европы и Америки. Но ни одна школа не оправдала тех на­ дежд, которые на нее возлагались.

Тем не менее, дети урывками выучили несколько языков, познакоми­ лись с разными культурами и повсюду возили с собой самое полезное для их образования — чрезвычайно стимулирующую домашнюю атмосферу. Каждо­ го из них подталкивали к участию в интеллектуальных дискуссиях, давали возможность открыто высказать свое мнение и каждый должен был гото-

17«...на меня напал страх и трепет, сотрясая все тело до последней косточки» — это, видимому, цитата из какого-то литературного произведения. — Ред.-сост.

18После публикации одного из его сочинений, озаглавленного «Секрет Сведенборга» и как всегда невразумительного, один его приятель шутливо заметил, что Генри-старший не только не раскрыл этот секрет, но и не объяснил, в чем он заключается.

виться к тому, чтобы отстаивать это мнение вопреки мощной семейной оп­ позиции. В пылу дискуссий за обеденным столом мальчики иногда вскаки­ вали со своих мест, чтобы иметь возможность жестикулировать, или подшу­ чивали над отцом, например: «в его картофельном пюре и комки должны быть всегда крупные» .

Скитальческий, интеллектуально бурный образ жизни, организованный старшим Джеймсом для своих детей, произвел разнородные эффекты. Три младших ребенка — Гарт Уилкинсон, Робертсон и Элис — были несколько напуганы энергичными выходками отца и старших братьев. Несмотря на ран­ ние успехи, они оказались впоследствии подвержены невротическим заболева­ ниям и в последующей взрослой жизни были в общем-то несчастными. Для Уильяма и Генри-младшего (знаменитого писателя)19 результаты оказались гораздо более положительными. Живость, чувствительность и словесная изощ­ ренность, которые позже стали отличительными чертами их сочинений, без со­ мнения имеют корни в опыте детства. Но и у них не все было гладко: в более зрелом возрасте у них периодически возникало эмоциональное расстройство.

Генри-младший родился через пятнадцать месяцев после Уильяма — раз­ ница не столь велика, чтобы не быть товарищем, но достаточна, чтобы всегда чувствовать, что находишься в тени брата. Выйти на уровень дерзких выходок брата не удавалось, и он удалился в мир книг и литературной деятельности. Уильям, как старший, был всегда «на коне», он стал первым и основным ре­ зультатом образовательных экспериментов отца. Во многих отношениях он ку­ ражился в этой роли. Несмотря на склонность к заболеваниям, он был актив­ ным, увлекающимся и веселым ребенком, что привлекало к нему благосклон­ ное внимание окружающих (и затрудняло прямое соревнование с братом для Генри). С детства Уильям любил экспериментировать, глотал разные вещества, чтобы определить на себе их фармакологический эффект, без разбора смеши­ вал разные химические реактивы. Он устроил целый ряд взрывов, создал мно­ жество отвратительных запахов, на основании чего отец довольно рано при­ шел к выводу, что Уильяму предопределена карьера ученого.

Несмотря на особые условия и привилегированное положение в кругу се­ мьи, домашняя жизнь Уильяма не была абсолютно безоблачной. На него, как на самого старшего и, следовательно, наиболее знающего и умелого ребенка, возлагали определенный груз ответственности. При планировании очередно­ го образовательного паломничества обычно учитывались его интересы. Но, не­ смотря на подчеркнуто поощряемую независимость, многие решения стар­ шего Джеймса относительно обучения оказывались далекими от этого. Так,

19Джеймс (James) Генри (1843—1916) считается классиком одновременно американской

ианглийской литературы, поскольку большую часть своей жизни провел в Лондоне. На рус. яз. см., например: Джеймс Г. Повести и рассказы. М.:Худож. лит., 197'3; Джеймс Г. Избранные произведения: В 2 т. Л.: Худож. лит., 1979; Джеймс Г. Женский портрет. М.: Наука, 1984. —

Ред.-сост.

после решения, что Уильяму предначертана карьера ученого, старший Джеймс не пришел в восторг, когда его семнадцатилетний сын под влиянием одного ньюпортского художника заявил о своем интересе к искусству как к сфере будущей профессиональной деятельности. Он надеялся развеять это стремле­ ние поспешным переездом в Европу на целый год, но интерес Уильяма к ис­ кусству оказался устойчивым, и только тогда отец неохотно вернул семью об­ ратно в Род-Айленд20. В конце концов, всем стало ясно, что художественные способности сына располагаются на уровне не выше среднего. Уильям вино­ вато признал, что ошибался, и поехал изучать химию в Гарвард21. С одной сто­ роны, это несколько успокоило Генри-старшего, но с другой — вызвало опасе­ ние, что как ученый Уильям будет слишком материалистичным и потеряет из виду ряд столь важных, по мнению Генри-старшего, духовных ценностей. Не­ удивительно, что выбор профессии стал для Уильяма делом нелегким, и потре­ бовались долгие годы, чтобы он нашел свое призвание в качестве психолога и преподавателя.

Университетское образование Джеймса

Когда Джеймс поступил в Гарвард, официально он стал студентом-химиком, хотя его предыдущее обучение химии сводилось исключительно к взрывным домашним экспериментам. Химия в Гарварде ему показалась трудной и не та­ кой уж увлекательной, и он начал интересоваться физиологией (которую рань­ ше не изучал вообще). В то время эта наука бурно развивалась благодаря вкладу таких ученых, как Мюллер, Гельмгольц и Дюбуа-Реймон. Вскоре Джеймс стол­ кнулся с необходимостью выбора между академической наукой, медициной и бизнесом. В семейном бюджете появились первые прорехи и Джеймсу, перво­ му среди двух поколений семьи, пришлось учитывать финансовую сторону дела. Без особого энтузиазма он выбирает карьеру врача, поскольку она откры­ вала возможность как научной подготовки, так и приличного дохода. В 1864 г. Джеймс переходит в Гарвардскую медицинскую школу.

Важное событие в жизни молодого Джеймса произошло в 1865 г., когда Луи Агассис (1807—1873), знаменитый гарвардский биолог и наиболее откро­ венный американский критик дарвинизма, снарядил и возглавил экспедицию на Амазонку. Уильям участвовал в ней в качестве неоплачиваемого ассистента, надеясь отыскать в себе скрытые биологические таланты. Но такого в этом пу­ тешествии не случилось. Большую часть плавания на юг он провел в мучениях из-за морской болезни, в связи с чем написал родителям следующее: «Никто

20Род-Айленд — штат на северо-востоке США, у берегов Атлантического океана; по пло­ щади наименьший в стране. — Ред.-сост.

21Гарвард — Гарвардский университет, основанный в 1636 г.; находится в Кембридже, не­ подалеку от Бостона, в штате Массачусетс, на северо-востоке США. — Ред.-сост.

не имеет права писать о "природе Зла" или иметь какое-то мнение о зле, не по­ бывав в море». Его энтузиазм едва ли увеличило и первое по прибытии в Рио задание: собирать и консервировать медуз. Вскоре после этого он заболел ос­ пой и, вылечившись, начал строить планы возвращения. Он пробыл в Брази­ лии несколько месяцев, не испытывая никакого чувства долга по отношению к экспедиции, и участвовал только в нескольких продуктивных вылазках вглубь страны. Но зато ему стало совершенно ясно, что жизнь полевого биолога не для него, поэтому Джеймс возвращается домой и продолжает свои занятия меди­ циной в Гарварде.

К сожалению, это было только началом его действительных несчастий. Оспа имела страшные последствия: слабость зрения и сильные боли в спине, которые затрудняли ходьбу. Ограниченный в чтении, а также в проведении вра­ чебных обходов и активных лабораторных исследований, он не находит доста­ точных оснований для дальнейшего пребывания в медицинской школе. Мод­ ным способом лечения болезней спины в те времена были весенние минераль­ ные ванны в Европе, и в апреле 1867 г. Джеймс отправляется в Германию, надеясь улучшить свой немецкий и вылечить спину.

Через полтора года он осуществил первое желание, но надежды на успеш­ ное лечение спины не оправдались. Зрение улучшилось, и он много и жадно читал, в особенности литературу, посвященную физиологически ориентиро­ ванной психологии, развивавшейся в то время в Германии. Тогда он впервые услышал о Вундте и предпринял неудачную попытку посетить его и Гельмгольца в Гейдельберге. В Берлине он посещал лекции Дюбуа-Реймона и был изум­ лен объяснительной силой новой механистической физиологии. Однако к кон­ цу 1868 г. стало ясно, что его спине не становится лучше, и он вернулся домой в весьма подавленном состоянии.

После возвращения в Кембридж боли в спине несколько уменьшились, и он делает вид, что стремится к получению диплома врача. Внешне он был по­ лон энтузиазма, но внутренне находился в состоянии смятения и глубокой деп­ рессии. Весной 1870 г., после смерти любимой кузины, эмоциональный кризис достиг высшей точки и привел к неожиданному срыву, сильно напоминающе­ му то, что произошло с его отцом 26 годами раньше (vastation). Джеймс описал это состояние, выдавая происшедшее за случай с каким-то французом, много лет спустя в «Многообразии религиозного опыта»:

В то время я был весь во власти глубокого пессимизма и полного уныния. Од­ нажды вечером, в сумерки, я зашел за чем-то в уборную. Внезапно, без всякой постепенности, меня охватил ужасный страх, который, казалось, вырос из тем­ ноты: я испугался себя самого. Так же внезапно в уме моем возник образ несча­ стного эпилептика, которого я видел в одной больнице; это был совсем моло­ дой человек, черноволосый, с зеленоватым цветом кожи, — совершенный иди­ от. Он сидел целый день неподвижно на скамье, окаймлявшей стены, с поднятыми до подбородка коленями, с головы до ног окутанный рубашкой из

поверить в свободную волю. <...> До сих пор, когда я поспешно и беспечно чув­ ствовал, что как бы свободно беру на себя инициативу, как бы отваживаюсь дей­ ствовать оригинально, не задумываясь при этом, что внешний мир все за меня определяет, самоубийство казалось мне предельно мужественной формой реали­ зации моей отваги. Теперь же я по своей воле пойду дальше, по своей воле я буду не только действовать, но и верить; верить в свою собственную подлинность и творческую силу.

Это пробное включение веры в свободную волю привело к успеху и про­ должалось не до конца года, а до конца жизни. Каким-то странным образом принятие этих максимально немеханистических убеждений освободило его от интеллектуальных оков и даже способствовало тому, чтобы рассматривать ме­ ханистические идеи новой физиологии и психологии более серьезно. Он мог придерживаться механистических идей и проводить их как можно дальше на­ учно, не позволяя их следствиям парализовать его личностно. С личностной точки зрения было полезно размышлять и действовать так, как будто он обла­ дал свободной волей, а с научной точки зрения было полезно предполагать, что физиологические и психологические феномены имеют механистические причины. Обе точки зрения были пунктами веры, не поддающимися абсолют­ ному подтверждению или отрицанию. При отсутствии какого-либо абсолютно­ го критерия решения проблемы «свободная воля или детерминизм», полез­ ность казалась ему критерием более разумным, чем любой другой. И посколь­ ку Джеймсу как личности было полезно верить в личностную свободу, он пошел напролом, и поступил именно таким образом. Оценка идей с точки зре­ ния их полезности стала пожизненным правилом и основой его будущей фи­ лософии прагматизма.

После этого переломного момента физическое и эмоциональное состоя­ ние Джеймса непрерывно улучшалось, но до полного выздоровления было еще далеко. Он завершил обучение медицине, все еще жил у родителей в Кембрид­ же и отныне проводил время, читая и беседуя с друзьями. Он подходил к рубе­ жу тридцатилетия, но оплачиваемой работы у него до сих пор ни разу не было, и, располагая огромным количеством полезной информации, он оставался почти полностью зависим от родительской опеки и кошелька. Поворотный пункт наступил в 1872 г., когда ректор Гарварда Чарльз Элиот, сосед по Кемб­ риджу и в прошлом преподаватель Джеймса, попросил его прочитать полови­ ну обновленного курса физиологии. После долгих размышлений Джеймс со­ гласился. Оказалось, что он как будто создан для этой работы и преподавал настолько хорошо, что его пригласили на следующий год прочитать этот курс полностью. Однако Джеймс не чувствовал себя настолько поправившимся пос­ ле кризиса, чтобы взять на себя такую ответственность, тем более, что к дан­ ному курсу необходимо было подготовить немало совершенно нового для него материала. Он отпросился на год и путешествовал по Европе, но затем вернул­ ся в Кембридж и был принят на это место. На всю оставшуюся жизнь его ос-

новной идентичностью23 становится «преподаватель Гарварда» — университе­ та, в котором он превращается в одну из поистине легендарных фигур.

Джеймс как преподаватель

Джеймс был прирожденным преподавателем. Он разогревал аудиторию благо­ даря тому заразительному жару, с которым раскрывал предметное содержание, и общался со студентами как с коллегами, интеллектуально с ним равными, вовлекая их в коллективный поиск знаний. В том возрасте, когда преподавате­ ли становятся гораздо более авторитарными, Джеймс нередко приходил на за­ нятия и уходил из класса вместе со своими студентами, живо обсуждая какиенибудь проблемы. Его общение со студентами было шокирующе неформаль­ ным, и один известный человек, посетивший занятия Джеймса, сказал, что он больше похож на спортсмена, чем на профессора.

Студенты запоминали его лекции во многом благодаря тому глубокому интересу к предметному содержанию, который ему удавалось передать. Один из студентов говорил, что «Джеймс вскакивал и резкими, размашистыми дви­ жениями набрасывал на доске какую-нибудь схему. Я помню, как он стоит в состоянии рассеянности, захваченный какой-то идеей, поставив ногу на стул, локоть на колено и подпирая рукой подбородок». Однажды Джеймс принес в класс переносную доску. «Он ставил ее на стул и в другие места, но не мог од­ новременно писать, держать ее неподвижно и показывать написанное аудито­ рии. Полностью согнувшись над доской, он в конце концов поставил ее на пол, растянулся рядом во весь рост, придерживал ее одной рукой, чертил другой и при этом непрерывно комментировал».

Джеймс был искренне заинтересован в своих студентах и в их отношении к его занятиям. Возможно, он был первым преподавателем в Штатах, который настойчиво просил своих студентов оценить его курс в конце каждого семест­ ра. Он всегда разрешал задавать вопросы как во время занятий, так и после них, и положил на лопатки целый ряд враждебно настроенных студентов благодаря своему остроумию, находчивости, веселому нраву и вежливости.

Одна из наиболее известных историй связана с именем Гертруды Стайн24, одной из лучших его студенток, учившихся на последнем курсе Радклиффа. После ознакомления с вопросами итогового экзамена по философии она напи­ сала: «Дорогой профессор Джеймс, извините, но сегодня мне противно писать экзаменационное сочинение по философии», и покинула аудиторию. Джеймс письменно ответил: «Дорогая мисс Стайн, я хорошо понимаю ваши чувства.

23Идентичность (identity) — термин в психологии личности, обозначающий существен­ ное и устойчивое представление человека о самом себе как индивиде; может быть идентич­ ность половая, расовая, групповая и др. — Ред.-сост.

24Стайн (Stein) Гертруда (1874—1946) — американская писательница, училась в Радклиффском колледже; с 1901 г. жила в Европе, в Париже. — Ред.-сост.

Нередко я и сам чувствую нечто подобное». Он поставил ей самую высокую оценку в группе25.

Важной причиной успеха Джеймса как преподавателя стал его подход к предмету. Он был далек от представления читаемых им предметов как сугубо теоретических, сухих дисциплин, не имеющих никакой связи с повседневной жизнью, и постоянно прилагал усилия, чтобы выделить в них жизненно полез­ ное содержание. Действительно, его собственный мотив обучения заключался в возможности лучшего понимания себя и своего мира. Он старался привить своим студентам определенное чувство личностной значимости знания имен­ но потому, что философские и психологические идеи помогли ему выйти из собственного кризиса. Он не был профессором, живущим в башне из слоновой кости, и практическая ориентация в большей степени, чем что-либо еще, объясняет его неприязнь к академической манере Вундта.

Предметное содержание курсов Джеймса менялось соответственно его интересам. После получения медицинского образования никакого формально­ го академического обучения он не проходил, но прежде чем обучать других, всегда был учителем самого себя. Своему первому, прочитанному в 1875 г., кур­ су по анатомии и физиологии он дал название «Отношения между физиологи­ ей и психологией». (В связи с этим курсом он организовал в том же году неболь­ шую демонстрационную лабораторию.) В 1878 г. он исключил анатомию и фи­ зиологию из плана своей учебной нагрузки, и в течение ряда лет его курсы были сугубо психологическими. После 1890 г., когда Джеймс представил свой обзор психологии в «Принципах психологии», его интересы постепенно становятся главным образом и по существу философскими. Он начинает считать себя ско­ рее философом, чем психологом, и на протяжении последних лет своей жизни его курс был почти полностью философским.

Хотя его штатное служение психологии было временным и сравнительно непродолжительным, оно оказало огромное воздействие. Благодаря его стать­ ям, учебникам и лекциям существование новой науки становилось очевидным для всех, кто их читал или слушал. Вундт привел психологию в университет, а Джеймс завоевал ей признание во всем мире.

Принципы психологии

В 1878 г., приступая к чтению своего первого чисто психологического курса, Джеймс заключает контракт с издателем Генри Хоултом на подготовку психо­ логического учебника. Он думал, что работа над книгой пойдет легко и быст­ ро, поскольку прекрасно знал соответствующую немецкую, французскую и

25 Этот хитрый ход Гертруды Стайн впоследствии пытались использовать многие студен­ ты с разными преподавателями. Но результаты были далеко не всегда и не настолько поло­ жительными, чтобы его можно было рекомендовать в качестве общего практического указа­ ния. — Ред.-сост.

188 Тема 2. Становление предмета психологии

английскую литературу, и самонадеянно пообещал написать книгу за два года. Но к 1880 г. работа все еще находилась в самом начале, и теперь задача в целом представлялась ему как нависшее над ним грозовое облако. В следующем де­ сятилетии он написал несколько журнальных статей на психологические темы и понял, что их можно довольно легко преобразовать в главы учебника. Книга начинает складываться в конце 1880-х гг., и Джеймс, зло насмехаясь над собой,

сообщил своему издателю что «огромная крыса [rat — также трус. — Ред.-сост.] <...> десять лет беременная, разродилась». Наконец, в январе 1890 г. он посы­ лает Хоулту 350 рукописных листов с заверениями, что вскоре последуют и ос­ тавшиеся четыре пятых книги. (Он не мог понять, почему издатель захотел подождать остальной текст, прежде чем отправить уже полученное в печать.) Джеймс сдержал свое слово, и в конце 1890 г. два массивных тома «Принципов психологии» были опубликованы.

Джеймс почувствовал огромное облегчение, когда освободился от мучи­ тельного груза, который несла его совесть. Вполне понятно, что за двенадцать лет работы он устал от него. Последние части рукописи сопровождало письмо к издателю, в котором он писал: «При виде этой книги никому не доведется испытать большего отвращения, чем мне. Ни один предмет не стоит того, что­ бы его излагали на 1000 страницах! Будь у меня еще десять лет, я бы переписал ее на 500-х. Сейчас же вопрос стоит ребром — либо не печатать вообще, либо печатать все, т.е. тошнотворную, раздутую, опухшую, оплывшую жиром, отеч­ ную массу, доказывающую только два положения: (1) что нет такой вещи, как научная психология и (2) что У.Д. некомпетентен».

Эти два пункта самокритики Джеймса были, возможно, правильными: книга действительно получилась огромной и представляла психологию как несистематическую, неполную науку («подобную физике до Галилея», как он писал в письме своему другу). Но вместе с тем она была написана настолько прекрасно, что вскоре стала наиболее раскупаемой среди англоязычных пси­ хологических книг. Психологи во всем мире, за понятным исключением Вундта, встретили ее с большим воодушевлением, а качество этого текста оказалось таково, что студенты читают его с удовольствием до сих пор.

Джеймс применил в «Принципах» те же приемы, благодаря которым он достиг такого успеха в аудитории: раскрывая психологические идеи, он посто­ янно подчеркивает их полезность и потенциальную личностную значимость для своего читателя. Еще большую живость добавляет небывалая откровен­ ность Джеймса при комментировании работ других психологов. Он может кри­ тиковать ошибки, которые находит, например, у Вундта, и в то же время высо­ ко оценивать и цитировать некоторые из идей Вундта, ссылаясь на него как на одного из тех авторов, сочинения которых самым непосредственным образом вдохновили его «Принципы».

Пересказать вкратце содержание «Принципов психологии» можно не ина­ че, чем путем указания на то, что они включают в себя главы, посвященные, помимо прочего, таким темам, как функции головного мозга, привычка, «тео-