диплом черновик / Р

Колибри

*

Помню, что счастье умещалось в моей маленькой, детской ладошке. Голубое бездонное небо шелестело надо мной крыльями перелётных птиц и чем-то ещё протяжным, неуловимым, но отчётливо мною слышимом. И счастье моё ребячье щебетало на ладони маленькой пташкой. Тоненькой и редкой, как колибри.

Помню блики пузырящегося солнца, путающиеся в маминых волосах. Наверно, какие-то солнечные зайчики прынали и по моей голове, да только где мне их увидеть? Я смотрел на маму. Мама смеялась.

Вспомнил отцовские размашистые ладони. Суровые, но тёплые. Я падал в эти ладони, как на батут, встряхивая кухню своим заливным, наивным смехом. Сейчас я не пружиню об его массивные руки. Может, я до сих пор падаю куда-то?

Мы шли с мамой из бассейна. Я шатался с мокрой головой, довольный, что избежал очередной сушки. Массивные настенные фены пугали меня, под ними женщины становились похожими на грибы с тонкими ножками и вытянутыми шляпами. Мужчин под ними я никогда не видел.

Запах хлорки, ничем не смываемый и счастье, счастье, счастье. Птичка-колибри была укромно зажата в моей руке. Я прятал её ото всех.

Многовековой лес принимал нас в свои объятья и хранил под зелёными убористыми одеждами. Он угощал меня соломенками, заботливо вымоченными муравьиным соком. Я говорил спасибо, закатывая глаза от приятного пощипывания во рту.

Куда это всё делось? Бассейн закрылся, муравейник сожгли хулиганы от скуки, от леса я переехал. Но где моя пташка? Неужели я забыл её, затерял во время переезда среди тумбочек и сумок? Что же это, вырос из счастья, попрощался с ним, затерял, отдал, обменял на что-то броское? На пистолет, наверно. Большой, почти как настоящий.

А дальше что было? Кулаки и зубы дворовых задир, запах женских вульгарных духов, армейские неразношенные берцы. И скука от нескончаемой утраты. Пальцы правой руки продолжали складываться в пустой кулак, в надежде однажды нащупать что-то перистое, скомканное.

**

Она зашла на кухню. Нет, залетела. Так изящно и незаметно. Словно присела на край форточки и, лишь оценив обстановку, решила впорхнуть внутрь. Переливистый голос её стёр пыль с меня, как сдувают её со старой, никому не нужной книги. Остальные звуки и изображения выпали из плоскости бытия. Кажется, выпал и я…

Мы заговорили. Я стал прислушиваться к ней. Она или не она? Ладонь нетерпеливо начала зудеть от желания снова уместить её на своих полях, посреди землистых линий судьбы и других морщинистых траншей.

Через пару часов я шёл за ней.

-Ты прилетела оттуда?

-Откуда?

-Оттуда, где я тебя потерял.

-Отстань, дурак, - смеялась она, игриво хлестая меня рукавом своей курточки по лицу.

***

Приснилось, будто птенчик мой заболел и беспомощно, по-детски кашлял. Я перекладывал его в своих потёртых, земельных ладонях, сложив руки ковчегом и не оставлял надежды, что сейчас она взлетит, птичка моя. Воспарит и стряхнёт с себя неведомую мне хондру, словно капельки утренней росы, навалившиеся на пёрышки.

Очнулся на влажной простыне. Рядом спала она. Никакого утробного чиха, лишь умильное, размеренное сопение. Я слегка ткнул её двумя пальцами. Живая.

Волосы её, в которые я так любил опускаться, растекались по всей постели. Даже во рту у меня таинственно застряла пара волосинок. Девочка моя, прижимаясь ко мне своей налитой, клюквенной грудью, тихо спала.

Я взял её указательный пальчик и вложил себе между губ, как соломинку. Она улыбнулась и прижалась ко мне сильнее. Я рассыпался в поцелуях. Жива, здорова - какое счастье! Спи, моя маленькая. Я не дам тебе болеть даже в моих снах.

****

Её слегка смущённый взгляд и полюбившийся, до дрожи в ногах, голос беззаботно вели нас по ночной дороге. Глупые лягухи высыпали на мокрый асфальт, под колёса легковых машин. Мы весело и задорно подбирали их и спасали, выкидывая в траву глуповатых хладнокровных. Когда я приподнимал их над землёй, они словно оживали. Пытались плыть по воздуху, пытаясь подчинить его своими широкими перепонками лап.

Мы смеялись и подыгрывали им. Осознавая внутри всю глупость этих зверей, но не могли не испытывать к ним неподдельного сочувствия. Я шагал, иногда прихватывая её за нежную ручку. Ладошка быстро выбиралась из моей пятерни, не могла долго там томиться. Ах, пташка моя, пташка. Мне бы только знать, что я могу быть рядом. Не дать тебе затеряться среди многоголосья других перелётных, или выпасть из гнезда. Отец ловил меня в свои ладони, мать смеялась со мной. Теперь я держу нежно и с трепетом свои руки около тебя, хохочу и грущу, вздрагиваю и расплываюсь в мареве упоения. Имя твоё: Анечка. Придвинь к нему одну букву, и оно станет моим.

Счастье не может вечно прилетать к нам само, мягко стелиться под места сильных падений. Потом я растворюсь в этом батуте, вдавив в него небритую рожу. Чтобы завтра я прилетел и поскрёб лапкой в твоё северное оконце.