!Учебный год 2024 / Поляков-1

176

Лекция 4

и Ро в "Курсе гражданского права" 1838 г.)."" Однако, как отмечает Карбонье, психическое принуждение используется не только в области нравов, но и в праве; так, порицание часто применяется как уголовное наказание. С другой стороны, нарушения в области нравов, могут влечь за собой, по мнению ученого, меры физического принуждения: когда Руссо нарядился в костюм армянина, в него бросали камнями.2"°

Несостоятелен в теоретическом смысле и упор делаемый некоторыми авторами на различия в степени принуждения. С этих позиций, когда речь идет о неправовой норме, общество прибегает к менее сильным видам принуждения, а правовое, наоборот, характеризуется более интенсивными его видами. В большинстве случаев такая закономерность действует. Но, как отмечает французский ученый, научная строгость не может удовлетворяться суммарным сопоставлением больше — меньше. К тому же можно привести примеры, когда имеет место обратная картина. "Разве менее силен относящийся к сфере обыкновений отказ от портшезов в Париже XX века, чем различного рода юридические запреты, касающиеся парковки автомобилей?" — спрашивает Карбонье.24'

Все вышеизложенное позволяет ему сделать категорический вывод о непригодности критерия принуждения для разграничения права и нравов. Представление о принуждении как о самом существенном в праве возникло в Европе в период абсолютизма. Этнологические же исследования обнаружили во многих примитивных обществах установку, контрастирующую с западноевропейской и

трактующей право не как норму, исполнение которой обеспечивается силой, а "как мир, согласие, равновесие, достигаемые соглашением и примирением".^ Эта примитивная правовая ментальность сохраняется, по мнению Карбонье, и в современном праве. Например, международное публичное право в значительной мере представляет собой модель права, лишенного санкций. Во внутригосударственном праве это все нормы, направленные на поиски компромисса и мирового соглашения. Поэтому, делает важный вывод ученый, не принуждение играет в праве первую

роль как одна из реакций на нарушение права, а сама реакция в форме оспаривания правонарушающих действий. Причем праву свойственна не просто возможность оспаривать, а определенным образом организованная возможность такого рода, т. е. институт оспаривания, имеющий процессуальную форму и направленный на принятие решения. "Процесс и решение, — полагает Карбонье, — такие психосоциологические феномены, которые настолько чужды всем социальным неправовым явлениям и настолько специфичны для права, что наиболее правильным представляется избрать именно их в качестве критерия юридического".г4' В соответствии с этим, правовыми будут являться лишь те нормы, которые дают возможность вынесения решения. Вслед за другим правоведом-социологом Г. Канторовичем, Карбонье называет такой признак права "юстициабель-

Там же. С. 168. Там же.

Там же.

Там же. С. 169. Там же. С. 170.

198

Онтологический статус права

ностью".244 Последняя не является синонимом судебной подведомственности, ее нельзя трактовать и как то, что дает право на иск. Юстициабельность в изложении Карбонье охватывает значительно более универсальный круг явлений, включающий всякое обращение к судье-арбитру, даже если оно не облечено в официальную форму и представляет собой не более чем простую жалобу. Решение, принимаемое им, вовсе не обязательно должно быть связано жесткими рамками современной правовой процедуры. "Это решение может быть построено по принципу силлогизма, но может иметь и харизматический характер. Существенно именно вмешательство судьи, третьего лица (безразлично, частный ли это арбитр или государственный чиновник), поставленного в особое положение, с тем, чтобы критически разобраться в существе спора между сторонами и найти выход из сложившегося положения с помощью решения. Как только отношение между двумя лицами становится объектом рассмотрения со стороны третьего лица, которое решает спорные вопросы, это означает, что данное отношение из области нравов перешло в несколько неопределенное царство права".245

Следует признать, что критика Ж. Карбонье государственного принуждения как субстанционального признака права во многом справедлива. А вот его собственный вариант определения критерия "правового", на наш взгляд, нуждается в уточнении. Конечно, он может "работать", но при этом является лишь одним из дополнительных критериев, который не применим ко всем вариантам правовой действительности. Противопоставляя возможность оспаривания наличию самого института оспаривания, Карбонье, вольно или невольно, противоречит сам себе. Ведь если под последним понимать действительно "всякое обращение к судье-арбитру", даже если оно представляет собой простую жалобу, то в качестве такого арбитра может выступать любой третий человека, а возможность такого обращенияоспаривания уже предполагает то, что у Карбонье получает значение института оспаривания. Логичнее поэтому было бы утверждать в качестве признака права именно саму возможность правового оспаривания. К тому же французский правовед как будто не замечает, что само оспаривание является средством психического принуждения, т. к. оно имеет смысл только тогда, когда выступает действенным для восстановления нарушенного права.

Очевидно, ошибочным является утверждение Карбонье о том, что юридическое — это извне приходящее качество, которое может быть придано любому общественному отношению.246 "Правовое" это не то что приходит "извне", а то, что непосредственно проявляет себя как "правовое", и по отношению к этому "правовому" и возможность оспаривания и возможность физического принуждения являются лишь акциденциями (имеющими место в определенных случаях) и не имеют самостоятельного значения. Именно поэтому в праве как государственном, так и негосударственном прибегают к процедурному оспариванию и физическому принуждению не при нормальной правореализации, а при ее патологии. Для подтверждения этой точки зрения необходимо вернуться к теории принуждения.

244 _

<45 Там- 1 - же. _ 24в Там же. С. 171.

Там же. С. 164.

176

Лекция 4

Как уже было отмечено, возможность государственного принуждения к соблюдению правовых норм чаще всего рассматривают как сущностный (субстанциональный) признак права. Такой подход был характерен как для западных представителей правового этатизма, так и для советской школы правоведения (вспомним уже упоминавшееся знаменитое ленинское выражение "право есть ничто без аппарата, способного принуждать к соблюдению норм права"). В значительной степени он сохраняет свое влияние и сегодня, в том числе в российской юриспруденции. Иначе обстояло дело в дореволюционной российской теории права. Ученые, разрабатывавшие социологическое, естественно-правовое, психологическое и феноменологическое направления в общей теории нрава (Н. М. Коркунов, Ю. С. Гамбаров, Б. А. Кистяковский, Е. Н. Трубецкой, JI. И. Петражицкий и др.) необходимую связь между правом и государственным принуждением полностью или с оговорками отрицали.247

4 См., напр.: Гамбаров Ю.С. Право в его основных моментах // Правоведение. 1995. №4-5; Петражицкий Л.И. Теория права и государства в связи с теорией нравственности. Т.1. СПб., 1909. С. 268-284; Ященко А.С. Синтетическая теория права. Юрьев, 1912. С. 148-160; Трубецкой Е.Н. Энциклопедия права. СПб., 1998. С.18-21; Кистяковский Б.А. Философия и социология права. СПб., 1998; Алексеев Н.Н. Основы философии права. С.168-171. Вот что, например, писал в этой связи А.С. Ященко: "Формальный признак права один: принудительность. Но эта принудительность есть, прежде всего, внутренне-психическая, переживаемая с одной стороны, как притяза- ние-повеление, с другой стороны, как приказ и властное принуждение; но психической субъективной принудительностью дело не ограничивается, и право принудительно осуществляется во внешнем мире особыми органами политической власти... В каждом общественном союзе есть право, и внешняя принудительность его покоится на высшем авторитете в данном союзе, хотя бы этим союзом было и не государство, а первобытное племя, независимая община, церковь, международный союз" (Ященко А.С. Указ. соч. С. 174).

В современной западной правовой теории имеются как сторонники, так и противники теории принуждения. Например, известный исследователь архаического права Е. Хебель полагал, что "подлинно фундаментальное sine qua поп (непременное условие — А/7.) права в любом обществе... это легитимное применение физического принуждения со стороны общественно уполномоченного органа. Право имеет зубы, которые в случае необходимости могут кусать, хотя они не всегда обязательно обнажены" (Hoebel Е.А. The Law of Primitiv Man. Cambridge, Massachusetts. 1954. P.23. Цит. no: Тихонравов Ю.В. Основы философии права. М., 1997. С.316). М. Вебер, наоборот, утверждал, что "правовой порядок" существует повсюду, где имеются в распоряжении средства принуждения, физические или психологические, то есть повсюду, где они находятся в распоряжении одного или более лиц, которые готовы применить их для этой цели в случае определенного развития событий. В подтверждении этого ученый приводил пример церкви и"1огославской "задруги", которые, по его мнению, не только обладают собственным правом, но и независимы в правовом отношении от государственного права (см.: Weber М. On Law in Economy and Society. Cambridge, Massachusetts. 1954 P.16-17. Цит. по: Тихонравов Ю.В. Основы философии права. С.315).

Немецкий теоретик права и цивилист Л. Эннекцерус полагал, что мнение, будто бы право требует в качестве своего признака государственное принуждение, в настоящее время "почти полностью оставлено". В подтверждение этого он ссылается на Тона, Бирлинга, Биндинга, Регельсбергера, Гирке и Зома. Еллинек также "требует,

200

Онтологический статус права

Что же имеется в виду, когда речь идет о возможности государственного принуждения в праве? Очевидно, что функционирование права само по себе с принуждением не связано. Реализация правомочий — основа права — есть сфера свободы индивидов и не может иметь принудительного характера. Иначе обстоит дело с обязанностями. Обязанности должны выполняться, так как этим обеспечиваются права субъектов. Неисполнение обязанности является антиправовым актом, антиценностью, вызывающей негативные эмоции и притязания на восстановление нарушенного права. Поэтому существует и логическая и психологическая и социально-

эмпирическая связь между неисполнением обязанности (правонарушением в широком смысле) и правовым принуждением, которое может носить и психологический, и непосредственно социальный, и государственно-организованный характер.

Не является ли последняя разновидность правового принуждения единственно возможной и неотделимой от самого правового феномена? Отрицательный ответ на этот вопрос связан с несколькими обстоятельствами. Как уже было отмечено, государственное принуждение не является необходимым условием функционирования права. Большинство норм большинством субъектов реализуются безо всякого государственного принуждения. Но, может быть, это определяется наличием угрозы такого принуждения в случае неисполнения возложенных обязанностей? Но такая

чтобы психологическая действенность правовой нормы была гарантирована, т. е. настолько подкреплена социально-психологическим авторитетом, чтобы можно было ждать ее осуществления, но сам при этом подчеркивает, что это может произойти и под давлением нравов, профессии, печати, литературы и т.д...". Вывод Эннекцеруса заключается в следующем: "Правовым велениям, — пишет этот автор, — присуще лишь, что они... должны просто обязывать... в том смысле, что конечное решение не должно быть предоставлено ни воле, ни совести отдельного человека. Но веления общества, снабженные обязывающей силой, защищаются обществом, поскольку это возможно и необходимо (подчеркнуто мною — А.П.), установлением мер принуждения (Эннекцерус Л. Курс германского гражданского права. Т. 1. Полутом 1. Введение и общая часть. М., 1949. С. 115-116). Один из столпов социологической юриспруденции немецкий правовед Е. Эрлих писал еще в 1913 г.: "Порядок в человеческом обществе покоится на том, что правовые обязанности вообще должны исполняться, а не на том, что они могут быть принудительно исполнены через суд" (Erlich Е. Grundlegung der Soziologie des Rechts. Munchen; Leipzig, 1913. S. 17).

Одним из наиболее известных защитников принуждения в праве был Г. Кельзен. Кельзен определял право как принудительный порядок, в том смысле, что оно реагирует на определенные явления, считающиеся нежелательными, актами принуждения, т. е. причинением зла против воли адресата (см.: Чистое учение о праве Ганса Кельзена. Вып.1. М., 1987. С. 50-52). Ученый полагал, что психическое принуждение не есть специфический признак, отличающий право от других социальных порядков, т. к. оно "в той или иной мере" свойственно всем "действенным социальным порядкам", в том числе, религиозному (Там же. С.52-53). Психическое принуждение, действительно, не есть специфический признак, отличающий право от других социальных порядков, потому что таковым будет само наличие правообязывающей структуры. Но из этой структуры вытекает и психическое принуждение, которое в праве имеет не только внутренний, но и внешний характер. Социально оправданное внешнее психическое принуждение, как правило, связано и с наличием правовой структуры (т. е. права).

ситуация далеко не всегда имеет место. Например, пассажир расплачивается с таксистом отнюдь не потому, что в противном случае он подвергнется государственному принуждению (эта ситуация получает более яркое отражение в случае с "частником", когда возможность государственного принуждения более чем проблематична), а потому что он считает себя связанным определенным обязательством, в конечном счете потому, что этого требует право. Но и в том случае, когда речь идет об исполнении обязанностей, действительно, под угрозой принуждения (например, уплата кабальных налогов государству), необходимо иметь в виду, что речь идет только об угрозе применения санкций в случае правонарушения и в этом смысле угроза, понуждающая к исполнению обязанности, всегда носит психический характер. Психическое принуждение есть такое воздействие на сознание субъекта, которое заставляет его выбрать определенный вариант поведения. Но в этом смысле психическое принуждение есть всего лишь понуждение правообязанного субъекта к совершению определенных действий путем угрозы наступления в противном случае определенных негативных последствий. У субъекта, однако, всегда остается возможность избрать другой вариант поведения, если в его иерархии ценностей он находится на более высоком уровне. В этом случае, например, деньги, предназначенные для уплаты налога, будут растрачены в казино, или пожертвованы церкви, а виновный будет привлечен к правовой ответственности.1"''

Возможно ли в праве физическое принуждение и что следует под ним понимать? Принуждение, в строгом смысле слова, только и может быть физическим, так как представляет собой такое воздействие на субъекта, которое совершается против его воли с применением физической силы. Государство не может физически принуждать к соблюдению права, а может лишь восстанавливать уже нарушенное право и карать за совершение самих противоправных действий. Поэтому государственное принуждение и означает претерпевание правонарушителем помимо своей воли

Типичной в этом смысле является позиция Г.Дж. Бермана, который также задается вопросом, что заставляет людей соблюдать правовые нормы, если они не соответствуют их интересам? "Ответ, который обычно дают на этот вопрос приверженцы инструментальной теории, сводится к тому, что люди соблюдают закон, потому что боятся принудительных санкций, которые в противном случае будут использованы правоприменяющей властью. Однако такой ответ никогда не был удовлетворительным. Исследования психологов показали, что в обеспечении подчинения правилам такие факторы, как доверие, честность, правдивость и чувство причастности, гораздо важнее принуждения... Именно тогда, когда праву доверяют и принудительные санкции не требуются, оно и становится эффективным: кто правит законом, тому незачем присутствовать повсюду со своим полицейским аппаратом. Сегодня это доказано от противного — тем фактом, что в нашим городах тот раздел права, санкции которого наиболее суровы, а именно уголовное, оказалось бессильным и не может породить страх там, где оно не сумело создать уважение иными средствами. Сегодня каждый знает, что никакая сила, которую способна применить полиция, не может остановить городскую преступность. В конечном счете преступность сдерживает традиция законопослушания, а она, в свою очередь, как раз и основана на глубоком убеждении, что право не только институт светской власти, но и имеет отношение к высшей цели и смыслу нашей жизни (Берман Г. Дж. Вера и закон: примирение права и религии. М„ 1999. С. 18-19).

отмеренной ему государством меры несвободы. Такое претерпевание основано на невозможности со стороны субъекта оказывать противодействие государственному принуждению в виду явного несоответствия сил.

Нетрудно заметить, что ничего подобного нет, например, в международном праве. Здесь отсутствует субъект, к которому может применяться физическое принуждение помимо его воли. Само выражение "воля государства" имеет скорее метафорический смысл, а принуждение носит не государственный, а межгосударственный, кооперативный характер.

Полностью отсутствует государственное принуждение в каноническом праве, легко обходится без него и право корпоративное.

Но и в государственно-признанном праве неисполнение правовых обязанностей и последующие санкции далеко не всегда носят характер физического принуждения, применяемого к правонарушителю. Например, такое нежелательное событие в жизни студента, как его отчисление из вуза за академическую неуспеваемость, отнюдь не имеет характера физического принуждения.

Таким образом, говорить о государственном физическом принуждении как о специфическом признаке права нельзя, по-

скольку такое принуждение охватывает довольно узкий круг правовых явлений.249

И, тем не менее, право имманентно связано с принуждением,

только это принуждение особого рода. Оно имеет психическую

природу и интеллектуально-эмоциональное (ценностное) обоснование. Сама правовая обязанность (правообязанность) эйдетически связана с принуждением поскольку выражает собой императив, т. е. долженствование. Все дальнейшее разнообразие средств принуждения (включая оспаривание, физическое воздействие и т. д.) зависит от конкретной разновидности права, от отношений, в которых оно воплощается, от заинтересованности общества в их поддержании и защите. Основание же чисто правового принуждения заключается в наличии правомерного притязания на исполнение правовых обязанностей, которые в силу этого носят имманентно принудительный характер (психическое принуждение). Характерной чертой такого правового психического принуждения является его публичный характер. Это означает, что управомоченный субъект, требуя от других совершения правообязательных действий, выступает не только от себя лично, но и от всего общества, устано-

9 Слегка перефразируя Н. Рулан?, можно сказать, что определять право через государственное принуждение означает то же самое, что определять здоровье через болезнь (ср.: Рулан Н. Юридическая антропология. М., 1999. С. 9).

176

Лекция 4

вившего и признавшего соответствующее правило в качестве общеобязательного. Именно в силу этих причин управомоченный вправе апеллировать к обществу и рассчитывать на социальную защиту в случае нарушения его прав, даже если формы этой защиты заранее не определены.

Наличие таких социально-нормативных и одновременно психически принудительных отношений между субъектами свидетельствует об их правовом характере, поскольку за ними скрывается правовая структура коррелятивных прав и правовых обязанностей. Поэтому те нормы, которые Карбонье относил к нравам, при наличии вышеназванных признаков следует отнести к правовым.

Итак, онтологический статус права раскрывается через описание его структуры. Только наличие у социального явления правовой структуры (взаимосоотнесенности действий субъектов, обладающих коррелятивными правами и обязанностями, вытекающими из социально признанных нормативных фактов) позволяет говорить о существовании права здесь и теперь. Таким образом, описанный выше подход к праву связывает последнее не с какими-либо конкретными социальными фактами: государством, политической системой, организацией социальной власти, и не с абстрактными ценностями справедливости, свободы, равенства и т. д., а и с тем и другим и третьим в единстве их эйдетического смысла. Но эйдос какой-либо вещи есть то, что мы знаем о вещи, то чем вещь является нам. Нельзя говорить и мыслить о вещи помимо ее эйдоса, помимо того лица и смысла, который ей присущ.250 Отсюда, по Лосеву, вытекает важный вывод. Онтология есть наука о бытии. Но бытия нет вне эйдоса. Поэтому любая наука, любая теория, которая в центр своего внимания ставит познание эйдоса, есть теория онтологическая.251 Правовая теория, рассматриваемая в настоящей курсе, может быть названа онтологической еще и потому, что рас-

250 Лосев А. Ф. Философия имени // А. Ф. Лосев. Из ранних произведений. М„ 1990. С. 181.

261 Ср.: "Поскольку феномен в феноменологическом смысле есть всегда только то, что составляет бытие, бытие же всегда есть бытие сущего, для нацеленности на высвечивание бытия нужна прежде всего правильная подача самого сущего. Последнее должно показать себя тоже в генуинно к нему принадлежащем способе подхода... Взятая предметно-содержательно, феноменология есть наука о бытии сущего — онтология" (Хейдеггер М. Бытие и время. М., 1997. С. 37).

204

Онтологический статус права

сматривает бытие права как онтологическое условие жизни

"исторического" общества.252

Дополнительная литература к теме

Абельс X. Проблема социального порядка в философии Т. Парсонса // Пробле-

Алексеев С.С. Философия права. М., 1998. — 330 с.

Антология феноменологической философии в России. М., 1998.

Байтин М.И. Понятие права и современность // Вопросы теории государства и права: Актуальные проблемы современного Российского государства и права: Межвуз. Сб. научн. трудов. Вып. 1(10) / Под ред. М.И. Байтина. Саратов, 1998.

Байтин М.И. Сущность права (Современное нормативное правопонимание на грани двух веков). Саратов, 2001.

Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. М., 1995. Вацлавик П., Бивин Д., Джексон Д. Прагматика человеческих коммуникаций:

Изучение паттернов, патологий и парадоксов взаимодействия. М., 2000. Гегель Г.В. Философия права. М., 1990.

Гамбаров Ю. Право в его основных моментах // Правоведение. 1995. №4—5. Гинс Г.К. Право и сила. Очерк по теории права и политики. Харбин, 1929. Грязин И.Н. Текст права: опыт методологического анализа конкурирующих

теорий. Таллин, 1983.

Гуссерль Э. Логические исследования. 4.1. Пролегомены к чистой логике. Под ред. и с пред. С.Л. Франка. СПб., 1909.

Гуссерль Э. Философия как строгая наука. М., 1911. Кн.1.

252

В зарубежном правоведении также разрабатываются правовые теории, которые характеризуют как онтологические. В качестве примера можно привести правовое учение австрийского мыслителя Р. Марчича. И хотя в его правовых идеях есть много общего с пониманием правовой онтологии, излагаемой в настоящем курсе, в целом это совершенно другая теория, другой, по сути, идеологический вариант выявления онтологического в праве (см., напр.: Marcic R. Rechtsphilosophie. Eine Einfuhrung. Freiburg, 1969; Нерсесянц B.C. Философия права. M., 1997. С. 629-635; Мальцев Г.В. Понимание права. С. 236-239). В йном аспекте об онтологической теории можно говорить применительно к правовому учению П.К. Победоносцева (см.: Тимошина Е.В. Онтологическая теория права К.П. Победоносцева // Правоведение. 1997. № 2).

Матузов Н.И. Личность, политика, право // Теория политики: Общие вопросы. Саратов, 1994.

Мерло-Понти М. Феноменология восприятия. СПб., 1999.

Миколенко Я.Ф. Право и формы его проявления // Советское государство и право. 1965. №7.

Невважай ИД. Философия права: проблема рациональности права // Правоведение. 1995. №3.

Нерсесянц B.C. Право: многообразие определений и единство понятия // Советское государство и право. 1983. №10.

Нерсесянц B.C. Право и закон. М., 1983.

Нерсесянц B.C. Право в системе социальной регуляции. М., 1986.

Нерсесянц B.C. Право и закон: их различение и соотношение // Вопросы философии. 1988. №5.

Нерсесянц B.C. Наш путь к праву. От социализма к цивилизму. М., 1992. Нерсесянц В С. Право — математика свободы. М., 1996.

Новгородцев П.И. Государство и право // Вопросы философии и психологии. 1904. Кн.74—75.

Овчинникова З.А. Философские проблемы государства и права. М., 1989. Очерки феноменологической философии. Учебное пособие. СПб., 1997. Парсонс Т. Система современных обществ. М., 1998.

Петрова Л.В. О естественном и позитивном праве // Государство и право. 1992. №2.

Поздняков Э.А. Философия государства и права. М., 1995.

Поляков А.В. Онтологическая концепция права: опыт осмысления // Право и политика. 2000. №6.

правоведения // Правоведение. 2000. №2.

Полянская Г.Н., Сапир Р.Д. Соотношение субъективного и объективного в

1972. №2.

Сартр Ж.-П. Бытие и ничто. Опыт феноменологической онтологии. М., 2000.

Слинин Я.А. Трансцендентальный субъект: феноменологическое исследование. СПб., 2001.

Соловьев Э.Ю. Личность и право // Вопросы философии. 1989. №8. Справедливость и право. Свердловск, 1989.

Сурия Пракаш Синха. Юриспруденция. Философия права. Краткий курс.

М„ 1996.

Тарусина Н.Н. Субъективное право-юридическая обязанность? // Философские проблемы субъективного права: Тезисы докладов. Ярославль, 1990.

Тененбаум В. О. О сущности права // Правоведение. 1969. №1. Уемов А. И. Системный подход и общая теория систем. М., 1978.

1990.Философские проблемы субъективного права: Тезисы докладов. Ярославль, Франк С.Л. Предмет знания. Птг., 1915.

Франк С.Л. Духовные основы общества // Русское зарубежье: Из истории со-

циальной и правовой мысли. Л., 1991.

Халфина Р. О. Что есть право: понятие и определение // Советское государство

тия и функционирования юридической формы общественных отношений. Л., 1985. Явич Л.С. Сущность, содержание и форма в праве // Методологические про-

блемы советской юридической науки. М., 1980.

Явич Л.С. К 180-летию Карла Маркса: о творческом наследии // Правоведение.

1998. №4.

Ященко А. С. Опыт синтетической теории права. Юрьев, 1912.

Dworkin R. Law's Empire. London, 1986. Hart H.L.A. The Concept of Law. Oxford, 1961.

Fuller L. The Morality of Law. New Haven, 1969.

ЛЕКЦИЯ 5. Право и ценности

Право как ценность культуры. Понятие ценности. Виды ценностей. Иерархия ценностей. Правовые ценности: эйдетические (формальные) и социокультурные (содержательные); право и порядок; право и свобода; право и ответственность; право и равенство; право и справедливость. Право и мораль.

Право как ценность культуры. Наряду с нравами, право яв-

ляется одним из древнейших феноменов, сопровождающих жизнь человеческого общества. На протяжении всей истории человеческого общества право выступает в качестве универсального средства межличностного общения, обеспечивающего необходимые условия для социального бытия.

Право является социальной предпосылкой существования личности, лица. В социальном смысле лицом (субъектом) может

быть только такой деятель, который имеет права и обязанности.

Но если право может существовать при определенных социальных предпосылках без государства и вне государства, то государство существовать вне права не может. При этом следует иметь в виду, что право в разных государствах не только проявляется в разных формах, но и имеет разное содержание. Как Правило, оно соответствует уровню развития общества, отражает глубинные процессы, происходящие в нем, является частью его культуры. Но в праве могут быть и элементы случайные, неорганические, которые хотя и рассматриваются подчас также как элементы правовой культуры,

скорее говорят об ее определенной слабости и пробелах (нехватке здоровых, "цементирующих" начал). Несмотря на многообразие своих проявлений, право, рассмотренное как целостность, всегда имеет значение социокультурной ценности. Иными словами, на социальном уровне оно воспринимается как форма добра, как необходимое, естественное, значимое условие жизни общества.

Право является культурной ценностью, но, как было отмечено выше, в разных обществах иерархическое место права в системе социальных ценностей разное. В одних обществах право представляет собой высшую социальную ценность, подчиняя себе все остальные ценности, в том числе моральные и религиозные. В других •— оттесняется на второй план и играет роль вспомогательную. Каковы же реальные возможности права в социальной жизни? Является право целью общества или его средством? Вопрос затрагивает ценностную проблематику, относящуюся к философии права, и предполагает возможность разных ответов.

В правовых учениях западной ориентации (индивидуалистической правовой культуры) господствует точка зрения, что право является и главным средством и целью общественного развития. С этих позиций утверждается, что для того, чтобы достичь социального совершенства, необходимо иметь совершенные, правовые законы. Имея совершенные законы, можно достичь идеала правового государства, а, следовательно, создать совершенное общество. Отношения, построенные на "естественно-правовых" и договорноправовых началах, рассматриваются как приоритетные в жизни любого социума. Частное право, частный интерес движет индивидуумом по жизни.

Насколько далеко зашло западное общество в юридизации своей жизни на основе частноправового интереса можно понять, сравнив, например, западное восприятие брака и отношение к тому же институту в православной цивилизации. Если для православного сознания брак — это таинство, то протестантское юридизированное мироощущение устами Канта утверждает, что брак — это "...соединение двух лиц разного пола ради пожизненного обладания половыми свойствами друг друга". При этом, по Канту, это не только личное право, но и вещное право и "когда один из супругов ушел от другого или отдался во владение третьего, другой вправе в любое время и беспрекословно вернуть его, словно вещь, в свое распоряжение". (См.: Кант И. Метафизика нравов в двух частях * Кант И. Соч. в шести томах. T.4. ч.2. М., 1965. С. 192,193). Для сравнения приведем определение брака из первой части 50-й главы Кормчей книги, которая называется "О тайне супружества": "Брак есть установленное

211

Лекция 5

В правовых учениях коллективистской (традиционной) правовой культуры право часто рассматривается лишь как один из способов, при помощи которого можно решать ограниченные социальные задачи. Выше права находятся мораль и религия, которые сплачивают народ в единый духовный организм. Право, в этом контексте, часто интерпретируется как узаконенный эгоизм, как то, что по своей сути разграничивает, разделяет интересы субъектов, поэтому делается вывод о необходимости стремиться не к праву, а к тому, что людей объединяет — к социальному служению во имя общего блага, то есть к жизни по совести, а не по закону только.254 Поэтому не правовой, а религиозно-нравственный образ жизни является в этом случае социальным идеалом. Подобный социальный идеал, как свидетельствует история, оказывается подчас сопряженным с пренебрежением к правам отдельной человеческой личности, к ее духовной самобытности и в своей односторонности столь же ложен, как и вариант индивидуалистический" i55

Христом Богом таинство, в котором мужчина и женщина, вследствие выраженного ими пред священником и церковию взаимного согласия быть супругами, вступают в нерасторжимый союз любви и дружества, для взаимной помощи, для избежания греха любодеяния и для рождения и воспитания детей к славе Божией". (Цит. по: Павлов А. 50-я глава Кормчей книги как исторический и практический источник русского брачного права // Ученые записки Императорского Московского университета. Отд. Юридический. Вып. 5. М., 1887. С. 42).

Не относя русскую культуру безоговорочно к коллективистской, все же хотелось бы проиллюстрировать сказанное конгениальной цитатой из сочинения одного видного славянофила в изложении В.В. Зеньковского: "Начало личное, пишет Самарин, есть начало разобщения, а не объединения; в личности как таковой нет основы для понятия о человеке — ибо это понятие относится к тому, что соединяет всех, а не обособляет одного от другого.. На личности, ставящей себя безусловным мерилом всего, может основаться только искусственная ассоциация — но абсолютной нормы, закона обязательного для всех и каждого нельзя вывести из личности логическим путем — не выведет его и история... Самоограничение же личности, будучи свободным ее актом, возводит нас к высшему принципу, который возвышается над личностью и даже противодействует индивидуализму. Такое высшее начало, которому личность может себя свободно и целиком отдать — есть начало религиозное". (Зеньковский В.В. История русской философии. Т.1. Кн.2. Л., 1991. С.31).

Б.П. Вышеславцев уточняет ценностные подходы Запада и Востока, исходя из трансцендентности (потусторонности) и имманентности (посюсторонности) мировосприятия. По его мнению, как на Западе, так и на Востоке имеет место доминирование одного из начал вместо реализации принципа совпадения противоположностей. "В восточном, индусском переживании чуждой миру отрешенности только трансцендентность считается истиной и ценностью, а имманентность объявляется неценностью, иллюзией. Телесное бытие и существование на земле считается несчастьем и обманом. Этот извечный индусский мотив пессимизма можно услышать и далеко за

237 237

Право и ценности

Традиционалистское восприятие ценности права исторически более соответствует российскому общественному правосознанию. Но присущий ему определенный правовой пессимизм должен быть преодолен. Человек, живущий социально, живет жизнью права. Поэтому, пока на земле будет существовать социум, будет существовать и право. Право является такой же законной сферой духа, как религия и мораль. Будучи частью социального универсума, право играет в нем важную, но вспомогательную роль. Право ценно не само по себе, а в связи с теми целями, которых с его помощью можно достичь. Как и любое человеческое произведение (результат экстернализации и институционализации социальных отношений), право может "работать" на различные ценностные ориентации, выбор которых полностью никогда не предопределен. Поэтому, хотя право всегда связано с объективацией и, в этом смысле, с отчужденностью от человека, в нем всегда присутствует и момент субъективный, творческий, так как в праве также реализуется человеческая свобода. И хотя возможности права, действительно, ограничены, без нормального права и здорового правосознания не может сложиться и здоровое общество, здоровое государство. Это положение явилось итоговым для русского "ренессанса" политико-правовой мысли "серебряного века" (конец XIX — начало XX). Отечественные мыслители в лице В. С. Соловьева, Е. Н. Трубецкого, С. JI. Франка, И. А. Ильина, П. И. Новгородцева, Б. П. Вышеславцева и др. пришла

пределами Индии — в орфизме, в платонизме, даже в христианстве. Напротив, западное миросозерцание и культура стоят перед другой опасностью, перед опасностью признания имманентности за высшую ценность и отвержения трансцендентности как иллюзии и дурной метафизики: телесное бытие и существование на земле есть единственное счастье, а все остальное обман. Здесь речь идет не только об имманентности "я", но и об имманентности Абсолютного. Самость нужно искать в теле и душе, Абсолютное — в материи, в природе, в мире представлений. Таков — западный имманентизм со всеми его вариантами материализма, натурализма, позитивизма, субъективного идеализма (философия имманентности) и т.д. Только философия, выросшая из христианской мистики, свободна от этих заблуждений, ибо она твердо держится за основную религиозную антиномию, за переживание и имманентности и трансцендентности. Эти противоположности не могут быть оторваны друг от друга. Трансцендентность (потусторонность) Абсолютного так же истинна, как и его имманентность (посюсторонность). Телесное бытие и существование на земле не иллюзия, но и не единственное бытие и не все бытие. Перевес — на стороне бесконечной трансцендентности" (Вышеславцев Б.П. Этика преображенного эроса. М., 1994. С. 259-260).

к важному выводу о том, что хотя право и может служить разным

целям, в том числе чисто эгоистическим (индивидуальным или классовым), его подлинное, нравственное предназначение заключается в том, чтобы быть одной из важнейших социальных предпосылок на пути к духовно зрелому обществу.256

Но, независимо от идеологической оценки роли права в каждом конкретном обществе как с позиций реальной действительности, так и с точки зрения того или иного правового идеала, остается проблема научного изучения ценностной стороны права, т. е. такого изучения, которое может привести к общему знанию о ценностной составляющей этого феномена.

Понятие ценности. Учение о ценности разрабатывается специальной отраслью знания — аксиологией (от греч. axios — ценность и logos -— слово, понятие). Цель аксиологии —- исследовать высшие смыслообразующие принципы как условие необходимого и общезначимого различения истинного и ложного в сфере познания, добра и зла в этической сфере, прекрасного и безобразного в сфере эстетики и т. д.257 В научной литературе, посвященной аксиологической проблематике, отмечается несколько пересекающихся смыслов понятия "ценность":

1) как способность вещей и явлений окружающего мира воздействовать на субъекта таким образом, что они воспринимаются как блага, побуждающие стремиться к ним и добиваться обладания ими;

256 Духовно зрелое общество, конечно, может пониматься по-разному. Но с точки зрения русской философии ценностей это, во всяком случае, не идеал правового человекобожества. Можно согласиться с Б.П. Вышеславцевым в том, что "русская философия в лице лучших своих представителей, еще со времени Достоевского и Вл. Соловьева, отрицает имманентизм человекобожества и утверждает второй абсолютный транс, приводящий к Бого-Человечеству. Основные интуиции Достоевского — это таинственная глубина человеческого духа и аксиома зависимости от таинственной глубины Божества. Диалектику зависимости и независимости человека он развивает в формах жизненного трагизма. Человек не есть Бог, стоящий на вершине бытия, над которой уже нет абсолютного ничего; над нами есть "Всевышний". Транс за пределы человека есть транс в Абсолютное. Это неоплатонизм и вместе с тем — это христианство. Мы — истинные наследники византийской теологии и эллинизма" (Вышеславцев Б.П. Этика преображенного эроса. М., 1994. С. 131).

7 Российская социологическая энциклопедия. М., 1998. С. 5.

2) как общие принципы целесообразной деятельности, отправляясь от которых человек приписывает тем или иным объектам практическую значимость, побуждающую его действовать вести себя определенным образом.258

Как уже было отмечено в предыдущих лекциях, ценность не есть сам предмет (материальный или духовный, природный или общественный), а предмет в его связи с человеком, с точки зрения его значимости для человека. Не случайно некоторые авторы утверждают, что ценность характеризуется известной диалектической двойственностью, что она есть равнодействующая субъекта и объекта.259 Не менее важным моментом является и то, что ценности не только представляются (ощущаются или рефлексируются) в сознании и выражаются словами, но и воплощаются в поведении. Как отмечает американский ученый X. Лэйси, "ценности "вплетены" в жизнь в большей или меньшей степени так, что траектория жизни личности демонстрирует их через поведение постоянно, последовательно и выявляет при этом их обновление. Ценность выражается в практике в тех ее формах, развитию которых она способствует, и требует поведения, которое демонстрирует эту ценность".260

Виды ценностей. Существуют различные классификации ценностей. Все они зависят от критериев, положенных в их основу.

Наиболее общее деление ценностей — на положительные и отрицательные. Возможность выделения отрицательных ценностей основывается на том, что ценностью признается все, что имеет значение для человека. Но это значение может быть как положительным (любовь, верность, достаток), так и отрицательным (ненависть, измена, нужда).261

Ценности можно подразделить также на ценности духовные (честь, вера) и ценности материальные (деньги, жилье, одежда).

Такую классификацию поддерживают не все ученые. Например, Н. Неновски, полагает, что ценности могут быть только положительными. (См.: Неновски Н. Право и Ценности. М., 1987. С. 28).

214 Лекция 5

При этом необходимо иметь в виду, что материальными и духовными являются не сами ценности, а их носители, свойства которых и получают ценностное значение.26'

Существует и деление ценностей на личные и сверхличные. Данная классификация зависит от того, кто является носителем ценности — отдельный человек или же некая сверхличная целостность: народ, нация, государство, Бог и т. д.

В этой связи возможна также классификация ценностей на ценности относительные и ценности абсолютные.26'

Само понятие относительной ценности указывает на ее связь с ценностью абсолютной, без понятия которой нельзя мыслить отно-

Ср.: "...Еще М. Шелер показал...: носителем ценности является нечто конкретное — любой предмет, материальный, духовный, художественный; предмет реальный и воображаемый, природный и рукотворный; вещь, действие или событие, — ценность же...это значение данного предмета для субъекта. Поэтому материальным или духовным может быть носитель ценности, но не она сама..." (Каган М.С. Философская теория ценности. СПб., 1997. С. 77). См. также: Давыдов Ю Н. Макс Вебер и современная теоретическая социология: Актуальные проблемы веберовского социологического учения. М., 1998. С. 52.

~ Иную, развернутую классификацию ценностей социального субъекта дает М.А. Макаревич, который выделяет:

1)Смысложизненные ценности (представления о добре и зле, благе, счастье);

2)Универсальные ценности: а) ценности витальные (жизнь, здоровье, личная безопасность, благосостояние, семья, родственники, образование, квалификация, право на собственность, правопорядок, охрана прав материнства и детства, качество продуктов и т.д.; б) Ценности демократические (свобода слова, совести, партий, нацио-

нальный суверенитет, гарантии социального равенства и справедливости и т.д.; в) Ценности общественного признания (трудолюбие, квалификация, социальное положение и др.; г) Ценности межличностного общения (честность, бескорыстие, доброжелательность, порядочность, взаимопомощь, терпимость, верность, любовь и др.); д) Ценности личного развития (чувство собственного достоинства, стремление к образованию, свободному развитию своих способностей, беспрепятственный доступ к общечеловеческой культуре, свобода творчества и самореализации, ценности национального языка и культуры и т.д.).

3)Партикулярные: а) Ценности традиционные (любовь к Родине, своему коллективу, семье, равенство имущественного положения, уважение к лидерам, дисциплина как исполнительность и др.); б) Ценности религиозные (вера в Бога, стремление к абсолютам, дисциплина как добропорядочность и служение Богу и др.); в) Ценности урбанистические (личный успех, предприимчивость, социальная мобильность, соревнование в труде и таланте, свобода выбора места жительства, стиля и образа жизни, поиск сферы приложения своих сил и способностей и др.).

4)Коллективистские ценности: (взаимопомощь, солидарность, интернационализм, равенство стартовых возможностей, дисциплина как организованность и др.)

(Макаревич М.А. Ценность // Российская социологическая энциклопедия. М., 1998. С. 609-610).

сительное. Смысл относительной ценности раскрывается в следующем отрывке из сочинения Н. О. Лосского:

"Каждое приобретение нормальной эволюции, всякая деятельность на пути ее есть положительная ценность, поскольку она есть бытие в его значении для восхождения к абсолютной полноте бытия. Всякое проявление жизни в этом нормальном процессе есть не только средство для восхождения, но и самоценность для творящего и переживающего его субъекта, момент субъективной полноты бытия...

Множество деятельностей... имеют для субъекта характер самоценности; биологические функции здорового организма, например восприятие пищи при нормальном аппетите и усвоение ее, мускульная активность, отдых после нормального труда и т. п., и т. п.; деятельности, выводящие за пределы чисто биологических процессов, например приобретение собственности, распоряжение ею и устроение ее (постройка дома, разведение сада и т. п.); деятельности, входящие в поток жизни высшей иерархической единицы, например, воспитание детей, общение с членами семьи, участие в политической борьбе, защита отечества и т. п.; все это — моменты субъективного творчества жизни. Каждая такая деятельность, а также и сами объективные содержания, создаваемые ими (здоровое тело, мастерски сработанный табурет, удачный фотографический снимок, физическая ловкость сына, достигаемая правильным физическим воспитанием, развитие политической партии и т. п.), могут быть самоценностями для человека. Но, с другой стороны, каждая из этих деятельностей и каждый предмет, создаваемый ими, могут быть также низведены на степень лишь средства; какой-нибудь аскет, например, Игнатий Лойола, выработавший ряд правил, научающих, как довести восприятие пищи до минимума, не спускаясь, однако, до такого измождения плоти, когда духовная жизнь утрачивает свою свежесть и энергию..., допускает биологическую функцию питания лишь как необходимое средство для духовной деятельности, пока человеческое тело не преображено. Мало того, каждая из перечисленных деятельностей и предметы их могут быть низведены на степень средства не только в отношении абсолютных ценностей, но и в отношении других тоже относительных ценностей: ремесленник может смотреть на свою профессиональную деятельность и на продукты ее (мебель, сапоги, платье) только как на средство заработка, не вкладывая бескорыстного интереса в свое дело. Точно также учитель гимнастики может относиться к своему преподаванию и к физическому совершенствованию доверенных ему детей только как к средству получать жалованье и повышение по службе, в случае выдающегося успеха (вряд ли такому учителю можно вполне спокойно поручить детей)...

Все перечисленные деятельности в царстве психоматериального бытия в той или иной степени требуют борьбы с существами, находящимися вне деятеля или того союза, в интересах которого он действует: питание требует насильственного расторжения целости чужого растительного или животного организма; ремесленная деятельность человека сопутствуется истреблением жизни растений и животных или насильственным вмешательством в течение процессов неорганической природы; всякое овладение психоматериальными благами в пользу своего народа ведет прямо или косвенно к нарушенин»интересов других народов и т. п. В той или иной степени все эти деятельности связаны с борьбою за существование, и даже внутри всякого союза согласие между его членами существует лишь в некоторых отноше-

ниях, а в других они находятся в борьбе друг с другом, таковы, например, некоторые болезни организма, конкуренция в торговле и в промышленности, эксплуатация труда капиталом и т. п. Здесь нет любовного отношения ко всем существам, нет полной гармонии интересов, нет соборного делания; поэтому переживания одного деятеля или группы их не могут быть предметом полного активного соучастия всех остальных. Хотя бы эти переживания и предметы их были самоценностями для ка- кого-либо индивидуума, они все же принадлежат к числу относительных, а не абсолютных ценностей. В самом деле: во-первых, они оправданы лишь с точки зрения психоматериального царства бытия, состоящего из существ, которые сами создали раздробление жизни на отдельные, относительно изолированные струи; во-вторых, поскольку условия или следствия их связаны с противоборством чужой жизни, они суть отрицательные ценности, добро в них связано со злом. Однако взятые сами по себе, в изоляции от этих своих условий и следствий, они суть проявления сохранения жизни и роста ее. подготовляющего осознание абсолютных ценностей и усвоение их. Как ступени возрастания солидарности и гармонии (если еще не любви), как ступени порядка и т. п. ценностей, которые можно назвать слабыми отражениями абсолютных ценностей Царства Божия, они доводят до порога этого Царства и пробуждают жажду отрешиться от дольнего мира и удостоиться приобщения к миру горнему. В этом смысле, поскольку конечная цель всех существ есть абсолютная полнота бытия, которая может быть не иначе как соборною, проявление нормальной эволюции каждого существа суть положительные ценности также и с точки зрения всех остальных деятелей: это — ценности объективные, общезначимые, хотя и относительные. 2ь4

Абсолютная ценность. Само понятие относительных ценностей возможно только при противопоставлении их ценности абсолютной. Абсолютная ценность мыслима только как абсолютное совершенство, абсолютная полнота бытия. Соответствует что-либо такому представлению в реальности или нет, — есть вопрос метафизический, который, на наш взгляд, выходит за рамки науки. Но с точки зрения идеологии, которая опирается на религиозный опыт, можно констатировать, что абсолютная полнота бытия дана как Бог. Следовательно, "положительная ценность есть бытие в его значении для приближения к Богу и к Божественной полноте бытия... Из этой формулировки ясно, что рассмотрение бытия в его соотношении с высшим пределом дает абсолютно очевидную истину о ценностях..."265. С этих позиций лишь неорганическое миропонимание

284 Лосский Н.О. Ценность и бытие. Бог и Царство Божие как основа ценностей // Лосский Н.О. Бог и мировое зло. М., 1994. С. 296-297.

265 Лосский Н О. Ценность и бытие. Бог и Царство Божие как основа ценностей // Лосский Н.О. Бог и мировой зло. М.., 1994. С. 265.

Н. О. Лосского, в царстве психоматериального бытия громадное большинство "деятельностей и содержаний бытия" принадлежит к области относительного добра, т. е. необходимо связано со злом. При этом абсолютные ценности могут выступать лишь предметом стремлений (созерцания и веры) без возможности абсолютного воплощения их, которое достижимо лишь в Царстве Божием. "Попытки осуществления абсолютных ценностей в психоматериальном царстве связаны со злом; кто не усматривает, что это зло возникает не из природы самой абсолютной ценности, а из несовершенства воплощения ее или из несовершенства использования ее, тот приходит к ложному выводу, будто абсолютные ценности вовсе не существуют".266

Иерархия ценностей. Предыдущим изложением предопределен и вопрос об иерархии ценностей. Любая система ценностей конкретного общества представляет собой иерархию. Но выстроить эту иерархию априори (до опыта) невозможно. Она определяется апостериори (из опыта, через акты интуитивного предпочтения). Тем не менее, в философии предпринимались попытки сформулировать некие общие принципы ее определения, например, через нахождение априорных сущностных связей между такой характеристикой бытия ценности, как ее относительное место в иерархии и другими ее сущностными особенностями. Такой вариант, в частности, был предложен М. Шелером. Он выделял пять критериев, по которым определяется ранг ценности. "Так, ценности кажутся тем более "высокими", чем они долговечнее-, равным образом, тем более высокими, чем менее они причастны "экстенсивности" и делимости;

также тем более высокими, чем менее они "обоснованы" другими ценностями; также тем более высокими, чем "глубже" "удовлетворение", связанное с постижением их в чувстве; наконец, тем более высокими, чем менее их чувствование относительно к полаганию определенных чувственных носителей "чувствования" и "предпочтений".267 Следуя данным критериям, можно придти к тому

Шелер М. Формализм в этике и материальная этика ценностей // Шелер М. Избранные произведения. М., 1994.С. 308. — Ср.: "Шелер показал, что ценности распо-